***
Просыпаюсь от осторожного прикосновения. — Скорая приехала, — говорит он, тревожно вглядываясь в моё лицо. Я глубоко вздыхаю, с трудом распрямляя конечности. Яркий свет режет глаза. В комнате находятся чужие люди в синей униформе. Двое. Ненавижу врачей, и сразу напрягаюсь. Стакан с чаем, который я так и не выпил, стоит на прикроватном столике. На край матраса присаживается немолодой врач со стетоскопом на шее. — На что жалуемся? — доброжелательно спрашивает он, но я чувствую цепкий взгляд, ползущий по мне и окружающей обстановке. От него не ускользнет ни запах алкоголя, ни то, что двое мужчин провели ночь в одной постели. Группа риска. Я медленно моргаю, приводя мысли в порядок. — Жар и слабость, — произношу я, ломая голос. — Не напрягайте связки, — понимающе кивает он, — можете говорить шёпотом. Он надевает на лицо медицинскую маску, висящую на шее, и склоняется ко мне. — Ещё что-нибудь беспокоит? — Горло. Это ангина. Она у меня хроническая. — Понятно, — он вдевает в уши дужки стетоскопа. — Мне нужно послушать вас. Снимите одежду. Я поднимаю футболку, с трудом стягивая её с себя. Дрожь проходит по моей коже. Он не должен был оставлять следы от засосов, зная, что мне улетать скоро, но я не помню часть ночи — может, на мне синяки в половину груди. И царапины на спине. Тело так ломит, что я не могу идентифицировать боль. Краем глаза замечаю, как Даниил обменивается взглядами с медбратом, и мгновенно прихожу в себя от вспышки ревности. Блять, сколько гомосексуалов приходится на один квадратный километр Санкт-Петербурга, кто-нибудь считал?.. — Что употребляли из веществ в течение последних двенадцати часов? — тихо спрашивает доктор, прослушивая мою грудную клетку. Они даже не ставят употребление наркотиков под сомнение. Как он узнал? По моим зрачкам? У меня грёбаная ангина. Иди ты на хуй! — Только спиртное. В разных количествах, — голос Дани приходит мне на помощь. — Он уже вчера жаловался на горло. Ужасная погода, вы же понимаете… Я благодарю его взглядом. — Легкие чистые, — говорит врач, убирая стетоскоп. Медбрат подает ему шпатель, и я, как в детстве, открываю рот. — Тонзиллит, — сразу ставит он диагноз, который знаком мне со школы. Теперь назначь мне антибиотики, козёл. Моя неприязнь сквозит в каждом движении, пока я натягиваю майку обратно. — Придется полечиться антибиотиками, чтобы инфекция не ушла ниже, — врач искоса смотрит на меня. — Аллергия на что-нибудь есть? Только на тебя, хочу сказать я, и цежу: — На свежие морепродукты и клубнику. Врач поднимает бровь, уловив мою негативную реакцию, и пишет назначение. Передает бумагу медбрату, а тот, с паузой, передает её Дане. Я тихо выбешиваюсь, не вполне осознавая, почему. Вчера он ясно дал понять мне, что ни с кем не трахается, кроме меня. Блять. Я устало прикрываю глаза. — Сейчас мы вас прокапаем, чтобы снять общую интоксикацию, — доносится до меня. — Если через три дня жар и слабость останутся, сменим антибиотик. — У меня нет трех дней, — хриплю я. — Мне сегодня надо улетать. — Решайте сами, — пожимает плечами врач. — Организм ослаблен — при взлёте и посадке сердце испытывает определённые перегрузки. Мы не гарантируем, что из аэропорта вас не увезут в карете скорой помощи. Вам оно надо? Перенесите вылет. Мы выпишем вам больничный лист в случае необходимости. У меня нет сил спорить. Три дня или пять — в моем положении это не имеет значения. Мне требуется квалифицированная помощь, и всё, что я могу — ждать, что мне её предоставят. Пока медбрат раскладывает стойку для капельницы, я слышу, как Даниил переговаривается с врачом. Тёплые руки в перчатках находят вену, умело обрабатывают и прокалывают её. — У вас красивые глаза, — медбрат улыбается мне под маской. — Через три дня будете как огурчик. Киваю, оценивая не подкат, а профессиональные действия. Я мнительный идиот. Ненавижу болеть.***
Выныриваю из кошмара, в котором геометрические фигуры, увеличиваясь и уменьшаясь в размерах, преследуют меня в стерильном белом пространстве. Я слабый и липкий от пота. Не могу поверить, что несколько часов назад был здоров настолько, что трахал его, перегнув через перила лестницы. Слышу голоса, доносящиеся из-за закрытой двери. Стойка с пустой капельницей отодвинута к стене, бригада медиков давно уехала. С кем он разговаривает? Напрягаю слух, который режут громкие звуки. Сердце начинает биться быстрее. Откидываю одеяло, сажусь на кровати. Меня мотает, но не настолько, чтобы не встать. Хотя в самолёт я уже точно не попаду. Мне нужен телефон, чтобы сообщить семье, что я задержусь немного. Вижу на столике пакет с лекарствами — он успел сбегать в аптеку, пока я находится в отрубе. Рядом, на стуле, чистая одежда — его майка и домашние штаны, явно приготовленные для меня. Снимаю мокрую футболку, переодеваюсь. Голоса в гостиной становятся громче. Подхожу к двери и открываю её. Двое спорящих мужчин поворачиваются ко мне, разом замолкая. Я смотрю на его отца, потому что никем иным этот седеющий мужчина быть не может. Они очень похожи. — Артур, зачем ты встал? — Даниил обеспокоенно направляется ко мне. Севший голос в любом случае подведёт меня, поэтому я просто жду, когда он подойдёт ближе. «Телефон», — говорю я одними губами, и он вытаскивает из кармана мой мобильник, передавая его мне. Встав рядом, он закрывает дверь спальни. Выражение лица седого мужчины тяжелеет, углы губ опускаются. Я уже догадываюсь, что он увидел за моей спиной. — И с этим наркоманом ты спишь? — выплёвывает он. Какая ирония, впору удавиться. — Этот спектакль ни к чему — я уже сказал тебе, что он болен, — звучит возле моего уха голос Дани. — Он даже не считает нужным поздороваться со мной! Тёмное чувство поднимается в моей груди. Я уже давно не сталкивался с такой агрессией. — У него повреждены голосовые связки. Сейчас не лучшее время… — Твой любовник ещё и немой? — обрывает его отец. При других обстоятельствах я бы рассмеялся. Ему что, от меня детей рожать? — хочу спросить я. Но не могу. — Тебе лучше уйти, — выдыхает Даниил и, после паузы, добавляет: — папа. — Что ты там скулишь, щенок? — взрывается его отец. Мои внутренности скручиваются от гнева. Я никогда не позволял себе так разговаривать с собственным сыном. Чувствуя, как напрягается бицепс под моей рукой, я предупреждающе сжимаю его. — Я хочу, чтобы ты ушел из моего дома. Сейчас же, — произносит он глухо. — Будешь ещё указывать мне, сопляк… Он отрывается от меня и стремительно движется к отцу. Тот не отступает, сталкиваясь с ним, и я становлюсь свидетелем отвратительной сцены, в которой двое людей, считающих себя родственниками, самоутверждаются за счёт силы. В результате, побеждает молодость. Заломив отцу локоть, он с грохотом тащит его вдоль коридора и, вытолкнув за дверь, в ярости захлопывает её. Возвращается ко мне, потирая запястье. Наливает воду в стакан и, выпив в молчании, со стуком ставит его на стол. — Как же я его ненавижу! И себя — за то, что ты всё видел. Зачем ты вышел? — в сердцах бросает он. Я опускаюсь на подлокотник дивана — от слабости у меня подкашиваются колени. — Хотел есть, — хриплю первое, что приходит в голову. Он тяжело смотрит на меня. — Я сейчас что-нибудь приготовлю, — наконец, говорит он, немного успокоившись. Я выдыхаю с облегчением.***
Лежу на диване, заботливо укрытый пледом, пока он варит для меня рисовую кашу. Держу перед собой телефон. Все мои мысли заняты будущим диалогом с женой. Моя двойная жизнь ещё никогда не была так близка к провалу. Я вижу в непринятых звонках её номер. Она звонила мне вчера — один раз вечером, когда мы уже уехали, бросив свои телефоны, и второй раз — около часа ночи. Знала бы она, чем я занимался… Я закрываю глаза. Женщины очень чувствительные. Всё навалилось одновременно и завязалось узлом, который становится всё сложнее распутать. Реальней просто разрубить. Но я слишком слаб, чтобы решиться на это сейчас. «Здравствуй, солнышко. Пишу, потому что не могу говорить. Лежу с температурой под сорок. Вчера не взял трубку — ездил в больницу. Прилететь сегодня не смогу». Сочиняю кратко, но с учётом всех деталей, чтобы у неё возникло меньше вопросов. Далее — щекотливая тема. «Съехал из гостиницы и остановился у коллеги — не было сил и времени искать другое жильё. Он обещает бесплатный уход». Смайлик. Хотя на душе скребут кошки. «Врачи накачали лекарствами, говорят, нужно три дня, чтобы обойтись без осложнений». Чувствую себя подонком, потому что сначала написал — «пять». Наверное, мне и вправду лучше удавиться. «Не теряйте меня. Люблю вас и скучаю. Надеюсь, Денис не прогуливает тренировки. Позвоню, как смогу говорить». Пот прошибает меня, когда я отправляю сообщения одно за другим. Если она позвонит и захочет переговорить с «коллегой», сможет ли он врать так же, как я? Фотографирую себя. Диван в гостиной — это не кровать в спальне. Обстановка выглядит вполне нейтральной. Моё лицо — лицо озадаченного и небритого ублюдка. Отправляю фото. Жду ответа. Получаю голосовое сообщение спустя несколько минут. Мой палец зависает, прежде чем его открыть. Я свинья, чего уж там. Нажимаю серый треугольник. «Ты — поросёнок, — слышу я приветствие, и не могу сдержать улыбки. — Я волновалась. Думала, ты загулял. А ты, оказывается, болеешь. Ну, и мужики слабые пошли. Лучше бы гулял». Она шутит, а я готов расплакаться. Её голос будит во мне такое раскаяние, что становится трудно дышать. Сажусь на диване и прикладываю телефон к уху, дослушивая сообщение. «Дома всё в порядке. Денис на баскетболе, я готовлю ужин к твоему приезду. В твоих интересах вернуться домой пораньше, иначе будешь есть его через три дня. Надеюсь, всё не так серьезно. Слушай врачей и лечись. Я всё ещё волнуюсь. Пришли мне фото своего коллеги. Это точно мужчина?» Сообщение заканчивается. Я поворачиваю голову. Он стоит в дверях кухни. — Поросёнок? — удивлённо переспрашивает он. Значит, он слышал первую часть её сообщения. Я выдыхаю. Моё сердце колотится. Я пытаюсь улыбнуться. — Она просила прислать твою фотографию. Я сообщил, что остановился у коллеги. Он качает головой, подходя ко мне. — Какая недоверчивая женщина. Но я её понимаю, за таким мужем надо следить, — он вытирает руки полотенцем, висящим на плече. — Если он строит глазки даже под капельницей, то на что он способен, когда здоров? — Что ты несёшь? Ты сам, не стесняясь, переглядывался с медбратом. — Не переводи стрелки, — он обходит диван и садится на меня, перекинув ногу через колени, придавливая к дивану всем весом. — Распускаешь свои феромоны — так, что даже у отца сносит крышу. Его руки — вокруг моей головы, взгляд обшаривает тело. У меня нет никакого желания поддерживать его игриво-ревнивое настроение. Очевидно, что он задет случайно услышанным сообщением моей жены и борется с чувством собственничества. — Ты сейчас очень горячий внутри. И будешь охуенно ощущаться вокруг моего члена. — Его рука заползает под мою майку и цепляет сосок. Я вздрагиваю от его прикосновения. Он наклоняется и лижет мои сомкнутые губы. Я чувствую его дыхание, но не чувствую его возбуждения. Он останавливается. — Ты меня не хочешь? Я опускаю взгляд вниз. — Ты тоже, — хрипло говорю я. — Да, — соглашается он. — Впервые в жизни. Вот что делает с нами твоя женщина. Его голос напряжён, и я готовлюсь к эмоциональному взрыву. К упрёкам, брошенным мне прямо в лицо — теперь я знаю, в кого он пошёл своей вспыльчивостью. Но ничего не происходит. Он криво усмехается, слезая с меня. — Доставай свой телефон. Сфоткай нас, как двух вчерашних собутыльников. Он с равнодушной улыбкой смотрит в камеру, складывая из пальцев козу. Фото без всякого сексуального подтекста. Я нажимаю кнопку отправки. Пойду сдохну. Но он останавливает меня. — Идём есть кашу, коллега. Или мне с этого дня звать тебя Артур Сергеевич?***
— Я ни с кем не был в отношениях до тебя, — говорит он, когда мы вечером укладываемся спать. — И понятия не имею, что чувствуют люди, прожившие вместе двадцать лет. Мы весь день валялись на диване, просматривая старые фильмы с Брюсом Уиллисом и ели пиццу, которую он заказал, ленясь готовить. Из солидарности со мной он не пил пиво. Морс из облепихи и зелёный чай — вот напитки, которыми мы очищались после безалаберно проведенной прошлой ночи, принёсшей столько проблем. — Твои родители живут вместе тридцать лет — есть у кого поучиться. — Предки — это другое, — хмыкает он. — Я не собираюсь учиться у своего папаши. Он не самый лучший муж и отец — сегодня ты сам мог убедиться. Он забирается под одеяло, проследив за тем, чтобы я выпил свои таблетки. — Для неопытного партнёра у тебя неплохо получается проявлять заботу, — замечаю я. — Угу, — бурчит он. — Если бы не я, ты был бы сейчас почти здоров. Он нехотя признает, что препараты, которыми мы вчера увлеклись, резко встряхнули мой организм, и так находившийся на грани. Я его не виню. Я не должен был терять контроль. Так что я получил по заслугам. Я вглядываюсь в его профиль. И разве мне не хотелось провести с ним больше времени, хотя и не в таком состоянии?.. Он поворачивает ко мне лицо, и я осторожно выдыхаю. Не зря говорят — бойтесь своих желаний. Поэтому я не загадываю наше будущее — неизвестно, каким образом воплотится оно в реальность. — Это я виноват, — говорит он. — Я хотел, чтобы ты остался. Мечтал, чтобы ты спал со мной в этой постели как можно дольше. Значит, наши желания пересеклись, но я не говорю ему об этом. — Привязать тебя. Запереть дома и никуда не выпускать, — он смотрит мне в глаза. — Попахивает сюжетом Мизери Стивена Кинга, — усмехаюсь я. Он смешно морщит нос и находит мою руку под одеялом. — Я маньяк, когда дело касается тебя. Вот сейчас возьму и трахну тебя. И не посмотрю, что ты больной, — пугает он. — Я не готов, ты же знаешь. — А я чуть-чуть. Только самым кончиком. Он уже загорелся — я вижу это по его глазам и приоткрытым ярким губам. Соблазнительный и такой горячий. Я, несмотря на повышенную температуру, тоже начинаю испытывать желание. И он, поняв это, придвигается ко мне, приподнимаясь на локте. — После секса тебе станет легче. Эндорфины помогут тебе быстрее справиться с болезнью. — Знаешь по опыту? — шепчу я. — Не такой уж это и секрет, — улыбается он, — сам наверняка использовал этот способ. Он неторопливо целует меня в шею. — Повернись ко мне спиной. Тебе ничего не придётся делать. Я сделаю всё сам. Я устраиваюсь на боку, комфортно положив голову на подушку. Он гладит мою поясницу, пробирается рукой под майку, ласкает живот и скользит рукой вниз. Я прогибаюсь, подставляясь ему. Он мягко перебирает сквозь пижамные штаны мою мошонку, прикусывая плечо. — Ты такой жаркий, — наигравшись, он нетерпеливо стаскивает резинку штанов с моей задницы и прижимается ко мне обнаженным пахом. Я чувствую отрастающие волоски на его лобке, покалывающие чувствительную кожу, и его член, трущийся и набухающий между моих бёдер. Мой начинает наливаться. Я шумно выдыхаю. Сердце начинает свой разбег. Я двигаю задом синхронно с его бёдрами. Он держит меня за плечо и тазовую кость, отклоняясь, чтобы посмотреть. — Чёрт, ты сведёшь меня с ума, — низко рычит он, ускоряя движения. Я чувствую свежий запах его пота и мускуса, что выделяет его тело, и эта смесь вставляет мне не хуже дозы. Я сжимаю бёдрами его член, который ударяется в мои яйца сзади, и тихонько поддрачиваю свою головку, чтобы не кончить слишком быстро. — Ах, бляять, — стонет он, выплескиваясь между моих ног. Мне мокро и горячо, и я схожу с ума на пару секунд позже него. Утыкаюсь влажным лбом в подушку, переводя дыхание. Он отцепляет от меня руки. — Пиздец какой-то, — выдыхает он. — С тобой даже петтинг охуенен. — Я не уверен, что мне это поможет, — я мычу в подушку. — У меня вообще не осталось сил. — Отличный способ держать тебя в постели, не выпуская, — говорит он. — Трахать каждый раз до потери сознания, как только захочешь уехать. Я ложусь на живот, отдыхая, погружаясь в болезнь, негу и сон. Мне нужно помыться, но я наслаждаюсь противоестественным желанием быть грязным рядом с ним. Скоро у меня этого не будет. — Скажи мне правду, когда ты трахаешь жену, ты испытываешь то же самое? — спрашивает он, когда мы возвращаемся из душа. Он намеренно груб, но его вопрос честен. Я не знаю, как ответить так же честно, понимая, что моё молчание будет воспринято однозначно. — Нет. Спустя двадцать лет брака отношение к сексу совсем другое. Он важен только в начале. Как у нас с тобой сейчас. — Я поворачиваюсь к нему. — Твои родители вряд ли трахаются с таким же пылом. — Я, конечно, благодарен тебе, что ты пытаешься перевести тему, постоянно упоминая моего отца, — недовольно щурится он. — Но ты его не знаешь, так же, как и меня. Он тот ещё ходок. И я уверен, что у него с мамой в постели всё в порядке. — У меня с женой в постели тоже всё в порядке. — Я немного кривлю душой, но знать ему об этом вовсе не обязательно. — Просто это… Не так захватывающе, как раньше. — Понятно, — тянет он. — Я гарантирую, что через двадцать лет мой секс с тобой будет такой же горячий, как и сейчас. — Боже, — я тихо смеюсь. — Ты же не на презентации сейчас. — Но принципы рекламы одни и те же, — тоже смеётся он. Его глаза серьёзны. — Мы вряд ли доживём до этого возраста. — В этом-то и дело. Поэтому каждый раз мы будем ебаться, как в последний.