Сгорая без огня.

      На небе всегда холодно. Изморозь забирается в сердца звёздам морозными узорами, раскрашивает их в темно-темно синий цвет, заключает сияющие божественным золотом тела в свои тиски. Гарри больно в этой вечной мерзлоте, он рвется из оков, однако лишь царапается об холод до крови, до слезящихся изумрудных глаз, до трясущихся бледных рук. Единственное, что помогает ему смириться со всем — это его подопечный, Том Марволо Реддл, мальчишка с искалеченной судьбой, выдающийся, гордый, но такой испуганный по ночам, такой одинокий, что в сердце бессмертной холодной звёзды появляется болезненный жар, пожирающий изнутри, так приятно неожиданный, такой необычайно странный.       Гарри знает, как одиноко может быть холодными ночами. Звёзды не ведут праздных разговоров, они не спрашивают друг друга о самочувствии, не помогают, и никогда не любят. Наверное, Небо тоже одиноко, раз обрекает своих детей на эти вечные муки, терновыми путами окутывающими все тело, оставляющими за собой тонкие порезы, покрывающиеся ненормально красной, неестественной в этом волшебном безумии кровью.       Том тоже ненормальный, как ему говорят, однако он не слышит — или не хочет слышать — он запирается в своей комнате, игнорирует все звонки, и молча сгорает, полыхая так ярко, как не сможет никто другой.        Гарри так хочет его утешить, обнять, прижаться замерзшими, посиневшими губами к тёплому виску. Том — молния, такой же непостижимо прекрасный, резкий, смертельный, он убивает Гарри изнутри, с корнями выдирает из него его же сущность, заставляя любить, желать, мечтать.       Это больно.       Однако больнее не смотреть с небес на холодную улыбку, когда Том смотрит на собеседника, не видеть резко потеплевших при виде бродячей кошки глаз, больнее не думать о наверняка сильных и надёжных руках, о крепких объятиях, о мягких даже на вид губах. Это убивает, и Гарри решается, он и так мертвее, чем сами мертвые, даже черноокая Хель не может возразить этому.        Падать оказалось больнее, чем бездействовать, однако Гарри ни разу не пожалел о своем решении, наконец-то чувствуя пусть болезненный, но жар, жар живого тела с бьющимся сердцем внутри, со своими проблемами и тревогами. Гарри не понимает того сумасшедшего, решившего занять его место, даруя звезде тело, однако не может не признать, что они чертвовски похожи — обоими движет Любовь. Любовь Гарри — к человеку, пусть и лишь один раз, но смертному, и Гарри торопится, в то время как Карл любит Небо и Ночь, и желает сиять.       С тех пор целую неделю Гарри осваивается, привыкает, следит за Томом и пытается влиться в этот шебутной, чуждый ему мир, суетящийся, верующий в чудеса. Это было так странно, Гарри когда-то был звездой, но в волшебство верит меньше любого простого человека.       Том же верит в чудеса неистово, и предчувствует перемены, когда к нему в баре подсаживается очаровательный бледный юноша, чьи огромные, по-кошачьи зелёные глаза светятся вековой талой мудростью. Юношу зовут Карл, однако прозвище — Гарри, имя мягкое, раскатистое, как гром, — нравится Тому больше, и по его мнению больше подходит ему, пахнущему елью и радостью.       Том же пахнет, как Гарри и предполагал, озоном, ветром и мхом, он пахнет свободой, он пахнет так, что у Гарри сносит голову. У Тома чертовски красивое лицо, и когда он, неловко улыбнувшись, спрашивает Гарри, не больно ли было падать с небес, тот без сомнения отвечает, что это того стоило.        В конце концов руки Тома и вправду оказались тёплыми.