Золотая Госпожа

      За окном раздался первый пушечный выстрел. Подскочив с дивана, Хандан замерла в надежде услышать следующий. Вскоре последовал и второй, и через мгновение, показавшееся ей вечностью, над Стамбулом разнеслась оглушительная симфония всевозможных пороховых орудий. Падишах вернулся.       Хандан с облегчением выдохнула, расплывшись в самой искренней улыбке. Весь мир следом поплыл от счастья. В покои Валиде-султан вихрем внеслась Айгуль со своими строптивыми помощницами. Они, словно ураган, закружились вокруг Хандан и в короткий срок облачили её в нужное платье, нацепили все заранее выбранные драгоценности, уложили причёску. Не прошло и часа — Валиде-султан была полностью готова встречать сына.       В парадных покоях шумно толпились девушки, завершая последние приготовления к встрече с Повелителем. Кёсем не могла устоять на одном месте, фурией носясь среди прочих наложниц. Она постоянно подходила к зеркалу проверить свою неземную красоту, заправив все прядки в витиеватую причёску, шла к пищащему Мехмеду. — Где Махфируз, Джаннет-калфа? — Хандан выхватила из толпы разукрашенную, к общему веселью, калфу. — Валиде-султан, в своих покоях она с сыном возится, — калфа по обыкновению фальшиво засуетилась. — Иди приведи её!       Хандан решила в первые дни не вызывать напрасно гнев Ахмеда неприятной новостью, чтобы его недовольство не отразилась на ней самой в первую очередь. Она, конечно, собиралась рассказать, но позже, через неделю или две. Может и никогда. Но Кёсем знала о преступлении Махфируз, и считать, что гречанка не захочет удалить мать старшего шехзаде, было бы опрометчиво.       Халиме-султан со своей свитой напоминала грозовую тучу среди ясного неба. Они уверенно вошли, одарив окружающих взглядом презрения. — У нас великий праздник, а ты в чёрном, Халиме, — Валиде высокомерно подняла бровь, стараясь придать своему взгляду безразличие. — Главное — в душе моей радость и счастье, — самодовольно пропела Халиме. — Наконец, справедливость восторжествовала, и все дети снова вместе с матерями, даже Махфируз вернулась во дворец. — Теперь мой сын вернулся, в подобных мерах нет необходимости, мне вовсе не приятно было разлучать вас. — Да-да, что же до Дервиша-паши, с которым вы так мило беседовали в последнее время, говорят, он столицу вычесал, как блохастую собаку, к прибытию нашего Повелителя. Хандан устремила взгляд на Кёсем, давая понять Халиме, что слушать её не хочет и не будет. Ей и самой не нравилась нездоровая суета Дервиша, с которым за последние три недели она виделась лишь один раз, да и то мельком. Халиме знать об этом не обязательно.       Махфируз вошла вместе с Османом. Мальчик сиял от радости и не переставал смеяться. Он подпрыгивал вверх, цепляясь за юбку матери маленькими пальчиками, и постоянно ждал от неё реакции. Хандан не было жаль ни девушку, ни ребёнка, но без них Кёсем оставалась единственной фавориткой в гареме.       «Ахмед-хан Хазрет Лери!». Тяжёлые двери отворялись слишком медленно, прямо-таки бесконечно. Хандан едва помнила от счастья и тревоги, как дышать. «Как он теперь выглядит? Здоров ли? Аллах!»       Ахмед вошёл быстрыми шагами. Он стал выше и крупнее, коренастей, шире в плечах, с лица пропало прежнее детское выражение, появилось несколько мелких шрамов над бровью, но он был цел. Точно цел. Руки, ноги, голова — всё было на своем месте. Хандан выдохнула. Кёсем тоже. — Валиде, — голос стал немного грубоватым, похожим на голос покойного хана. — Рад видеть вас в добром здравии. — Лев мой, у меня душа чуть не разорвалась ждать тебя. Я так молилась за тебя, и Аллах услышал меня. Как ты? — Хорошо, Валиде, — он неоднократно поцеловал её руки. — Как мои шехзаде себя чувствуют? — Благополучно, — Хандан кивнула на рядом стоящую Махфируз с Османом.       Ахмед пристально посмотрел на стесняющегося мальчика, придумывая, как к нему обратиться. — Здравствуй, Осман, помнишь меня?       Шехзаде, видимо, не помнил и вопросительно посмотрел на Махфируз, которая многозначительно ему кивнула. Осман ещё немного подумал, его тёмные глазки забегали и неожиданно прояснились. — Папа! — расплылся в улыбке мальчик, который и не помнил отца, но был тщательно науськан, что некий «папа» приедет и это будет очень хорошо.       Ахмед, не зная тонкостей процесса общения с детьми, просиял следом за сыном и крепко обнял ребенка. — Кёсем, моя путеводная звезда, — он осчастливил гречанку нежным поцелуем в лоб. — Я думал о тебе, и дни проходили быстрее. — Ахмед, я не спала ночами, а теперь ты со мной, душа моя. Аллах услышал мои молитвы.       Хандан, вынужденная выслушивать подобные нежности по отношению к какой-то наложнице, злилась.       К вечеру Хандан решилась навестить сына, поскольку он быстро ушёл справляться о «делах государственной важности». Через дверь слышалась невнятная ругань, она подождала, пока шум затихнет, и приказала слугам постучать. — Валиде-Султан, Повелитель, — к удивлению, сразу её не пустили. — Просите.       Хандан, счастливая, влетела в покои, но запал сразу исчез как не бывало: Дервиш стоял, немного склонив голову, — держал ответ перед красным, очевидно разъярённым, Ахмедом. — Вот и вы, Валиде, пожаловали, — Ахмед говорил более чем недобро. — Вам тоже есть что мне сказать, не так ли?       Хандан испуганно покосилась на пашу, выглядевшего незаинтересованным и даже отстранённым. «Как у него получается?» — Конечно, Ахмед, для этого и пришла, — но она знать не знала о чем он говорит, но старалась держаться уверенно. — Ну, что ж, рассказывайте! — Я не знаю с чего и начать… — Я вверил вам свой гарем, Валиде, и ужасно разочарован! Мне уже доложили, что все шехзаде жили отдельно от матерей на протяжении полугода, а моя фаворитка, мать старшего шехзаде, была заключена под стражу в Старом дворце. Как так получилось, Валиде, ответьте?! — Тебя долго не было, Ахмед, надо было принять меры, — Хандан готовилась к такому разговору довольно долго. — К сожалению, я не могла быть уверена, что предатели не захотят использовать шехзаде в своих целях, поэтому я вынуждена была так поступить. Что же касается Махфируз, прости её, материнская любовь не знает границ, я давно её простила. — Не заговаривайте мне зубы, Валиде! Я спрашиваю вас, почему шехзаде были разлучены с матерями? Неужели нельзя было найти другой способ? — Ахмед, поверь, у меня не было дурных мыслей, всё, что я сделала, — ради тебя. Тебя тут не было, но поверь, так было лучше и надёжнее всего.       Ахмед, казалось, смягчился на долю секунды, но затем, вновь взбесился. Он буквально испепелял её взглядом, выжигая остатки самообладания и терпения. Он резко отвернулся. — Ладно, Валиде. Я, наверное, должен сказать спасибо, за то, что она не отправила к шехзаде палачей, но ты, Дервиш, как ты такое допустил? — Я уверен, Повелитель, что Валиде-султан имела на это все основания, к тому же, Госпожа лучше осведомлена в делах гарема, — паша продолжал смотреть в пол, мало обращая внимание на разговор. — Хотя я напрасно обращаюсь к твоей совести, Дервиш. Оставляя тебя в столице, я был спокоен, но сейчас мне предстоит хорошенько подумать, — Ахмед вышел на балкон, давая понять, что беседа окончена.       Они вышли из покоев Повелителя, Дервиш — спокойно, Хандан — содрогаясь от страха и обиды. — Что теперь с нами будет, о Аллах! — она, крепко сжав руки, обратилась к Дервишу, последней своей опоре. — Ничего дурного, если вы сам себя раньше времени не измучаете, Госпожа, — Дервиш мягко улыбнулся своей спутнице, с которой не виделся довольно долго. Хандан ответила ему своей улыбкой, печальной и немного страдальческой. — Хотела бы я тебе верить, Дервиш, но отчего-то не могу. — Повелитель злится на меня, не на вас, Госпожа. Сначала он выразил понимание по поводу ваших действий, но, увы, моих осознать не смог. — Выходит, ты — причина моих страданий, — Хандан усмехнулась, немного расцепив руки. — Что же ждёт тебя в таком случае? — Ничего, я уверен в своих решениях, и Повелитель обязательно разберётся в бумагах, тогда и поймет. И к вам потеплеет. — Ты так самоуверен, Дервиш, — она скучала и по его святой вере в правильности всех без исключения его поступков. Даже когда он ошибался, делал он это достойно и справедливо. — Я стараюсь всё хорошо обдумать, прежде, чем сделать, поэтому могу быть спокоен, Госпожа моя.       Коридор их совместного пути закончился, надо было попрощаться. Оба они этого не хотели. «Госпожа моя», — про себя припомнила Хандан. — Будьте спокойны, не станет Повелитель злиться на вас.