Сжигая утопию

      – Сказал же тебе, валить отсюда!       Я бы не смог. Никогда бы не смог оставить его.       – Ты начал чувствовать, да?       Всю жизнь пытался понять, в чем мои таланты? Что у меня получается лучше, чем у других? Двадцать семь лет поисков завершились обычным – ничего. А к двадцати восьми, наконец, обнаружилось, что и я одарен.       Возвращать соглядатаям чувства – разве не прелесть?       Скорее, это проклятие, но выбирать не приходилось. Я-то, в любом случае, в выигрыше: хотел Арсения – получил, хотел Эда – пожалуйста. Вы только включите чувства, полюбите меня, я разрешаю. И они выполняют, не смотря на то, что во мне нет ничего особенного. Просто я – любопытный, трусливый, влюбленный предатель.       – В сердце будто что-то кольнуло от мысли, что я могу больше не увидеть тебя.       Как же Арсений изменился с тех пор. А я ведь не хотел этого, не хотел другого Арсения! Поэтому я выбрал того, кто больше напоминал мне изначальную его версию – Эда.       Мне бы убить их обоих. У меня это прекрасно получается.       Над вершиной светит солнце, снег прекратился, ветер уже не обмораживает кожу. Я смотрю наверх, позабыв о брошенной позади машине, в которой замкнула коробка передач. Наверняка, обратно я не уеду. Чувствую, что сейчас Эд стоит там, чуть ниже неба, и гордится тем, что он сотворил.       Мне бы набраться смелости и взойти на вершину, но постоянное ощущение того, что я теряю здесь время, не дает мне даже дышать без судорог в груди. Мне бы сейчас к Арсению, но я еще не придумал, что ему сказать.       Глупо усмехаюсь самому себе. Какого черта? Вершина – мой дом. Почему я не могу нагло заявиться в него в попросить нежеланных гостей на выход? Наверное, потому, что Выграновский желанный?       Мне едва хватает энергии, чтобы платформа «катапультировала» меня наверх. Я здорово ослаб после «ритуала» с границей, но по крайней мере, я сделал что-то хорошее для других, абсолютно чужих мне людей, пусть даже они этого не оценили, пусть я не оправдал их надежд. Я был рад попытаться.       Секундная вспышка ослепляет, я часто моргаю, чтобы зрение вернулось в норму, но заметив Эда, кажется, зрение подводит. Эд всегда казался иллюзией, размытым, важным пятном в моей жизни. Даже со спины он выглядит потрясающе, раздражающе-манящим. Все шесть месяцев он был в черном, у него была и другая одежда, но он носил черное, как истинный представить антиутопии. Почему-то именно на нем черный – особенный цвет.       – Я выпил почти два матраца таблеток , а чувства к тебе не уходят, – хрипит Эд, покачивая в руке бутылку виски. – Даже этот новый мир, о котором я мечтал, не вызывает таких эмоций, как простые мысли о тебе.       Хочется предупредить Эда о дозировке таблеток, которые могут его убить, но язык не поворачивается. Если он по глупости сведет счеты с жизнью, то пусть так. Я медленно приближаюсь к нему, останавливаюсь в нескольких шагах, потому что уже слишком холодно от него. Наконец-то он перестал меня греть.       – Ты последний из Выграновских? – насмешливо спрашиваю я. – Сказал об этом так уверено, будто знал, что мама давно мертва.       От резкой усмешки брюнета в груди неприятно кольнуло. Ему, правда, кажется это смешным? Или он просто изрядно пьян?       – Мне нужно было вызвать твою симпатию, – признается он, тяжело вздыхая. – Воссоединение семьи – что может быть важнее, а? Я бы не добился твоего доверия правдой.       – Какой же ты дурак, – выдыхаю я, запуская пальцы в сальные волосы. – Твоя сказка не вызвала у меня ни капли сострадания, только замешательство. Я бы все равно пошел за тобой.       – Потому что Арсений...       – Потому что ты! – резко вскрикиваю я. – Блядь, я же не соврал тогда... вчера или сегодня утром, когда сказал, что все ради тебя.       Мне уже не по себе в этом месте, впервые на вершине ощущается давление. Почему здесь больше не становится легче? Почему солнце не светит и утопия не позволяет дышать?       Потому что утопии больше нет?       Эд оборачивается, одаривая меня тусклой улыбкой, но мне нравится пьяный блеск в синих глазах. В голове невольно всплывают картины того вечера, когда он вернулся за мной на мост. Чувств не было, отключить их казалось чертовски правильным решением. Я и сейчас думаю, что это самое прекрасное чувство – не чувствовать. Хотелось бы повторить, но я вспомнил, что есть тот, ради которого нужно держаться, переносить боль, терпеть падения, мучиться от сжатой груди, жить без воздуха. Вспомнил, что Арс достоин. Но в тот момент, когда чувства пропали, к Эду все равно что-то было. И тогда в машине я хотел сказать, что люблю его, но это показалось мне странным – я ведь отключил чувства, но мысли о любви к Эду остались?       – Мой папа умер спустя два года, после того, как передал власть Арсению. Умер от таблеток, представляешь? И дохрена других людей в утопии начали умирать от этой наркоты, но отказаться от нее не могли, потому что сам соглядатай велел... Тогда я подумал: вот, может быть сейчас? Арс отдаст мне власть, потому что это мой отец был последним и теперь я имею право занять его место? Но Арсений даже не пришел, даже не посмотрел на нас с вершины! – Эд швыряет бутылку в стену и облегченно вздыхает, закидываю голову назад. – Я не чувствовал, что он смотрит.       – Он наблюдал за тобой всю твою жизнь, – уверяю я, вспоминая, что мне говорил Арс. – Он знал.       – Ну, тогда это еще хуже, – выплевывает парень, морщась от моих слов. – Это стало навязчивой идеей – занять место соглядатая, потому что так правильно! Арс был слишком молод, чтобы править, когда умер его отец, то же и со мной было. Но почему мне не передали власть, когда я вырос? После моего отца должен быть я, разве нет?       Я начинаю понимать, к чему он ведет. И я позволю ему не продолжать эту историю, потому что картинка и так складывается в голове. Эд решил, что станет соглядатаем, когда останется последним из Выграновских. Действительно последним. Паша говорил, что его мать сходила с ума, верила в то, что Эд зовет ее, она его слышала, чувствовала. И Эд наверняка звал, наверняка знал, что ее убьют на границе.       – Эд, – едва слышно шепчу я, осторожно делая шаги ему навстречу. – Это того стоило?       Парень плачет. Я заостряю внимание на его дрожащих пальцах, на нижней губе, которую он постоянно облизывает, нервничает.       ♫ Allie X & Troye Sivan – Love Me Wrong       Предупредить его о дозировке.       – Арс должен был потерять силу, – всхлипывает он. – Он не должен был умереть, но и править тоже! – его крик заставляет меня вздрогнуть. – А я не чувствую, что стал сильнее, чем Арс! Я не получил ни мир, ни власть, ни тебя! Блядь, – горько усмехается Эд, опуская взгляд. – Я так тебя люблю, я не знаю... Мне плохо. Я не могу дышать.       Невыносимо смотреть на него. Примерно также гадко, как тогда, когда впервые плакал Арсений. Сильные мужчины становятся неинтересны, когда показывают слабость. Показывают больную любовь. Жалкое зрелище – некогда властный и бесстрашный Эд плачет из-за меня. Кажется, он отобрал кое-что мое – ведь это я плачу каждый раз, когда влюбляюсь.       Как-то раздраженно хватаю Эда за плечи и начинаю трясти, чтобы его пьяный взгляд сфокусировался на мне. Он не сразу поддается, отводит взгляд, пытается оттолкнуть меня, но после легкой пощечины он расслабляется в моих руках. Я обнимаю его, успокаивающе поглаживая по голове. Эду нужна правда.       – Ты же не понимаешь, почему любишь меня? – спрашиваю я, сдерживая слезы. Потому что я понимаю.       – Думаешь, я хочу разбираться с этим? Я просто люблю, для меня этого достаточно. Почему для тебя – нет?       – Потому что я люблю твоего брата, – горько усмехаюсь я.       Почему-то приятно ранить Эда. Это своего рода месть за то, что он ранил меня, подарив абсолютно новые свежие ощущения. Он дал мне шанс почувствовать себя свободным от собственных мыслей, освободив меня от Арсения – и это стало моей самой большой ошибкой. Эд должен уйти из моей жизни, пока я не потерял все.       – Прости, что бросил тебя там, – Эд жмется сильнее, наверное, теперь я его грею. – Я понял, что слишком слаб еще до того, как мы вернулись в мотель. Я больше не чувствовал твою силу, от тебя ничего не исходило, поэтому я не стал рисковать...       – Поэтому ты рискнул мной и всеми утопистами, – заканчиваю за ним, обнимая крепче. От него действительно пахнет слабостью. – Прежний Эд еще борется внутри тебя. Ты думал о себе, когда я убил Стаса, а потом бросил меня умирать на границе. Даже сейчас ты думаешь о себе.       – Нет.       – Правда? Эд, ты сам сказал, что от этих таблеток умирали утописты. Умирали от регулярного приема, а ты только что проглотил месячный запас. Ты думаешь о себе, потому что готов оставить меня одного. Если ты умрешь, я останусь без тебя...       – Логично, – усмехается парень. – В этом случае ты за мной не пойдешь?       Сердце пропускает удар. Это серьезный вопрос, над которым нужно думать, но времени слишком мало.       В мире без времени мало времени – какая ирония.       – Эд, сядь, пожалуйста.       Я подвожу его к сломанному стулу на трех ножках, насильно усаживаю и придерживаю за плечи. У него истерика, именно ею он удерживает меня здесь. Я хочу остаться с ним до его последнего вздоха.       – Все, что ты ко мне испытываешь – не твое, – шепотом произношу я, наконец, поймав его взгляд. – Ты забрал у меня энергию Арса, забрал его эмоции, его любовь ко мне. Понимаешь? Ты чувствуешь ко мне его любовь. Это ему больно, это он любит меня так, что не может дышать.       – Бред, – вздыхает парень, мотая головой. – Антон, это так не работает! Я знаю, что влюбился до того, как мы обменялись энергией!       Ему так хочется любить меня. Так сильно, что он отрицает любую возможность отсутствия чувств ко мне. Узнаю в нем Арсения.       – Я, блядь, все вытерплю, но больше не отпущу тебя.       Чем я их заслужил? Конечно, я совру, если скажу, что мне не льстит их одержимость мною, но я ведь тоже чувствую. Мне ведь тоже больно.       Приходит момент, когда все мы изживаем себя в чем-то. В моей жизни таких моментов было лишь два: утопия и любовь в целом. В том мире я понимал, что это уже не мое, я больше не хочу – и я ушел, отдаваясь желанию перемен и любви, сводящей с ума. Потом и в ней себя изжил. Самое страшное, что запасного плана больше нет. Я ни о чем не мечтаю, ни к чему не стремлюсь. Эд мог стать идеальным запасным, но зачем, если у меня есть основной? С ними одинаково хорошо и дерьмово, поэтому не вижу смысла менять старшего брата на младшего.       – У меня осталось три таблетки, – вдруг говорит Эд, успокоившись. – Будешь? Со мной?       Я хочу. От одной только мысли, что таблетка может спасти меня от всеобщего хаоса, который мы создали, у меня все зудит, кажется, кожа покрывается красными пятнами, глаза горят, мозг только и выдает: «возьми чертовы таблетки!»       – Нет, – тихо отвечаю ему, встречаясь с хмурым взглядом. – Я дал слово.       – Арс не выживет, – натянуто улыбается парень. – Если я слаб, то и он тоже, я это чувствую. Он все равно умирает, Дима был прав.       У меня нет сил задавать вопросы. Нет желания разбираться с магией, в которую я все еще не могу поверить. Я не хочу слышать правдивую ложь Эда.       – Я знаю, – киваю головой, нежно поглаживая его скулу большим пальцем. – Я все равно уйду к нему. Хочу видеть, как Арс умрет.       – А я?       Задерживаю дыхание на пару секунд. В глазах Эда надежда, и я не могу винить его за это. Он слепо любит, думая, что действительно любит. Стоит ли соврать напоследок? Облегчить его боль?       Мою боль никто не облегчил.       – А ты уже умираешь, – шепчу я, продолжая касаться его лица, вытирать слезы. – Выпей оставшиеся таблетки, тебе станет легче.       – Станет, – соглашается он. – Потому что ты здесь.       – Я не уйду, Эд, – клянусь я, едва не скрещивая пальцы на руках, чтобы лгать было не так стыдно. – Я люблю тебя, – обнимаю парня, целуя в висок. – Но я всегда выберу Арсения.       Эд медленно отклоняется от меня, хмуря брови, не понимая этой несправедливости по отношению к нему. В действительности все справедливо, я отвечаю взаимностью на любовь, которую он украл у того, кто правда любит.       – Я просто идиот, – усмехается брюнет. – Ты предпочел его целому миру...       А сейчас этого нет. Утопия или антиутопия уничтожены, осталось только нечто между ними, в котором нужно привыкать жить. Целого мира нет, а Арсений так и остается в предпочтении всему.       Эд достает из кармана кожаной куртки мешочек с таблетками, высыпает на ладонь остатки и грустно улыбается, понимая, что нужно завершить это. Нужно дойти до конца, как он всегда делал, нужно покончить со всем. С собой... Он закидывает небольшую горсть в рот и хмурится, нехотя прожевывая сладкие пилюли.       – Вот так, молодец, – поддерживаю я, поднимая его на ноги. – Давай я отведу тебя вниз? Там можно прилечь.       Выграновский не сопротивляется, когда я веду его по крутой лестнице, придерживая за плечи, завожу в темную комнату, укладываю на кровать и снимаю с него грязные ботинки. Он такой беспомощный, что мне хочется звать на помощь за него. Ложусь рядом, подтягиваю его к себе, некрепко обнимая. Мне становится тепло, кажется, что привычное солнце утопии светит в окно, греет сквозь плотные занавески, но мне лень поднять голову и посмотреть. Я вдыхаю запах бывшего утописта, который уже не пахнет, как прежде. Эд не пахнет сладко, от него разит болью и обидой, но больше этого – любовью, которую он принимает за свою.       – Антон, а как там сейчас? В утопии? – тихо спрашивает он, прижимаясь ко мне спиной.       Он заслуживает красивую историю напоследок. Я не могу допустить, чтобы он винил себя за то, что миллионы людей больше не смогут существовать в мире, которым он хотел править. Как сказал Паша: «Эд не плохой малый, просто хотел забрать свое» К его сожалению, я ему не принадлежал, поэтому меня он забрать не смог.       – А чего бы ты хотел? – усмехаюсь я. – Твой идеальный финал?       Эд дергает плечами, молчит, придумывая концовку к своей истории. Его сердце уже бьется слишком медленно, дыхание прерывистое, тяжелое. Я беззвучно плачу, понимая, что ему нужно поторопиться с ответом, потому что он не может уйти после незаконченного разговора.       – Я мечтал о мире, где все будут равны. Не так как в утопии или здесь, а в одном большом мире. Хотел быть не только соглядатаем, но и советником. Пусть бы люди выстраивались ко мне в очередь, получали помощь, я дарил бы им всевозможные эмоции, которых они раньше не испытывали. Ты был бы моим, а Арсений бы пережил. Арс ведь давно был влюблен в какого-то утописта, он писал о нем в дневнике. Он мог бы пойти к нему, а тебя оставить со мной. Ты же знаешь, что мы были бы счастливы?       Выпускаю наружу несколько капель слез, киваю в ответ. Эд бредит, он знает, что Арсений писал обо мне, но будто забыл. И он знает, что соглядатай – это скрытое лицо, он бы никогда не смог открыться миру.       Я должен окунуть его в идеальный мир.       – Мы и так счастливы, – шепчу я, пытаясь согреть его, потому что мне кажется, что я обнимаю глыбу льда. – У тебя все получилось – людям нравится новый мир. И я с тобой.       – Ты должен познакомиться с моей мамой, она классная. Там еще Серега, Паша, Арс... Ты им всем понравишься. Я только не помню, как мы с тобой познакомились?       Речь Эда замедляется, он обмякает в моих объятиях, переставая бороться.       – Мы познакомились в школе в утопии, – я тихо всхлипываю, пытаясь дышать ровнее. – Я учился на два класса старше, мой учитель истории попросил меня позаниматься с тобой. Помнишь, он говорил, что нужно пробовать в жизни новое? И тогда мы с тобой решили создать один мир, в котором все будут равны. Когда у нас с тобой получилось, ты сказал, что любишь меня, и я ответил тебе тем же. Это было здесь, на вершине. По моим подсчетам минут двадцать назад, я смотрел тебе в глаза, потом крепко обнял и решился... Я признался, что люблю тебя.       Он не говорит со мной больше. Он не дышит моим воздухом. Единственное, что от него исходит – угасающая чужая любовь. Мне хочется закричать во весь голос. Эд убил себя, пытаясь заглушить в себе любовь Арса ко мне – это ли не самая глупая смерть на свете? Он не заслужил чего-то более стоящего, драматичного или хотя бы справедливого, чем умереть, думая, что он влюблен?       Прижимаюсь к бездыханному телу и перестаю считать время. Не думал, что моя ложь станет правдой – я остался с ним до кона конца. Я знаю, что Арсения мы не спасли, я бы почувствовал, что он стал живее. У меня не хватит сил поехать к нему и пережить его смерть тоже. Я слишком труслив, сентиментален. Я слишком утопист.       За дверью слышатся звуки, которые я не могу различить: топот, дыхание, усмешки, тяжелые вздохи. С трудом отрываюсь от Эда, медленно подхожу к приоткрытой двери и прислушиваюсь – звуки раздаются наверху. На самой вершине. Бросаю на Эда последний взгляд, прежде чем подняться к Арсению. Теперь я готов для разговора.       В освещенной солнцем комнате, Арсений стоит на коленях у стены, собирая с пола осколки. Он поднимает на меня приветливый взгляд, склоняет голову набок и чуть заметно улыбается.       – Вы разбили мой любимый виски? – спрашивает мужчина, вставая на ноги и выбрасывая осколки в мусорное ведро, которое я здесь раньше не видел. – Как граница?       Это напоминает мне то время, когда я вернулся из антиутопии домой, чтобы все объяснить Илье. Тот вел себя как ни в чем не бывало. Как Арсений сейчас.       Арс выглядит свежо в сравнении с предыдущими месяцами, но стал пугающе тощим. Футболка, которая раньше обтягивала подкаченное здоровое тело, висит, выглядит на два размера больше, вены на руках вздулись, щетина теперь с проблеском седины. Жизнь его прилично потрепала с тех пор, как он меня встретил.       – А как ты? – глупо переспрашиваю я, подходя к нему.       Арсений улыбается, его глаза искрятся, я давно не видел его таким живым.       – Ты же понимаешь, что границу вы не стерли?       Мне начинает казаться, что мы общаемся только вопросами. Мне впервые неловко находиться рядом с ним, будто передо мной чужой человек.       – Стерли, Арс, – спорю я, неуверенно приближаясь к нему. – Ты видел, что стало с небом? И утописты прошли на ту сторону.       – Я сам выбрал день, когда вы отправитесь на границу, – усмехается он. – Дай я тебя обниму.       Мужчина заключает меня в объятия, утыкается носом в мою шею и, кажется, именно этого мне не хватало. Я так скучал по нему, так много раз хотел сорваться и поехать домой, только бы чувствовать Арса рядом, но сейчас я думаю, это не то, что мне нужно. Арсений как минимум ведет себя странно, хоть он и раньше не отличался обыкновенностью.       – Я задолжал Диме утопию. Звучит серьезно, но все не так, как ты можешь подумать, – произносит Арс, отстраняясь от меня. – Иди сюда.       Мы подходим к ограждению, Арсений прикладывает ладонь к моему сердцу, просит сосредоточиться. Я смотрю вдаль и вижу прежнюю утопию, в которой все еще светит солнце, люди все еще улыбаются, я могу поймать едва ощутимый запах ванили. Арсений пугает меня, он показывает мне то, чего я объяснить не могу, а он не торопится рассказывать.       – Арс, что мы сделали? – настороженно спрашиваю я.       – Давай начнем издалека, – предлагает он, возвращаясь в комнату и падая в большое кресло. – Я давно в норме, Дима постарался. У историков есть много книг, в которых описано все, даже спасение соглядатая. Вы сами не поняли, как оттягивали время, потому что я так хотел. И когда я был готов к тому, чтобы выжить, я позволил вам с Эдом отправиться сюда и поделить энергию, – Арс встает и начинает ходить из стороны в сторону, как сумасшедший, его улыбка заставляет меня бояться. – Смотри, меня убивала любовь, а когда Эд забрал у тебя половину того, что мы с тобой оба чувствовали, мне стало легче. Я все еще люблю тебя, Антон, это у меня никто не заберет, но сами эмоции... эти противные чувства утопии, из-за которых я не мог дышать... Эд забрал всё. Вы спасли меня еще до того, как ты решил, что чувства ко мне невыносимы и потрахался с моим братом.       Я постепенно впадаю в ступор, ватные ноги едва держат меня, сердце колотится так, словно через мгновение вырвется из груди. Арсений сам все спланировал, используя нас. И я даже не собираюсь сейчас оправдываться за то, что занимался сексом с Эдом, потому что мне не стыдно за это.       – То есть Дима дал тебе инструкцию по выживанию взамен на то, что мы проведем их в утопию? – я начинаю закипать, кулаки непроизвольно сжимаются, но кричать на Арсения я не хочу. Уж слишком долго я скучал по нему, чтобы начинать нашу встречу с ругани. – Ты знал, что граница может убить меня? Я рад, что ты живой, но ты рискнул мною, чтобы тебе дали прочитать пособие для согладатая за прошлый век?       Арсений смеется. Господи, смеется тем самым звонким смехом, который я люблю. Непроизвольно сам начинаю улыбаться, но вдруг понимаю, что я не сказал ничего смешного.       – Я же не знал, что Эд бросит тебя, – мужчина пожимает плечами. – Основной удар должен был упасть на него. Ладно, были предположения, что Эд съебётся, потому что я его знаю, но, правда, я думал, что он любит тебя сильнее, сужу по себе – я бы тебя не бросил. В любом случае, я тобой горжусь. Ты у меня сильный.       В моей голове все еще не складывается картина, я отказываюсь признавать тот факт, что Арсений пожертвовал мною, отправил меня и своего брата на верную смерть, чтобы выжить самому.       – Арс, утопии больше нет! Мы все видели, что всё исчезло! – я, наконец, срываюсь. – В какой мир Дима и его историки собирались идти?       Брюнет берет меня за руки, нежно поглаживает сухую кожу большими пальцами и улыбается. Он смотрит на меня как на идиота. Этот взгляд я ни с чем не спутаю.       – Это было затмение, – тихо, с восторгом произносит Арсений. – Такое бывает раз в двести лет. Ты же сам видишь, утописты в порядке, они все живут с готовностью, что затмение вот-вот может произойти. Один раз в жизни каждого. Я точно знал, когда это случится, все должно было выглядеть так, будто границы и вправду больше нет. Говорю же, я сам выбрал время для этого прекрасного розыгрыша.       Смотря в чистые голубые глаза сумасшедшего, я начинаю вспоминать, что Арсений всегда прятал свой дневник и лишь за пару месяцев до появления Эда, он оставлял его на столе открытым. Арсений чаще уходил на встречу с Димой, под предлогом, что тому нужны таблетки. Арсу становилось хуже, когда Эд был рядом не потому, что Эд забирал из него жизнь, а потому, что Арс сам отдавал ему, зная, что в итоге, это приведет его к спасению.       Это был идеальный план.       – Арс, твой брат умер, – я снова начинаю плакать и не пытаюсь скрыть это от него.       – Странно, что тебе жаль, – обиженно отвечает он. – Не волнуйся, мелкий оклемается, но уже в утопии. Паша за ним вернется, Эд ничего не будет помнить, потому что таблетки, которые вы украли у меня – не совсем те, что глушат эмоции.       Я не могу ошибаться. Передо мной стоит тот, в кого я влюбился. Это тот Арсений, который готов на все ради себя, то воплощение зла, на котором я был помешан.       ♫ 5 Seconds of Summer – Lover Of Mine       Я продолжаю переживать за Эда, вместо того, чтобы радоваться, что Арсений жив.       – А меня он будет помнить?       – Ничего за последние несколько лет. Эд не нужен в антиутопии, ему здесь не место, – резко отвечает Арс. – Я не злюсь на тебя, Антон. Все нормально. Я могу простить тебя за все, потому что ты знаешь... Я очень тебя люблю и что бы ты ни сделал – все херня. Мы все переживем.       Я единственный свет, за который Арсений еще цепляется. Это я не даю антиутопии поглотить его, а не наоборот. Я никогда не держался за Арса так сильно, как думал об этом. Не так сильно, как хотел.       – Не переживем, Арс, – вздыхаю я, отходя от него. – Я – точно нет. Ты хоть представляешь, сколько дерьма я натворил ради того, чтобы ты сам себя спас?       Взгляд Арсения меняется, он смотрит взволнованно, он напуган. Арс уже понимает, что не все истории должны заканчиваться хорошо. После затмения все вернулось на круги своя, но только не мы.       – Антон, пожалуйста, – умоляет мужчина, тянется ко мне рукой, чтобы прикоснуться, но я делаю еще один шаг назад. – Я же ради нас это сделал.       – А если бы смотрящие меня убили? – шепчу я, смотря сквозь мужчину.       Перед глазами мелькают события той ночи, когда я бежал под пулями, чтобы спасти Эда.       – Но ты жив! Антон, когда ты решил остаться со мной – это и был твой выбор умереть в любой момент! Вы бы ничего не смогли сделать для меня, я все спланировал заранее. Если бы не мой собственный план... я бы умер.       – Так и должно было быть, – отвечаю я, смело смотря в глаза Арсения. – Если без меня тебе будет трудно, можешь выпить те таблетки, которые принял Эд и забыть всё. Я хочу в утопию.       Не думаю, что кто-то смог бы вынести то, что свалилось на меня за последнее время. Утопист познал, что значит убить человека и не раз, испытал на себе ненависть, страсть к двум людям одновременно, голод, жар, ощутил холодный снег на своей коже.       Теперь я понимаю, что имел в виду наш историк – нужно пробовать, нужно проверять. Я это сделал и мне не понравилось. Дорога домой будет легкой, потому что я уже пересекал границу несколько раз, а смотрящие попросту убиты. Иногда нужно ненадолго изменить свою жизнь для того, чтобы понять, что прежняя жизнь все-таки была лучше.       – Я умру без тебя? – спрашивает Арсений, смотря на меня влюбленным взглядом, который меня не остановит. – Как ты считаешь?       – Сейчас я думаю о том, как бы мне не умереть без тебя, – отшучиваюсь я. – Арс, я прыгнул выше головы. Я не потяну, я не такой как ты. Соглядатай... Тебе нельзя так жить. Я больше не хочу быть причиной твоей смерти.       На этот раз я готов уйти без прощального поцелуя. Арсений всегда будет любовью всей моей жизни, но я не такой благородный, как он. Я не могу простить, не могу свести на нет то, что именно он подтолкнул меня к Эду, к убийствам, к тому, что я возненавидел себя.       Надеюсь, Арс это знает.       – Все должно было закончиться по-другому, – будто самому себе говорит Арсений. – Ты должен был выбрать меня.       – Я уже выбирал тебя и ни разу не пожалел, – отвечаю я.       Сейчас самое время быть искренним. Просто поговорить немного, прежде чем я оставлю его. Мне не нужен этот поцелуй, не нужен секс, не нужны его прикосновения.       – А сейчас?       Арсений поднимает взгляд, на удивление, он не плачет. Эд забрал эту способность, но я уверен, боль все еще при нем.       – Я выбираю жизнь.       Смешно, но думаю, это отличная фраза перед тем, как уйти, и Арсений со мной согласен, потому что он отпускает меня, улыбнувшись на прощание. Мне не нужны таблетки, чтобы забыть его, я этого не хочу. Лучшее, что со мной будет дальше – я буду знать, что поступил правильно. Дал своему эгоизму вновь вырваться наружу. Буду знать, что я не трус и я достаточно силен для того, чтобы оставить свою любовь в параллельном мире.       Он ведь все равно будет наблюдать за мной?