Золотая Госпожа

      В покоях её смиренно и терпеливо ждал верный Хаджи-ага с болтушкой Айгуль и ещё одной новенькой служанкой, прибившейся как бы случайно к стайке верных Валиде-султан. Девушка следовала за золотом и почётом, но, в отличие от многих, что и уважали Хандан, не скрывала своих корыстных целей, присыпая их пудрой из мягких шуток. Все трое живо встали и прихорошились при её появлении, должно быть, исстрадавшись от отсутствия каких-нибудь новостей. — Госпожа, мы вас заждались, боялись не случилось ли чего, — сразу же вступил Хаджи-ага, привычно поклонившись. — О, Хаджи-ага, со мной не случилось ничего, что не происходило бы с тобой тысячи раз, *как же мне хорошо*, — Хандан бросила шаль и корону на диванчик, словно безделушки, да они, и правда, совсем ничего не стоили для неё. — Вам что-нибудь подарили, Госпожа, — встряла Айгуль, в последнее время заметно осмелев.       Стоит хоть немного поднять девушку среди обитательниц гарема, и она уже мнит себя неприкасаемой, как Айгуль, несколько раз уже огрызавшаяся на Дженнет-калфу и втихаря от Валиде-султан разбрасывавшаяся приказаниями. — Ты все о подарках, Айгуль, но… да, мне лично привезли венецианское платье, завтра на него посмотрим, а сейчас… — Раз вы вернулись, Госпожа, я могу быть спокоен и идти спать, — Хаджи-ага поклонился ещё раз, напоказ зевнул и нацелился в сторону двери. — Нет, Хаджи-ага, постой, сейчас пойдём гулять, будешь сопровождать меня, я не усну пока. — Ах, Госпожа, как можно спать, когда вы не спите, — в шутливой манере, но засыпая на ходу, отозвался слуга на слова Хандан. — Да, подожди меня немного за дверью, только не засни, я скоро приду.       Стоило бы поменять роскошное платье, никак не подходящее для ночных прогулок, на более повседневное и простенькое, но Хандан хотелось снова быстрее оказаться на улице, на свежем воздухе, где было так легко и свободно. Поэтому было решено снять верхнюю часть, ту самую, на которую приходилась вся вышивка и драгоценности, и оставить нижнюю, представляющее собой подобие сарафана с пышной юбкой из жёсткой материи, сверху покрытой парадной тканью, такого же лифа и узких рукавов из мягкого шёлка. Выглядело несколько странно, но Хандан не намеревалась встречать гостей, так отчего же не выйти в таком виде, только бы покинуть наскучившие душные комнаты дворца.       Однообразно тёмно-зеленый парк казался Хандан райским садом, в который она попала впервые, разглядеть хоть что-нибудь было проблематично, но спасала не на шутку разыгравшаяся фантазия, теперь влекущая её дальше от гарема. Сердце Хандан замерло, когда она наконец увидела вдалеке человека, которого искала так долго глазами в темноте, ради него и только него шла она в эту отдаленную часть парка, где должны были под открытым небом встречать испанцев. Дервиш.       Она плохо разминулась с ним сегодня, что бы там ни было, после праздника паша должен оттаять к своей госпоже, которая полностью осознала плачевность своего внешнего вида. — Дервиш-паша, — она подлетела к нему, полностью настроившись на приятную беседу, — добрый вечер, вернее, ночь. — Что вы в такое время ходите, где не надо, Валиде, — сухо и раздражённо ответил Дервиш на её приветствие. — Мне захотелось подышать свежим воздухом, Дервиш, — Хандан старалась не поддаваться суровому настрою паши, но его реакция порядочно сбила её с толку. — Я узнать хотела, как у вас вечер прошёл. — Хорошо, провожу я вас в гарем, Валиде, время позднее.       Великий Визирь двинулся ей навстречу с нескрываемым желанием спровадить Госпожу и избавить себя от ненужных разговоров. Он был немного пьян, а может, очень пьян, но, имея сноровку, стойко держался, Хандан не знала, однако тон паши начинал её злить. — Дервиш, я просто хотела спросить, как всё прошло, а вы меня гоните? — Ради Вашей же безопасности, Валиде, я пекусь о вашем благополучии.       Деваться было некуда, пусть проводит, в конце концов, медленным шагом до гарема долго идти. Хандан решила во что бы то ни стало, расспросить Дервиша о причине его пренебрежительного отношения к ней, умоляя себя не делать поспешных выводов. — Венецианцы очень доброжелательно отзывались о нашем приёме, и, кажется, не удивились, что их женщина встречала.       Но Дервиш лишь слегка недобро улыбнулся, будто бы она произнесла нечто глупое и недостойное. — Что же вы радуетесь, Дервиш? — спросила Хандан, стараясь оставаться дружелюбной, хотя ей становилось все труднее не сорваться. Сколько они с пашой не говорили? А он с ней так поступает! — Вы вся сияете, Госпожа, но не обольщайтесь, для вас эта встреча первая и последняя. — Что вы имеете в виду? *Не решил ли он отравить её. Падишаха убил и её убьет. Нет-нет. Откуда такие мысли? И думать не смей, Хандан.* — Валиде, я, наверное, неправильно выразился. Я про то, что вы нас очень выручили, встретив послов, но это не повториться. — Я понимаю это, к чему уточнения, — Хандан начинала сильнее волноваться, не имея возможность понять ход мыслей паши, но слова его отзывались в её душе нарастающей тревогой. — Я в принципе не понимаю, зачем мы ведём этот разговор, — снова сухо и безжизненно ответил паша, — *Похоже, вы больше не считаете необходимым говорить со мной, совет дивана прочесали так, что там только слуги ваши остались. Мне показалось, к Османам себя причислили, скоро вы и в падишахе нуждаться перестанете, Дервиш.* — Я просто хотела поделиться радостью, — вместо того ответила Хандан. — Не понимаю я вашего недружелюбия, Дервиш. Что-то вас беспокоит ? — Ничего, Валиде.       И опять лёд. Хандан уже давно пожалела, что оделась так легко, теперь же её бросило в нервную дрожь. Высокомерие Дервиша пугало, неужели он отвернулся от неё? Кто же у неё останется? С кем она останется? — Это так ты Валиде-султан на милость отвечаешь, Дервиш-паша, не ты ли обольщаешься! — выпалила Хандан, тут же замерев от сказанного *Что ты говоришь? Думать хоть чуть-чуть надо головой! Господи, Хандан! Даже не думай ещё что-нибудь вытворить! Смягчись! Будь умнее! А если он и правда недоброе замыслил?! * Но вместо всего этого она помимо своей воли добавила. — Кто высоко летает, тому больно падать, Дервиш. — К чему вы это, Валиде? — паша стал заметно жёстче и напрягся всем телом, распрямив спину. — Вы мало почтения оказываете династии *замолчи, глупая, извинись, да хотя бы не продолжай*. — Вы обвиняете меня в неверности нашему повелителю, Валиде, — он подошёл к ней вплотную, крепко схватив за руку, — после всего, что я сделал ради вас, ради вашего сына. Чем я заслужил это, скажите мне на милость?!       Дервиш устремил разгневанный соколиный взгляд на Валиде, уже не знавшую, что предпринять, крепче сжимая запястье. Было темно, но Хандан отчётливо различала суровое лицо соратника и друга, который явно был оскорблен её предположением. Он был пьян. Он был зол. А Хандан, видимо, неверно истолковала все знаки, поданные ей пашой, и теперь была полностью растеряна. — Не забывайся, Дервиш. Ты делаешь мне больно, отпусти, — почему-то она продолжала ерошиться, — так можно и головы лишиться! — Вот как вы относитесь ко мне, Валиде, — Дервиш лишь усмехнулся на её слова и всё-таки отпустил руку.       Он немного помедлил, пытаясь найти что-то в лице Хандан, но, по всей видимости, не отыскав этого, развернулся и, сохраняя достоинство, быстрыми шагами пошёл прочь от неё.       Хандан чувствовала, что надо остановить его, не дать уйти на такой дурной ноте, но осталась неподвижна, будто бы вросла в землю, на которой стояла. — Дервиш! — крикнула Хандан, прежде чем он почти полностью скрылся в ночной мгле. Как бывает, когда нужно сказать слишком многое, она не смогла вымолвить и слова, лишь разведя руки в стороны. По горящим щекам Хандан прокатились первые слезинки, и вот она уже рыдала, сжимая себя, коря за глупость, проявленную в отношении Дервиша. Но он ушёл. — Госпожа, Госпожа, — тихо, но настойчиво пыталась поднять из кровати Айгуль свою хозяйку, — Госпожа, просыпайтесь. — Что такое, Айгуль, — продолжая отворачиваться и морщится на служанку, процедила Хандан. — Госпожа, ну вставайте, вечер уже скоро, Дервиш-паша к вам второй раз приходит, разбудить требует.       На эту незамысловатую фразу напуганной Айгуль Валиде всё же нехотя открыла слипающиеся глаза. Голова Хандан ужасно болела в висках, да и свет сильно резал заплаканные со злополучной ночи глаза, лицо казалось набухшим и растянутым до макушки от долгой истерики со слезами. Хандан будто бы воскресла из мертвых, но явно хотела оказаться обратно в тёплой и уютной могиле, где, судя по разбитому состоянию, ей было самое место, да и по внутреннему ощущению тоже.       Прошлая ночь выдалась на редкость тяжёлой: сначала подарила Хандан несколько счастливых часов, а затем безжалостно растоптала всю радость. Хуже всего было то, что виновницей собственных запредельных страданий была не кто иная как Хандан, и соучастников во всем свете отыскать за ночь не удалось. Последнее время она мало узнавала себя в том странном человеке, который отражался в зеркале и принимал все без исключения решения. Она обманывала и грубила не сама, какая-то внутренняя сила толкала её на столь странные поступки. Жажда власти? В Госпоже просыпалось твёрдое намерение последовать за Сафие-султан? Нет. Любовь к сыну? Она так хотела вернуть доверие своего Льва, что пошла на обман? Нет. Глупость? Хандан совсем перестала отвечать за собственные поступки? Нет. Может, она хотела свободы? В чём причина? И не пора ли успокоиться?       Проплакала всю ночь, однако, Хандан по совершенно иному поводу. Её мало заботили общие вопросы, мучилась она от разговора с Дервишем, лежавшим тяжёлым камнем на её душе. Обидеть человека, который лишь однажды по неизвестной причине не был ласков с ней, не то что бы даже грубил, хотя раньше миллионы раз доказывал свою преданность! Да и ещё упрекнуть его в предательстве за пару неловких фраз.       Частичка Хандан уже готовилась собирать вещи для отправки в Старый Дворец, не потому что паша так распорядится при любом исходе, ничуть не так, она сама жаждала наказания за подобную гадость. Ей было мерзко от своих слов и поступков, от мыслей и чувств… Но… Когда наступает утро, ночные демоны уходят, забирая переживания и боль прошлого дня. Хандан уже не ощущала себя безнадёжно виноватой, скорее, сильно ошибившейся, но всё-таки заслуживающей прощения, но и от мысли о Старом Дворце отказаться она была не готова. — Зачем, Айгуль, не знаешь? — заметно нервничая, протараторила Хандан, но спросонья получилось невнятно. — Видеть Вас хочет, второй раз приходит, спрашивал, а теперь требует разбудить и сказать, когда выйти сможете. — Скажи, пусть войдёт, — в голове Валиде от нервов застучала кровь, — прямо сейчас. — Вы так его встретите, — недоверчиво отозвалась служанка, поглядывая на изрядно измявшееся вчерашнее золотое платье хозяйки и её растрёпанные волосы. — Да-да, это ничего страшного, пусть войдёт. Айгуль несколько дёрганно исполнила приказания, скашивая глаза на хозяйку, которая, служанке казалось, была не в своем уме и точно не здорова.       Хандан постаралась зачесать жёсткие спутавшиеся волосы назад, но попытка оказалась совершенно безуспешной, другие приготовления было решено не проводить вовсе. Жалкий вид бывает чрезвычайно полезен. — Валиде, — паша явно удивился растрёпанности госпожи, встречавшей его сидя на кровати, стыдливо опустив глаза. — Дервиш, — шёпотом жалобно протянула она, не набрав в груди достаточно воздуха, чтобы сказать громко.       Он подошёл к огромной резной кровати с морем расшитых золотом подушек, в котором сама госпожа терялась, утопая в их несоразмерном количестве. Странная атмосфера воцарилась в комнате: будто бы в ней совершенно не было двух людей, отчаянно нуждающихся в прощении друг друга и страстно жаждущих скорейшего воссоединения. Не было совсем никого. Пустота. — Дервиш, я… — Хандан чувствовала, что вина лежит на её плечах, и не зная намерений паши, пригласила его жестом сесть рядом, нужно было правильно подобрать слова, но как? — Госпожа, — паша сел даже ближе к ней, нежели Хандан рассчитывала, и это было совершенно не плохо в тот момент. — Я, признаться, был вчера изрядно пьян, поэтому плохо помню наш с вами разговор. Точно знаю, что он кончился крайне неприятно, но вряд ли вы приложили к его исходу руку. Прошу прощения и всё-таки хочу знать, чем обидел вас настолько, что вы обвинили меня в предательстве.       Сочувственный взгляд Дервиша не оставлял сомнений в том, что он, действительно, совершенно точно мало помнит. В голове Хандан сразу же проскочила мысль свалить их размолвку на него, паша и возразить бы не смог и вновь был бы должен ей. Намерение крепло с каждой секундой промедления, но затем погасло, оставив неприятный дымок очередного разочарования в себе внутри Хандан. Она решила быть честной, насколько возможно, хотя бы потому, что Дервиш был откровенен, и ей самой хотелось разобраться в собственных порывах, остававшихся прежде загадкой. — Дервиш, — она ненамеренно взяла его руку в свою, — то, что я сказала вчера, с моей стороны было несправедливо, и вы не давали повода усомниться в вашей верности. Я испугалась и разозлилась. Прошу, не держите зла, не отворачивайтесь от меня за мою глупость. Я не имела права… — голос Хандан дрогнул, а паша попытался что-то вставить, но она не позволила. — Дайте мне договорить, прошу, я не думаю, что осмелюсь сказать вам это вновь. Вы… ты… дорог мне, я очень боюсь потерять твоё расположение. — Вадиде, — Дервиш наклонил голову, ещё приблизившись к ней, — что бы там ни было, вчера, это останется в прошлом. Я не могу злиться на вас. Сейчас особенно. — Я больше никогда не посмею, Дервиш… Я просто так боюсь, что вы отвернётесь от меня. — Не понимаю только — почему? Валиде? — Просто, вы можете это сделать, и тогда — я пропала, Дервиш. Меня спасает ваше личное желание, нет, не обязанность, именно желание служить мне. А если оно пропадёт? — С чего ему пропасть после стольких лет? — Я не знаю. Но это возможно, любовь не вечна, а более не в моих силах тебе что-то предложить. И сейчас… Одно ваше слово — я пропала, Дервиш. — Вы боитесь моей власти над вами, Валиде? Вы — Валиде Султан, стоит вам пожелать — мне отрубят голову, не сомневайтесь. — Нет. В том и дело — я уверенна, что нет. Меня и слушать не станут, — Хандан тяжко вздохнула, приводя мысли в порядок. Неожиданно в общей массе идей ей встретилась одна совершенно новая, которая прежде не посещала её. — Дервиш, — неуверенно начала Хандан, зная, что ступает по очень тонкому льду, — не боитесь ли вы, что вам будет вынесен смертный приговор в своё время? — Вы правы, — он недовольно протянул фразу после недолгих раздумий, — порой меня это тревожит. — И сейчас? — Особенно сейчас, Валиде. Я расправился с несколькими врагами, открыв путь другим. И так всегда — уничтожь одного — расплодится больше. Я — смиренный раб вашего сына, но не безгрешен. — Если вы — раб, какая же участь уготовлена мне, Дервиш? — она крепче сжала его руку, впиваясь ногтями в кожу. — Вы единственный, кто в этом ненавистном дворце летает свободно. — Вы, наверное, ошибались, я всегда буду слугой дворца, мне не дано быть свободным во многих вопросах. — Что ж, Дервиш, — Хандан печально улыбнулась, — мы с вами — главные слуги этого дворца, сколько лет не пройдёт, всегда будем здесь чужими. — Всегда, — Дервиш ловко высвободил руку из цепкой хватки Хандан, быстро поднёс её к губам.       Хандан ничего не успела понять, как он уже выходил из комнаты, снова оставляя её одну. — Дервиш, — она окликнула его у самой двери, — если вас будет что-то беспокоить, что угодно, скажите мне, я выслушаю, буду рада оказаться вам полезной. — Пообещайте мне, Валиде, больше никогда не сомневаться во мне, — сказал Дервиш заметно строже, чем шёл их диалог ранее, — никогда, слышите. — Я клянусь тебе, Дервиш. Никогда.       Дервиш ушёл, оставив неприятное послевкусие от последней фразы. Всё-таки он не забыл и не простил её «предательства», и, скорее всего, не стоило питать надежду, что ночь прошла бесследно для них двоих. С другой стороны, Хандан не сомневалась, что другая ночь, о которой паша хотел забыть, поможет ей восстановить гармонию, нужно лишь правильно использовать её. Жалость способна сильно влиять на поведение человека, что же говорить о несгладимом чувстве вины? Как никогда она была рада своей маленькой лжи, но зареклась быть осторожной в словах в дальнейшем, не поддаваться бушующим внутри эмоциям.       Взгляд Хандан случайно скользнул на руку, которую Дервиш так внезапно поцеловал. Крутившиеся до этой самой секунды в голове у Валиде мысли испарились, будто бы их и не было, оставив место лишь одной. Краска смущения подступала к её несколько опухшему лицу, которое она тут же закрыла подушкой. Ей не было стыдно или неловко, только бесконечно приятно и волнительно. Это была непростительная дерзость с его стороны предпринять подобное действие, но Хандан поняла, что не сможет простить Дервиша, если он не повторит своё преступление вновь.