Золотая Госпожа

      Фахрат, бывший хазратом в мечети ещё с неделю назад, с недоверием разглядывал предоставленный ему документ о передаче свадебного подарка, махара, некой Хандан от Мехмеда. Затем он, с нездоровым хрипеньем выпустив воздух, обратился к трём свидетелям за спинами новобрачных. — Со стороны невесты найти свидетеля-мужчину старшего по крови невозможно, так? — старательно протянул хазрат вопрос в, казалось, сотый раз. — У меня только сын, больше родных нет ни в Стамбуле, ни в мире, — поправив шаль на лице, устало повторила Хандан.       Хазрат нехотя перевёл взгляд на женщину, снова тревожно захрипел, на трезвую голову затея с женитьбой ему не нравилась, и он это вовсе не пытался скрыть. Дервиш тем временем терял терпение. Если бы несчастный Фахрат мог знать, что перед ним сидит не купец, намеренный завладеть украденной женщиной, а разжалованный Великий Визирь, который только день назад отдал печать, возможно, Фахрат уже подписывал бы любой документ и молился Аллаху о спасении. — Мы же обо всём договорились, Фахрат, зачем я вёз сюда Хатун, — паша, или вскоре ага, обхватил ручку кинжала. — На что ты хочешь содержать семью? После такого позорного изгнания за пьянство тебя не возьмут ни в одну мечеть? — Изволь, уважаемый, когда муж этой женщины подаст на меня в суд, я могу не только денег лишиться, но и жизни. Ищите лучше улема и женитесь, как полагается. — Я объяснял тебе, свидетельство нужно сейчас, — обнажилось блёклое железо кинжала, но, преодолев гнев, Дервиш уже мягче закончил. — Вдвое больше, я заплачу вдвое больше.       Соблазнившись, Фахрат жадно облизнул толстые губы и нервно заёрзал на примятых подушках. Победа золота над страхом смерти была настолько очевидной, что Хандан непроизвольно улыбнулась. — Для чего вам торопиться? — деньги успешно решили исход дела. — Женщина, говори ты. — Мой сын не допустит этот брак, он уехал всего на три дня в Эдирне и, когда вернётся, я уже должна быть в доме мужа, — Хандан повторила заранее заготовленную ложь, схожую с правдой, настолько, чтобы однажды защититься словами хазрата. — Что же сын? Ты хоть свободная женщина? — Фахрат обмакнул перо в чернильницу. — Поверьте, для него я обременительный груз, хотя и из уважения к покойному отцу сын не хочет видеть меня подле другого человека.       Когда Фахрат принялся составлять документ, остальные пятеро участников никаха, Хандан с Дервишем и трое свидетелей, облегчённо выдохнули. Паша подбодрил будущую супругу в лице Валиде Султан, легонько потрепав её за рукав простенького платья. — Мехмед, сколько у вас жён? — Одна. — Свидетели, подтвердите. — Подтверждаем. — Махмуд, Вы берёте Хандан в жёны и преподносите ей махар, состоящий из документов на собственность в Анатолии, санжаке Османской Империи, и Кадисе, в Испании? — Беру. Преподношу. — Хандан, Вы подтверждаете своё желание вступить в брак и принимаете махар. — Да. Принимаю. — Свидетели, подтвердите. — Подтверждаем. — Свидетели, назовите свои имена. — Ахмад. — Баязед. — Атмаджа.       Дописав и выведя последнюю букву, Фахрат полюбовался проделанной работой и, довольный, отложил перо в сторону. — Церемонию по обычаю провести желаете? — Фахрат заметно приободрился, предчувствуя скорую наживу или же просто от определенности.       Дервиш не выражал схожего восторга, только аккуратно вытянул бумагу и принялся её изучать. Содержимое, по видимости, его устроило, поэтому свидетельство было свёрнуто и отправлено в позолоченный тубус. — Нет, — за всех ответила Хандан и бодро встала, не имея ни времени, ни желания продолжать бестолковую процессию собственной свадьбы.       Вслед за ней выполз Дервиш. Они недолго постояли возле двери, каждый думая о своём и при этом об одном и том же. Тубус загадочно посверкивал в руках паши в поддержку двум золотым перстням. — Сколько жён мужчине нужно для счастья, Дервиш? — Всего одна. Но более чем приятно было бы менять её на протяжении жизни, хотя знаешь, — Дервиш приостановил свою речь и взял Хандан под руку, — будь бы мир совершенен — у меня не было бы ни одной жены. — Так мечтаешь об одиночестве? Все вокруг стремятся создать крепкую семью, оставить после себя наследие, детей… Я вот к чему: не хочу быть причиной тому, что однажды ты проснёшься и поймёшь, как много упустил.       На слова Хандан Дервиш только неприятно ухмыльнулся, но ничего не ответил. Казалось, их разговор его забавлял, в точности как огненное представление. — Нам придётся быть осторожнее какое-то время, Дервиш. Я купила евнуха-лекаря вместо Дениз. Он хороший человек и, как понимаешь, я не могу ему доверять. Со временем подыщу более подходящую кандидатуру, а пока будем аккуратнее. — Дениз скоро где-нибудь объявится, она не слишком опытна в вопросах скрытности, тогда её и сцапают. — Не нужно. Хочу, чтобы она жила. — Странное желание, Госпожа. И глупое. — Не о чем тут говорить. Просто оставь её в покое. И, поверь, я не забыла о порезе на шее.       Они вновь немного отстранились. Хандан вслушивалась в скрип досок, рождаемый шагами доверенных Дервиша. Паша был настолько доволен собой, что и Хандан следом начинала восхищаться его целеустремлённостью. — Где ты откопал Ахмада-агу? Такая безграничная преданность… Хотела бы я иметь верного человека возле себя. — Видишь ли, Хандан, верность — глупая штука и непостоянная. С Ахмадом-агой у нас взаимная договорённость, которая тебе, боюсь, очень не понравится. Так или иначе, я нужен ему для дел ровно в той степени, как я нуждаюсь в нём, — паша освободил руку и до тошноты аккуратно уложил воротник. — Я прекрасно знаю, что мне не по пути с добрыми и честными людьми, но я, как Валиде-султан, не имею права сидеть среди мерзавцев. Расскажи мне, чем так тебе обязан Ахмад? — Хандан лукаво подняла бровь, не слишком надеясь на откровенность. — Он очень любит чужих жён, Госпожа, а я помогаю им любить его.       Дервиш остановил её, накрепко вцепившись в талию. Затем он осторожно, так нехарактерно для обычно сосредоточенного Великого Визиря, поднялся рукой выше по её спине, и даже не касаясь кожи, остановился на шее. Хандан не была хрустальная, оба они это знали, но теперь он держал её так, словно боялся разбить. В его взгляде читалась нежность и привязанность, смешанная с тихой безысходностью и болью. — За твою настойчивость я прощу тебе любой грех, — подумала про себя Хандан, но ничего не сказала, ответив паше привычной мягкой улыбкой.       Она неосторожно и, наверное, слишком откровенно отстранилась и поторопилась спуститься на первый этаж. Хандан не оглянулась. Если бы он поцеловал её, это был бы самым теплым воспоминанием о Дервише и их бестолковых метаниях. Однако этого не случилось, и Хандан занырнула к лекарше через внутренний двор, пересчитав по непонятной причине ступеньки. Через мгновение, словно в былые времена, Хаджи-ага вместе с евнухом-лекарем трясся напротив своей Госпожи в кибитке.       Переступив порог собственных покоев, Хандан сделала над собой усилие, чтобы немедленно не выйти, сославшись на дела. Посреди ковра сидели все шехзаде и маленькая дочка Кёсем. Их пускали всегда по её просьбе, но если бы Хандан была с собой до конца честной, она бы уже давно пересмотрела взгляды на общение с наследниками. Вместо этого она предпочла изобразить на своем лице маску приятного удивления и, сбросив накидку, заняла своё место возле детей.       Осман сразу же заметил Валиде и заулыбался, наверное, он единственный был искренне рад её появлению, и, может быть, на мгновение, лишь на один миг, Хандан почувствовала себя на своем месте.  — Мустафа больше с нами не играет, Валиде, — чрезмерно серьëзно и сдержано, совсем как взрослый, обратился к ней Осман, что так противоречило виду темноволосого ребёнка, который с интересом возился на полу с мелочевкой. — Мама сказала, что Мустафа теперь живëт один, неужели у него теперь есть свой дворец? — Нет, Осман. Мустафа теперь просто живёт один, так решил наш Повелитель. — Значит, Мустафа готовится стать Падишахом? — Осман обиженно надул губки и будто бы что-то намеривался добавить, но от расстройства не мог. — Шехзаде Мустафа никогда не станет Султаном, — «через пару лет его примет Аллах» Хандан слегка поправила воротник задевавший за порез на шее. — Мустафа никогда не получит санжак и не станет вам равным. — Я стану Падишахом, Валиде? Мама сказала правду? — Если ты будешь хорошо учиться, уважать и чтить своего отца, заботится о братьях, то ты станешь Падишахом. — Я буду, Валиде. Я обещаю. Хандан взяла на руки маленькую Айше и села рядом с фаворитками сына, поймав на себе обозлëнный взгляд снова беременной Кёсем.       «Должно быть, я так же смотрела на Халиме почти двадцать лет назад. Теперь настало время ей меня проклинать в Старом Дворце с великой Сафие Султан». — Как ты себя чувствуешь, Кёсем? Полгода не прошло, а ты снова нас радуешь, и я верю, далеко не в последний раз. — Хорошо, Валиде, — гречанка поправила тëмные волосы, которые она теперь красила по желанию Ахмеда. — Мое положение — величайшая радость для женщины. Когда я смотрю на своих шехзаде, мне порой кажется, что я не могу уже стать счастливее, а потом я беру на руки ребенка и… Мне не нужно Вам объяснять, Валиде.       Слова Кёсем резали больнее яда в животе, хотя девушка не могла знать всех подробностей существования своей Госпожи. — Как тебе хватает сил, Кесем? Помню, Ахмед изводил меня, пока был совсем крохой, с годами легче не становилось. — Я нужна своим детям, Валиде. Когда становится совсем трудно, я вспоминаю про Вас и напоминаю себе, что не имею права на слабость и плохое самочувствие, — Кёсем расправила юбки непринуждëнным жестом и совершенно по-детски наивно улыбнулась.       И она не была ребенком. Вокруг Хандан разворачивалась война, пока она не могла закончить свою. Великая Сафие Султан… не проносила титул матери Падишаха и восьми лет. Не по её пути забвения надеялась пойти Хандан, но, вдруг, её время с сыном также неумолимо убывает, пока новые воины готовятся к схватке. — Ташир-ага, — бывший лекарь поклонился и вышел вперёд. — Прикажи подготовить мне экипаж, я поеду вместе с Халиме Султан в Старый Дворец.       Дервиш не оставил бы её гнить среди цветущего сада увядшей эпохи. Он бы забрал её, привез в дом на краю моря и не оставлял бы одну дольше, чем бы она сама того хотела. — Валиде, Вам письмо от Дениз Хатун, — Хаджи-ага со свитком проследовал к Госпоже и с гордостью протянул его. Он не знал о причинах её ухода, но верил, что наконец изжил нечисть, порочащую гарем.       «Хандан, рада, что ты веришь в мою честность, и потому я имею счастье диктовать эти слова твоему бывшему слуге. Немного пораздумав, признаюсь, я не убедилась в правильности своего решения. Свободу не разменивают на сомнительное удовольствие службы мертвецам, как ты и человек за твоей спиной. Не верь ему. Вы ищете разного, но по итогу найдёте только смерть. Дервиш паша умрёт с тобой или без тебя. Выбирай. Со своей стороны клянусь молчать, но мёртвая я запою птицей, и тогда вы оба пожалеете».       Хандан постаралась не разорвать письмо и не бросить его ошметки в огонь. Дениз Хурра имела дерзость угрожать ей, высказывая одновременно мнение, которого не спрашивали. Особенно о Дервише. Ни один человек в целом мире не мог бы её осудить, а если бы и посмел, Хандан не стала бы слушать. — Неприятные новости от Дениз Хатун? — Да, Хаджи, — Хандан свернула бумажку. — Пишет, вернее, за неё пишут, как прекрасно ей на воле без наших строгих правил. — Словно она их соблюдала, Валиде. Видит Аллах, этой женщине не место в гареме нашего Повелителя.       «Дениз знала о моём преступлении и не судила, когда вы все захотите закидать меня камнями. Все без исключения… Не поймёте, не захотите пощадить. Вы возненавидите меня за мой грех… за моё счастье», — проговорила про себя Хандан и крепче сжала письмо, с трудом удержавшись от слёз.       В черной бархатной накидке, вытягивавший силуэт Халиме и делавший её загадочно манящей, что с раздражением отметила Хандан, Султанша раздала несколько прощальных приказов бывшим служанкам. Дильруба вертелась вокруг матери и не могла найти себе места среди суеты окончательных сборов. Молодая Госпожа, румяная от злости, уподобляясь Халиме, выкрикивала приказы и ругалась на слуг, когда на то находилась малейшая причина. Она оставалась во Дворце до свадьбы без опеки, совершенно одна, и пожалуй, это обстоятельство не нравилось Хандан больше всего. Девушка была вспыльчива, а благородная кровь ограждала её от любого наказания со стороны Валиде Султан.       Дильруба заметила, что за ней наблюдают, но постаралась не слишком ублажать Хандан и продолжила свое бессмысленное занятие с тем же запалом. На плечи Хандан легла мягкая дорожная накидка, специально привезëнная ей из далëкой Англии, не столько из необходимости, сколько из желания получить необычную вещицу. Укутавшись в шерстяную ткань, она медленно подошла к Халиме, довольно отстукивая каблуками о брусчатку. — Надеюсь, сборы прошли без лишней суеты. У тебя было так мало времени, Халиме, но я постаралась обеспечить вас всем необходимым, — произнесла Хандан, заглядывая в хитрые глаза бывшей соперницы. — Мустафе нужна мать, я ещё вернусь, поверь мне, Хандан. Наш Повелитель справедлив, и когда он найдет предателей, а это случится, не сомневайся, настоящие преступники будут наказаны, — плавно пропела Халиме, неестественно расставляя акценты на словах, словно собирая фразы из раздельных кусков, что, однако, не умоляло складность речи. — Алллах решит, как будет. Я обещала твои покои Кёсем, ей тесно с шехзаде в столь маленьком пространстве. В Старом Дворце такой проблемы нет, тебе будет там свободно, скоро Дильруба будет приезжать с внуками.       Халиме поджала губы, но ничего не ответила, пока её лицо багровело от гнева и яда. Султанша в одно мгновение успокоилась и почтительно поклонилась, прежде чем отойти к другой повозке. — Отправляемся, — крикнула Хандан своему возничему. — Надо вернуться до заката.       Старый Дворец изменился. Сады стали менее походить на заросший лес, на дорожках лежала новая мраморная плитка. Сафие Султан покинула Топкапы, но не намерена была оставлять прежний образ жизни. Резьба тянулась по стенам, а на потолках появились своды в европейском стиле, мимо Хандан проскользнула служанка с тонкой шелковой шалью, не хуже чем у наложниц Ахмеда.       Сафие, старая львица, сидела посреди комнаты, окружëнная свитой евнухов и служанок, в белоснежном платье без единой потëртости. Хандан поклонилась, частично даже из уважения, но и привычка дала о себе знать: при виде Великой Валиде колени словно сами подгибались. — Хандан, мы и забыли, как прекрасно твоё лицо, — Сафие растянула губы, так что вокруг глаз собрались маленькие морщинки. Время её не щадило, как и всех в этом огромном мире. — Я помню Ваше, Валиде. Я решила убедиться, что Халиме Султан примут в соответствии с её положением.       Сафие, с жемчугом на шее, прикрывавшим морщины, Сделала лëгкий жест рукой, вышедший безукоризненно идеальным. Толпа как вода протекла сквозь них и вскоре двух Валиде. — У нас к тебе разговор, Хандан, раз уж ты решила навестить нас, — Сафие глотнула из крошечной фарфоровой чашечки и грациозно поставила его на блюдечко.       Хандан устроилась поудобнее, настраиваясь на бесконечный поток оскорблений в свой адрес. — Ты знаешь, Хандан, как устроено государство? — ответа не требовалось. — Наш Повелитель, наш Лев, берëт на себя ношу и принимает решения, которые другим не под силу. Ему помогают. Совет Дивана, визири, духовные наставники, но есть два человека, решающие куда больше, они словно две столпа, на которых держится мир. Они — сила Падишаха. Ты понимаешь, о ком я? — Сафие поправила чашечку. — Не отвечай. Не хочу знать, что происходит в твоей глупой голове. Валиде Султан, мать Падишаха, и Великий Визирь. Но есть одно условие: они должны быть заняты государством, а не друг другом. Хандан онемела. Фарфоровая чашечка на столе, искрящиеся ровные жемчужины, всё белое… белое… белое… — Что за намёки? — Хандан постаралась выглядеть сдержанной, но у неё не вышло, и она это знала. — Я однажды желала личной встречи с послом Англии. Он был редкий человек и желал того же, но встречу эту я пресекла, не позволила. Что будет, Хандан, когда народ узнает о ваших греховных отношениях? — Что будет? Вы же не надеетесь, что я отдам Вам титул Валиде Султан? Только представьте, окажется, что Падишах Османской Империи, о чести которой Вы так печëтесь, — незаконнорожденный сын одного из визирей. Все маленькие шехзаде — бастарды. Их умертвят. Вы же не думаете усадить Мустафу на трон. Ему не пережить такую бурю… И вам тоже. Вы — Династия. И никому, кроме Династии не нужны, вас низвергнут, Сафие Султан.       Сафие с неизменным достоинством смотрела на холодевшую Хандан. Великая Валиде так спокойно говорила, не сделала ни единого лишнего движения. Непоколебима. — Назовешь Ахмеда бастардом Дервиша? Пожертвуешь сыном? — Отдадите внука на растерзание толпе? Я Вам не верю. Вы будете молчать, иначе моя голова уже бы катилась по песку.       Хандан собралась уходить, но боялась пошевелиться. Сколько лет прошло, а Сафие оставалась пугающей загадкой, тем, что Хандан никогда не станет. — Пустила его в себя, словно обычная шлюха, предала моего покойного сына, — с ноткой печали проговорила, будто бы дрогнув, Сафие Султан. — Мы бы многое отдали, чтобы твоя дурная голова упала на песок.