Золотая Госпожа

      «Я прошу тебя подумать о такой возможности, Дервиш. Однажды, не сейчас и не через год, но спустя десятилетие, ты более чем ясно поймёшь, что напрасно не имеешь семью. Будь благоразумен и не отказывайся от подарка судьбы. Во всяком случае рассуди, жизнь Сабии пуста и таковой и останется. Девушка страдает, а я вполне могу понять её боль».       «Шутка затянулась, моя Госпожа. Я уже не знаю, что мне думать, но знайте — ваше предложение меня не интересует».       «Я вовсе не веду никаких игр, когда ты это признаешь, нам станет куда легче обо всём договориться. Не понимаю, почему мои письма и слова тебя не убедили».       Хандан неторопливо прогуливалась по коридорам дворца, шурша юбками по мраморному полу. Сын отказался принять её, впрочем, он мог быть действительно занят, как и вполне мог возиться с деревянным корабликом, игнорируя все поручения.       Ташир-ага тенью бесшумно следовал за ней, только изредка тяжко вздыхая, как если бы на него свалилась непосильная ноша. И Хандан бы оскорбилась, если бы глубоко в душе не презирала этого человека, как и всех вокруг. Что они могли понимать? Даже Сафие, при одном только виде которой у Хандан подгибались ноги, Великая Сафие Султан, кто она такая, чтобы рассуждать о морали? Есть ли разница, как ты исполняешь свой долг, если это всего лишь условность, пустые слова, произнесённые для создания иллюзии порядка и справедливости? — Госпожа, не хотите вернуться в сад к шехзаде? — едва послышалось из-за спины Хандан.       Она медлила с ответом, хотя могла бы и вовсе промолчать, всё было в её воле. — Нет, Ташир-ага, хочу посмотреть, не поменяли ли что-нибудь, я слышала, мой сын планировал небольшую переделку.       Конечно, дело было не в ремонте, про который не слышала ни она, ни кто-либо ещё, потому что казна расходовалась на подготовку к войне, а не смену решёток. Но где-то среди пустых стен ей мог встретиться Дервиш. Сама Хандан решила к нему не ходить и вполне придерживалась намеченного курса, пока не заскучала. Теперь же всю ответственность за их встречу можно было бы переложить на пашу, если бы их свели всесильная судьба или люди Дервиша. — Валиде, — его голос мгновенно проник под кожу и заставил сердце Госпожи забиться чаще. — Добрый день.       Дервиш жестом попросил её отойти от молодого евнуха, предварительно выправив воротничок так, чтобы он стоял идеально. — У тебя разве простая жизнь? — паша шёпотом и будто бы с сочувствием начал свой холодный расспрос, пока его мысли, она видела, были далеко от неё. — Зачем ты делаешь её невыносимой? — Так правильно. Ты не должен быть один, как и я не одна, — голос Хандан сорвался, и она с опаской подняла глаза на человека с блестящими звериными глазами, который с очевидным непониманием смотрел на неё. — Ты же не о Сабии говоришь, верно? О детях, так? Если бы я хотел семью, она непременно бы у меня была, не нужно решать за других. — Свои дети — это не одно и то же. Ты никого не будешь любить больше.       Они стояли среди голых стен дворца, почерневших рядом с факелами. Странно было думать, что совершенно никто в мире не мог знать о содержании их разговора, не мог догадаться или даже предположить… Это было безумие. — Зачем ты забираешь меня у себя, я не понимаю, при всём желании. Я не хочу тебя потерять, ни сейчас, ни впредь, — Дервиш протянул к ней руку, но вовремя остановился, с досадой тряхнув кистью. — Ты должен понимать, что то, что между нами, не навсегда. Однажды наши пути разойдутся так или иначе. И судьба, Дервиш, наша вовсе не связана. Тебе придётся с этим примириться. Я принадлежу этому месту, сыну, его детям. Ты видел, сколько боли ему принесла моя беспечность. Я не могу изменить что-то для себя, но, кажется, в моей власти не делать ужасной жизнь Сабии. Я знаю, каково знать, что каждая мелочь, незначительное решение принято кем-то другим, — ей стало тяжело дышать, словно кто-то сильно сжал ей горло и не давал сделать даже вдох. — Я не хотела быть Валиде Султан, но сейчас мне уже не убежать. — Как давно ты вообще видела Сабию, Хандан? И ради неё ты хочешь доставить бесполезные страдания себе и мне? Для чего?       Дервиш сделал маленький нервный круг, никогда прежде Хандан не видела его в таком распылённом состоянии. Он словно разлетался на тысячу частей, и при этом его тело боролось за свою целостность. Она видела вздутые вены, но выбор она ему дать была не готова. — Однажды ты скажешь мне: «Спасибо», Дервиш, — едва слышно, даже тише их прежнего шёпота произнесла Хандан, с надеждой посмотрев на него, но что паша мог ей сказать? — Нет, нет, — только раздалось в ответ, прежде чем чëрный силуэт исчез за углом.       Дервиш стойко боролся с безумием Хандан. Он считал её просьбу жестокой проверкой и на протяжении всей осени отчаянно сражался с бурным океаном. Хандан оказалась более упёртой. В камине сгорели десятки писем, на всякий случай прочтённые, но оставшиеся без ответа. Хандан отказала ему во встречах. И до выпадения первого снега Дервиш исчез из её жизни, заваливая письмами, записками и всей бесполезной мелочёвкой, что грела ей душу. Несколько раз он всё же ловил её в коридорах дворца, но Хаджи-ага, как щит, охранял её от постыдных желаний капудана-паши и своих собственных.       Дервиша предательски поджимало время до похода, поэтому, как рассудила позже Хандан, снег произвёл на него неизгладимое впечатление. Он пропал. Перестал писать. И опрометчиво затеянная игра перестала быть увлекательной, когда ей спустя более месяца пришло приглашение на ужин во Дворце Капудана-паши. Дело было сделано. Как в точности и хотела Хандан. Наверное, именно поэтому она так и не смогла заплакать. И дело было вовсе не в том, что Дервиш касался другой женщины, за это она вовсе его не судила. Но принять тот факт, что девчонка уже носила ребёнка, когда Хандан потеряла всяческую надежду на будущее. Впрочем, малыша можно было бы как-нибудь забрать. Но, к сожалению, до того момента, как Дервиш молча попрощался бы с ней под пристальным наблюдением тысяч любопытных глаз, оставалось немногим больше двух месяцев, а потому Хандан надела одно из своих лучших золотых платьев и вместе с Ахмедом, Махфирузе и Кёсем отправилась в дом могущественного капудан-паши.       Сабия, искренне верящая, что прежде её Госпожа болела и не могла вынести поездку к девушке, светилась от счастья, приобняла Хандан и проводила на место на диванчике. Она не распространялась, весело сверкая глазами, но всё уже было понятно по её излишней подвижности. Дервиш и Ахмед пришли немногим позже, когда все блюда были расставлены по подносам, а Хандан уже успела прикинуть от чего её точно стошнит, а что, возможно, получится продержать в животе до вечера. — Повелитель, Валиде, — Дервиш с неприятной ухмылкой подозвал к себе горящую Сабию, — у меня с моей супругой, — ему стоило быть аккуратнее, — для вас радостная новость. По вашей милости соединились наши души, — паша продолжал бессовестно издеваться над Хандан, пока она ясно ощутила жар вокруг кольца с ядом. [Один укол, Дервиш, и никто тебя не спасёт]. — Теперь, наконец, в нашей жизни появится нечто общее — наш ребёнок.       Хандан медленно подняла глаза на семью, что сама создала, и сразу же застыла в ужасе, убравшим из её головы все остальные мысли и оставившим только всепоглощающий страх. Она хотела этого, хотела, чтобы у Дервиша тоже было нечто ценное, то, ради чего стоит убивать и умереть. И чтобы, обретя это, он чувствовал огонь предательства, раздиравщий её за годы их связи. И чтобы после всего паша выбрал её, потому что иначе, она знала, быть не могло. — Поздравляю, — Ахмед сдержанно выражал свой восторг, недозволительно коснувшись оголённой руки девушки и затем обратившись к Дервишу. — Дай Аллах, Дервиш-паша, ребёнок принесёт вам счастье. — Аминь, Повелитель. Хандан тоже встала, натянув приятную и совершенно неискреннюю улыбку, и крепко обняла Сабию. — Я так рада за тебя дорогая, — на себе она чувствовала пустой, холодный взгляд хищника, но, переборов себя, обернулась к человеку в обыкновенном чёрном кафтане. — Поздравляю тебя, паша. Наконец у тебя будет настоящая семья. Только бы ребёнок был здоров. — Простите, паша, можно я скажу? — Сабия внимательно посмотрела на мужа с наивными теплотой и трепетом. Лëгкий жест был ей ответом. — Повелитель, мы выбрали имя для ребёнка. Кёсем, если будет девочка, — девушка блеснула хитрющими глазами и вновь сверилась с Дервишем. — Ахмед — если мальчик. — А если будут две девочки? — игриво спросил Ахмед, не теряя из внимания вздымающеюся грудь разволновавшейся Сабии. — Тогда Айлин, про двух сыновей мы не думали, Повелитель. Да и имя для мальчика всегда нам было известно.       Ахмед по-детски просиял, и даже как-то смутился. «Прекрасно разыграно, Дервиш. Безукоризненно, чётко ты вытащишь всё возможное из этого несчастного дитя», — подумала Хандан и с ещё большим ужасом поняла, что на лице её невольно промелькнуло нечто вроде удовольствия.       Сабия бессовестно уволокла Повелителя из реального мира в свой собственный, разгораясь молодой звездой, от которой Ахмед не мог отвести взгляд. Но Кёсем была спокойна, вполне справедливо, потому что её огромный живот светился ярче Солнца для Падишаха. Но всё же на ночь он решил задержаться.       Хандан осталась в ночном халате Сабии, но сорочку, любезно предоставленную ей, она поддевать не стала. Она расплела причёску, волосы лежали плохо, поэтому были вновь собраны в косу. Давно Хандан не была в этой комнате, все без исключения вещи поменяли свои места, и, пока она занималась тем, что водружала их обратно, на глаза ей попался небольшой чемоданчик. Хандан, не долго мучаясь сомнениями, открыла крышку, под которой поблёскивал бархат, затем немного зарыла в него руки и упёрлась в нечто твёрдое. За тканью показались ровные ряды сияющих камней, и через мгновение она держала широкую диадему, искрящуюся от тусклого света свечей. В самом центре красовался огромный розовый камень, и два поменьше рядом с ним. Она сочеталась с преподнесённым Хандан браслетом, такая же воздушная, но с претензией на излишнюю стоимость.       И в лучших традициях Хандан примерила её, полюбовавшись отражением в зеркале. Дервиш застал её за нехитрым занятием наблюдения за тем, как свет меняет внешний вид диадемы. — Ты пришёл. — Могло быть иначе? — Она прекрасна. Наверно, лучшая из всех, что у меня сейчас есть, — Хандан сняла диадему и покрутила её в руках. — Зачем ты так со мной? Зачем заставляешь меня жалеть?       Дервиш положил тяжёлые руки на её плечи, лёгкая ткань не могла стать препятствием между ними, и он всё равно, что касался её тела. Паша молчал, сверкая через зеркало чёрными глазами. — Не трогай меня, прошу. Не теперь, не после неё, — но её просьба осталась без ответа.       Жар его тела впервые не вызывал ничего кроме желания отряхнуться. Он касался Сабии, целовал её. И Хандан казалось, что она видела их вместе в отражении, и словно перед ней сидела молоденькая подвижная девушка. — Я помню, как встретил тебя, много лет назад. Тогда ты напомнила мне.., впрочем, не важно, — паша неторопливо начал свой рассказ, забираясь под халат и заставляя тем самым Хандан дрожать от омерзения. — Тогда я тоже был молод. Я только выбился в люди, что не далось мне легко, и представь мой ужас, когда я понял, что дальше мне не взлететь. Я был амбициозен. Мечтал иметь всё и сразу, а потом я оказался окружён такими же беспринципными и злыми людьми. Мой мир рухнул. И в нём появилась ты, такая же несчастная, мать мёртвого шехзаде.       Дервиш распустил ленту на косе и неторопливо принялся расплетать её, аккуратно прочёсывая пряди. Он уже не смотрел на неё, дрожавшую и готовую закричать, но должен был чувствовать её боль. — Тогда я подумал, только однажды, что вполне мог бы забрать тебя, увы, вместе с сыном, тогда было уже понятно, что без него ты будешь страдать. Но Ахмед всё испортил. Он был шехзаде и никогда бы не успокоился и не отказался от мысли о троне. И я остался. И оставил тебя этому государству. Не думай, я не сожалел о своём решении, потом всё же меня заметили и начался мой путь наверх…  — А потом, — Хандан перебила его, — ты убил падишаха, стал Великим Визирем, а после всё же сумел прибрать меня к рукам. — Да, если упростить, — кажется, Дервиша вовсе не волновали склоченные кудри, которые он разложил по её плечам. — Я не трону твоего сына, я тебе клянусь. — Этого недостаточно, ты должен защищать его. — Клянусь, — он так нежно касался её, с таким трепетом и заботой, и это не капли не спасало. — Но я не отпущу тебя, Хандан. Говори, что хочешь, делай, что пожелаешь, презирай меня, ненавидь, мне всё равно. Я не позволю тебе так поступать со мной. Для другого тебе придëтся запереться в гареме и никогда не выходить. — Тогда зачем ты… зачем ты лёг с ней, Дервиш? — Ты же так этого хотела, разве нет? — Дервиш игриво хмыкнул, словно всё, что происходило между ними, было забавной шуткой. — Чтобы эта девочка подарила тебе ребенка, которого ты родить не можешь?       Хандан с непониманием и осуждением через плечо посмотрела на пашу, страшно довольного собой. [Думаешь, ты разгадал загадку?] Она в секунду вскочила, плохо ориентируясь из -за гнева, застилавшего всё и вся. — Ты так обо мне думаешь? — неосторожно прикрикнула Хандан и сразу похолодела, вспомнив, что этажом ниже спит Ахмед, но продолжила, будучи не в силах остановиться: — Ты неблагодарный! Я переступила через себя, через свою гордость, через всё, чем дорожила, ради тебя! Чтобы у тебя было будущее, было твоё продолжение в этом мире! — Я умоляю! Хандан, по мне похоже, что я того хотел? Ты сделала это ради себя. Теперь на всю жизнь ты святая, я должен в ноги бросаться, не так ли? — Дервиш заключил её в объятия, прижав её вплотную к себе и не давая даже пошевелиться. — Тот разговор, Хандан. Ты видишь в Сабии себя и пытаешься спасти ту Елену, которая не могла себе помочь. Если тебе будет проще, если жизнь моей жены не будет загублена, пусть так. — Верно, ты же так страдал… — прошептала Хандан ему на ухо, выпустив из рук драгоценный подарок, который со звоном покатился по полу. — Тебе было омерзительно входить в неё, верно? Знать, что ты у неё первый, что она принадлежит только тебе одному?       Дервиш ответил молчаливым поцелуем в губы, грубым, безжизненным и каким-то неживым. Его руки только сильнее заключали её в добровольный плен, а она чувствовала каждой частичкой своей кожи его нежеланную близость для себя и наигранность для него.       «Может, он уже и не хочет быть со мной», — подумала она и совершенно бесстрастно углубила поцелуй. Дервиш сел на кровать, оставив Хандан стоять перед зеркалом и наблюдать за ним. Она без единого слова подняла корону с пола и убрала обратно в сундучок с перламутровой мозаикой. — Как там Мурад-паша? — Хандан принялась убирать волосы обратно в косу. — Мечтает увековечить славу нашего Великого Падишаха, а заодно и свою, но всё будет славно, поверь мне: все его старания разлетятся пеплом по свету и весьма скоро, никто случайно за обедом не вспомнит Великого Визиря Куюджу Мурада Пашу.       На лице Дервиша едва заметно проскочило отвращение, но секундный порыв ушёл в небытие, превратившись в привычную безмятежность. Он с любопытством наблюдал за движениями её рук и, казалось, всё более расслаблялся. — И зачем? Тебе же нет дела до твоего наследия, детей ты не хочешь, уважение к себе ты убиваешь день за днём, рискуешь всем, чтобы быть со мной, — она уселась на диванчик напротив кровати и даже на секунду не подумала приблизиться к нему. — Я не живу будущим, — паша печально улыбнулся и, Хандан знала, поискал бутылку чего-нибудь горячительного.       И вновь они погрузились в молчание, которое Хандан не находила мучительным, наоборот, вполне обыденным и даже приятным. Он был снова рядом. И она ляжет с ним в постель и дождётся, пока Дервиш уснёт, чтобы насладиться абсолютным покоем, дарованным его медленным дыханием. — Значит, вот, что останется после нас. Будем также смотреть друг на друга и рассуждать о делах государства. Валиде Султан, Великий Визирь и ничего более, — вздохнула Хандан, постепенно окутываемая негой блаженства и ночной тишины. — И воспоминания, Хандан. Они многого стоят.