Сжигая утопию

      Я предложил Эду переждать дождь в машине и только тогда отправиться в мотель, парень лишь одобрительно закивал головой, не отрывая губы от моего лица. Он оставлял поцелуи везде, сидя на моих коленях, искренне улыбался, выглядел по-настоящему счастливым. Его сердце билось так быстро, что я не смог сдержать восторга, целуя Эда в ответ. Мне знаком этот ритм – так бьется сердце счастливого человека.       Так билось мое сердце рядом с Арсением.       Дождь долго не прекращался. Я не считал часы, но серое небо вновь изменило оттенки – новое время суток, неизвестное нам. Эд рассказывал мне о своей семье, опуская имя Арсения; он говорил о тяге к антиутопии, о своих желаниях, о себе настоящем. Он очень нежный, светлый, много говорит о доброте, о любви. Меня завораживал тихий монотонный голос, я смотрел в его сонные голубые глаза и понимал, что всё между нами такое правильное. Я не отказываюсь от Арсения, как только все закончится, обязательно включу чувства и продолжу любить его. Отпустив Арса, я не отпустил цель вернуться к нему. И мне не жаль, что выпал шанс не болеть этой любовью, потому что с Эдом слишком хорошо. Я готов пожалеть обо всем, что уже произошло между нами, но не так скоро. Мне необходимо касаться его, смотреть на него, пока он спит в машине, и не думать о завтрашнем дне. Рядом с Эдом нет никакого завтра. Только сейчас.       Выграновский так и не проснулся, поэтому за руль пришлось сесть мне – счастливому и пьяному. По дороге в мотель, я взглянул на себя в зеркало заднего вида – непривычные морщинки в уголках светящихся ярко-зеленых глаз – я впервые за долгое время улыбаюсь как утопист. Впервые ничего не боюсь. Кажется, за пару минут я промчался мимо разваленных домов, магазинов с разбитыми витринами, проигнорировал светофоры, добравшись до мотеля к тому времени, когда в окнах не горит свет – все спят, не ждут нас, отдыхают, готовятся к битве. Я останавливаюсь в ряде знакомых автомобилей, глушу мотор и оборачиваюсь на спящего парня, умиляясь тому, что он, кажется, влюбился в меня.       – Не пялься так, – хрипит брюнет, приоткрывая один глаз.       – Как ты? – заботливо спрашиваю я, дотягиваясь рукой до его колена.       Выграновский лениво меняет положение, с трудом садится и морщится от дискомфорта.       – Задница болит, – заявляет он, откидывая голову назад.       Я непроизвольно начинаю смеяться, не сводя глаз с татуированной шеи, которую не так давно покрывал поцелуями. Эд рассказал мне, почему он сделал так много тату – этим он занялся еще в утопии, просто хотел почувствовать боль, понять, что это. Но, как оказалось, это не то чувство. Настоящую боль он познал недавно, когда узнал о смерти матери.       – Это нормально, – утешаю я, продолжая гладить его колено, – особенно после первого раза.       – Я много раз говорил эти же слова другим, – усмехается он.       Мой взгляд сменяется на ревнивый, я чувствую это. Эд замечает.       – Но больше не скажу, – добавляет парень, – других больше не будет.       Знает, чем меня взять. Знает, как заставить сердце биться чаще. Он пробуждает во мне новые ощущения, я хочу верить, что это происходит впервые. Дотягиваюсь пальцами до щеки Эда и касаюсь мягкой кожи, от чего брюнета передергивает – с ним давно никто не обращался так: заботливо, с трепетом, здесь никто не дарил ему утопию, любовь. Мне так хочется быть у этого парня первым во всем, что с ним связано.       – Идти сможешь? – спрашиваю я.       – Может, возьмешь меня на руки? Перенесешь через порог, как после свадьбы?       Я издаю звонкий смешок, любуясь хитрой улыбкой Эда.       – А романтика из тебя так и прет, – насмехаюсь я.       Выграновский пожимает плечами.       – Не знаю, почему. С тобой хочется быть хорошим.       На эти слова я не реагирую, уж слишком не по себе от таких сантиментов. Выхожу из машины первым, открываю дверь для Эда, он сразу же закуривает сигарету.       ♫ Therr Maitz – Doctor       На территории мотеля пусто, серо, даже пугающе, напоминает отдаленную зону, где мне посчастливилось побывать после измены утопии. В молчании доходим до своего номера, Выграновский достает ключ из кармана кожаной куртки, его пальцы дрожат – он тоже волнуется, как и я. Мы не знаем, что будет сегодня, куда мы отправимся и кого нужно найти на этот раз. Или убить... Нам нужно как можно быстрее сделать свой ход, пока Стас не предупредил всех смотрящих.       – Тебе нужно поспать, – советует Эд, проходя в комнату. – Сколько ты уже так? По меркам утопии суток двое?       – Я не считаю дни, и я не устал.       Падаю на широкую кровать и тяжело вздыхаю, осматривая пожелтевший потолок. Я хочу обратно в комфорт, в нашу чистую мрачную квартиру, хочу крепкий кофе и снова любить. Казалось бы, счастье – не испытывать боль из-за человека, которого любишь, чувствовать свободу, наконец, получить того, кого хотел на протяжении неопределенно долгого времени. Но пустота – это не счастье. Без той боли, без Арсения во мне не осталось ничего, за что хочется держаться. И пусть с Эдом мне чертовски хорошо, привычку он вряд ли заменит.       – Сними верх, – прошу я, резко поднимаясь с кровати.       Подхожу к нахмурившемуся парню и медленно стягиваю с него куртку.       – Что ты делаешь? – Эд рвано выдыхает.       – Сними, – требовательно произношу я, и парень подчиняется.       Неуверенно отбрасывает кожанку в сторону, затем избавляется от черной футболки, открывая вид на все татуировки. Я рассматриваю его недолго, задерживаю взгляд на груди, подхожу ближе, чтобы прикоснуться к нему. Эд внимательно следит за моими действиями, тяжело дышит, сам делает маленький шаг вперед, сокращая расстояние между нами. С трудом нахожу взглядом шрам на его левом плече, он тщательно спрятан под темной татуировкой. Оглаживаю дефект пальцем, проникаюсь этим, буквально чувствую жжение в собственном плече, словно в меня выстрелили.       – Это Арсений? – шепчу я.       Эд сглатывает и судорожно выдыхает, кивая головой. Насколько должны быть близки братья, если младший бросил все и пошел за старшим в другой мир, а тот выстрелил в него, чтобы спасти?       – Арс никогда со мной не церемонился, воспитывал как под себя, – усмехается он. – Я на него вообще ни за что зла не держу, благодарен ему за многое, даже за этот шрам.       Не убираю руку от его тела, чтобы копнуть глубже. Понимаю, что ненавижу способность чувствовать абсолютно всё, абсолютно всех. Я проникаюсь его горем, чувствую его вину, по интонации можно понять очень много – Эд корит себя за то, что хочет быть со мной. За то, что он уже со мной.       – Арсения не за что благодарить, – заявляю я. – Он мог убить тебя. Ты был прав, когда говорил о его эгоизме, он ведь и в меня однажды выстрелил, но промахнулся. Я не уверен, была ли это случайность.       Парень фыркает, закатывая глаза. Перенял привычку у брата.       – Благодаря ему я тебя встретил, – скомкано, смущенно говорит он. – Мне еще ни с кем... Антон, я, кажется, реально в тебя...       – Я же просил не говорить этого! – срываюсь я.       Нужен воздух. Я не могу слышать эти признания, боюсь ответить на них взаимностью. Отхожу к двери, оборачиваясь на растерянного Эда, он обижен, ему больно. Кто я такой, чтобы запрещать ему говорить о любви? Я ведь хотел быть первым во всем. Сердце неприятно сжимается, не получается сделать вдох.       – Я и так все знаю. Эд, я все равно к нему вернусь.       – Ты его не любишь, – шипит брюнет сквозь стиснутые зубы. – Не любишь?       – Не люблю, доволен? – развожу руками, снова приближаясь к нему. – Помнишь, ты сказал, что в первую очередь нужно разобраться с границей, а потом уже с чувствами? Давай действовать по плану, ладно?       Эд определенно хочет продолжить ссору, но его останавливает телефонный звонок. Пока он раздраженно ищет свой мобильный, я обдумываю происходящее между нами – я его понимаю. Мальчишка впервые влюбился, его занесло, мы дорвались до жадных поцелуев, до чувственного секса, мы перешли все границы, я позволил этому случиться, а теперь отталкиваю его, будто все это ничего не значило. Эд значит для меня слишком много, поэтому я не дам ему шагнуть в эту пропасть. Я помню, как впервые признался в любви к Арсению, произнес слова вслух и окончательно погряз в одержимости одним человеком.       – Это Арс, – безразлично бросает Выграновский. – Алло? Что-то срочное?       Он зол, эмоции зашкаливают, из-за меня срывается на брата.       Задерживаю дыхание, прислушиваясь к голосу в трубке. Такой знакомый, но уже не любимый.       – Где Антон? Почему он не отвечает?       Стас был последним, с кем я разговаривал, а потом отключил телефон, как и Арсения.       – Он здесь, – отвечает Эд, смотря мне в глаза.       – Слушай, со мной какая-то хрень... Он мне нужен, – Арс шмыгает носом, он плачет, а мне плевать. – Я его больше не чувствую.       Делаю болезненный вдох, сердце загнанно бьется, я начинаю переживать, блокировать это не получается. Арсений пробивается в меня, он все еще достаточно силен, чтобы иметь власть надо мной. Мое лицо искажается в жалобной гримасе, мотаю головой, взглядом прошу Эда: «Пожалуйста, не делай ему больно», но он меня не слушает. И я также понимаю его.       – Зато я чувствую, – самодовольно отвечает Эд, показывая свой оскал. – Извини, братец, без тебя тут все по-другому.       Выграновский бросает трубку, разбивая сердце Арсения. Мне жаль, но мне все еще плевать.       – Зачем ты так? – грустно ухмыляюсь я. – Арсу просто нужно поговорить со мной.       Парень откидывает телефон на кровать и невинно пожимает плечами.       – Можешь перезвонить ему или раздеться и лечь со мной... или на меня, как хочешь, – посмеивается он, снимая джинсы. – Лично я собираюсь отдохнуть.       Снова считаю. Выдерживаю четыре секунды зрительного контакта, прежде чем начинаю раздеваться. Эд довольно улыбается, забираюсь под одеяло, я ложусь рядом, но отворачиваюсь от него. Усталость все же просочилась сквозь адреналин – меня клонит в сон, и я не променяю его на повторный секс с Эдом, даже если мне этого хочется.       Я давно не видел снов, наверное, потому, что не понимаю, когда сплю. Революция, прогресс – начало 2085 года, люди доверились силам свыше, применение магии, деление одного мира на бесконечные дни и ночи, получая две разные вселенные – сейчас это норма. Кто-то из нас задумывался, что мы теряемся во времени суток? Не знаем, когда день, чтобы идти на работу, в школу, по другим делам, а когда ночь. В утопии люди славятся биологическими часами – просыпаются и засыпают в одно и то же время. Антиутопия славится бессонницей, в любое время суток мир кишит людьми, потому что для кого-то глубокая ночь – это утро.       ♫ Cinema Bizarre – My Obsession       Мое любимое место в антиутопии – вершина, где я не могу бывать, когда мне захочется. И сейчас я счастлив, потому что нахожусь здесь хотя бы во сне. Я осознаю, что это сон или скорее мое воображение, но с удовольствием задерживаюсь в этой иллюзии. Свет, свежий воздух, тепло и Арсений, стоящий под солнцем у самого ограждения. Выхожу на террасу, улыбаясь ясному дню, делаю уверенные шаги к мужчине, желая обнять его, объяснить, почему я поступил так ужасно. Арсений не оборачивается, специально стоит ко мне спиной, ждет, что я начну говорить первым.       – Хорошо, да? – произношу я, ровняясь с ним. – Лучше бы мы прятались здесь до конца.       Арсений хмыкает.       – Ты сам отказался упрощать нам жизнь.       Поворачиваюсь к нему, узнавая эту ухмылку, острый профиль, длинные ресницы – я все любил в нем.       – Я облажался, признаю.       Неловкая тишина повисает в воздухе, Попов продолжает смотреть вдаль, я – на него. Так много нужно сказать, что, кажется, будто сказать нечего. Слова не идут, мысли путаются, куча ошибок, мало правды, смелость подводит, страх не дает все исправить. Я рад, что Арсений сейчас не смотрит мне в глаза, иначе пришлось бы сбежать. Мне стыдно, страшно, но я ни о чем не жалею. Глупо бояться говорить начистоту во сне – эту иллюзию создал Арсений, мы в его мире, он достучался до меня.       – Я тебя отключил, – признаюсь я, трусливо поджимая губы.       – Почему? – мужчина переводит на меня взгляд, грустно улыбается. – Из-за Эда?       – В основном...       – Меня было мало?       Во сне я чувствую все, от чего сбежал прошлым утром. Сон – единственная реальность в этом мире.       Я опускаю голову, стыдясь посмотреть на Арсения. Он не заслужил моей лжи, но заслужил мою нездоровую любовь, которую я отнял у него.       – Давай вспомним, с чего все начиналось? – предлагаю я, прежде чем беру его за руку, переплетая наши пальцы. – Ты влюбился в дефектного утописта, который был таким идиотом, что перешел границу и оказался в параллельном мире, – я с улыбкой вспоминаю то время, Арсений тоже не прячет улыбку, он любит эти воспоминания. – Он не мог дышать здесь, первое, что он почувствовал – волнение, потом страх, затем ты показал ему, что такое похоть, а в конце он влюбился. И ты думал, что утопист стал идеальным в антиутопии, он стал тем, кого ты хотел. Он любил тебя так сильно, что принял антиутопию, его даже не остановило то, что ты умираешь из-за него. Он согласился стать соглядатаем после твоей смерти...       Арсений сжимает мою руку и закрывает глаза. Я ненавижу его слезы, но сам заставляю его плакать, рассказывая обычную правдивую историю о нас.       – А потом утопист стал меняться. Он стал тобой, а ты – им, – шепотом продолжаю я, стирая пальцем его слезы. – Арс, антиутопия сожрала меня. Я в ней по уши настолько, что мне хочется убивать, бухать и грабить! Но я люблю тебя ни меньше, чем тогда. И мне тебя не мало, наоборот, чересчур много, поэтому я тебя отключил. Ты мешаешь мне поступать плохо, а сейчас это необходимо для того, чтобы спасти нас.       Мужчина понимающе кивает, поднимая на меня взгляд.       – Я облажался, признаю, – передразнивает он, отпуская мою руку. – Скажи правду, появилось что-то, за что ты хочешь извиниться?       Прощение я попросил заранее, осталось только признаться, что это было сказано не зря.       – Нет, – убедительно вру, замечая облегчение в его глазах. – Я же обещал тебе.       – Эд сказал...       – Не слушай его, – обрываю я. – Есть только мы, ясно?       Арсений отворачивается, любуясь просторами солнечной утопии. Теплый ветер проникает под одежду, тормошит волосы, согревает и дышится так легко, что возвращаться в реальность кажется преступлением, самой глупой ошибкой.       – Со мной все хорошо, кстати, – успокаивающе произносит мужчина, кладя голову на мое плечо. – Я даже пить перестал, сплю много, достал гири, качаюсь.       – Давно этим не занимался, – подмечаю я, обнимая его. – Постарайся поспать подольше. Я пока не хочу уходить.       Попов жмется ко мне, обхватывая руками мой торс. Даже здесь от него холодно, покрываюсь мурашками, приятный контраст – холодное тело, прижимающееся ко мне и согревающие солнечные лучи. Арсений слегка пошатывается, опираясь на меня, буквально виснет, будто он засыпает во сне. Вершина теряет краски, солнце гаснет, а его прикосновения становятся не ощутимыми.       Я возвращаюсь в номер дешевого грязного мотеля, открываю глаза, встречаясь взглядом с Эдом. Он стоит надо мной, внимательно смотрит, хмурит брови.       – Иди сюда, – говорит парень, взмахивая рукой. – Смотри.       Отходит к заляпанному окну, едва выглядывает из-за стены, чтобы его не заметили снаружи. Я подхожу к нему, узнавая наших, рассаживающихся по машинам.       – Куда они? – тихо спрашиваю я.       – Пойдем, узнаем?       У меня нет ни малейшего желания выяснять, что происходит, и нет желания участвовать в этом. Если нас не позвали, значит, в нас нет необходимости.       Выграновский накидывает джинсы и выбегает из номера. Я следую за ним в одном белье. Паша замечает нас, что-то сказав Диме на ухо, он подходит к нам и выставляет руки перед собой, жестом приказывая стоять на месте. Русоволосый дрыщ выглядит пугающе, от этого даже немного смешно. На нем надето что-то вроде бронежилета, из-под ремня торчит оружие, которое он постоянно поправляет, руки обмотаны бинтами. Утописты позади него складывают боеприпасы в багажники, все настроены серьезно, ни на одном лице нет и намека на улыбку.       – На смотрящих идем сейчас, – уверенно грубо отвечает мужчина.       – А мы? – Выграновский рвется в бой, и я хочу остановить его.       Паша смотрит на меня, молча умоляя угомонить его племянника.       – Вы с Антоном должны остаться. Вами рисковать нельзя, вы единственные можете провести всех в утопию. Если сегодня вы умрете, никто из нас не вернется домой.       – Что за бред?! – Эд рычит и вскидывает руки. – Я должен быть там, Паш! Они маму убили, я их всех расстреляю, блядь!       Он теряет контроль, и я не знаю, как с этим справляться. Он имеет право злиться, имеет право на желание отомстить.       Паша резко отталкивает Эда, я ловлю его сзади и крепко держу за плечи, чтобы он не полез в драку.       – В момент перехода, именно вы должны стоять на границе между двумя мирами, – поясняет мужчина, тяжело дыша. – Вы впитываете ее в себя, она ослабнет и люди смогут пройти без боли, без кипящих мозгов и галлюцинаций! Вы – наш козырь.       Брюнет остывает в моих руках, как и всегда. Его дыхание все еще тяжелое, рванное, но сердце бьется уже спокойнее. Я смотрю в глаза Паши, не находя в них подвоха – ему нужно довериться. Мы должны выжить хотя бы сегодня.       – Нахуй я стрелять учился? – задаю самый логичный вопрос.       Паша усмехается.       – Пригодиться, не волнуйся. Эд, без глупостей, договорились?       – Конечно, дядя Паша. Пиздуйте мочить смотрящих, – огрызается парень, вырываясь из моей хватки.       Он уходит обратно в комнату, демонстративно хлопая дверью.       – Маленький говнюк, – устало вздыхает Паша.       – Ты знаешь, где начало границы? – спрашиваю я, в ответ мужчина непонимающе хмурится. – Дом Поповых на самой границе – там нет смотрящих.       – Антон, столько времени прошло, смотрящие могли рассосаться по всему периметру. Да и Поповский дом снесли нахрен сто лет назад, тупо рассчитывать на то, что там все осталось без изменений.       – Согласен, – вздыхаю, протягивая Паше руку. – Удачи.       Мужчина молча пожимает руку в ответ, прежде чем отдаляется от меня.       Высшей степени эгоизм – отправить невинных утопистов на верную смерть. Убьют десятки, а границу перейдут лишь единицы – такая справедливость.       Я направляюсь обратно в номер, где Эд уже в полной боевой готовности – одетый, с набитым оружием рюкзаком.       – Ты в трусах до сих пор бегаешь? – он делает замечание. – Давай бегом, оделся и поехали.       – Эд, было сказано ждать здесь. Кто утопистов спасет, если мы сегодня пулю в лоб получим?       – Ты для чего обучение проходил, умник? Собрался с мыслями, сконцентрировался и выстрелил издалека, где тебя и не видно будет.       Узнаю прежнего Эда-засранца. Любит командовать, думает, что всегда прав, с удовольствием геройствует, будучи уверенным, что с ним никогда ничего не случиться. Я и сам был таким. Только самоуверенный идиот пойдет в антиутопию, не зная, что его ждет здесь.       – У тебя жопа болит, – не подумав, говорю я.       Это должно было сработать.       Эд начинает смеяться.       – Я переживу.       – Серьезно, давай просто останемся? – почти умоляю я, подходя ближе. – Займемся, чем угодно. Чем ты хочешь.       Выграновский бросает взгляд в окно, все уезжают. Он привстает на носочки, быстро целует меня и отстраняется.       – Трахнешь меня в другой раз, ладно? – шепчет парень. – Одевайся. Или я поеду один.       Его нельзя бросать.

***

      «Не жалуйся на тьму. Стань маленьким источником света», – Арсений читал мне на ночь. У него много книг фэнтези, он хотел, чтобы я начал читать книги антиутопии, потому что можно научиться выживать благодаря обычным цитаткам. Мой источник света сидит справа от меня в засаде и ждет наступления утопистов, чтобы подхватить войну. Я боюсь за Эда, он точно пострадает сегодня и мне не спасти его. Со мной же все будет хорошо. Я уверен, что струшу, останусь сидеть за деревом, «спрятав голову в песок».       Мой единственный мотиватор на смелость отключен.       – Видишь что-нибудь? – вполголоса произносит Эд.       – Вижу.       Но не вижу Стаса, и от этого становится легче.       – Дима с Алексом за фургоном смотрящих, – информирует парень.       – Да вижу я!       Тяжесть в груди становится сильнее. Я кусаю сухие губы, щелкаю суставами пальцев, вытираю о спортивные черные штаны вспотевшие ладони. Двое в ярких беретах неожиданно появляются перед фургоном, резко доставая из-за спины автоматы.       – Их заметили, – почти беззвучно выдыхаю я.       Выстрелы, проносящиеся по полю, крики людей оглушают сразу, в глазах темнеет, запах крови резко ударяет в нос – в этом вся прелесть концентрации. Я с ужасом смотрю на то, как тела смотрящих падают на землю.       Эд довольно усмехается, ему нравится видеть это. Он срывается с места, бежит в самый центр кровопролития.       – Стой! Блядь! – напрасно кричу ему.       Я должен пойти за ним? Ведь шел все это время бок о бок, обещал быть рядом, но умирать за него – не клялся. Он достоин моей смелости? Я ведь осмелился принять участие в создании одного мира, осмелился поцеловать его, завладеть его телом, осмелился влюбиться. Я настолько глуп, чтобы рискнуть собой? Уже рискнул. По сути, терять-то нечего – Арсений меня поймет.       Бегу за Эдом сквозь густой туман, игнорирую мимо пролетающие со свистом пули, спотыкаюсь, падаю на колени, поднимаюсь, не обращая внимания на то, что мои ладони испачканы чужой кровью.       Нам с Выграновским куда проще – мы видим в темноте, остальные действуют почти вслепую. Эд стреляет в обе стороны, кажется, ему не важно, в кого он попадает – в смотрящих или в утопистов. Он одержим этой войной, напоминающей антиутопическую видеоигру. Пульт управления в руках Эда.       Меня перехватывает один из смотрящих, валит на землю, забирается сверху, но тут же получает пулю в подбородок. Мое лицо забрызгано алой жидкостью, меня начинает тошнить. Я встаю на ноги, едва подавляя головокружение. Нахожу взглядом Эда, направляющегося прямиком к Стасу, который отстреливается за машиной.       Черт возьми, Стас!       Эд подходит к нему со спины, нанося удар по голове. Между ними завязывается драка, без использования оружия, словно они договаривались сойтись в честной борьбе. Я застываю на месте, не думая, что становлюсь легкой мишенью, просто наблюдаю за ними, физически не имея сил вмешаться.       – Антон знает весь твой план? – рычит Стас, разбивая кулаки о лицо Эда.       Он садится на него, продолжая избивать, и когда парень теряет силы, Стас принимается душить его. Лишь на мгновение представив, что это кончится смертью Эда, я оказываюсь близко слишком быстро, стреляя в мужчину. В ушах звон, я роняю пистолет на землю, хватаясь за голову.       Арсений не простит.       В состоянии аффекта осматриваюсь вокруг себя, понимая, что смотрящих больше не осталось. Все цветные береты лежат на алой земле. Пространство затягивается дымом, глаза щиплет от слез. Я убил в себе человека.       – Антон, нужно уходить! Давай! – кричит Эд, потянув меня к остальным.       Ноги не слушаются. Я отталкиваю парня, позволяя ему сбежать, медленно склоняюсь над все еще дышащим Стасом и переворачиваю его тело на спину. Сожалений нет, я поступил правильно.       – Включи телефон, мудила, – усмехаясь, хрипит мужчина. – Оставь этот мир, тебе рядом с Арсом не место.       Моя грудная клетка дрожит от внутренней истерики. Я киваю Стасу, соглашаясь с его мнением. Провожу ладонью по его глазам, он должен закрыть их, а я – попросить у него прощения, но молчу.       На автомате, не торопясь, иду к машинам, где-то в стороне Паша ссорится с Эдом, Дима с простреленным плечом благодарит утопистов за помощь и обещает им лучшую жизнь. Я усмехаюсь, потому что жизни больше не будет. У меня точно.       Сажусь на выжженную траву, пряча лицо в ладони. Блокирую слух, обоняние, выкидываю из головы всех, кого встретил здесь за последние несколько месяцев – никаких утопистов и историков не существует. Всегда будет только Арсений. Улыбаюсь, открываю свое сердце, позволяя чувствам вернуться. Любовь такая приятная, воспоминания светлые, хоть и грустные, Арсений такой родной. Без него было так пусто внутри.       – Поднимайся, – приказывает Паша.       Я задираю голову, рассматривая лицо в кровавых ссадинах. Когда наших успели так покалечить? Все событие длилось не дольше минуты. Оборачиваюсь назад, замечая, что среди нас многих не хватает. Мы тоже понесли потери.       – Что у тебя там? – морщась, спрашивает мужчина, насильно поднимая меня за руки.       Касаюсь пальцами рваной раны на левом боку, но боли не чувствую.       – Я даже не заметил, – бормочу в ответ.       Кто в меня выстрелил?       – Самодеятели, блядь, – Паша сплевывает под ноги. – Следующие смотрящие придут сюда после повторного черного неба, то есть через сутки. Утром, когда небо прояснится, начнем переход.       – Понял, – киваю я. Пялюсь в одну точку, стараясь сдержать слезы. – Я Стаса убил.       – Кто такой Стас?       Пожимаю плечами, глупо усмехаясь.       – Хороший человек. – перевожу взгляд на мужчину, пытаясь найти ответы в его мимике. Он ведь о чем-то молчит. – Почему ты не доверяешь Эду?       Паша ощетинивается, реагирует как-то остро, делая шаг назад.       – С чего ты взял?       – Ты сам сказал мне держаться от него подальше.       Мужчина вздыхает, опуская взгляд.       – Малой хитрый. Все это не только ради спасения Арса, у него есть что-то еще. Его отец с детства учил всяким штучкам соглядатаев, Эд должен был стать следующим, никто не думал, что Арсений согласится. Надеялись, что он даст заднюю в последний момент. Эдик умнее всех нас, он сильнее, чем обычный соглядатай. Но мое дело – вернуть его домой, а что там у него на уме – меня уже не касается. А вот тебя это точно коснется.       Очередная порция неизвестности. Оборачиваюсь на Эда, внутренний голос говорит мне, что он опасен, говорит, что он мне нужен. Я начинаю думать, переваривать, складывать два и два и, кажется, наконец, понимаю, что значит «Эд сильнее обычного соглядатая»