Золотая Госпожа

            Когда начался бунт, Дервиш только приехал в поместье и ещё едва управился с тем, чтобы раздать все распоряжения. Ему оскорбительно было «бежать» вместе с гаремом в тёмные леса, подальше от дорог, но Ахмед настоял на том, чтобы именно Великий визирь охранял его крошечного шехзаде и беременную возлюбленную Кёсем.       Когда послышались крики, он первым делом вспомнил про Хандан, но у неё должна была быть хорошая охрана, как и у маленького Османа, а вот Кёсем большой стражей похвастаться не могла, об этом доложил ему Зульфикар-ага. Долг звал Дервиша спасти Кёсем, и он немедленно подорвался, схватив саблю, в сторону её покоев. Ещё плохо ориентируясь в поместье, он бесконечно долго, как ему казалось, плутал в узких коридорчиках. Добравшись до места, он не увидел следов борьбы и с заметным облегчением на сердце начал искать выход из злополучного места. Атака только начиналась. В коридорах ему встречались молодые бойцы, глупые бунтовщики, у них могла быть достойная жизнь, но они оставляли её здесь, на мраморном полу. Должно быть, они и не знали, за что сражались, и потому паше было больно закрывать на века их горящие глаза.       На улице вдали от сражения Дервиш увидел святящуюся Кёсем в сопровождении Зульфикара. Она встревоженно металась между раненными, с трудом нагибаясь из-за большого живота. Вокруг неё роились стражники, пуская недоверчивые взгляды в пугающую тесноту леса. Дервиша больно укололо огромное число стражи. Он молниеносно схватил одного парнишку за воротник и подтащил его к себе. — Чьи покои вы должны были охранять сегодня, чьи? — сморщившись процедил он, всё сильнее вцепляясь в воротник. — Мы… — испуганно отозвался парень, бросив взгляд на Зульфикара. — Я… — Отвечай сам, иначе ответишь головою, — теряя терпение, кричал Дервиш, привлекая всеобщее внимание. — Валиде-султан…       Паша окликнул десяток стражников и направился обратно в поместье, умоляя Всевышнего о том, чтобы Хандан оказалась цела.       Хандан долго пролежала под лестницей, сердце её потихоньку успокаивалось, но душу терзали сомнения о судьбе маленького шехзаде. Но она не могла помочь Осману, будь она мужчиной, умей она сражаться… Но Хандан— женщина, и потому она продолжала прижиматься к полу, надеясь, что никто её не заметит. Глухие шаги и бренчание кольчуги заставили её вновь перестать дышать. Высокий мужчина размеренно спускался по крутой лестнице. Свой или чужой? От этого теперь зависела её жизнь.       Он только на секунду задержался в пролёте, казалось, не заметив её, вжавшуюся в камень. Но вот его взгляд остановился. Мужчина перевел холодные глаза на Валиде, пристально изучая её. Он сплюнул кровь, накопившуюся во рту, и по лицу его растеклась неприятная улыбка с выбитыми зубами. Чужак. Бунтовщик выволок оцепеневшую от страха Хандан из её укрытия. Он коснулся грубой рукой её заплаканного лица. Хоть сейчас и обездвиженная, она не собиралась сдаваться в считанное мгновение, когда мужчина немного расслабился, убедившись в полном повиновении своей жертвы, Хандан ударила его ногой в живот, выскользнув на волю. Она смутно помнила, где выход из поместья, но старалась бежать к нему, теперь уже проверяя, как далеко мучитель от неё. Он был ранен, а потому едва поспевал за женщиной, к тому же, между ними была разница: Валиде спасала свою жизнь.       Неожиданно её ноги запутались в платье, и она с грохотом повалилась на ледяной пол. Теперь было не убежать. Мятежник схватил её за волосы, придерживая голову у самого пола, он смотрел ей в глаза и наслаждался страданиями вместе с осознанием своей огромной силы.       Но каждую новую секунду он встречал всё больше сопротивления, да и Хандан поняла, куда он ранен и старалась метить именно в левый бок, собирая все остатки самообладания, чтобы удары причиняли ему невыносимую боль, но и Хандан уставала вести неравную борьбу. Он обездвижил её руки, и Хандан, закрыв глаза и обливаясь слезами, не в силах видеть его чёрный смоляные глаза и заросшее бородой лицо зверя, отвернула голову в сторону. Бунтовщик замер.       Его тело Дервиш придержал и отвёл от обессилевшей, крепко зажмурившейся Хандан. Чуть позже она открыла глаза, с отчаянием, а потом благодарностью смотря на пашу. Она медленно дышала, едва приоткрыв рот, перевела взгляд на мертвеца, только теперь заметив торчавшую из его тела саблю.       Дервиш аккуратно приподнял Хандан, нежно проведя рукой по её спине, и прижал, дрожащую от усталости и ужаса, к себе. Обычно это было недопустимо, но теперь иначе случиться не могло. Паша, должно быть, наслаждался каждой секундой, пока Хандан находилась в его объятиях, он мог чувствовать её тяжёлое прерывистое дыхание, жар тела, ощущал равномерные толчки сердца.       Хандан в какой-то момент резко отстранилась от него, уперевшись в его грудь, всхлипывая, она вглядывалась в его лицо и, убедившись, что это действительно, он, наставник её сына, она закрыла лицо руками и расплакалась.       Дервиш вновь привлек её тонкую фигуру к себе, прижавшись своей щекой к её и мягко проводя по растрёпанным волосам. Теперь можно было. Даже если бы кто-то и заметил их, не смог бы осудить отчаявшуюся Валиде, а Дервиш… Дервиш бы сказал, что не мог не успокоить её.       Немного оклемавшись, Хандан отодвинулась от паши насколько смогла, корив себя за то, что вообще подпустила его так близко, он же влюблён в неё, а значит способен неверно истолковать минутную слабость. Или нет? В этот самый момент не было в мире человека, более родного и близкого для Хандан. И теперь он её спас, опять дал ей жизнь и не подвёл доверия. — Шехзаде Осман в порядке, — опомнившись, спросила Хандан, из приличия бросив гневный взгляд на руку Дервиша, оставшуюся на её плече. — Да, я видел их в толпе, все целы и невредимы, — поняв упрёк, ответил паша. Он не без лишнего самодовольства объяснил ей, что, видимо, никто не пострадал, и подал руку Хандан, чтобы они могли уйти.       Хандан шла по коридору, где только мертвые могли услышать тихий шорох её ночного платья и неравномерный стук каблуков. Она похрамывала, и постепенно, с каждым новым шагом, боль в колене становилась сильнее, особенно на моменте сгиба, почти невыносимо. Она посмотрела на свои запястья, красные и опухшие, на обломанный ноготь, под которым запеклась кровь, а под ребрами что-то стучало, как сердце, и этот стук в такт каблукам отдавал в спину.       Она остановилась. Никто кроме неё. Никто.       Словно одержимая, она часто дышала, не в силах двинуться с места, пошевелиться или что-то сказать, она стояла, всё равно что закопанная в землю, немая, мертвая.       Дервиш снова, будь он проклят, прижал её к своему телу, горячему, чужому и до ужасу противному. Хандан хотела вырваться и от него, но не могла, задыхаясь в слезах и цепенея от ужаса. — Всё хорошо, Госпожа, с вами всё хорошо, — его голос звучал издалека, не от того человека, что стоял рядом, от её верного слуги.       Он был рядом. Хандан внезапно стало всё равно, что с ней происходит, совершено безразлично, она сдалась, припала к нему в ответ. И успокоилась. Рядом был Дервиш. Его не нужно бояться, он не враг, он пришёл спасти её и, если понадобиться, умереть за неё.       Паша сам, без напоминаний, освободи её из плена окровавленных рук и на этот раз медленнее, продолжил дорогу по коридору. Хандан шла следом. В зеркале на стене скользнуло её отражение, заплаканной, испуганной, с растрёпанными волосами, невредимой… Хандан снова встала на месте. — Лучше бы я умерла, лучше бы вы не приходили сюда, Дервиш, я не смогу снова видеть призрения в глазах Ахмеда, видит Аллах, я этого не заслужила, — с досадой шептала Хандан, инстинктивно потянувшись к животу, там где он пульсировал. — Валиде, не время роптать на судьбу, идемте, ваши раны надо осмотреть и обработать. — Не пойду, не заставляйте меня, пожалуйста, — в утешение он снова хотел коснуться её, но Хандан отошла, исподлобья гневно покосившись на него. Закрыв лицо руками, отекшими, какими-то чужими и неподвижными, Хандан пыталась спрятаться, но не могла. И умереть она не могла и не хотела. — Простите меня, — уже спокойнее отозвалась Хандан с твердым намерением выйти к обитателям гарема. И стояла. — Даже следов не видно, никто не пострадал, — с досадой продолжила она. — Толку рассказывать нет, всё равно никто мне не поверит. — Кто они такие, чтобы Вам, Госпожа, не верить? — Ахмед не поверит, я знаю. Решит, что это очередная моя уловка, лучше убейте меня, сейчас, паша. Подумает, что я специально не ушла. — Ваши раны… — Где? — шутливо произнесла Хандан, ужаснувшись собственной ценичности. — Позвольте я умоюсь, чтобы не осталось следов, пусть лучше вообще никто не знает, чем Ахмед будет сомневаться во мне, — она пробежалась глазами по лицу Дервиша в отчаянной попытке найти в тёмных бездонных глазах ответ. — Нет, Госпожа, этого я вам не позволю. — Тогда, что? Может, вы можете заставить Ахмеда не сомневаться во мне? Сделаете раны заметными?       Неожиданно взгляд паши прояснился, стал суровым и холодным, так что Хандан устыдилась произнесённой фразы.       Молча они разглядывали друг друга несколько минут, растянувшихся в вечность. Дервиш заметно боролся с собой, не желая идти на поводу у Хандан, но при этом видя её отчаяние. Его глаза выдавали его без остатка, в них горел страх и боль, тлела любовь, вина, что-то ещё, что было невозможно распознать.       Дервиш попросил Хандан закрыть глаза — и она закрыла. Первый удар вышел неудачно — паша не смог приложить достаточно силы, чтобы оставить хоть лёгкий след на её лице. После второго Хандан закрыла щеку рукой, и немного постояла так, приходя в себя. Боль обжигала лицо, но это была только малая часть того невыносимого отчаяния, что она испылала внутри себя.