Сгорая без огня.

      По стенам комнаты игриво прыгает отсвет пламени, пока они — дурные, молодые, веселые, — танцуют, крепко обнявшись. Гарри смеётся в отдающий глинтвейном поцелуй, смотрит в любимые алые, как зерна граната, глаза и чувствует себя заженной спичкой, чувствует себя лучше, чем прежде, более ясным, более чистым и просто до безумия влюбленным.       Том переплетает их пальцы, улыбаясь пьяно не от выпитого, а от атмосферы, от тихого зова ветра за окном, от долгожданного чувства единения, от витающего вокруг волшебства. Том закрывает глаза, утыкаясь головой во впадинку ключиц, нежно целует бархатистую золотистую кожу, вдыхает неповторимый аромат молока и полыни, юности и свободы, дома, который он наконец-то обрел.       Яростно в окно стучит холод, скрежетает замершим железом, пургой заметает все следы, по старому поместью гуляет сквозняк, однако с ним прекрасно справляются камины, однако вместе им так тепло. Том поцелуями проходит от шеи до щеки, до кончика покрытого по-летнему темными веснушками носа, скорее чувствуя, чем слыша тихий ласковый смех.       Негромко играет виниловая пластинка, на столике лежит позабытая книга сказок, чьи страницы перелистнул сквозняк, и они чувствуют себя героями светлой детской сказки, где добрый волшебник считает звёзды, чтобы потом петь о них песни, а злодей стрижет лунных овец, делая из их шерсти пряжу, а из пряжи связывая теплые свитера. Том сильнее сжимает талию своего личного солнца, утыкается носом в вихрастую макушку. Волосы Гарри — непослушные, цвета теплого шоколада, да и сам Гарри настолько теплый, что Том мог бы бояться обжечься, вот только Гарри не хочет обжигать. Вот только Гарри утягивает его в поцелуй, от которого кружится голова, и толкает на кресло, держит за плечи, до крови царапает бледную кожу.       В свою очередь Гарри боится затеряться в этой любви, утонуть в родных красных глазах, но ещё больше он боится забыть эти ласковые прикосновения, забыть сладость тонких бледных губ, забыть мягкость чернильно-черных волос. Гарри разрывается от этой любви, но Том из раза в раз сшивает его снова, он одним своим «Доброе утро» сносит голову, Гарри не может насытиться этим чувством, Гарри не хочет насыщаться этим чувством, он кусает доверчиво подставленную шею, чувствуя, как сильнее сжимают свою хватку руки на его талии, как тело под ним дрожит от нетерпения, от этого разделенного на двоих жара.       Утром будет холодно, будет тихо и снежно, на работе все снова будут недовольны, однако сейчас — это сейчас, сейчас они целуются, кусая чужие губы до крови, сейчас они держат друг друга, оставляя синяки, боясь потерять, боясь отпустить, мечтая о том, чтобы сейчас длилось всегда, зная, что ни один из них никогда не бросит другого.        Ведь они вместе, навечно, во имя любви и от истоков вселенной.