Золотая Госпожа

      В прохладный шёлк было приятно зарыть ноги и хотя бы на мгновение забыть о летней жаре и духоте. Нагота не спасала Хандан, и тем более не способен был помочь Дервиш. Впрочем, паша не ставил перед собой цели остудить её, а потому она беспомощно задыхалась, вся мокрая и приятно измождённая. Сафие Султан могла бы стоять рядом с их постелью, и Хандан бы не раскаялась даже ради приличия. Это чувство внизу живота, лёгкая дрожь в мышцах, дымка блаженства, перекрывающая дурные мысли. Хандан учили доставлять удовольствие мужчине долгие годы, но Султану никто не объяснял, что наложницам тоже должно быть приятно. Дервиш был другим. — Что там с Сафие Султан? — привстав, паша налил себе вина с характерным запахом изабеллы. — Давно я не видел тебя такой взбудораженной и, — он сделал глоток, — страстной. Что же старая Валиде Султан могла тебе такого интересного поведать? — Налей мне. Она знает про наши отношения, и, видимо, довольно давно. — Невероятно.       В комнату через открытое окно потянуло морской свежестью, обволакивающей и вездесущей. Будь Дервиш не аккуратен, на столе зашуршали бы бумаги, поддерживая занавески, но каждая стопочка была заботливо придавлена грузиком в соответствии с значимостью. Больше всего Хандан любила бронзовые фигурки животных. Весьма похожие она заказала для шехзаде, только немного крупнее. Осману шел четвертый год, Мехмеду — третий, Айше было почти два, вторая дочка Кёсем только появилась на свет, тогда как гречанка снова была беременна. Ещё одна наложница должна была родить в течение месяца. — Наливай, — Хандан подняла бровь и схожим образом прогнулась в спине, давая Дервишу остановить взгляд на груди под тонкой струящейся тканью. — Признаться, не думал, что в гареме дозволен алкоголь, — он протянул ей свой бокал и принялся наполнять ещё один, теперь уже для себя.       От неё не ускользнуло то, как паша немного поморщился, передавая ей бокал с бархатистым рубиновым вином. Недовольство на его лице всегда проявлялось лëгким прищуром, время от времени дополняемым сжатыми губами. — У Дениз было мнение, что такое правило — только кара правителя, ненавидящего женщин, и я с ней согласна. Нет ничего лучше прохладного вина после тяжëлого дня, и, в отличие от тебя, я никогда не перебарщиваю. — Сафие в своем духе. Больше она ничего не сказала? — Нет. Но я съезжу к ней в другой раз, когда лучше обдумаю свои слова. Надо точно знать, как я поступлю при каждом её ответе. Она нам пока никак не навредила, значит, на то есть причина, а теперь она хочет, чтобы я нервничала. — У неё вышло, — так же односложно ответив, Дервиш хитро улыбнулся жене и бесцеремонно спустил глаза ниже на её голые бёдра.       «Душу он мою уважает, да ты, паша, даже не слушаешь меня». Но Дервиш умел совмещать внимание её жалобам с любованием на неё, еще одно неоценимое достоинство капудан-паши. Им бы не хватило вечности насладиться общением друг с другом, короткие же моменты встреч, дарованные им, приходилось умело дробить. — Я всё ещё боюсь её, понимаю, что не должна, но мне становится плохо от одного мысли о её присутствии. А ты мне ничего не скажешь? — Я думаю, — на эту фразу Хандан закатила глаза. — Не причина, повод. Мы сделали нечто такое, что Сафие Султан весьма не понравилось…       Хандан хотела бы ядовито заметить, что ничего особенно или умного паша не «надумал», но решила, что, может быть, только обидит его, в то время как он мог позже предложить нечто стоящее. А пока она встала, оставив простыни лежать на месте, и прошлась по всей комнате к оружию возлюбленного супруга. Сабля была много тяжелее, нежели выглядела, и она была холодной, почти ледяной. Хандан перехватила сталь и принялась пересчитывать дефекты на металле. Небольшая погнутость, зазубрина, самый кончик словно уперли в стену — это оружие спасло жизнь Дервишу. Хотя и не смогло полностью уберечь: он до сих пор плохо обращался с правой рукой и просил не давить на рёбра. Ему было больно. И чëрно-фиолетовые пятна на коже, пускай и проходящие, служили тому доказательством. — Сабия Хатун, Дервиш, — Хандан не убрала саблю обратно в ножны и неизменно плавно подошла к постели со стороны паши. — Мне не понравилось, как ты на неё смотрел. — Она прижала сталь к горлу Дервиша и знала, что если резко повести саблю вверх, ни один лекарь не спасет его.       Дервиш только растянулся в неприятной ухмылочке, но оставался совершенно спокойным и отстранëнным. Когда сабля оказалась прислонена к стене, а Хандан лежала к нему спиной, занятая рассматриванием своего нового искрящегося браслета, любезно преподнесённого на свадьбу, паша ласково прошёлся по бархатной спине жены, завершив свой путь влажным поцелуем в плечо. — Вот здесь, — паша приложил горячую ладонь ближе к пояснице. — У тебя очаровательное созвездие Эридан из родинок, моя свирепая Госпожа.       Паша переместил руку на талию и прижался в плотную к ней, забирая блаженную прохладу, но это ему простилось за ещё один жадный поцелуй в шею. — У греков была легенда, что сыну бога Фаэтона поручили управлять небесной колесницей Солнца, но он не справился, — Дервиш отвлекся на очередной поцелуй и не продолжил, пока не насладился стоном удовольствия любовницы, так отчаянно жаждавшей его прикосновений и ласки. — И Зевс, разгневавшись, сбросил самого Фаэтона в реку Эридан. Теперь мы, конечно, знаем, что звезды появились не от сражения богов, но разве не лучше бы было видеть за всем природным высшую силу, как считаешь?       Хандан глотнула воздуха, которого было слишком мало, прогнулась и, подчиняясь желанию, неосторожно взбудораженному Дервишем, спустила его руку к низу живота. На сегодня они не закончили. — Думаю, что тебе не удастся отвлечь меня разговором о религии. — Сабия давно не ребёнок, и ты не мог обделить это вниманием, она красива, молода. Ты даже не спорил… — рука Дервиша спустилась только немного ниже, а Хандан с ноткой разочарования закусила губу.       Это было выше её сил. Напряжение доходило до сладкой боли, но он не поторопится, Хандан знала. Если она его разозлила своим упрёком, паша заставит её умолять… Не словами. Он всë чувствует, её лëгкую дрожь, то, как она прижимается бедрами к его телу, её неровное быстрое дыхание. — Сабия не похожа на тебя, и никто в целом мире не ты, — он коснулся губами заживающей отметины Дениз, такой же, как и у него самого, немного уколов щетиной горящую кожу. Никто больше Хандан не нужен, только он, никто другой. — Я пытался найти замену долгие годы. Среди девушек были похожие на тебя, были прекрасные, были добрые, были невинные, были замужние, — его пальцы скользят ниже, ещё немного, и конец агонии, лишь потерпеть ещё немного. — Но чëрт возьми, ни одна из них не была тобой, и ни одну из них я не любил. Сабия не исключение, и ты это знаешь.       Хандан возвращалась в гарем приподнятом настроении. Заночевала она в Старом Дворце, а уже до восхода солнца нежилась в объятиях Дервиша. Затем она вместе с Сабией оценила то, как последняя обустроила новый дом, заметно более скромный, но вместе с тем и уютный. — Валиде Султан, — взволнованный Хаджи встретил её на пороге и протянул к ней руки, словно готовился насильно потащить её следом. — О Аллах, я за вами в Старый Дворец посылал, уже и слуги вернулись, а Вас всё нет. Где вы были, Валиде? У нас тут такая новость! — К Сабии Хатун заезжала, — неестественно протянула Хандан, прикидывая, когда могли вернуться слуги.       Полдня вместе с пашой пролетели быстро в его постели, за его столом, среди его вещей. И возле него. С его лëгким пренебрежением к жизни и желанием просветить её в вопросах греческой мифологии. — Эрдене Хатун рожает, Валиде, с ночи ещё. — А, Аллах, хорошо, что я успела, — Валиде сжала в руки в приятном волнении. — Где Ахмед, хочу быть с ним рядом в этот прекрасный момент.       Хаджи проводил свою Госпожу на террасу, где во всю без Валиде Султан гулял гарем. Издалека потянуло мясом и пряностями вперемешку с сладким запахом ягодного шербета. — Повелитель, — Хандан не дали даже присесть на выбранную позицию по левую руку от сына. — У вас родилась прекрасная Госпожа!       Ахмед мгновенно подскочил, а в след за ним потекли фаворитки, наложницы и калфы. Валиде Султан шла в первых рядах рука об руку с сыном, но у постели светившийся девушки с широким лицом он оторвался от неё и подошёл к матери с новорождённой девочкой, совсем крохе. Ребенка, завëрнутого в кружева, бережно передали ему, и Ахмед так же аккуратно, боясь навредить, взял девочку поудобнее. — Твоё имя — Кёсем. Твоё имя — Кёсем. Твои имя — Кёсем, — повторял Ахмед, пока первая обладательница имени с гордостью поглаживала свой живот.       Немногим позже Хандан взяла девочку на руки, и только потом маленькую Кёсем вернули измучившейся матери, которая с интересом смотрела на чествование своей дочери и, казалось, совсем не переживала, что не подарила Династии шехзаде.       Через пару дней, когда девушка окрепнет, её сполна одарят, как мать юной Госпожи, а пока её оставили вместе с лекаршами наслаждаться отдыхом и грядущими переменами.       Процессия вернулась на террасу, где музыка пошла куда более весёлая и соответствующая праздничному настроению, а главное — с участием Валиде. — Матушка, — отложив кусок сладкой пахлавы на краешек салфетки, несколько грубо обратился Ахмед, что заставило Хандан съëжиться от неприятного предвкушения упрёка. — Мой наследник чуть не родился без вас. — Аллах не допустил этого, Лев мой. А впредь я буду осторожнее.       Ахмед тяжело выдохнул, успокаиваясь, но лишь ненадолго, потому что Хандан знала себя и предчувствовала бурю. — За Вами посылали на рассвете, а соизволили приехать за полдень. Вы — Валиде Султан, и Ваша обязанность быть здесь или хотя бы приезжать, когда за Вами посылают! Где Вы были, Валиде, что никто не знал? — вот теперь Ахмед, довольный, откинулся на подушки и влюблëнно посмотрел на беременную гречанку. — Я заезжала к Сабии Хатун, посмотрела, как она обустроилась в новом дворце. Неплохо, скажу тебе. У паши уютно, света много, — три розовых бриллианта на подарке сверкнули, выделяясь среди остального ряда. — Я у них часто бываю. Несколько раз оставалась ночевать, возможно, если бы ты чаще заходил ко мне, ты бы знал.       Хандан лучезарно улыбнулась и даже не поняла, насколько искренне у неё это вышло. Ахмед с гневом выпучил глаза, но, словно почуяв вину за своё вечное пренебрежение, ничего не ответил ей. — Пусть приведут шехзаде и госпожей, надо поделиться с ними радостью, у них родилась прекрасная сестра, — скомандовала Хандан, намеренно не сверяясь с реакций Ахмеда.       Валиде Султан отхлебнула из чашечки и сразу же поморщилась от горькости и общей безнадёжности напитка. Немедленно закусив тающим рахат-лукумом, она начала прикидывать, что и в какой последовательности лучше отправить себе в живот. Утка в медовом соусе была бы готова только через несколько часов, баранина была уже съедена без Хандан, ягнёнок не выглядел аппетитно.       Служанки вернулись с наследниками, и это заметно оживило и без того шумное торжество. — Где Мехмед? Он здоров? — Хандан погладила Айше по мягким тëмным волосам и поборолась с желанием сразу же отдать её обратно матери. — Шехзаде Мехмед очень капризничает сегодня, Валиде. Пока мы были в Ваших покоях, он совершенно всё излазил. Наш храбрый шехзаде будет только мешать.       Служанка учтиво поклонилась, но не упустила возможность игриво сверкнуть глазами Повелителю мира. Ахмед заметил такой неаккуратный жест и, что было плохо для девушки, его любимая Кёсем тоже ничего не упустила. — Мехмед так тяжело расстаётся с вниманием… Кёсем, сходи к нему, матери должно быть виднее. — Ничего, Валиде. Сегодня Мехмед совсем непоседливый, стремится покорить весь мир, как его Повелитель-отец, — ласково ответила Кёсем, аккуратно расправив складочки на платье. Ахмед одобрительно кивнул, только крепче сжав руку молоденькой Хасеки, матери трёх его наследников, всегда весëлой и доброжелательной. Весенний цветок Ахмеда пылал привычной свежестью и бодростью. Кёсем, казалось, не уставала. Она могла не спать ночь, если кто-то из детей болел, с утра напроситься съездить с Ахмедом в мечеть, к вечеру вернуться и, прихорошившись, отправиться развлекать утомившегося Султана. — Лекаря, лекаря быстро! — из коридора, задыхаясь, выбежала, вцепившись в юбки, одна из служанок. — Лекаря!       Из толпы появилась лекарша и с помощницами последовала за девушкой, молниеносно скрывшейся обратно в коридоре. Ахмед широкими торопливыми шагами, устремившись, словно сокол, рванул к месту беды, увлекая всех и вся всех за собой. Детей отдали няням, а Хандан с Кёсем рядышком пробивались через толпу. — Аллах, аллах, — слышался тихий взволнованный шепот, который был знаком тем, кто заставал смерти великих.       В один момент толпа словно обступила её, внезапно, беспричинно, но девушки пятились, давая пройти Валиде и Хасеки. На пустом месте сидел её сын, спокойно и безмятежно, а над ним, неподвижной мраморной статуей, стояла лекарша. За Ахмедом, её гордым Львом, показался маленький лежащий ребёнок.       Он упал с верхнего этажа. Только как маленький мальчик мог вскарабкаться по перилам, или же он перелез гораздо раньше. Куда же он лез? Зачем? Одной из высоких частей не хватало. Отломана. — Мехмед! — истирично взвыла Кёсем, бросившись к сыну, а молчание говорило, твердило, что он мëртв. — Мехмед? Ахмед, что с ним? Помогите! — девушка схватила маленькое тело и словно привстала, чтобы отнести его куда-то, спасти самой, раз уж никто другой не может. — Мехмед!       Этот маленький мальчик, молчаливый согнувшийся над ним Ахмед, и только крик Кёсем. — Мехмед! Ну помогите же! — Кёсем совсем выпрямилась, не отпуская сына, и так прижимала его к себе. — Лекарша, отведи Кёсем в её покои, дай лекарство, а то и ещё одного шехзаде потеряем, — скомандывала Хандан, но по прежнему не могла сделать и крохотный шажочек. — Кёсем, девочка, отдай им сына. — Валиде, скажите им! Почему все стоят? — Кёсем смотрела только на сына, не отрывая голубых искрящихся глаз и все крепче прижимала его к себе. — Дай мне его, я не обижу Мехмеда, ты знаешь, отдай мне его, — через силу Хандан всë же подошла ближе и протянула руки к маленькому темноволосому шехзаде, пока Ахмед неизменно сидел на полу. — Я его защищу, прошу. — Помогите ему, Валиде… Только секунду Хандан держала мальчика, а затем отдала страже. Кёсем, постоянно оборачивавшуюся, увели в лазарет. Вокруг было тихо, так тихо, только тихий шорох юбок и тяжëлое дыхание Ахмеда. — Кто следил за ним? — едва слышно произнесла Валиде, но, собравшись, уже громче, совершенно отстранённо, повторила. «Это лишь сон, ничего этого нет». — Кто следил за шехзаде? — Валиде, Валиде, прошу, — девушка, что и позвала лекарей, с грохотом свалилась на пол. — Я старалась, клянусь, но шехзаде так визжал, я не смогла его удержать… Он так кричал, Валиде. Дьявол вселился в него… Повелитель, помилуйте, помилуйте.       «Казнить. Казнить. Казнить», — повторила про себя Хандан и едва сдержалась, чтобы не отдать приказ. Казнить! Всех! Но кого? Сколько служанок и нянек отвечали за жизнь шехзаде? Десять? Нельзя в одночасье лишить их жизни.       Было так тихо, до ужаса тихо, будто в могиле, в склепе, нет это был лишь сон, длинною в жизнь. И девушка так плакала, навзрыд, отчаянно. — Выбросьте из дворца всех, всех, кто должен был следить за ним, до единого человека, каждого, — она замахнулась на девушку, но не опустила руку на её лицо. Это не достойно Валиде Султан. Надо держаться ради сына, ради остальных. — Ахмед?       Его уже не было. И толпа вокруг поредела… Никого, почти никого и так тихо. По стенке, стараясь не падать, Хандан ползла в свои темные звëздные покои, находящиеся так рядом и недостижимо далеко. Идти. Шаг за шагом. Ногу вперёд, перенести на неё вес. Это шаг. Так можно дойти хоть до Рима. Медленно, но верно.       Она села на кровать обессиленно. Лишь минуту, и надо будет искать Ахмеда, Хандан — его мать, она должна быть рядом, хотя бы сейчас, первый раз в жизни. Её взгляд проскользнул по стенам и упал на полку под самым полом, на самую нижнюю, на такую знакомую. С рассыпанным белым порошком и деревянным корабликом рядом.       «Мне главное, чтобы быстро».       «Не обессудьте, если не добавить нужную дозу, яд не подействует, но боль будет страшная. Агония».       «Боль не страшна, важно время».       Снегом, порошок тянулся из раскрытой шкатулки, невинно припорашивал оторванную плитку и немного остался на забытой игрушке. Дети всё тянут в рот. «Словно в огне будет гореть несчастный, будьте аккуратны». Ни одна служанка не догадалась подцепить плитку, но то у девушек всегда не хватает времени и желания даже выполнить свою работу. За шехзаде плохо следили. Если следили вообще. В её спальню не разрешалось входить даже всем слугам и тем более шехзаде.       «В него вселился дьявол. Он кричал». Бился в агонии, пока хозяйка покоев лежала в чужой постели, а мать держала за руку отца, пока все остальные няни ели рахат-лукум». И его просто не привели. Неудобный шехзаде. Дети должны быть покорны, а они всё норовят отправить в рот. Мягкий, пушистый порошок в деревянной шкатулочке. Нет, если бы его застали за занятием, следов бы не осталось. Он был тут один. В последние минуты жизни он сидел на этом самом месте, пока остальным было не до маленького Львëнка. Изменило ли хоть что-нибудь её присутствие? Нет. Хандан убила его многим раньше, в тот самый момент, когда отодрала плитку и заложила под неё коробочку. В день их первого поцелуя с Дервишем. Всё было просто. Хандан налила на пол воды, вытерла платком, водрузила плитку на законное место. Но это была не она. Кто-то другой.       «Это ящерица, Мехмед. Будь с ней осторожен, потому что она отбросит хвост, если ты её напугаешь».       «Не переживай, хвост отрастёт. Не плачь».       «Мехмед, прекрати капризничать, шехзаде себя так не ведут».       И это её вина. Её грех. Цепляясь за полки и немощно, словно старуха, сгибаясь от слабости, Хандан поднялась с пола. Идти, но куда? Она стояла на месте. Её маленький шехзаде. Ребёнок, которого она недолюбливала из-за матери. День был жарким, душным, с моря приносило ненужную влагу, мешавшую спокойно дышать.       Стражники Хандан освобождали ей путь в мечети. Вся закутанная, чтобы никто не увидел её запретное и заплаканное лицо, она шла мимо людей, потому что ничего другого сделать не могла. Ей ничего не оставалось. Хандан не собиралась молиться, ей не было прощения. Лëгкая белесая дымка слёз окутывала пространство, напрочь стирая лица окружающих. Никогда Хандан не смотрела на них. Не время было начинать. Горожанам раздали несколько сундуков золота, три, четыре, неизвестно. Может быть, их уберегут монеты. — Храни вас Аллах, Валиде Султан! — Да примет Аллах нашего храброго шехзаде! — Пусть будет милостив Аллах к детям Повелителя!