Золотая Госпожа

      Всё в мире было опасно. Каждый неловкий шаг, лишнее движение, малейшая неосторожность, крохотная ошибка могли привести к смерти, подвести страшную черту. Дервиш прекрасно знал эту нехитрую истину с самого раннего детства, когда ему в руки дали первый деревянный меч. Деньги могли обеспечить определённую защиту, это он понял в день покупки закалённой стали в самой известной кузнечной города. Служить было мерзко. Подчиняться не заслужившим своего положения — одним из худших чувств на свете. Получать от них несоразмерное вознаграждение — одним из лучших, прекраснейшим же было видеть страх потерять его в зелёных глазах одной красивой женщины, видеть её слёзы, чувствовать, как она всем телом жмётся к нему, лишь бы заставить остаться на одну секунду подольше, и быть твёрдо уверенным в том, что эта женщина никогда не предпочтёт ему другого. Даже больше, она полностью зависела от него, настолько, что порой боялась сказать лишнее слово. Последнее расстраивало Дервиша ровно в той же степени, как и льстило самолюбию. Увы, с Хандан было сложно и опасно. Принимать решения, касающиеся государства, было не менее рискованно, особенно, когда они противоречили здравому смыслу и могли вызвать недовольство народа.       Дервиш смотрел в окно кибитки, но давно уже не видел улиц, мимо которых пролегал его путь, а в сознании стояли балконы, детали домов, подлежащие абсурдному и неоправданному налогообложению. Больше собирать плату было не за что, а если падишах сказал найти средства, их нужно достать из-под земли, а в данном случае над ней. Ахмед становился опасен. Вернее не он, а его глупые решения, ведь, как известно, султан не бывает виноват в бедах народа, а его поданные отвечают за них головами. Особенно излюбленным и крайне действенным делом была казнь Великого Визиря, если тот был не слишком знатен, чтобы улемы и благородные рода не оскорбились. Кончина Дервиша же обрадовала бы добрую половину Стамбула.       Когда он подъезжал к дому, солнце уже совсем встало, и это зимой, но сон всё ещё не окутывал мысли Дервиша, ему хотелось найти покой, хотя бы у себя дома, в комнатах, где полным делом шёл ремонт.       Дорога успокаивала. Дервиш нехотя оскалился от последнего прыжка кибитки о брусчатку и некоторое время ещё сидел неподвижно, разгоняя туман в голове.       У самого крыльца дома всё ещё стояла золочёная повозка Хандан, видимо, она решила дождаться его вечером, хотя он и посылал ей письмо, что не приедет, и очень надеялся не встретиться с ней.       Оскалившись на стражу Валиде Султан, он прошёл мимо усталого слуги, отворившего дверь. У входа валялись многочисленные вазы и подсвечники, какие-то подушки и ткани, следы поездки Сабии с Хандан на базар, последняя особенно умела набрать хлама, не нужного ни ей самой, ни кому-либо ещё, и довольно гармонично расставить, создав определённый уют. Она любила это, она радовалась этому, а значит его дом был обречён стать местом хранения тысяч симпатичных безделушек. Шаги эхом разносились по первому этажу, теряясь в коридорах и лестницах. В первые за ночь он протяжно зевнул: дворец всё-таки неторопливо становился настоящим домом, где можно было ощутить покой и хотя бы на день забыть о всех проблемах. — Великий Визирь, — тихий шёпот подкрепился скрежетом стали, вытянутой из ножен. Холодное железо заботливо коснулось шеи, немного врезавшись в кожу снизу для устрашения. Дервиш не чувствовал угрозы, то ли от усталости, то ли от постоянного ожидания смерти, во всяком случае его сердце не забилось чаше, сохранив свой привычный ритм.       Он медленно развернулся к обидчику. Дениз аль Хурра с поломанным носом вальяжно держала саблю в правой руке, показывая всем своим видом, что это вовсе не утруждает её. — Дениз, — Дервиш нехотя улыбнулся, глядя на знакомое грубое лицо. — Давно мы с тобой не встречались один на один. — Ты не держишь слово, Дервиш паша, может, и мне стоит своё нарушить? Как ты считаешь? — Видишь ли, Дениз, — он сморщился так, словно теперь к нему прижали меч. — Я не могу сейчас исполнить нашу договорённость, повелитель не слишком стремится исполнять мои просьбы, но в скором времени… — Мне не к чему пустые обещания, паша. Ты обещал мне расположение своего мальчишки-султана, что я смогу командовать судами в ваших интересах, верно? Время идёт, а я всё обхаживаю твою ненаглядную, мне это, скажу честно, надоело. Прирезать бы вас обоих, и дело с концом.       Дениз перехватила саблю поудобнее и легонько вонзила в его шею, оставив тонкую царапину на нежной коже. Она тряхнула густыми волосами, не шелохнувшись остальным телом и продолжила стоять, не опуская оружие. — Тогда давай, не забывай только, что для тебя, Дениз, никогда не будет жизни вне дворца. Ты прислуживала Валиде Султан, это обстоятельство не забудут и не простят, они не станут подчиняться обыкновенной слуге.       Железо чуть глубже впилось в его плоть, на что Дервиш немного отклонился, не сводя глаз с пиратки, лицо которой причудливо скривилось в гневе. — Я это помню, но разговор сейчас не обо мне, а о тебе, паша. Представь меня мальчишке-султану как можно скорее, пока я окончательно не потеряла терпение.       Рука аль Хурры в первый раз легонечко дрогнула, почти незаметно, но вполне ощутимо на шее. Её переломанные запястья уставали, сколько бы часов ежедневно она не практиковалась с саблей. — Придётся подождать, Дениз, я ничего не могу сделать. Исполняй свои обязанности, — Дервиш напрягся всем телом, сгоняя энергию в кончики пальцев: одно хорошее движение изменит расстановку сил. — Поторопись. Хандан — милая особа, но я вспорю ей глотку и покажу тебе, если наконец не выберусь из гарема.       Дениз в подтверждение своих слов подняла бровь, обнажив желтоватые, местами обколотые, зубы. Со всей силы Дервиш пнул её по колену, уже заранее уворачиваясь от острой сабли, затем он сделал небольшой выпад вперёд и ударил её по запястью, потерявшему былую манёвренность. Момент — оружие летело вниз на пол, Дервиш схватил его за тупую часть близкую к ручке, чтобы оно не загремело, упав на пол, и не разбудило весь дом. Дениз, подобно кошке, начала ходить кругами, медленно и бесшумно занося одну ногу за другую. Дервиш не настроен был играть, он перехватил саблю и замахнулся ей плоской стороной. От первого удара она легко отклонилась, но никто и не рассчитывал на другое: Дервиш сделал пирует и с лёгкостью попал по уже задетому колену. Пиратка упала на пол, оперевшись одной рукой, он вновь замахнулся, в этот раз плоской стороной отметив ей плечо, затем ещё раз в то же место: так больнее.       Убедившись в беспомощности своей жертвы, паша подошёл ближе к ней и присел, сровнявшись с Дениз лицами. — Будь благодарна миру за то малое, что имеешь, — он шептал ей, выламывая запястье. — Не делай меня своим врагом, Дениз, никто во дворце не станет тебе помогать, даже если ты откроешь нашу тайну. С кем бы ты ни заключила союз, твои условия не будут выполнены, запомни это. Никто не даст больше, чем я.       Дениз потряхивало от боли, но она не издавала даже писка, не сводя с него карих глаз, в чём-то напоминавших его собственные. Став свободной, она лишь зашипела, сразу же принявшись вставать. Дениз, вопреки всему, совсем не была опасна, а только развлекалась за счёт таких вот разговоров, похожих на сцены из её былой увлекательной жизни. Время аль Хурры давно уже прошло, оставив после себя покалеченную немолодую женщину, вынужденную прислуживать «сильным мира сего».       На втором этаже он сразу же пошёл в кабинет, самую обжитую комнату этого дворца, где всё было обставлено по его вкусу просто, но лаконично. Ему уже не надо было работать, но именно сюда его неизменно тянуло ото дня в день. Из спальни можно было попасть в кабинет, поэтому обе комнаты были заперты на два замка, но в спальню через небольшой люк можно было спуститься с третьего этажа, из временных покоев Валиде-султан, чем они оба постоянно пользовались.       Дервиш снял ключи с пояса, одинаковые на первый и второй взгляд, за исключением самого длинного, пальцами он ухватился за него, выбрал посеребренную сторону, отсчитал три и вставил выбранный в скважину. Два оборота — щелчок. Затем он отсчитал пять от бронзовой стороны длинного ключа и вставил в нижний замок. Два с половиной оборота — щелчок. Последняя деликатная деталь: Дервиш прошёлся подушечкой безымянного пальца со спиленной кожей по щели между дверью и косяком. Он остановился, почувствовав тонкую нитку на своём законном месте, где он и оставил её сегодня, уходя. И раз нитка не на полу, значит никто лишний в его кабинете не шарился. Перешагнув порог, глазами Дервиш сразу же упёрся глазами в книгу, изменившую своё положение, и только потом обратил внимание на уютно спящую Хандан — ту самую силу, что сместила невинный предмет. При тщательном осмотре выяснилось, что вся комната была приведена в ужасный беспорядок: карта несколько неровно расположилась на столе, пирамидка, придавливающая её загибающийся край исчезла, а на её месте стояла шкатулка с сургучом. На стене висела картина с европейским пейзажем, не очень ровно, скорее даже криво. Хандан не было разрешено трогать предметы его бумажной обители, не то чтобы её вмешательство мешало ему, но Дервиш не любил перекладывать вещи, если не собирался пользоваться ими по назначению, и тем более не терпел, когда это делали другие. Паша поправил книгу лёгким движением и аккуратно, чтобы не разбудить Хандан, сел рядом с ней. Он невольно улыбнулся, глядя на то, как эта маленькая женщина спокойно дышала, так умиротворённо, словно в её жизнь текла тихим ручьём. Волосы мягкими завитками рассыпались по грубой материи дивана, хохолок неизменно торчал вверх. Слегка приоткрытые губы умоляли коснуться их своими, такие чувственные и нежные. Эти плавные изгибы, совершенные в каждой линии, даже ранки в ложбинке были на своём месте. Не переставая улыбаться, Дервиш легонько поцеловал её в самый кончик носа, так, чтобы она не проснулась. Ему бы тоже немного отдохнуть, руки и ноги тяжелели, а мысли затягивала бархатистая дымка.       Выбритый и приободрившийся Дервиш уже ближе к вечеру решил спуститься на первый этаж повидаться с Сабией, со своей незаслуженно брошенной молодой женой. Он не знал, уехала ли Хандан, но понадеялся застать и её. Все свечи и факелы были зажжены и даже полыхали, неразумное количество света означало лишь одно — Валиде-Султан всё ещё, вопреки всем правилам, ждала в этом дворце своего любовника, что не могло не заставить Дервиша выпрямить спину и прибавить шагу. Тяжёлые двери отворил безликий слуга, облачённый в бежевый шёлк под цвет стен, и перед Дервишем открылась удивительная картина: Сабия стояла на столике, торжественно разведя руки, а Хандан вальяжно развалилась на подушках и внимательно смотрела на девушку. Валиде-султан сразу же повернула голову, увенчанную лёгкой короной, в его сторону. В её зелёных глазах полумесяцами блеснули отражения свеч, но как-то печально и холодно. Дервиш постарался не слишком задерживать на ней взгляд, хотя и позволил себе немного лишнего. — Госпожа, — во время ходьбы он немного склонил голову ради соблюдения малейшего приличия. — Вы почтили нас своим приездом.       Немного наклонившись вперёд, словно перед разговором, Хандан замерла, только едва приподняв кончики губ. Она ничего не сказала, хотя момент обязывал. — Паша Хазрет Лери, Вы наконец проснулись, — Сабия бодро спрыгнула со столика без капли смущения, озаряя комнату светом более ярким, чем тысяча свечей. — Здравствуй, Сабия, ты очень красивая сегодня, — Хандан демонстративно закатила глаза, но, кажется, не злилась, а надо было, чтобы она сходила с ума от ревности.       Нет. Хандан не должна была думать о возможности его связи с этим чудесным ребёнком, однако все тёплые слова должны были принадлежать лишь ей одной. Сабия аккуратно держала в руках свёрток и совершенно не хотела продолжать беседу, то и дело смотрела на стену, позади Дервиша. — Ты написала что-то, не так ли? — от вопроса румяное лицо Сабии стало совсем красным и смущённым. — Конечно, в один момент желание читать чужие произведения меркнет в сравнении с тягой к написанию собственных. Закрывшись руками, она села на диванчик рядом со своей упорно молчавшей «наставницей». Странно было смотреть на этих двух женщин, когда они сидели так рядом, вместе. Словно на контрасте, Хандан выделялась своей искусственностью, будто бы она была статуей совершенной во всех отношениях, созданной специально для него, а Сабия была свежей, самобытной, живой. Она всегда стремилась к новым свершением, завидев книги, она поселилась в библиотеке, но бросила ремонт, а теперь пыталась сочинять. Хандан уже ничего не искала и Дервиш не знал, были ли в её жизни прежде какие-нибудь порывы, пылал ли в ней огонь, или, может, горел в ней теперь. — Позволишь прочесть? — Дервиш совершенно напрасно пытался вернуться в реальный мир, но его мысли улетали далеко, быстрее, чем он ими повелевал.       Сабия подняла бездонные глаза на своего мужа, не произнеся ни слова, но вопрошая всем своим видом: «Могу ли я отказаться?» — Я тебя ни в коем случае не заставляю, поделишься, когда настанет время и если оно вообще придёт.       Ядовитое растение. Хандан Султан иначе Дервиш описать её так и не смог, хотя и отчаянно старался найти более прозаичное описание, подходящее для возлюбленной. Озлобленная, жестокая, горделивая, она не видела людей вокруг себя, не внимала их просьбам, но порывалась управлять огромным государством. Совершенно глупо для человека, который зациклен исключительно на себе и своих собственных переживаниях. Да, Хандан любила сына до безумия, нежно, до боли, но он был частью её, пусть и каждый вздох был исключительно ради него. И всё же, лишь она одна в мире способна была заставить Дервиша гадать, «а что если бы…» Хандан словно молила дать ей ещё одну жизнь, в других условиях, в кругу других людей, которые смогли бы согреть своим тепло её нежную душу, может, тогда бы она согласилась поделиться любовью. Ей бы расставлять безделушки по домам и не думать больше ни о чём. А пока Хандан оставалась ядовитым цветком, возросшем на неподходящей почве. — Мне оставить вас одних, Сабия? Позволить вам остаться? — спросил он шёпотом, чтобы не ставить её в неловкую ситуацию.       Девушка намеревалась возразить, но затем, немного поразмыслив, утвердительно кивнула головой. Дервиш не стал спорить.       Вечером, когда шум снизу совсем стих, так, что можно было вновь наслаждаться заветной тишиной, Дервиш спустился вниз, на первый этаж, в залу, где только недавно роилась жизнь. Посреди комнаты сидела, счастливая, но очень усталая Сабия. Девушка вчитывалась в тот же свиток, с увлечением пытаясь отыскать нечто важное для себя. — Валиде Султан уехала? — мягко спросил Дервиш, направляясь в её сторону. — Нет, паша, — она по привычке встала и поклонилась, — Госпожа решила остаться ещё на одну ночь. — Сабия, милая, если ты не хочешь видеть её в нашем доме, только скажи мне об этом или намекни, такое внимание весьма обременительно для тебя. Сабия испуганно тряхнула головкой, словно её облили сверху из кувшина и она стряхивала капли. — Нет-нет. Валиде — желанный гость, не нужно прогонять её. Она заботится обо мне. Помогает с ремонтом. И мне весело. И… — Я понял, Сабия, — Дервиш растёкся мягкой улыбкой под действием искренности этого молодого существа. — Я лишь хочу, чтобы этот дворец был для тебя настоящим домом, как и для меня. Почему ты не приглашаешь других гостей? — Я… — Сабия сцепила руки замком в точности как Хандан. — Я хотела бы, но не могу, — глаза девушки судорожно забегали по стенам. — Я жена Великого Визиря, я никому не интересна, не считайте меня глупой, однако я чувствую, как у меня вымаливают снисхождение для мужей. Мне не нужно притворство, лучше уж совсем одной. — Сабия, я никогда не посчитаю тебя глупой.       «Бедная душа», — с отвращением к себе подумал Дервиш, глядя на игру света в струящихся волосах своей молодой жены. Она была не Хандан, как бы не сцепляла руки и какие причёски бы не носила. — Знаешь, милая, нам стоит провести весьма важную беседу о твоём будущем, — он жестом попросил её приготовиться внимательно слушать, на что Сабия лишь испуганно вытаращила глаза. — Может случиться так, что меня не станет. Я хотел бы защитить тебя полностью, но, боюсь, если я погибну, ты останешься одна. — Паша, не беспокойтесь, Валиде позаботится обо мне, — девушка ласково коснулась его руки, чтобы успокоить. — Валиде может не оказаться рядом… — Нет, она поможет. — Сабия, я не могу оставить тебя только на суд Валиде, послушай, — он в ответ сжал её маленькие, почти детские бархатные руки. — Помнишь дом, куда мы ездили после пятничного намаза в мечети?       Девушка неуверенно кивнула. — В этом доме, в кирпичной стене, замуровано золото, достаточно, чтобы жить в достатке, — Дервишу было горько произносить каждую фразу, но как он не изворачивался, надо было объяснить девушке, почему она останется без средств существования. — Если меня казнят, — он запнулся, словно ему вонзили клинок в спину. — Тебе не оставят ни одного акче, всё имущество перейдёт в казну. Я не хочу оставлять тебя в вечном позоре, ты сможешь навсегда уплыть из Стамбула, если захочешь. Сабия отвернула голову к окну, задрав подбородочек кверху, должно быть, чтобы удержать наворачивавшиеся слёзы. Она всхлипнула, всё также стоически выдерживая неожиданно свалившиеся на неё новости. Дервиш не мог смотреть на неё, слишком уж чистая и добрая была эта невинная душа.       Никогда прежде ступени не были такими высокими и бесконечными, прежде его казнь была далека, а теперь сабля словно занеслась над головой, готовясь упасть. Сможет ли он сохранить достоинство, когда пойдет на встречу палачу? Умирать оказалось очень сложно, зная, что в этом мире он оставит Хандан, сейчас он был счастлив, весь обросший ядовитым цветком, скованный им по рукам и ногам. Всё могло обойтись, Ахмед должен был сменить гнев на милость рано или поздно. Но вдруг прощение будет получено посмертно? Он же весь в мать, столь же импульсивный и недальновидный.       В его покоях, свернувшись клубочком рядом с камином, сидела Хандан, поглощённая игрой света на камнях в кольцах. Она не сразу оторвалась от завораживающей картины, чтобы поприветствовать его. Тонкое шёлковое платье облегало каждый изгиб, загадочно струилось на полу, пока его хозяйка меняла позу. Оказавшись рядом, Дервиш не медля заключил её худое тело в объятья. Вот он — покой, и пусть весь мир рушится вокруг. Её сердце размеренно стучало в груди, руки жадно прижимали его крепче, словно пытаясь соединить их в одно целое. Она была нужна ему, необходима, именно такая, жестокая, порой неразумная, и пускай Хандан совсем не походила на женщину, которую он хотел бы любить, время говорило о том, что никого кроме неё он не желал видеть на своём пути и тем более пускать в свою душу. Лишь она одна способна была причинить ему боль хуже любой физической.       Она поцеловала его в шею, в место, куда ранее впивалась сабля Дениз, но не вымолвила ни слова, но разве это было необходимо? Он зарылся в ворох её вьющихся волос, втягивая уже выветрившийся запах духов. Отпустив друг друга, они продолжали молча сидеть, не отрываясь от пляшущих языков пламени. Дервиш заметил новое массивное кольцо без камня рядом со своим подарком, что было странно, кольцо без камня чаще всего украшением не считалось вовсе. — Странная вещица у тебя на пальце, Хандан, — шутливо начал он, прижав её ближе к себе. — Это мой путь к спасению, Дервиш, — она подняла на него искрящиеся сапфировые глаз, глубже бездны. — Не понимаю я тебя. — Под крышечкой прячется небольшая иголка с ядом, — Хандан вытянула руку вперёд, — видишь ли, я побоялась, что не успею дотянуться до флакончика за поясом, если меня поймают при разоблачении, а так один укол в руку… и я вновь свободна. — Вновь? — Не цепляйся к словам! — рявкнула Хандан, поудобнее устраиваясь у него на груди словно кошка.       «И эту женщину ты корил за несовершенство? Беспощадно наказывал за то, что она не была похожа на твою мечту? Злился на неё?» — презрение к себе захлёстывало его бескрайним океаном. «Ты виноват перед ней! Она прежде не держала кольцо с отравой на пальце, не боялась принять смерть от рук своего сына. Ты не простишь сам себя, Дервиш». Гнев в одно мгновение сменился на невыносимую горечь. Клинком резануло самое сердце, и такая острая боль прошлась по его телу. «Она же погибнет из-за тебя, вместе с тобой».       Дервиш чувствовал, как Хандан медленно дышала и как вздымалась её грудь. Он никогда не видел для них будущего и всё же потащил её с собой в пропасть. — Что мне сделать для тебя, Госпожа? — Дервиш старался не выдавать своей печали, скрывая всё шуточным тоном. — Никогда не оставляй меня, — немного подумав, необыкновенно серьёзно ответила Хандан, словно уже внутри знала, как ему тяжело теперь.       «И ты не бросишь её, даже если придётся переступить через собственную честь». «Ты должен жить! Ты меня слышишь, Дервиш», — предательски всплыло в голове. Он пообещал ей это в их первую ночь, прошло полтора года, а Хандан не просила других одолжений.       Совет дивана неуклонно подходил к концу, проблема Дервиша не решалась. Ахмед с отсутствующим видом сидел на троне, уперевшись взглядом в полотно венецианского художника, висевшее на стене. Когда все перестали говорить, потому что обсуждено уже давно и основательно, да настолько, что кончились слова. — Совет окончен, — ободрившись, заключил молодой падишах и хотел направиться к двери. — Повелитель, — учтиво начал Дервиш. — Я прошу изменить Ваше распоряжение насчёт налогообложения балконов. Такая опрометчивость может провести к волнениям в народе. — Я не собираюсь возвращаться к этому вопросу.       Ахмед, по его виду, не намеривался задерживаться в крохотной комнатке, где принимались такие важные решения. — Но повелитель, прошу Вас, будьте благоразумны… — Я просил тебя найти выход, Дервиш, но ты не потрудился представить мне достойного способа обеспечить нашу армию средствами, теперь тебя не устраивает выход, предложенный другими. Я ничего не желаю слышать!       Падишах вышел вон из комнаты, оставив после себя поле наклонившихся грибов. На лице Куюджу Мурата-паши красовалось нескрываемое торжество. Каждая ошибка Дервиша приближала его к смерти и двигала Мурата-пашу к посту Великого Визиря Османской Империи.       Дервиш не выдержал и направился к Зульфикару, единственному честному человеку в этой комнате. — Зульфикар-ага, почему же ты не возразил решению нашего Повелителя, ведь оно же принесёт волнения в народ. — Моё дело выполнять приказы нашего Падишаха, а не обсуждать их, — ага нахмурился так, словно его оскорбили самыми ужасными словами. — Ты его советник, Зульфикар, и ты обязан…       А потом Дервиш понял, что все его старания напрасны, ибо никто в совете не поддержит его, мечтая самим сесть на его место. Всё в этом мире было опасно.