Аквариум

      Несмотря на то, что за окном февраль, солнце светит по-летнему лучисто, очерчивая изящный стан Маринетт. Сама же она балдеет на кровати Адриана все в том же воздушном платье. Лежит на животе, щурит глазки от ярких лучей, падающих на ее веки, и Агрест младший, ухмыляясь, про себя отмечает, что в этот миг она похожа на кролика.       Ушек разве что не хватает. Хотя… Адриан тянется на кресле и бросает ленивый взгляд в сторону комода и нижнего ящика, в котором валяются всякие безделушки и забытые игрушки Феликса. Наверняка там найдутся накладные кроличьи уши.       Русалка, отвернувшись от окна, опирается щекой на подставленную ладонь и внимательно глядит на Адриана. Словно выискивая чего-то. И только потом с непреклонной решимостью заявляет:       — Ты больше не можешь игнорировать это.       Ее выразительный кивок в направлении тумбочки говорит о многом: на ней лежит телефон Адриана, непрерывно вибрирующий с самого утра. Ему приходят сообщения и уведомления из разных соцсетей.       Несколько раз ему даже позвонили одноклассники из лицея, у которых есть его номер телефона, так как он с ними учится.       — Кто сказал, что не могу? — неохотный ответ, сухая речь и полная замкнутость. Адриан упорно не желает обсуждать это. — Могу и буду делать до тех пор, пока эту авантюру не накроют.       — Да брось, Адриан, — Мари артистично закатывает глаза и смотрит на парня со снисходительной и терпеливой улыбкой, какой награждают воспитательницы маленьких детей. — Я же вижу, что ты хочешь там присутствовать. Просто что-то тебе не позволяет это сделать. Принципы? Страх, что кто-то узнает? Отец, например? — последнюю фразу она прошептала с заговорчиским видом, словно это тайной было какой-то.       Она сползла с кровати, прошествовала до дивана, покачивая бедрами, как богиня, и бесстыдно уселась на колени Агреста. Он наблюдал за ней с игривой заинтересованностью. Надавив на его грудь и заставив откинуться на спинку, она выгнулась в пояснице, как кошка и, дразняще проведя кончиком языка по верхней губе, выпалила:       — Я тоже. И я тоже хочу там побывать. Недолго. Лишь осмотреться. Не себя, так пожалей хотя бы меня: я ни разу не выходила за пределы особняка! Я ни разу не видела человеческий мир за пределами этой… — она красноречивым, полным горечи взглядом осмотрела помещение, — комнаты.       Адриан переменился в настроении: он нахмурился и, с нескрываемым раздражением перехватив кисти рук девушки, которыми она активно жестикулировала, сжал их на уровне своего лица.       — Во-первых, мир за границами дома опасен для тебя. Во-вторых, нам с тобой нечего там делать. Предположим, даже если я это начал, я не предполагал, что это вызовит такой раскол в обществе. Я не хотел, чтобы устраивали митинг и представляли меня в качестве его организатора.       Огонек в глазах Мари не потух совершенно, однако потускнел — осталась лишь слабая, полумертвая искорка, которой и костер не разожжешь.       — Знаешь… Хлоя была права. Ты такой интересный. — Она сделала над собой усилие и высвободилась из цепкой хватки Адриана. — Ты не хотел этого митинга? Хоть я и не очень понимаю вашу культуру, потому что я даже не человек, но даже мне, хвостатой, Адриан, ясно, что то, что ты делаешь — это обманываешь себя и сбрасываешь ответственность… а на кого? На всех, кто не подвернётся тебе на пути? Что за вздор?! Ты хотел воззвать к совести людей? Пожалуйста, вот результат твоих действий! Теперь ты жалеешь?       Маринетт говорила с болью — болью, звенящей в каждом ее слове, и Адриан смотрел на нее с изумлением: кажется, в каждом ее движении застыла ее душа. Ее слова — это неконтролируемый поток эмоций. Негодование, недоумение, злость, разочарование и обида. Боже, столько обиды!       Адриан закусил губу и сам едва ли не расплакался, но внешне остался невозмутим. Мари тихо отошла к окну и, прислонившись лицом к стеклу, слепо смотрела на сад, машины и небо.       Парень сконфузился. Кажется, омерзительные мурашки пронзили его тело, будто тысяча клинков. Маринетт права. Всю свою сознательную жизнь, сколько он себя помнит, даже когда горячо любимая мать была жива, Адриан так сильно проклинал и ненавидел отца за его равнодушие, упрямство, но больше всего за эту глупую, ненормальную, больше походящую на одержимость, заботу. Габриэль не выпускал старшего отпрыска без сопровождения как бы тот не умолял.       Лишь в шестнадцать лет он общими с Эмили усилиями смог выпросить у отца эту небольшую независимость — самостоятельное посещение лицея и соревнований по баскетболу.       Это чрезмерное опекунство отца — это не забота, это нездоровый эгоизм и навязчивое желание держать все и всех под контролем. И это — бесило и бесит сейчас.       И вот, что говорит Адриан? «Мир за границами дома опасен для тебя». Габриэль Агрест говорил то же самое, когда Адри возмущался по поводу того, что ему надоело сидеть дома взаперти. Отец не изменяет своим привычкам, его ответы содержали такой смысл, постоянно!       Тысяча чертей! Адриан прямо-таки становится копией своего отца в миниатюре. С изумрудными, вместо голубых, но такими же ледяными глазами.       Стать тем, кого презираешь, уважаешь и боишься? Нет!.. эта мысль горой давит на плечи и прижимает к полу. До невозможия тошно. Адриан не хочет становиться похожим на этого человека. Но то, как он не желает признавать свою неправоту, вину, ошибку, пытается запереть Маринетт дома — это именно то, как поступил бы Габриэль на его месте.       И хотя кровь в младых венах агрестовская, Адриан не отец, он другой. Он и поступит иначе. Спасибо русалке: ее слова пролили свет на эту ситуацию.       Собравшись с духом, он ударил себя по коленям, как бы приказывая телу подняться, преодолеть свое потомственное упрямство. Парень подошёл к русалке сзади, обнял ее за плечи. Она дрогнула, словно ее ущипнули, но не отстранилась.       Адриан проложил цепочку трепетных, почти что младенческих поцелуев на ее шеи и прошептал, словно молитву:       — Ладно. Ты права.       — Права? — Маринетт заметно приободрилась: ее лицо вытянулось, как обычно бывает, когда человек пытается напустить величественный и равнодушный вид на свой лик. Но очи не врут, а ее вновь вспыхнули и, похоже, с ещё большей горячностью. — В чем?       Адриан в свою очередь был абсолютно серьезен. Он сознавал свою ошибку и то, что если не поспешит ее исправить (или хотя бы загладить) как можно скорее, то это может вылиться в неблагоприятные последствия.       — В том, что я отказываюсь брать ответственность за свои слова. Я действительно не знал, чего добивался, но… так подсказывала интуиция и эмоции. Мне было обидно за тебя, за ваш род. Однако у меня есть своя голова на плечах, и ничто не мешало мне подумать о возможных последствиях. Реакция общества… весьма неоднозначна.       Русалка хмыкнула. Если честно, то она гордится Адрианом, но ни за что ему об этом не скажет.       — Лестно, что кого-то столь влиятельного волнует наша судьба… — она бы могла продолжить развивать тему власти и демократии, но мобильник Агреста в очередной раз пиликнул. — О телефоне. Если бы тебе было плевать на этот митинг, то ты бы отключил его или вынул сим-карту. Но ты этого не сделал. Значит, ты только ждал чего-то. Вот получил бы сообщение, что там завязалась драка, например, — и непременно помчался бы туда галопом!       Ее возмущённо оттопыренные губки позабавили парня, когда она повернулась к нему, вся такая колючая и разъярённая, ну точно кошка, промокшая до ниточки.       — Да, — он разомкнул руки и сделал шаг назад. Затем — ещё. И ещё один. Маринетт недоуменно выгнула бровь, а он злорадно усмехнулся. О, она сногсшибательна. Ему просто доставляет какое-то извращённое удовольствие смотреть на то, как эмоции на ее лице сменяют друг друга, точно мелькающие лица знатных барышень и джентльменов, танцующих мазурку. Не уследишь. — Что-то в этом есть. Что ж, едем?       Последний вопрос был риторическим, но Маринетт насторожилась и спросила так напористо, словно нападает на хозяина комнаты:       — Едем? Значит, я тоже?       — Волосы длинные, их нужно собрать в какую-нибудь прическу, — как бы между прочим рассуждал Адриан с видом эксперта. — Кажется, я знаю, кто может помочь.       — Правда, едем? — продолжала допытываться Мари, не замечая его доброй насмешки. — В чем подвох?       — Если будешь продолжать так стоять, разинув рот, точно нет.       Маринетт вскинула подбородок, принимая вызов.       — Посмотрим. Копуша.       И она пролетела мимо него, словно вихрь. Кажется, даже край его хлопковой футболки приподнялся от воздушного хвоста, следующего за Маринетт, точно комета. Он протянул руку, чтобы перехватить ее, но упустил — девушка уже была у двери.       — Хэй! — глаза едва ли не выкатывались из глазниц камушками. Что она задумала? — Не хочешь подсказать, куда направляешься, дорогуша?       Русалка с воодушевлением развела руками в стороны.       — Не знаю, — в ее голосе, чертах лица и располагающей к себе улыбке Адриан впервые — за все время их знакомства! — разглядел наивную, детскую доброжелательность и непосредственность. Боже, так неопытна она в этой жизни… да, несомненно умна, мудра, эмпантильна и интересна, но он не мог за все это время по достоинству оценить ребяческого задора и любознательности характера: так впечаталась в его мозг эта ее причудливая взрослость! — К Хлое, наверное. У нее же есть женская одежда. Вы, люди, так любите принаряжаться. Все так делают, и я хочу!       Какая наглость! Она высунула язык и выбежала из комнаты.       «Стой! — его рассудок протестовал и созывал атомы тела на революцию, но душа ликовала и смеялась. — Ты же не знаешь, где комната Хлои! А если набредешь на ошарашенную прислугу? Что тогда?»       Желание огородить ее от всего мира отскакивало от стеночек сердца, словно неугомонный попрыгунчик. А потом, выйдя вслед за девушкой в коридор, он все взвесил и подумал, что он не будет как отец. Он даст Маринетт свободу. И таким же, как ей тоже. Он, право, не знает как именно, но обязательно что-нибудь придумает. Ведь стопроцентно безвыходных ситуаций нет?..

***

      — Тебе бы в парикмахерскую, — с видом профессионального визажиста дала свою оценку волосам Маринетт Хлоя, распутывая длинные, спутанные, волнистые локоны с изумительным синим отливом. Блонди аккуратно расчесывала отдельные пряди русалки, но та все равно морщилась от боли. Ощущения не из приятных. — Они, конечно, обалденные, но привлекут много, как я полагаю, ненужного внимания.       — Понимаю. Но ты же можешь с этим что-нибудь сделать?       — Конечно. Не зря же я Хлоя Буржуа, законодательница мод, — не без гордости хихикнула девушка, заплетая Мари какую-то замысловатую косу и обматывая ее над головой, точно корону. — Вот и готово. Зацени-ка.       Хлоя резко крутанула кресло на колёсиках в сторону зеркала — и Маринетт ахнула. Она встала с насиженного места и, щурясь с неверием, прикоснулась к своему отражению. По ту сторону на нее смотрел совершенно другой, обновленный человек. Да, это ее черты лица. Но эта прическа, стильный брючный костюм и лёгкий теплый макияж, на котором настояла дочь мэра, сделал русалку гораздо более похожую на современную двуногую особь.       — Ну, как? — игриво подмигнула блонди. — Неплохо, да?       — Да… — выдавила из себя все ещё ошарашенная Маринетт.       Где-то в дальнем углу комнаты зашуршали страницы глянцевого журнала и послышалось недовольное ворчание:       — Скоро вы? Уже часа два прошло, не меньше. Митинг давно начался.       — Горыныч, не рычи, — весело и в то же время с перчинкой заметила Хлоя. — Мы наводили красоту. Не каждый же день русалка может почувствовать себя в человечьей шкуре, не правда ль? А насчёт митинга не парься. Как раз успеете к самому пику.       Блонди требовательно потянула русалку за рукав пиджака, вынуждая перестать разглядывать себя в отражении и плюхнуться обратно в кресло.       — Гм, нет, — с задумчивым видом заключила она. — Снимай этот топик. Он не смотрится с пиджаком.       — Может, не надо? — со слабой надеждой задала риторический вопрос Маринетт, уже уставшая от этих примерок. В кино это выглядело гораздо веселее. Пафоснее. И эффектнее. Но ее это лишь утомило.       Тем не менее, она уже стягивала пиджак. Буржуа бывает весьма упертой и вредной. Мари успела убедиться в этом всего лишь за два часа общения с ней.       — Давай-давай, в темпе вальса. Вы сами наведались ко мне, так что должны бы знать, на что идете. Это, — она торжественно подняла руки к потолку, — моя территория. И, соответственно, мои правила.       Маринетт с молчаливым смирением позволила «законодательнице мод» помочь надеть на себя черную тонкую кофту с кружевным воротничком. Два мучительных часа Хлоя перемывала косточки неугодным знакомым, но сейчас подозрительно притихла. Пока она застёгивала пуговицы на ослепительно-желтом пиджаке, она улыбалась, но какой-то странной улыбкой! Так улыбаются люди, которым предстоит скоропостижная разлука и они проводят последний вечер с семьёй, и ценят эти счастливые мгновения больше всего на свете. Но Хлоя… к чему эта печаль, к чему меланхолия, печатью закоренившаяся на ее устах?       Русалка опасливо вжалась в кресло. Хлоя выглядит, как ангел. Но внешность зачастую обманчива. И вчера она убедилась, что если Хлоя и ангел, то только несущий разрушения и страдания, эдакий «топор в руках судьбы».       С ней следует быть настороже. Будет ошибкой не воспринимать ее всерьез или спускать с глаз ее маленькие проказы, вроде той, что она устроила сегодня ночью. О! Маринетт обдумала это, взвесила в в своей голове и пришла к закономерному выводу: Хлоя слишком многое на себя берет!       Она не любит Адриана, но не хочет остаться для него всего лишь приятным воспоминанием. Ей управляет желание быть кем-то большим. Она жаждет власти над людьми, над их будущем и воспоминанием. То, как Адриан бросил ее — она не забыла. Она не простила.       Однако и за месть она не хватается, как за свое единственное спасение. Скорее… кожу Маринетт накрывает волна неопределенности, исходящая от дочери мэра. Та сама не ведает, чего хочет. Просто Агрест был для нее опорой — она держалась за него руками и ногами и чувствовала себя защищённой.       Кинув ее, когда она была готова к этому меньше всего, на канун рождества, он выбил у нее почву из-под ног. Она растерялась и не знала, куда себя деть. Проблема в том, что она слишком на него полагалась.       — Вчера мы закончили наш разговор не на самой положительной ноте, но сегодня утром ты явилась ко мне как ни в чем не бывало. Этот, — Хлоя кивнула на Адриана, расположившегося на пуфике с каким-то суровым женским журналом в руках, — тоже после наших стычек вел себя, будто бы ничего не случилось. В этом вы похожи, как две капли воды.       — Не сравнивай нас. Мы из других миров, — с грустью выдохнула Маринетт под внимательным взглядом голубых глаз.       — Как скажешь.       Маринетт напряглась, наклоняя голову то влево, то вправо, словно пытаясь отследить, не дернется ли какая-нибудь мышца лица, выдавая ложь блонди с головой. И… все? Она так просто отстала? В самом деле?       Хлоя неожиданно спустилась вниз, проворными руками сняв пояс с брюк Маринетт. Похоже, она намеревалась перетянуть его каким-то особым образом, чтобы широкие брюки держались уж наверняка, но ежу понятно — она просто тянет время.       Заметив пристальный и откровенно скучающий взгляд Адриана на фигуре Маринетт, Буржуа возмутилась:       — Отвернись, наглец, не смущай даму.       — И чего я там только не видел? — парень закатил глаза, но все-таки демонстративно прикрыл глаза ладонью, отвернувшись к окну.       — Я настаиваю!       Наконец, Хлоя закончила со своими махинациями и, победоносно хлопнув в ладоши, с чистой совестью отпустила ребят на волю.       Правда, следует заметить, что когда Агрест, раскрыв объятия, поманил Маринетт за собой в коридор, обращаясь к той каким-то сладким словечком, Хлоя глупо улыбнулась и, попридержав Адриана за рукав рубахи, судорожно зашептала, как неугомонная сплетница, едва ли не задыхаясь от собственных фраз:       — Что это было? «Идем, милая»? Серьёзно? Ты влюбился в хвостатую?       Адриан оторопел. Он почувствовал, как ее вопросы облепили его, не давая вставить ему и слова.       — Ты фильтруешь свою речь? Влюбиться — это слишком громкое слово. Она мне нравится.       Как дымка затягивала небо над вулканом перед тем, как тот извергнется, так и Агрест чувствовал раздражение, оно закипало в нем, бурлило в его венах, дымились в голове. Мари ушла вперёд него. Вон она, скользит пальцами по перилам и осторожной ходьбой ступает по лестнице. Как бы на непривычной обуви ее нога не подвернулась.       — Только нравится? — хитро сщурила глаза Хлоя.       В этот момент луч солнца скользнул по носу, светлым ресницам, подчёркивая прелестные черты ее лица. Контраст внешности и характера по-настоящему удивителен! Завораживающе удивителен. Настолько, что девушка, пусть и неосознанно, потянула за незримую нить прошлого, связывающую их — и в Адриане проснулся необузданный азарт. Край его губ потонул в ухмылке и он задал встречный вопрос:       — Хах, ревнуешь?       В отличие от игриво настроенного парня Хлоя сделалась серьезной.       — Уже давно нет, Адриан. И она милашка, я желаю вам счастья.       Она говорила — и лёд хрустел ее голосом. Отстраненное величие, холодное спокойствие. Они будто поменялись ролями, когда речь зашла о былых чувствах.       — Какое на хер счастье нам? Ты всерьёз рассматриваешь нас как пару?       — Кто знает… — блонди с растерянной неопределенностью пожала плечами, смотря куда угодно, только не на Адриана.       Агрест почувствовал укол уязвленного самолюбия. Он шагнул в ее сторону и выглядел, словно воин, прижимающий к стеночке крохотную принцессу. Если бы его движения были чуть медленнее, Хлоя бы успела попятиться в свою комнату, но Адриан не позволил ей — он грубо схватил ее за подбородок и с сомнением залепетал:       — Не понимаю. Я думал, ты будешь злиться, что я тебя отшил, но ты не выглядишь… ну…       Он не мог подобрать нужных слов; но сомнения нуждались в разрешении. Он раз и навсегда хотел понять, что теперь между ними, и связывает их что-либо. Ему надоело гадать над ее мотивами. Прямо здесь и сейчас он узнает о ее подлинных чувствах и мыслях. Если подумать, то он редко когда-либо прямо спрашивал ее о чем-то, предпочитая, что она сама все преподнесёт на блюдечке.       — Это звучит так, словно ты расстроен, что я сейчас отшучиваюсь вместо злословия. Что ж, если тебе от этого легче, то я злилась. И долго, поверь. Но потом отпустила и простила тебя. Не льсти себе и не думай, что я делаю это для тебя, потому что ты такой незаменимый альфа-самец: в первую очередь прощение нужно мне, чтобы я не убивалась из-за тебя. Да и давай будем реалистами: у нас бы ничего не вышло.       — Почему ты считаешь, что наши отношения были обречены?       Он действительно выглядел несколько поникшим, но это было связано не с тем, что Хлоя не верила в их отношениях. Дело в другом. Он вцепился в нее, а она не предприняла ни единой попытки, чтобы вырваться или ослабить его хватку. Податливость, нехарактерная дочери мэра, что она могла значить?       — Сам подумай: мы искали друг в друге утешение. И нашли, потому что других вариантов просто не было. А Маринетт — это другое. Она ведь русалка, а ты человек. Вы, конечно, можете заводить громкие восклицания о том, что понимаете боль и тоску друг друга, но это будет бессовестной ложью. Вы из других миров, и все же… питаете взаимную симпатию друг к другу. Не это ли любовь, воспеваемая в сказках всех народов?       — Да брось.       Истеричный смешок вылетел изо рта Адриана. Он резко повернул голову и нахмурился — Маринетт уже не было в его поле зрения, очевидно, пока он здесь болтался, она спустилась по лестнице. Дьявол!.. как бы она не попалась никому на глаза с ее везением.       Агрест бы ответил Хлое что-то больше, чем «да брось», но сейчас он нужен русалке, а она ему. Он раздосадовано скрипнул зубами. В конце концов, им было о чем поговорить, но, быть может, напрасно он затеял этот разговор?       И хоть она первая его остановила, ему следовало быть сдержаннее и не делаться рабом момента. В конце концов, Хлоя Буржуа в прошлом. Он убедился — она не выдаст. Этого достаточно.       Он бегом, едва ли не галопом, спустился по лестнице и, забежав в гостиную, наткнулся на любопытную картину: Маринетт и Натали стояли, тупо уставившись друг на друга. Никто не нарушал священный тишины.       Адриан привлек их внимание, подойдя к русалке со спины и приобняв ее за талию. Женщина пришла в себя и, нервно поправив и так идеально сидящие на ней очки, со странной смесью официоза и доброжелательности сказала:       — Удачи вам, дети.       И хоть они уже не были детьми, Адриан был растроган.

***

      Одна из причин, по которой Адриан заранее испытывал неприязнь к своему «подарку» на совершеннолетие, заключалась в том, что Адриан хотел автомобиль. И отцу было известно об этом. Но он все равно решил сделать по-своему, наградив отпрыска какой-то непонятный рыбехой. Ко всему прочему, ее огромный аквариум занимал уйму места.       Но, видит Бог, на это Адриан не жаловался — масштабы его комнаты и так не снились подростку из обычной семьи.       Просто Маринетт отец приобрел не для сына, а для публики. О, старший Агрест любил играть на публику и производить эффект, хотя не признается в этом, даже если к его горлу приставят лезвие ножа. И — стоит отдать ему должное! — сенсация удалась.       Габриэль Агрест — дизайнер мирового уровня — не только успешный бизнесмен, но и состоявшийся отец. Преподнес сыну на совершеннолетие такой дорогой презент. Крышесносные заголовки газет, не правда ль?       Вернёмся в вопросу о машине: персональный транспорт Адриан-таки получил, но уже спустя полгода после восемнадцатилетия.       Старый bentley зарычал, когда парень, что-то прогромыхав, вставил ключ зажигания. Повернул. Не то чтобы тачка заводилась слишком долго, мотор гудел как трактор или что-то в этом духе, но, скажем так, до статуса Адриана откровенно не дотягивало.       Впрочем, когда Маринетт с дрожащими от волнения веками садилась на переднее сиденье; когда Адриан нагинался к ней, чтобы помочь пристегнуть ремень безопасности; когда шутливо боднул ее головой в бок, подбадривая без слов, она не думала о машине. Мысли лишь о том, как в животе порхают бабочки нехорошего предчувствия.       И ещё чего-то… трепета от близости Адриана. Парень, наконец, завел машину и, уверенно обхватив ладонью руль, кивнул в сторону поднимающихся ворот — дело рук Натали.       Русалка заерзала на сиденье. Предвкушение от поездки за пределами особняка здорово усилилось. Она увидит других людей. Попадёт в скопление, в этот безудержный, точно буран, поток. Своими глазами рассмотрит плакаты, которые они делают.       Она, наконец, познает мир за пределами коттеджа четы Агрест.       Ворота открылись — Адриан тронулся с места. Он плавно и аккуратно водил машину, но это первый раз, когда Мари направляется куда-то без помощи своего хвоста, поэтому, даже если бы Адриан был паршивым водителем, это бы никак не отразилось на ее общих впечатлениях.       Они уже около минуты едут — и девушка около минуты вертит головой во все стороны, охает, смотрит на безоблачное, ясное, голубое небо, следит за другими авто, рассматривает других людей за стеклами.       Видя суматошное возбуждение Маринетт, Адриан по-доброму усмехается и приоткрывает стекло. Девушка хихикает, как полоумная, и высовывается наружу.       Они едут достаточно быстро, чтобы ветер трепал ее волосы, бил в лицо, как безудержная свобода, и наполнял каждую клеточку ее души распаляющим счастьем.       Она прикрыла глаза в приступе особенного блаженства и, услышав протяжный «би-ип» совсем рядом с собой, очнулась и, приподняв голову, напоролась на неодобрительный взгляд какого-то старичка. Его тонкие, сморщенные губы как-то возмущённо оттопырились, когда он строго, но справедливо заметил:       — Девушка, вы здесь ни одна. Не высовывайтесь, пожалуйста, это людная дорога.       — Ах, да, — Маринетт изменилась в лице и, кажется, даже села прямо, — простите.       Отвернувшись в сторону, она шепотом добавила:       — На самом деле мне не жаль.       Адриан, закатив глаза, остановился. Светофор. Горит красный, раздражает нервы. Им осталось проехать совсем немного, но, похоже, они тут застряли. Автомобилей много, рядом куча народу. Он уже отсюда слышит свист, крики, топот. Пальцы сами собой спонтанно постукивают по рулю. Черт-черт-черт. Адриан никогда не был на митинге, поэтому пребывал в холодном, потном, лихорадочном волнении.       Серьезно, это мероприятие вызвал всего лишь один его, кажется, безобидный пост в твиттере. Невероятно. С ума сойти. Эффект бабочки потрясает своей мощью. Даже самая маленькая истина может произвести фурор и потрясение в обществе; даже самая крохотная крупица лжи способна привести к глобальным последствиям.       — Вообще, он прав, — неожиданно сказал Адриан. — Ты мне нужна, поэтому не высовывайся так, может, какой-нибудь байкер проедет совсем рядом с машиной. Меня так однажды задели. Где-то даже вмятина осталась. Небольшая, но приятного мало.       — Ты сам приоткрыл окошко, — невинно похлопала длинными ресницами она. — О, смотри! Это оно? Митинг?!       Девушка указала пальцем на столпление десятков людей, которое тянулось вдоль всей аллеи. В руках кого-то она, готова поклясться, видела плакаты. Ей не может быть все равно на это! Этот бунт касается ее сородичей, ее самой, их дальнейшей судьбы!       Быть может, на этом мероприятии решается больше, чем она может себе представить… Она хочет видеть, какие призывы пишут люди на этих плакатах, о чем кричат, свистят, чего хотят. Что побудило их стать участниками этого митинга? Какие цели и мотивы они преследовали? Желание справедливости или нечто иное? Все это бередило душу Маринетт, и она не могла игнорировать это общественное движение, направленное на защиту таких же, как она.       Ведь мысль о том, что люди и русалки будут сотрудничать, жить в мире и гармонии, работать сообща, прельщала до невозможия. Хоть звучало это, как утопия, надежда на светлое будущее не покидала Маринетт.       Повинуемая любопытством, желанием не оставаться в стороне, быть частью этого, девушка дернула за ручку и отворила дверцу.       Адриан смерил ее гремучим взглядом, в котором смешалось множество тончайших, самых сокровенных чувств: это и опасение, и неодобрение, и испуг, и неожиданное понимание — он не в силах ее остановить, она не в силах остаться с ним до конца. Они из других миров — и впервые он осознал это так отчётливо, так прямолинейно и ясно, без всяких ложных надежд и заманчивых иллюзий.       Маринетт выскочила из машины и, словно завороженная, двинулась в сторону этого людского течения.       — Мари… — лепетал Адриан. Его горло сжалось, он был не в силах вымолить ее полное имя — и вышел то ли всхлип, то ли надрыв, то ли стон, а может, все сразу. — Это не эпицентр. Мы можем запастись терпением и проехать ещё чуть дальше. Не уходи.       — Нет, я должна там быть, прямо сейчас, видеть все своими глазами.       Она отвечала рассеяно, но твердость ее тона бросалась сразу, резала по слуху, давала понять, что она не отступит.       — Черт дери, серьезно?! — Парень взорвался, руки злостно сжимались на руле. — Ты должна держаться подле меня. Ты не знаешь Парижа, ты не знаешь нашего мира. У тебя нет телефона, я не смогу с тобой связаться, если ты потеряешься. Ты перевоплотишься ночью, и куда денешься? Нырнешь в Сену? Слишком опасно.       Русалка уже не слушала — она, петляя меж машин, прорывалась к людям, участвующим в митинге. Адриан огрызнулся и, плюнув на все глубоко, далеко и надолго, ринулся за ней. Ему гудели в след — он не слушал. Только взлохматил золотистую шевелюру, натянул кепку, поправил темные очки на переносице и взмолился, чтобы внимательные фанаты не узнали его.