Чужой

      Нвабадаш проснулся от холода. Он был один на тропе. На земле вокруг него были только отпечатки тяжелых сапог и конских копыт. Эльфы оставили его.       Он не мог пошевелиться. Ужасная тяжесть во всем теле, окоченевшем на холодной земле под холодным дождем.       Только правой ступне было тепло, хотя он чувствовал, что повязка сползла, и верхнюю часть ступни кропили тяжелые ледяные капли, а нижняя утонула в холодной грязи.       Кровь стучала в искалеченной ступне, будто сердце выпало из груди и закатилось в самый дальний уголок замерзшего тела. Живое тепло билось в истерзанной плоти, будто птица в клетке. Оно выплескивалось на землю и прорастало корнями. Корни пускали новые побеги, и те оплетали Нвабадаша. Где-то неподалеку звучала прекрасная песнь и обещала отвести домой - туда, где бьется сердце дикого леса.       Лес звал слиться с ним, стать его частью. Сбросить будто старую одежду тело, не знавшее ни материнской ласки, ни тепла родного очага, и прорасти по весне молодым деревцем. Обрести себя и своих.       Нвабадаш почти позволил увести себя, ведь он привык слушать чужой голос и поступать, как ему велено.       Невидимая горячая ладонь надавила ему на грудь, проникла внутрь, и застывшее сердце обдало золотым жаром, мгновенно распространившимся по всему телу... Нвабадаш проснулся. Над ним склонился Финрод. Он опирался ладонью Нвабадашу на грудь, и в его единственном глазу, то ли синем, то ли сером, пылала золотая огненная буря. Искры плясали по варварски обкромсанным светлым волосам, и кожу изнутри подсвечивало пламя, бушевавшее внутри. Вокруг столпились эльфы, но по сравнению с Финродом они были не более чем болотными огоньками. Нвабадаш наконец отмер и накрыл горячую ладонь своей. Потом кое-как приподнялся на локте и рванулся вверх, разрывая сеть покрывших его тело побегов, иссохших от невыносимого жара и потому хрупких. Лес шелестел слева, справа, спереди и сзади, и Нвабадаш мог бы поклясться, что слышит в древесном шорохе обиду. Финрод не отнимал ладонь, и Нвабадаш так и сжимал бы ее, пока проклятый лес не истлеет от старости, а горы, видневшиеся на том конце открывшейся за ночь тропы, не обратятся в прах. Но, разумеется, ему пришлось отпустить своего государя и спешно подниматься на ноги. Олвен успокаивала свою испуганную лошадь, эльфы торопливо сворачивали одеяла и поправляли сбрую на конях. Они не переговаривались, старший группы не отдавал приказов, весь маленький отряд был един в желании поскорее покинуть это место. Они ехали молча, пока разумный лес не остался далеко позади. Нвабадаш уже привычно цеплялся за пояс Олвен и дрожал не только от ветра, пробиравшего до костей. Эльфийский лес дважды попытался его забрать, что же будет в эльфийском городе? Что если его заживо замуруют в стене нового дома или мастерской? На удачу, как делали орки. Или прикуют в самой глубокой каменоломне и заставят трудиться, не разгибая спины? Как поступал Черный Властелин с пленными эльфами. С другой стороны, разве Финрод стал бы гневать ходячий лес ради того, кого собирается замучить? Да и непохож он на палача. Нвабадаш заглянул в самое сердце огненной бури и готов был голову дать на отсечение, что рядом с таким пламенем не выживет ни одна тень. Жаль только, что в Нарготронде Финрод больше не правит. Густая высотой в пояс трава измельчала и поредела, в ней всё чаще стали попадаться проплешины из разноцветного щебня и крупные камни, когда-то скатившиеся со склонов застывшей на горизонте горной гряды. Кто-то воскликнул: "Нас встречают!", и Нвабадаш, присмотревшись, тоже разглядел фигуры всадников, почти неразличимые на фоне гор. Финрод что-то произнес на языке, который Нвабадашу был незнаком, и остальные эльфы. чуть помедлив, откликнулись утвердительными возгласами. Нвабадаш почувствовал себя обделенным. Олвен, которая видимо всегда была чем-то недовольна, обернулась к нему и прошептала: - Мы слишком быстро приехали! ***** Нвабадаш открыл глаза и уставился в кромешную тьму. В нескольких шагах от него расторопный слуга растапливал камин. Позже, когда комната хорошенько прогреется, ему принесут воду для умывания, а потом завтрак. За ним хорошо ухаживали, большинству пленников так не везло. Может быть, здешние эльфы, как и те, что на границе, искренне считали, что он свободен, но какая же это свобода, если ты никуда не можешь пойти, а за дверью постоянно дежурят два стража? Да, он спит на огромной кровати под роскошным балдахином и ест несколько раз в день, но суть это не меняет. Нвабадаш по-прежнему в плену. Слуга ушел, и он отодвинул тяжелую занавеску, жертвуя последними сохранившимися крохами тепла ради того, чтобы посмотреть на разгорающееся пламя. Огонь завораживал, пусть и был рыжий, а не золотой; в последнее время Нвабадашу очень хотелось стать котом, чтобы с чистой совестью лежать перед камином весь день и не беспокоиться о том, что подумают слуги, если он весь день останется в носках и ночной сорочке. Но пока он был двуногим, и ему приходилось каждое утро надевать тяжелую многослойную одежду, без которой в подземном Нарготронде было не обойтись. И только потом перебираться в полюбившееся ему огромное кресло, где он помещался с ногами. Нвабадаш даже не знал, утро ли это было на самом деле, ведь под землей нет окон. Вдруг ему просто позволяли бодрствовать, когда ему нравится, и на самом деле весь город в это время спал. Умывшись и одевшись, он проглотил свой плотный завтрак, почти не чувствуя вкус еды. Кто бы мог подумать, что хорошей жизнью тоже можно пытать? Нвабадашу было некуда пойти и нечем заняться. Он не понимал языка, на котором разговаривали местные эльфы, и у него не было с ними ничего общего. Каждый раз, прежде чем уснуть, он вырезал на изголовье кровати крошечную царапину ногтем, и таких царапин набралось целых восемь, прежде чем он решился выйти на порог своей комнаты и обратиться к одному из стражей. - Можно мне увидеть Финрода? Я бы очень этого хотел. К его удивлению, эльф не воспылал праведным гневом, а просто пообещал узнать про это. Нвабадаш сбежал в свое любимое кресло, будто зверь в нору, и удивился еще сильнее, когда страж вернулся и, постучавшись, пригласил последовать за ним. Разумеется, никто и не думал оставить его наедине с бывшим государем. В небольшой, но очень парадной зале, за спинкой Финродова кресла стоял золотоволосый Ородрет, а перед растопленным камином сидела прямо на полу, протягивая ладони к огню, вечно недовольная целительница. Нвабадаш не любил Ородрета, хоть и видел его только однажды. Этот эльф был слишком похож на Финрода. - Нравится ли тебе в нашем городе, дорогой Нвабадаш? - с улыбкой обратился к нему Финрод. Возвращение домой сильно изменило его. Обкромсанные волосы привела в порядок чья-то искусная рука, и пусть теперь они стали совсем короткие, все-таки они выглядели, будто всё так и было задумано. Финрод слегка поправился, его единственный глаз уже был не таким впалым, а скулы не такими острыми. Его плечи расправились, голова поднялась, он надел роскошные одежды и носил их легко и привычно. Нвабадаш робел перед таким Финродом. И потом, как ему хоть что-то могло бы понравиться в этом подземном лабиринте, если он ничего кроме своей комнаты не видел? - Темно и холодно, - брякнул Нвабадаш, - отличное подземелье. Олвен фыркнула. Ородрет изогнул губы в подобии улыбки. - Слышишь, брат моего отца? Ты построил отличное подземелье. - Это наша вина, если Нвабадаш до сих пор думает, что главное чудо Нарготронда заключается в том, что он под землей, - спокойно возразил Финрод. - Мы оказались плохими хозяевами. - Прошла всего неделя, - сказал Ородрет немного кисло, - может быть, нам еще не поздно исправиться? Что скажешь, Олвен? Ты знаешь дорогого Нвабадаша лучше всех. Нвабадаш с отчаянием понял, что эльфы приступили к своей любимой забаве: обмену длинными речами, в которых у каждого слова есть второе дно, а может быть даже и третье, и ничего не понять. То ли издеваются, то ли и правда помочь хотят. - Я знаю его ногу, и то видимо не очень, раз она выздоровела и мне об этом забыла сказать, - обернулась Олвен. - Ваниар любят песни, тэлери дорогу, а нам, нолдор, милее всего, чтобы руки были заняты, - поспешно сказал Финрод. - Уверен, что Нвабадаш почувствует себя гораздо лучше, если найдет дело по душе. Олвен, ты кажется искала себе помощника? - Я? - на мгновение удивилась целительница. - А что, Нвабадаш открыл в себе тягу к целительству? Нвабадаш почувствовал на себе три пристальных взгляда. - Орков к лекарю загонять приходилось, - пробормотал он. - А то они ведь не пойдут, пока чего-нибудь не отвалится. - Что скажешь, Олвен? Готов Нвабадаш к твоим подопечным после такой школы? - спросил Финрод. Эльфийка встала и отряхнула платье. - Хоть сейчас, - объявила она, и чем-то напомнила Нвабадашу солдата, вытянувшегося перед командиром. - Если позволите, то прямо сейчас и приступим. - Отчего же не позволить, - Нвабадашу показалось, или в голосе Ородрета мелькнуло облегчение. - Удачи тебе, дорогой друг. И сразу стало ясно, что больше его здесь не держат. Нвабадаш так и не решил, надо ли ему поблагодарить царственных эльфов или как-то попрощаться, ведь раньше от него ничего подобного не требовалось. Саурону не нужны были слова. Его вполне устраивало молчаливое повиновение. Так и терзаясь нерешительностью, Нвабадаш последовал за целительницей назад в полутемный коридор. За первым же поворотом он схватил ее за рукав. Олвен убрала его руку. - В следующий раз можешь просто позвать меня по имени, - сообщила она. - Вот об этом я и хотел спросить, - торопливо сказал Нвабадаш. - Олвен, научи меня быть эльфом! Целительница уставилась на него, слегка приоткрыв рот.