За пределами обычного

— Как здоровье? Интересно, что за все время, пока они добирались до его, Джима, дома, — монстр больше не произнес ни слова. Это Чара болтала практически постоянно о каких-то бесполезных глупостях, не давая как следует собраться с мыслями. А вот скелет — упрямо хранил тишину, на провокации не поддавался, да и вообще вперед тянул с истинным упорством какого-то бульдозера. А теперь он о здоровье решил справиться? Вовремя, ничего не скажешь. Конечно же, поинтересоваться делами подростка, пока они занимались буквально… ничем, кроме какого-то спринтерского движения вперед — было бы слишком скучно, не иначе. А вот спросить под руку, пока он наливает кипяток по кружкам… причем так, чтобы парень обязательно подпрыгнул от неожиданности, ругаясь себе под нос и едва не переворачивая на себя жидкость — благое дело. Почему бы и нет, собственно? По крайней мере, Джим размышления Блуберри представляет именно таким образом. Если они, конечно же, есть, эти размышления. — Нормально. Пока что. Пока что — нормально. Пока его гости не рассказали еще какую-нибудь, несомненно, важную вещь, от которой у подростка буквально дыбом встанут волосы, и это самое «нормально» — не превратится по мановению, мать ее, волшебной палочки во что-нибудь откровенно кошмарное. В очередной забег с препятствиями, например. Но этого он, на данный момент, решает не добавлять, не собираясь разжигать скандал на пустом месте. Нет, он может, этого не отнять. Но что там было недавно? Он обещает себе же спокойные деньки? А, не то. Он надеется на спокойные деньки. И первый шаг к этому приходится делать самому — если не получается вообще вычеркнуть из своей жизни на время генераторы хаоса, то хотя бы не провоцировать их. Ну, как сможет, во всяком случае. Именно поэтому он на секунду останавливается, откладывая все, чем занимался до этого, и только проведя дыхательную гимнастику — вновь приступает к традиционному чаепитию, разливая напитки. Остатки былой роскоши, а точнее сладостей в виде конфет и печенья, в доме отсутствовали как факт, поподъеденные за прошлый визит его драгоценных гостей. Да, оказывается, у Джима в ящиках, как это не грустно было признавать, не было нескончаемых запасов. Кладов и нычек, кстати, тоже, к его собственному разочарованию, отчего-то не наблюдалось. Купить же еще… да когда бы он успел, спрашивается? У подростка, в общем-то, и из еды в холодильнике было, скажем так, не разгуляться. Именно поэтому, наверное, в голову постучалось главное наставление мамы о гостях и их угощении: если нет того, что можно предложить к напиткам — сделай тосты! Хм-м. Ладно, предположим, эта женщина вообще любила поджаренный хлеб с чем угодно и в какое угодно время суток… Можно сказать, она вполне могла и прожить на одном хлебе всю оставшуюся жизнь, совершенно не чувствуя дискомфорт. Чего нельзя было сказать о ее сыне… Однако, в холодильнике да шкафах и правда не наблюдалось ничего, что можно было подать к горячему напитку. Джим вздохнул. И все же, немного поколебавшись, быстро закинул будущую закуску в тостер, вытаскивая к нему неприкосновенный запас — любимую и, позвольте уточнить, последнюю банку варенья. Вкусного, малинового, к которому, в отличии все от того же румяного хлебобулочного изделия, Джим отдавал предпочтение ни в пример больше, единолично, бывало, поедая лакомство за раз. Хотя в данном случае он, так уж и быть, собирался разлить его по пиалам, а не прикладывать в одиночестве. Поэтому-то и приходится тянуться доставать небольшие чашки с верхней полки, вставая на носки и едва доставая до них кончиками пальцев. Можно, конечно, и стул подставить… хотя нет, не хотелось бы втаптывать свою гордость еще ниже… ниже, чем он, Джим, находится… смешно! Эм. Нет. Нет, не смешно… Ни капли, вообще-то. Вот только из-за таких дурацких мыслей от основного действия он благополучно отвлекается, пытаясь выкинуть из головы чертовы не вовремя появившиеся комплексы. И вполне закономерно в последний момент одергивает себя, чтобы не выругаться в голос — по комнате распространяется пока еще слабый, но уже заметный запах гари. Господи! Да он вообще в состоянии хотя бы раз поджарить эти чертовы сухари так, чтобы они не превратились наполовину в угли? Тостер вновь барахлит, не собираясь выплевывать свою добычу из клыков. Уже не удивляет, правда, но и приятного, ясное дело, не то чтобы особо много. Вот вам бы хотелось самостоятельно засовывать пальцы в пасть к железному чудовищу? Раскаленному, стоит учитывать. Нет? Странное дело. А Джиму приходится, уже в который раз обещая себе либо раскошелиться и купить, наконец, новый аппарат, либо просто избавиться от этой старой рухляди с концами, все равно использовал он его крайне редко. — Черт, — прошипел подросток, обжигая чувствительные конечности о слишком горячие металлические стенки. Одна из причин, кстати говоря, почему Джим тосты и недолюбливает. Да-да, наравне с той, где он эти самые тосты все еще не умеет нормально готовить. Стоит ли говорить, как обрадовался неожиданным ругательствам, все-таки прорвавшимся сквозь стиснутые зубы, его гость? Рядом Блуберри оказался практически сразу, оттаскивая его за локоть в сторону от кухонного чудовища. — Постарайся не покалечиться на этот раз, ладно? — строптивую еду подцепляют костяшками пальцев, довольно споро вытаскивая на тарелку. — Поверь, мне вполне достаточно было твоего прошлого эпического приключения с больницей. Мье-хе-х, и лучше уж мы не будем этого повторять. Хорошо? Хорошо-хорошо. Он что, против, что ли? Вроде бы, ну как сам парень может судить, конечно же, вновь поприветствовать знакомые лица колдомедиков, как и незнакомые местных врачей, желания не возникает никакого. Он не ложится посреди кухни и не корчит из себя умирающего, да и скорую вызывать не торопится. Слишком театрально? Ох, ладно, это все равно первый пришедший ему в голову пример. Есть, знаете ли, у него знакомый, который любит так делать. Так что подросток только закатывает глаза. Джим уж точно не желает попадать в больницу, спокойно отступая к столу… особенно с такими последствиями, как недавно. А вот на картину, предстающую его глазам, Джим даже немного засматривается. Конкретнее, на силуэт, крутящийся возле кухонной поверхности, может, поэтому и не реагирует более активно на чужие немного, можно признаться, обидные слова. Казалось, ну что вообще может быть сложного в приготовлении тостов? Или открыть чёртову банку? В смысле — что в этом такого-то? Сам Джим справится с этим, например, влегкую. Не идеально, может быть, но и не делая из поставленных задач — квесты высокоуровневой сложности. Он имеет в виду, это не испечь торт, или не сделать какой-нибудь деликатес для гостя с утонченным вкусом. Обычные, простейшие мелочи. Кто с этим вообще не справится? Блуберри тоже справляется. Справляется безукоризненно, стоит признать. Он вообще у рабочей поверхности смотрится настолько уверенно, настолько в своей стихии, совершенно не так, как большая часть его знакомых. Да даже сам подросток, признаться, бывало, растерянно осматривался, топчась на месте. И вовсе не от того, что не знал, где что находится, просто готовка… ну, не была пределом его мечтаний, как проводить свободное время. Нет, приготовить поесть… приготовить вкусно поесть, следует уточнить, Джим мог спокойно. Он знал ни один десяток простых, а главное, полезных рецептов домашней кухни, мог испечь что-то не особо сложное в духовке, заняться тестом… да и вообще много чего мог, дабы не загнуться от голода. Но парень, право слово, никогда, ни разу в жизни не говорил, будто ему нравится этим заниматься. Все эти поварешки, мерные стаканы и куча других кухонных инструментов… не его. Хотя, возможно, Джим, если бы не подвернувшийся босс с его предложением и чужая удача, вполне мог бы стать поваром… ну, ладно… помощником повара? Устроился бы куда-нибудь в кафе или забегаловку… как вариант. Но даже в таком случае любить готовку больше бы не стал. Увы. А вот Блу… хм. Это был как раз тот самый момент, когда можно даже по таким вот мелочам, как тост, понять, увидеть, насколько трепетно относился к кулинарии скелет. Повар из подростка навсегда остался бы скучной, среднестатической посредственностью. Дай поварешку в руки монстра, что сосредоточенно следил в данный момент, чтобы следующая партия хлеба оказалась идеально прожаренной с обеих сторон, и на выходе вполне можно было бы получить отличного шеф-повара. Но что тогда удерживало Блуберри от этого, заставляя каждый раз натягивать доспехи, оставаясь королевским стражником? Мелочь, рассказанная при уборке, всплыла в голове совершенно случайно и неожиданно потянула за собой вязь размышлений. — Так… ты умеешь готовить, — как бы невзначай проронил Джим. Тон его, скорее утвердительный, чем вопрошающий, проигнорирован не был, но и в ответ дождался лишь сухого кивка. Видимо, об этом рассуждать его гость не желал. А о чем ещё? Нет, парень помнил, каким возмущенным всплеском эмоций его обдали при встрече. Однако, тему поднимать оба знакомых не спешили… Джим же и не торопил особо, желая продлить миг затишья настолько долго, насколько это оставалось возможно, перебирая в уме что-то более отвлеченное. Пытался перебирать, едва не подпрыгнув на только недавно облюбованном стуле, когда на все помещение раздался счастливый детский голос. — Нашла! Блу! Смотри, вот!!! — в руках влетевшей на кухню Чары, отошедшей, как она сказала, буквально на секунду, минут пятнадцать назад, была то ли тяжелая книга, то ли древний кожаный ежедневник… И не поймешь с первого взгляда, признаться честно. Букинистическое чудовище было слишком большим для детских тонких пальцев ребенка и казалось на удивление знакомым. Пришлось присматриваться к названию чуть получше, наклоняя голову. Так немного смазанные, самописные буквы было немного легче разобрать. А, точно. Разве это не тот самый дневник, в который девочка вцепилась в прошлый раз, найдя его пылящимся на мансарде в коробке с кучей старой, он бы даже выразился — древней, литературой личного характера? В смысле, дневник был именно что — личным. Как раз из тех самых дневников, которые ты скромно прячешь под подушку и к которым ни в коем случае не тянешь свой любопытный нос, оставляя чужую собственность — предметом неприкосновенным. Тем самым, который только завидев, ты смиренно и быстро переводишь взгляд на нечто более невинное, каждый раз, пока его хозяин не спохватится спрятать его получше. И про тот, который всегда утверждают, что его, конечно же, не существует, не собираясь выставлять свои грязные секретики на всеобщее обсуждение, даже провоцировать на это. Да, о подобных дневниках не говорят, подобные дневники не лапают, и уж точно они не оказываются в заинтересованных цепких руках совершенно постороннего человека. Скорее, Джим знал не понаслышке, ни раз и не два видя как его собственная мать делала так, исписывая до конца неаккуратную, потрепанную тетрадку, — когда листы в ней заканчивались, от подобного компромата избавлялись. Безжалостно и быстро. Матушка подростка, например, словно бы ритуально, разжигала костер на заднем дворе и бросала тетрадки в яркое безжалостное пламя, наблюдая, как кормится рыжее чудовище, жадно захватывая, откусывая огромные куски листов со всех сторон. Мэри Стривиль говорила, что от этого становилось легче. Дышать, ходить, жить. Будто бы демоны, что ее преследовали, так же сгорали с этими рукописными признаниями, позволяя ненадолго встряхнуться всем телом и чуть размять спину, не согнутую, в кой-то веке, под тяжестью надуманных и реальных проблем. Конечно же, через некоторое время она снова погружалась в рутину, опять находя себе новые заботы и тревоги. Но этот образ — спокойный и уравновешенный, еще надолго оставался в голове подростка, ассоциируясь с очистительным огнем. Очистительным — потому что дневники, подобные тому, что горели в огне на его заднем дворе, или тому, что судорожно сжимала в руках сейчас девочка, имели свою темную, жадную до чужих проблем и забот ауру. Пропустить, как и перепутать с чем-то другим, такое было на диво сложно. Поэтому-то Джим и прекрасно осознавал, о чем будет данная книга, даже не открывая ее содержание… даже не собираясь открывать ее содержание — так честнее. А еще Джим совершенно не понимал — как вообще Чара могла радоваться подобной находке? Нет, не так. Как она могла держать в руках данную… вещь, не чувствуя никакого дискомфорта? Да еще к тому же и улыбаться при этом? Уже сейчас, стоило девочке приблизиться к нему на расстояние пары шагов, можно было различить, как впивается в твои конечности исходящая от листов депрессия. Однако, что маленький сквиб, что монстр игнорировали данный факт настолько стойко, что Джим невольно растерянно моргнул пару раз. Это у него, что ли, слишком хорошая фантазия, разгулявшаяся не на шутку? Торопыга, расположившийся рядом на подоконнике, заворчал, демонстрируя полную поддержку, если подросток все же сподобится от этой мрачной книжонки избавиться. Не галлюцинации. И на том, как говорится, спасибо. — Послушай! Я тебе про это говорила! — Чара, ни на мгновение не сомневаясь, решительно открыла книгу где-то на середине. Причем листы, на которые попал ее выбор — были девственно чисты, отчего ребенку пришлось возвращаться к расположившимся более рано страницам. Что ж, дневник, кому бы он не принадлежал раньше, явно не был закончен. Брошенный, покинутый на середине. Однако, что заставляло нахмуриться ни на шутку, аура его не стала от этого легче уже знакомых ему творений. Отнюдь. Возможно, даже сильнее, настолько написанные в ней строчки были пропитаны горем и отчаянием владельца. Джим недоуменно заворчал, предлагая в чужое имущество нос все-таки не засовывать. Но, кажется, его даже не услышали, увлеченно ища что-то глазами. Наконец, через какое-то время, Чара, глубоко вздохнув перед этим, начала читать вслух, иногда сбиваясь, то ли чтобы лучше расшифровать рукописный почерк, то ли тяжело переживая информацию от данного источника. — В ночь летнего солнцестояния, — тихо зачитывала девочка. — Ходила я всегда закутанная в белые одежды, мрачные, словно саван… костер тогда еще разжигала матушка, как завещано было на роду: мать, хранительница очага и уюта впускала в наши души священный огонь Литы. Так было, сколько помню себя я. И в год, в который и случилось ничего, не поменялось ничего совершенно, словно уже тогда в последний раз отдавая дань традициям. Я, будто невеста смерти, огонь, огромный, пышущий жаром шар, как замена дневному светилу, и веточки бузины, развешанные вокруг поляны, отгоняющие нечистую силу… Возможно, они-то и стали тем самым символом доброты, что хранилась в душе Аргона, выступившего из тьмы леса на священный в эту ночь свет… Признаться, никогда ранее мне не удавалось так близко разглядеть наших невольных противников, за постепенно уже к тому году уменьшающиеся ресурсы магических кристаллов, необходимых, как ничто другое, для увеличения территорий Мира. Семья наша испокон веков славилась не только добротой и радушием, но и крупнейшим источником по добычи Сарских накопителей под сенью своей силы. Батюшка мой, светлая ему память, шутил еще на то время, что на месте нашей горы вполне можно было построить свой собственный, отдельный от остальных магов Мир. Настолько много зародилось к тем временам нетронутых пока под толщей камня и земли желанных источников энергии. Как же смешно повернулась жизнь, отец мой… Но в тот летний день, я не знала этого. Да и никто не знал, думаю… В тот день я была, словно очарованный мотылек, тянущийся на свет его души. Прекрасной, яркой, как звездные светила на небе. Ах, как же это было волшебно! Нет, ни в коей мере я не жалею, что судьба связала нас своими красными лентами, обхватывая запястье, подбрасывая над очистительным огнем. Возможно, оба мы были зачарованы пролетающими над нашими головами озорными феями? Или магия наша потянулась друг другу в смущающем танце страсти? Ах, голова моя кружилась так дивно, так прекрасно. Была ли это та самая любовь с первого взгляда, о которой мечтала сестрица? Я не ведала этого. Я и сейчас не знаю, что толкнуло нас друг к другу. Но ни единого мгновения не жалею о своем поспешном выборе… Мы любили. Я — любила. Люблю и по сей день… Искренне, нежно, как любили мои родители. Как любил брат, делая предложение будущей супруге. Как отчаянно хотела влюбиться сестра. Только так — как могли любить члены нашей семьи. До последнего вздоха. Не удивительно… да, ни было ничего, что могло бы встать наперекор моему отчаянному желанию помочь Аргону, помочь его семье. В приданое свое я попросила у батюшки дозволение передать моему супругу во владения территорию горы Эббот, крупнейшего источника магических кристаллов, что испокон веков принадлежал роду Стривиль. Теперь же, счастливо замужняя и сменившая род на дом мужа — Дримурр, я не ведала еще… не представляла, как обозлиться Совет! Не думала, как обернется мое глупое желание помочь!.. Сначала я потеряла отца… мать, брата… а потом вспыхнувшее противостояние забрало у меня и драгоценного супруга, оставляя полностью ни с чем, разбитой и сломленной…. его младшая сестра, нынешняя королева Ториэль, спешно закрыла границы своего мира, полностью перекрывая доступ к желанному магам ресурсу. Я не знаю, что они сделали… но то заклинание… такое яркое, такое сильное, что вплело в свои сети души семи полукровок… Господи, что же я наделала! Эта боль… этот грех… сколько уже тянутся они за мной? Год? Два? Каждый божий день я молю Святую Мать подарить мне хотя бы немного спокойствия, каждый вечер я отчаянно скулю в своей комнате, сходя с ума от укоров, становящихся только громче и громче в моем разуме с каждым прошедшим днем… Только моя сестрица поддерживает меня, принимая со всей тьмой за плечами. Только мой лучик света, моя драгоценная дочь, держит меня на этой пропахнутой кровью и прахом земле. Я назвала ее Фриск… Фриск Дримурр… на языке моего дорого Аргона это имя означает Надежду. Мой прекрасный, восхитительный ребенок… каждый день, каждый вечер я молю Мать Магию и Звезды, чтобы они позволили ей исправить грехи мои, окупить всю ту боль и ужас, что принесла я в Дом своего мужа… Я пишу это не в желании на прощение… Я лишь знаю, я чувствую, что это будут мои последние строчки… сестрица Роза в безопасности со своим супругом, и я надеюсь, что все это их никогда не затронет… Что касается Фриск… пусть она будет счастлива там, внизу, со своей новой семьей… и пусть она подарит им то, что давно утеряно для меня самой — Надежду… В комнате повисла мрачная, вязкая тишина, разбиваемая только раздраженным ворчанием Торопыги, да возмущенным скрипом половиц. Дом, так же, как и фамильяр, не очень любил, когда на свету ворошили чужое грязное белье, бывая строя поистине болезненные каверзы сплетничавшим гостям. И хотя Блу и Чара совершенно не замечали этого, все еще предпочитая то ли игнорировать ожившее строение, то ли принимать как данность, Джим подобное оставить за пределами внимания не мог, дотрагиваясь рукой до ближайшей стены и посылая свои собственные, успокаивающие эмоции, смешанные с магией. — Это всего лишь старая история, — Джим с удивлением повернулся на голос монстра, отвлекаясь от своего занятия. Тон его был… странным. И совершенно непонятным. Но уж точно не незаинтересованным, как пытался показать скелет. — Пусть история остается историей, Чара. — Но это история Фриск! Фриск, понимаешь?! Она же… она так давно хотела… а сейчас это поможет! Вот эта книга — поможет! И Джим! Правда, же? — на судорожное движение головой в его сторону, парень только вскинул бровь, не понимая, что от него хотят. Впрочем, похоже, на него и не смотрели. — Фриск ждала так долго! Долго, Блу! Для нее — это долго! Для меня — это долго! Мы же не монстры, чтобы не замечать течения времени! Понимаешь ты или нет?! Просто помоги мне! — Чара. Хватит. Теперь, когда ситуация между друзьями накалилась, подросток мог с уверенностью обозначить некоторые из эмоций, смешанных, как элитный, сложный коктейль, и проявляя свои нотки вкуса лишь при определенных условиях, на чужом лице. Злость. — Если ты не поможешь мне, я пойду к Папайрусу! Разочарование. — Ты не можешь запретить мне! Я обещала! Я обещала, Блу! Кто, как не вы вдвоем… кто, как ни Сансы, понимают насколько они важны, эти обещания?! Тревога. — Она заслужила покой! Отрицание. Джим вздрогнул, когда звонкий детский голос резко перебил неожиданно заледеневший, принадлежащий Блуберри. — Заслужила?! — он будто бы прошипел данное слово, впиваясь с силой костяшками пальцев в столешницу и оставляя на ней явно видные выемки от пальцев. — Чем это она, заслужила?! Чара! Хватит! Эта девчонка опять шантажирует тебя? Угрожает? Ты можешь просто сказать об этом, а не придумывать глупые предлоги! И уж точно не говорить, что она заслужила что-то. Потому то, что она действительно заслуживает — это на вечность остаться в пустоте после всего, что она сделала! — Но… — Нет, я сказал! Достаточно! — Джим, наконец, потянулся, обхватывая окоченевших от передачи энергии пальцами кружку чая, и сделал небольшой глоток, отчего все еще практически горячий комок жидкости легко скользнул внутрь, согревая. Даже в магическом мире парень не видел, чтобы скелет был в таком раздражении. Он, по большей степени, все-таки старался улыбаться, пусть и в некоторых случаях его улыбка незаметно от собственного хозяина превращалась в оскал. Но вот так, на повышенных тонах… Интересно было, о чем они всё-таки спорили. В подобных ситуациях, как Джим успел заметить, встреченные им маги отличались от монстров по крайней мере в одном в лучшую сторону — они сразу поясняли, что оставалось за границами понимания, не городя тайн на пустом месте. Хотя вариант монстров, признаться, был более ходовым в обычном мире. Не знаешь, о чем идёт речь? О, тогда это просто не твое дело. Логично-то впрочем. Не поспоришь. Пока Джим сосредоточенно добирался до заветного дна кружки, попутно раздумывая, а не подтянуть ли на себя одинокую пиалу с вареньем, единственную, что успел наполнить скелет перед разговором, Чара разобиделась окончательно, удобнее подхватывая тяжёлый дневник и скрываясь с глаз. Судя по топоту — на этаж выше… а то и на два, возвращаясь обратно в мансарду. Пришлось тыкать пальцем в кота, намекая. Лишь после этого пригревшееся на стуле животное соизволило последовать за ребенком. Присматривать, на всякий случай. Пусть девочке и было уже… достаточно много лет, Джим справедливо полагал, что детское человеческое тело, несмотря на присутствующую в нем магию, все еще влияло на разум своей хозяйки. Больно уж поведение было… ребяческим, скажем так. — Что, даже не спросишь ничего? — Джим недоуменно пожал плечами, не поднимая глаз. А что — и такой вариант был? В смысле, ему бы даже ответили на все вопросы? Пояснили возникшую ситуацию? В общем, подали бы всю имеющуюся информацию в красивой конфетной упаковке, а быть может, еще и развернули и в рот уложили… ой что-то ему не особо верилось в подобный исход. Слишком уж тон у монстра был вызывающе-раздраженным, мол: «Ну попробуй, спроси что-нибудь». Однако и сам скелет тему не продолжает, подтверждая его выводы. Впрочем, подросток и не собирается ничем интересоваться, больше уделяя внимания более полезному делу, например, все-таки подцепленной пиале, чем всему остальному. Причем поджаренный хлеб он, конечно же, игнорирует, оставляя его на растерзание гостям. Если у них после такого всплеска эмоций вообще будет настроение что-то жевать, конечно же. — О! Кстати, про интерес и его составляющее, — мысль посещает разум неожиданно. Нет, серьезно, он уже и вовсе забыл про это, выкидывая, как и все проблемы, из головы со свистом проезжающей электрички. Но раз уж монстр так желает, чтобы Джим чем-то поинтересовался, то он это и сделает. Только вот, пожалуй, на тему более приемлемую на данный момент, чем спор о давно усопшей дальней родственнице. Хватит с него мертвецов. Лучше уж сделать заинтересованный вид в вопросе, не сказать что интересующем очень сильно, но менее… сулящим скандал и новый взрыв эмоций, по его скромному мнению. — Что насчёт той самой «фигни», которая происходит? Хочешь порадовать и меня? Чтобы знать, к чему готовиться? Если оно меня вообще затрагивает, — последние слова он тихо пробурчал себе под нос. — Затрагивает… всех… всю вселенную, — усмехается Блуберри, тяжело присаживаясь на стул. Ничего себе масштабы. А неплохое такое преувеличение трагедии, надо будет запомнить. А то все мир и мир. Трагедия на всю вселенную — вот предел, к которому нужно стремиться! Ладно, оставим шуточки. Что же все-таки случилось такого, чтобы настолько сгущать краски? Тостерница уже давно была выключена ловкими костяными руками, а хлеб красиво лежал на тарелке, маня симпатичным видом. И ведь Джим прекрасно осознавал, что тост был самым что ни на есть обычным тостом, но нет же. Румяная золотистая корочка так и манила своим идеальным видом. Впрочем, сам Джим пока держался, чего нельзя было сказать о скелете, который уже толстым слоем размазывал джем ложкой прямо из банки. Ну… такое себе, в общую посуду лезть… — Насчёт взрыва. Слышал уже? — помрачнев, парень согласно кивнул. Как будто в этой стране вообще оставался кто-то, кто об этом не слышал? Самого подростка, вон, даже в другом мире успели просветить. — Этого не озвучивали, но вслед за ним произошло ещё несколько нападений с меньшим масштабом. И все в местах скопления одновременно монстров и магов. Один раз попытались атаковать начальную школу, куда поступили наши дети. Хорошо хоть из бывшего короля вышел действительно неплохой боец. И как только в прессу не просочилось, — недоуменно пробормотал скелет себе под нос, но тут же встрепенулся. — Держись пока подальше от толп, ладно? И вообще, может, ты останешься дома на какое-то время? Посидишь с Чарой. Фильмы там посмотрите? Вся королевская гвардия на ногах, даже меня в кой-то веке привлекли. Ещё и стража этих волшебников… тоже, рыщет… в общем не самое лучшее время, чтобы куда-то выходить. — М-м-м, — Джим поднял голову, натыкаясь на внимательный, цепкий взгляд и решил не нарываться, легкомысленно кивая. — Ладно. Вновь прикладываясь к остаткам чая. Это у него внезапный бунт мурашек по коже, или взгляд скелета и правда стал ещё более подозрительным и напряженным? — Исполнять то, что я сказал ты, видимо, не собираешься, — через пару минут, всё-таки вслух заключил его собеседник. Нет, Джим, конечно же мог придумать кучу оправданий, причин, выводов, а то и вовсе начать уверять в своей полной лояльности. Однако довольствовался максимально простым и честным ответом: — Нет. Как будто ему заняться было больше нечем, кроме как в прятки играть. Да и вообще, как монстр себе это представлял? Ему совершенно точно нельзя было пропускать работу! И, может быть, он ещё не уверен, нужно было встретиться с Пени, пояснить пару моментов. А ещё — вернуться в магический мир за палочкой и определить, наконец, свое положение в чужом ещё мире… хотя вот здесь Джиму думается… потерпит. В общем, он мог, если бы захотел, придумать не один десяток причин, чтобы выйти из дома. И почему ему не стоит бояться внезапного нападения, впрочем, тоже. А вот что в голову не приходило совершенно — так это хотя бы один вариант, с чего Джим вообще должен удовлетворять странные пожелания Блуберри. — Погоди, — неожиданно подросток поднял голову, осознавая, что его тревожило уже некоторое время. — Ты сказал — нападения в младшей школе? В летней младшей школе, где учатся человеческие дети до одиннадцати лет? — Эм? — Блу в ответ поглядел на него удивленно, но все же неуверенно кивнул, подтверждая. — Да? Кажется, так. А что? — То есть… у нападавших есть доступ к спискам будущих студентов? К спискам маглорожденных до одиннадцати лет? Джим очень хорошо в свое время запомнил, что так как у него не было сильных выбросов магии, которые регистрировались в определенном отделе Министерства, о нем и узнали-то только, когда пришло время разносить пригласительные письма. То есть доступ к подобным данным, списку маленьких, беззащитных маглорожденных волшебников, который, как ему тогда пояснили, не разглашают кому непопадя. Он мог быть только у двух отделов Министерства. И Джим, невольно прикрывая ладонью рот, все никак не мог понять, что же было хуже — террорист, ответственный за сохранность маленьких детей, или террорист—аврор, у которых также был постоянный доступ к этому списку. Или вообще от мысли, что у сумасшедших магов был такой перечень, который, как оказывается, они не гнушались использовать для своих целей. Кажется, он все-таки побежит на поклон к магам более скоро, чем, честно говоря, рассчитывал… Нет, на то, что чародеи додумаются до этого простого умозаключения шанс, конечно, был. Вот только после всего, к чему пришел сам Джим и что посмел озвучить там, в больнице… лучше уж проверить все лично, да? Сначала целитель, теперь волшебник, должный по идеи защищать своих граждан, а не калечить их. Что вообще происходило в этом сумасшедшем мире?