Точка невозврата

Перед рестораном заезжаем домой переодеться. Я меняю свой костюм и его рубашку, надетую в его офисе, на тонкий белый пуловер из кашемира — подарок жены, и классические черные брюки. Образ простой, но мне нравится. Как и ему — он сразу оценивает качество одежды, прикоснувшись к моему плечу. — Классная вещичка, — я вижу, что ему хочется задать вопрос, и уже догадываюсь, какой. Но он не озвучивает его. Всё и так ясно. Его рот сжимается в плотную линию — признак его раздумий и ухода в себя. Я незаметно выдыхаю — когда он хочет скандала, он взрывается сразу. К своим синим брюкам он надевает хлопковую рубашку в клетку и приталенный черный жилет. На его ногах — кеды на белой подошве, и его строгий вид сразу становится хулиганским и притягательно-молодёжным. Я расстегиваю пуговицу на его воротнике, чтобы ямка между ключицами была лучше видна. — Ты — красавчик, — делаю ему комплимент. Он смущённо ерошит волосы рукой. На его запястье — часы, на пальце — моё кольцо, и их вида становится достаточно, чтобы я достиг точки кипения. Чтобы отвлечься, я сосредоточенно заталкиваю телефон в задний карман брюк. — Давай оставим телефоны дома, — останавливает он меня. — Почему? — Не хочу, чтобы нас отвлекали идиотскими звонками. Понятно, что он имеет ввиду звонки от своего отца, портящие ему настроение с самого утра, но я не против поддержать его мораторий. — Тогда как будем вызывать такси? — я выкладываю свой мобильник, оставляя его на барной стойке. — Попросим официантов, — он благодарно улыбается мне, бросая свой айфон к моему в пару. Спускаемся к такси. Я накинул сверху куртку, он — в своём коротком шерстяном пальто аккуратно переступает через лужи, чтобы не замочить кеды. Красота в России требует жертв, с усмешкой думаю я, падая рядом с ним на заднее сиденье. — Телефон не взял. А деньги? — спрашиваю я, когда мы отъезжаем от дома. — Деньги есть, — он хлопает себя по внутреннему карману пальто. — Чёрт, я что, забыл своё портмоне? — Ладно, сегодня я угощаю, — я тихо смеюсь. — Бля, я придурок. Но ты-то мог предупредить, если видел, что я его оставил. Сам же знаешь, что я ничего не соображаю в твоём присутствии. — Он с досадой отворачивается к окну. — Дерьмовый день. Как начался, так и закончится. — Эй, он ещё не закончился, — я толкаю его локтем в бок. — Я могу устроить тебе незабываемый вечер. Сам же знаешь, что мне для этого нужно, — я ухмыляюсь, передразнивая его. — Знаю, поэтому и расстроился, — он грустно смотрит на меня. — На наркоту денег не дам, — заранее предупреждаю я. — Да какая наркота, — он морщится. — Хотел тебя в бар после ресторана сводить. Джаз послушать. — Может — блюз? — уточняю я. — Может, и блюз, — виновато соглашается он. Совсем растерялся, бедняга. Мне хочется его обнять и утешить. Джаз, блюз — какая к чёрту разница, если он будет со мной. — Я люблю тебя, Даниил, — озвучиваю я вслух свои мысли. Он вглядывается в моё лицо. — Скажи мне это ещё раз. — Я люблю тебя, Даня, — повторяю я, чтобы через секунду задохнуться в его медвежьих объятиях.

***

Ресторан жутко пафосный. Я понимаю это, как только мы оказываемся в лифте и поднимаемся на последний этаж высотного здания, чей стеклянный купол, подсвеченный синим цветом, виден издалека. Под прозрачной крышей расположен небольшой зал сложной архитектуры, в этот час заполненный наполовину. Нас провожают к дальнему столику, и я вижу за толстым стеклом строящуюся башню Газпрома. Увитая мигающими разноцветными огнями, она странно вписывается в городской ландшафт, напоминая готовый к взлёту космический корабль. — Не знал, что в Питере есть космодром, — шучу я. — А ты думал. У нас, как в Греции, есть всё, — он садится напротив меня и с удовольствием откидывается в кресле, осматриваясь. — Люблю это место. Раньше часто приходил сюда с семьёй. У него есть младшие сёстры и мать — любимые люди, которых хочется радовать. Я киваю, тоже довольный обстановкой, хотя ценник тут наверняка заоблачный — как и зарплаты топ-менеджеров Газпрома. Я разглядываю меню, в котором почти все наименования мне незнакомы. И цифр в нём тоже нет — ни в граммах, ни в рублях. Учитывая свой слабый опыт в гурманской кухне, я передаю бразды правления ему. — Выбирай, котёнок, что пожелаешь. Я доверяю твоему вкусу, — я откладываю меню в сторону, подмигивая ему. — Как скажешь, папочка, — тут же подхватывает он и, томно прищурившись, постукивает пальцем по нижней губе. — Если я разорю тебя немного, ты же не будешь против? — Буду только рад, ведь ты всё равно расплатишься со мной своей сладкой попкой. Он усмехается, поглядывая на официанта, который крутится неподалеку. После шампанского, поданного на аперитив, нам приносят тосканское вино под тёплый салат с птицей. Я неторопливо пью, наслаждаясь тающим за окном днём, слушая его голос под ненавязчивый музыкальный фон, звучащий в зале, и словно выпадаю в параллельную реальность, где моё существование ничем не обременено. Где я свободен и пригласил его на свидание. Где мы никуда не торопимся. Где есть наше будущее. Дети. Дом. Безмятежный сон. Я встряхиваюсь, когда он замолкает. — Извини, задумался. К отбивным из телячьей ножки подают мусс из горохового пюре, украшенный веточкой розмарина. Я пробую. Вкусно, как в детском садике. — Как твоя работа? — он решает вовлечь меня в диалог. Я возвращаюсь в свою реальность, где я работаю аудитором и веду в вечерние часы курсы в местном университете. В моей работе мало интересного. И я уже давно не получаю прежнего удовлетворения, собирая компромат для своих работодателей. Год от года схемы не меняются. Лень, жадность и разгильдяйство, умноженные на глупость — вот и всё, что я могу сказать о риск-факторах, влияющих на показатели моих объектов. — Шины больше не резали, — говорю я, вспоминая случай, о котором когда-то рассказывал ему. Не очень приятный — потому что пришлось провести ночь на диване у сторожа в ожидании эвакуатора, который никак не мог добраться в ебеня, в которых я проводил проверку. Моя KIA тогда лишилась комплекта зимних колес и дисков — шины продырявили, а диски просто искромсали болгаркой, пока я лазил по складам, выискивая спрятанный неоприходованный товар. — Наш народ любит халяву, и не любит, когда его хватают за руку и говорят — низ-зя, — шутит он в ответ, но в его голосе слышно беспокойство. Его пугает любая опасность, угрожающая мне, и я уверен, что он умер бы, защищая меня. Печальная правда, которая меня вовсе не радует. Я возвращаюсь к салату. Сладковатый пряный соус, попадая на язык, раскрывается десятком вкусов, и мне нравится их тонкое сочетание. — Я ни с кем не трахался, пока тебя не было, — вдруг сообщает он. Перец, оказавшись в моём растревоженном его членом горле, заставляет меня закашляться. Я хватаю бокал с вином и осушаю его, давясь. Вытираю слёзы, выступившие из глаз. Боль в горле не исчезает. Как и в сердце. — Я подумал, что ты должен знать, — добавляет он. Я медленно выдыхаю. Мы не виделись больше полугода. Восемь грёбанных месяцев. — Когда мне становилось невмоготу, я садился на байк и просто уезжал из города. Иногда на сотню километров. Несколько раз приезжал на залив, в наше с тобой место. Сидел в машине до утра и медленно сходил с ума… Потом возвращался на работу. Делал что-то. Вечером снова уезжал, чтобы не ночевать одному в пустой квартире. Он откладывает вилку. Переводит взгляд с моего лица за окно, слабо улыбаясь. — Однажды я остановился в одном придорожном баре. Его владелец — мой знакомый из байк-тусовки. Ничего особенного, так, пересекались пару раз на сходках. В ту ночь сильно похолодало, и я решил накатить по маленькой и переночевать в мотеле, если вдруг окажусь сильно пьян, — он замолкает. Я напряжённо жду продолжения. — К нему приехал погостить старший брат из Калуги. Тоже байкер, гоняет на Ямахе. Я, когда выпил и поговорил с ним, подумал, что судьба иногда выкидывает странные штуки. Он был очень похож на тебя. Не внешне — он ниже тебя ростом и чуть покрепче. По мировоззрению. По характеру. Тоже спокойный и непробиваемый, как слон. Если повернуться к нему спиной или закрыть глаза, можно было решить, что я разговариваю с тобой. И ещё, он открытый гей, — добавляет он. Я хмурюсь. — Ты с ним встречаешься? Он отрицательно мотает головой. — Нет. — Тогда что ты хочешь сказать? — Я предложил ему переспать со мной. И чтобы он был в активе. Я наливаю себе вино. Хотя мне требуется что-нибудь покрепче. Чтобы дало по мозгам, перемешавшись с вином и шампанским. — Он согласился. — Конечно. Кто бы смог отказаться, — я выпиваю бокал до дна. Горло саднит — жёсткое напоминание о нём. Кто бы смог отказаться? Я. — Мы выпили с ним две бутылки виски. Я хотел быть пьяным. Чтобы не думать о том, что он — не ты, — его голос звучит негромко, он будто идёт на ощупь, доверяя мне больше, чем себе. Я храню молчание. — Мы пришли с ним в мой номер. Я разделся и встал на четвереньки, отвернувшись от него. Он долго не мог начать. Всё спрашивал, точно ли я уверен, что хочу быть снизу. Я дрожал, у меня начался отходняк. Это было похоже на плохую порнуху, где все актёры играют хуёво, и сценарий хреновый, и режиссёр пидорас… — он с горьким смехом отпивает вино, смачивая горло, а я не могу дождаться окончания этой истории. — Я попросил его связать мне руки. И он не смог, понимаешь?.. Сказал, что не играет в ролевые игры. Ролевые… А других я не ебу, потому что не могу без любви теперь. Тошно. Я выпускаю бокал, который, оказывается, крепко сжимал в руке. Но боль в грудине не желает отпускать меня. — Поехали в твой бар. В тот, где джаз, а не пидор из Калуги. Я хочу нажраться.

***

Ветер с канала едва не сбивает нас с ног, пока мы отыскиваем вход в этот сраный бар, потерявшийся в ночных переулках. Тяжёлая дверь, абсолютно одинаковая с другими такими же дверями, расположенными по соседству, впускает нас в тесное, слабо освещённое помещение. Это подъезд, или парадное, как здесь принято называть. Сверху по лестнице спускается мужик, таща за собой огромный зелёный чемодан на длинной ручке. — Это что, блять, гостиница? — я останавливаюсь. — Пошли, не стой в проходе, — он толкает меня под лестницу, где обнаруживается лифт размером с холодильник. Мы втискиваемся внутрь, и он нажимает на кнопку второго этажа. Охуеть. Но мы бы не разминулись с тем мужиком на лестнице. Или с его чемоданом. Кто-то из нас точно оказался бы на улице, а там пиздец-дубак. Лифт ползет подозрительно медленно, и я уже готовлюсь к худшему, когда чувствую его руку на своей шее. Наталкиваюсь на близкий взгляд серых глаз, которые чуть-чуть косят от выпитого. — Не ссы. Ща нажрёмся. — Он придвигается ко мне и целует холодными от ветра губами. В этот момент дверь лифта открывается, и мы слышим женское хихиканье. — Здравствуйте, мальчики, — в кабину, вытеснив весь кислород, забираются две весёлые девчонки, явно поддатые, потому что мы ещё не нашли бар, а уже собираемся ехать с ними обратно. Я боюсь не выдержать нового путешествия вниз, к тому же на улице пиздец-дубак, поэтому вываливаюсь из лифта, крепко держа за руку своего малыша. В смысле, Малыша. С большой буквы. Мммм. — Нормально вставило? — он смеётся, слыша, как я музицирую, повторяя звук «м» на разные лады. — Да, хорошее лекарство, — я довольно киваю. Он дал мне две таблетки. Не от горла. Но хорошие. Как-то так. Некая часть меня, живущая в трезвой части мозга, холодно оценивает моё поведение со стороны. Типа, посмотрим, что будет с тобой дальше. О’кей. Мне тоже интересно, что будет со мной дальше. А дальше мы находим бар. Нет, Бар с большой буквы. Потому что мне здесь нравится. Тёмное помещение выглядит уютно — резные деревянные панели, столы в американском стиле с обтянутыми красным винилом диванами, барная стойка с тысячью бутылок и люди, часть из которых играет на маленькой сцене живую музыку. Почти одна молодежь возраста моего Малыша и моложе. В воздухе струится дым от кальянов, и, когда мы падаем на диван, к нам тоже несут кальян. Я его не курю, спасибо. Лучше пачку обычных сигарет, можно лёгких, иначе я не встану утром. Трезвый чувак в моей голове напоминает, что у меня завтра вечером самолёт. Да помню я, помню. Но то, что будет после самолёта, мозг вспоминать отказывается. Есть только до. Там, где я и он. Он и я. Я кладу руку на его бедро. Химия начинает действовать по другому. В моей крови разливается желание, острое, распирающее член в штанах. — Хочу связать твои руки за спиной. И жёстко выебать, — говорю я, глядя ему в глаза. — А перед этим отхлестать твою блядскую жопу за то, что решил доверить её этому недо-гею. — Ты охуенный, — шепчет он, выпуская ароматный дым табака мне в лицо, и перемещает мою руку на свой пах. Его член стоит колом. Меня прошивает возбуждение, и я шиплю сквозь сжатые зубы. Нетерпеливо дёргаю конец его ремня, пропуская через металлическую пряжку, быстро расстегиваю молнию брюк. Все манипуляции провожу одной правой рукой, потому что левая спокойно лежит на столе и держит зажжённую сигарету — мы находимся в публичном месте и огорчать молодёжь не входит в мои планы. Он с диким весельем смотрит мне в глаза, подавая вверх бёдра, чтобы усилить контакт, и невольно облизывает мундштук кальянной трубки. Сучка. Я хочу сообщить ему об этом, пока пробираюсь рукой в его трусы, когда слышу над головой знакомый смех. — Мальчики, мы вернулись, — девчонки из лифта стоят рядом с нашим столом, слегка покачиваясь. Совсем молодые, вчерашние школьницы. Я наглаживаю его стояк, пока одна из них протягивает мне ладошку, знакомясь. — Я Света. Это — моя лучшая подруга Катя. — Оч приятно. — Я зажимаю сигарету в зубах, чтобы поздороваться с ними левой рукой. Правая мнёт под столом его яйца. Я затягиваюсь сигаретой. Девчонки ждут наших имён. А мы мысленно трахаем друг друга в самых разнообразных позах. Камасутра отдыхает. — Может, потанцуем? — предлагает мне та, которая назвалась Светой. Кажется. — Здесь ещё и танцуют? — я удивлённо кручу головой. Никто не танцует. Только курят и пьют под джаз. Блюз — подсказывает мне трезвый чувак, подглядывающий из мозга. — У нас домааа, — тянет вторая Света. Или Катя. Вот я тупой. Эти дети предлагают мне секс на троих? Или на четверых? Пока я вычисляю комбинации, он прерывает меня. — Мы не танцуем с дамами, — хрипло говорит он, откидываясь на диване. В его расстёгнутой ширинке виден член, блестящий от смазки, и моя рука, лежащая на нём. Отличный ракурс. Я облизываюсь. Но девчонки тормозят. — Сорри, — я выпускаю сигаретный дым и тушу окурок в пепельнице. — Мы немного заняты. Приходите через год, или два. Когда вернётесь из армии. Я разговариваю с ними, как со своими нерадивыми студентами. И они это понимают — видимо, воспоминания о том, как они сдавали хвосты в своей шараге, проникают в их отравленный алкоголем и наркотиками мозг. — Упс, это же наш препод, — говорит Катя или Света, толкая локтем свою лучшую подругу. — Валим отсюда. — Нихрена себе, а я и не знала, что он гомик. А с виду такой белый. И пушистый, — бормочет Света или Катя, пока лучшая подруга тащит её вдоль барной стойки к выходу. Интермедия закончилась. Пьяный клоун в моей голове временно отрубился, оставив трезвого неодобрительно качать головой. — Бляяяя, — ржёт он, сгибаясь над столом. — «Приходите через год или два. Когда вернетесь из армии». Порция дыма чуть ли не вырывается у него из ушей после очередного приступа хохота: — «Белый и пушистый». Ты мой кумир, — стонет он, утыкаясь лицом в мой белый свитер. — А ты что, действительно, их препод? — поднимает он голову. — Ага. На полставки. Прилетаю каждую среду и четверг ко второй паре, — киваю я. — Чёрт, — он вытирает слёзы, катящиеся из глаз. — Кажется, у меня появился новый фетиш. Ты с указкой. И я за первой партой. — Роль папочки с эскортом меня вполне устраивает, — я с сожалением застёгиваю молнию на его штанах. — Когда собираешься возвращать свой долг? Он мгновенно переключается, вспоминая наше бурное утреннее совещание в его кабинете. — Пойдем, — он поднимается из-за стола, улыбаясь. — Где-то здесь был чёрный ход.