За пределами обычного

В этот раз Джим все-таки звонит начальнику и долгих полчаса расписывает, как ему жаль и как он действительно не хочет потерять работу. Что подросток искренне, совершенно искренне, извиняется, но просит оформить больничный. Первый и единственный, за все свое время работы на мистера Хотерса, вообще-то. И, честное слово, в этот момент он совершенно не может осознать, что же в озвученном согласии босса учитывается больше: то ли этот самый маленький нюанс с беспроблемностью Джима до злосчастной недели, или то, что, несмотря на свой характер, Джим просит, а может быть, как заявляет ему в трубку собеседник, во всем виноват сегодняшний замученный вид самого парня. Слишком уж болезненно-уставшим он выглядел, по чужим словам, несмотря на все свои попытки держать лицо, как обычно. В общем, Джим понятия не имеет, что больше всего повлияло на ответ. Но по итогам его все-таки отпускают в свободное плавание сроком в пять рабочих дней, с наставлением поправить здоровье и не выглядеть, как разлагающийся зомби, конечно же. Почему дней именно пять — подросток не спрашивает, он вообще старается не провоцировать мистера Хотерса еще больше, довольствуясь сердечным обещанием: что нет, ни в коем случае, на его место замену не найдут. В течении этого срока, по крайней мере. Может ли он, если что-то пойдет не так, попросить мистера Поттера сделать ему исключение? Ну, взмахнув своей волшебной палочкой, как фея-крестная, вернуть его обратно на любимую, успокаивающую работу? Маги же должны друг другу помогать, не так ли? Хотя, если трезво посмотреть на ситуацию, в которой он оказался, то что-то у подростка насчет этого заявления есть большие такие сомнения. Огромные, он бы сказал. С другой стороны, если уж считать самого Джима магом, в смысле полноценным членом магического сообщества, и учитывать и его кандидатуру при данном соцопросе, то да. Дружным магический народ, несмотря на текущую по венам энергию, отчего-то неожиданно не является. Какой сюрприз. Или, может, следует подходить к этому вопросу с другого ракурса? Все же парень не просто так срывается с места, да? Он имеет в виду, спешит на помощь и все такое, все эти «хорошенькие» дела для дружбы и взаимопомощи, которые вряд ли находят место в реальной жизни. Ведь, в конце-то концов, его внезапный энтузиазм можно повернуть и подобным углом? Всего лишь немного маркетинга и позитивного пиара и — та-да-а-ам — ты теперь добрый герой, а не эгоистичный мудак. Просто надо указать лишь немного правды: что и не будь здесь замешаны другие расы, волшебство и все это сводящее с ума сумасшествие — в стороне бы Джим не остался в любом случае. Без подробностей, впрочем, оставляя за пределами видимого весь остальной кусок айсберга. Хорошо это все выглядит только со стороны. А в голове? Что происходит в голове в такой ситуации? Смотришь — и смысл отчего-то меняется совершенно, стоит лишь копнуть поглубже. Это не магия, спокойно осознает про себя подросток. Это не мифическая дружба. Это даже не странная доброта монстров. И да, может, в любом другом случае подросток поступил бы как всегда — проигнорировал все проблемы, что его не касались… но в том-то и дело, что они уже касались его. Его друг — мертв. Его знакомые — под угрозой. Он сам — пострадал от действий сошедших с ума существ. Джим более чем готов даже выставить себя на посмешище, перестраховываясь, а еще — загнать свою гордыню поглубже, самостоятельно идя на контакт. Практически на все, в общем-то, готов, лишь бы почувствовать эту теплую удовлетворенность, которой откликнется после пробужденная сейчас мстительность. Если Блуберри и шутит про проблемы, которые затрагивают вселенные, то Джим может сказать это с полным осознанием. Потому что конкретную вселенную, в бульоне которой крутится родной мирок его жизни, ситуация даже не затрагивала — толкала со всей своей силы, пытаясь скинуть с привычной орбиты все планеты, что существовали вокруг. Непростительно. Мама как-то спросила, в очередной раз качая устало головой на безразличие своего сына к окружающим, что же такого должно было случиться, чтобы Джим действительно начал делать хоть что-то? Чтобы он по доброй воле решился на то, что выгодно было, хотя бы по большей части, не только самому подростку? Он не хотел этого знать. Он не хотел, чтобы это произошло. Он хотел оставаться все таким же эгоистичным ехидным ребенком, с постоянно постным лицом, а не судорожно собираться, чтобы хотя бы крохой информации помочь малознакомым чародеям в поисках преступников. И, кажется, это не слабо так выбивало из привычной колеи. Джим, признаться, в это самое мгновение был даже не в силах посмотреть в зеркало, слабовольно отворачиваясь. Оно чувствовалось… то самое беспокойство, что он сейчас испытывал и… серьезно… парень совершенно точно не хотел видеть его отражение на своем лице. Кто назвал бы в данный момент Джима спокойным, безразличным, безэмоциональным? Ха-ха… как странно… Подросток судорожно сжал в руках ключи от дома, тут же забрасывая их в карман штанов, не собираясь случайно еще и порезаться об металл. В таком, взвинченном состоянии случиться могло всякое, не стоило еще больше гневить удачу. Господи, во что он превратился с этими переживаниями? В невротика? Хорош же, нечего сказать. И вообще, почему со всем этим: «я самый умный среди идиотов» — этот «самый умный», да-да, чертова самоирония… так почему, скажите на милость, Джим не додумался хотя бы записать номер телефона кого-нибудь в больнице? Самой больницы, в конце концов! Они же им пользуются, правда? Быть же не могло, что волшебники не использовали блага цивилизации, рядом с которой существовали! Даже у монстров, уточним на секундочку: запертых на огромную кучу лет в изоляции, Джим видел данные аппараты. Хм… Он все же идиот, не так ли? Черт побери… Теперь вот плестись в Лондон столько времени, что начинало мутить от отвратительного осознания впустую потраченных часов жизни… ну и от самой дороги, чего уж тут скрывать. Интересно… нет, в самом деле интересно, если монстры такие все из себя магические — могли ли они так же, как и чародеи, телепортировать кого-то? Кого-то компактного и очень-очень не желающего трястись в поезде лишние пару часов… которые совсем не лишние, к тому же. Да, это Джим так скромно на себя указывает. — …и он заберет тебя, поняла? Главное, не выходи никуда самостоятельно, Чара! Ты же понимаешь, что это не шутки? — Да-да, валите уже! Переживу! Интересная картина. А уж экспрессии сколько! Прямо на дюжину таких же сцен, если не больше, больно у ребенка ярости в сторону скелета много. С нехилым таким перебором… Хреново. Джим вообще не очень любил ругаться, даже мысленно стараясь сдерживаться, как получалось, и давая себе волю только в особо эмоциональные моменты. Но вот сейчас хотелось даже не выругаться: мрачно ощетиниться на возникшую ситуацию. А еще — закутать девочку в большое теплое одеяло и связать таким образом, чтобы эта гусеница не могла наделать никаких глупостей по дурости. Что дурости было много — сомневаться не приходилось… Так. На самом деле, объяснить, на чем основывались умозаключения подростка, было проще некуда. Настолько просто, насколько вообще возможно в их ситуации. Конкретно для Чары и Джима, по крайней мере. Все дело было в том, что Чара носила фамилию Стривиль. Стри-виль. Понимаете? Нет? Какое разочарование. А вот Джим понимал и с этим печальным пониманием жил, кстати говоря. Быть представителем рода Стривиль — это значило не только собирать хлам на чердаке или иметь запутанную историю, как недавно оказалось, в целых трех мирах. Быть Стривиль — это еще и иметь в своей голове тараканов размеров даже не с саму голову — раза в четыре больше, наверное. Да-да, Джим не отрицает, каждый третий, а то и второй, с пафосным выражением лица мог произнести ту же самую речь о своей семье и выразительно закатить глаза: мол, и что в этом такого? Вот только позвольте спросить вас, что именно вы имеете в виду, говоря это? Глупые привычки? Непонятные традиции, которые, бывало, не принимают в чужих семьях? Или, быть может, какие-то наставления, которые исходят из глубокой истории и передаются из поколения в поколение? Джим же имел в виду тараканов именно как тараканов… в смысле, не буквально насекомых, конечно же, а как там это новомодное сленговое слово? Загоны? Закидоны? Черт… в любом случае, сам подросток все равно считал это каким-то психологическим отклонением. Болезнью, которой и сам был подвержен, впрочем. Он не стал бы говорить о своей семье ничего плохого… боже! Давайте смотреть правде в глаза — именно о своей семье Джим и правда никогда не сказал бы чего-то отвратительного, как и не сделал бы. Ведь это, черт подери, была его семья. И в данном, конкретном случае он не имел в виду ничего такого, всего лишь сухая констатация фактов. Кровные члены рода Стривиль были больны. Возможно, данное сумасшествие передавалось из-за магии, являясь проклятием, а может быть, это был такой непонятный сдвиг на генетическом уровне, в любом случае, он всегда проявлялся, не важно, ходил ли ты на проверки к врачам и следовал ли вороху наставлений психиатров. Если ты был Стривиль — это означало, что рано или поздно где-то в твоей голове начинает замыкать. И появляются сбои. Так, по крайней мере, поддавшись окружению, когда-то решил называть их Джим. И поверьте, сбои даже на самую малую каплю не были похожи на ощущения от слима. Глупые, схожие названия, которые так любит давать подросток разным противным штукам. И на сколько же отличались они друг от друга по своему выражению. Ха. Чтобы пояснить всю степень проблемы, следовало даже не назвать ее, в данном случае для более полной картины нужно было перечислить меры противодействия. Что ж… Существовало три основных постулата, которые должен был учитывать и принимать как указания к действию, каждый член их семьи. Первое. Следуй правилам. В гостиной дома на каминной полке лежала книга. Книга была старой, тонкой и с потертым корешком, почти распустившимся на нитки. По правде говоря, Джим знал точно, ее как минимум три раза перепечатывали за последнюю пару столетий. Сколько раз ее переписывали от руки — и подумать-то страшно, честно говоря. Но данное относительно литературное произведение… всегда пользовалось бешеным спросом, за короткий срок приходя в негодность. Джим не мог утверждать на все сто процентов, что записи ни разу не изменили своего содержимого… да нет, он, наоборот, уверен в обратном. Но от этого менее важными они не были, просто становились скорее актуальнее для текущего века. Это было что-то по аналогии с книгой рода, которая пользовалась бешеной популярностью в средние века. Сборником правил для огромной семьи, которым следовать надо было неукоснительно. Вот только в этом небольшом пособии нельзя было найти, например, главный лозунг английских Лордов: «Все ради рода». Вовсе нет. Скорее, там вы заметите лишь скучный перечень тех моральных границ, которым следовало человечество в текущем столетии в стране. У большей части населения земного шара не возникло бы и мысли, что подобная литература вообще могла кому-нибудь понадобиться, ведь в ней все эти постулаты были буквально впитаны с молоком и передались на интуитивном уровне в социуме. Однако, членам семьи, бывало, было нужно это напоминать. Второе исходило из возникшей суровой необходимости. Следи за остальными. В принципе, именно поэтому Джим мог считать себя достаточно наблюдательным человеком. И именно поэтому он практически мгновенно подмечал мелочи в изменении чужого настроения, которые, возможно, были совершенно бесполезной информацией. Дело в том, что когда происходил сдвиг… ты не узнаешь об этом. Потому что все, что ты будешь делать, все, о чем ты подумаешь, все выводы, к которым ты придешь — будут для тебя нормальными. Адекватными, понимаете? Даже если ты решил отрезать кому-то голову и надеть на верхушку ворот — ты на самом деле не увидишь в этом ничего плохого. Самое страшное, что даже после ты не поймешь, в чем был не прав. Ты найдешь себе столько оправданий, сколько причин своего поступка, что совершенно не примешь никаких укоров. И третье. То самое, что было самым важным на данный момент, и то самое, которому Джим, без сомнения, собирался последовать. Если можешь — предотврати. Этому, думается, пояснений давать не нужно, да? Так что же включал в себя на самом деле сдвиг? Что имел в виду Джим под этим словом? Приступы аномально высокого желания исполнить то, что пришло в твою дурную голову. Причем именно в этот момент ты как никогда точно уверен в своей правоте. Странное, порывистое ощущение, что вот эта мысль, неожиданно обосновавшаяся в разуме — самая правильная. А ещё ненормальная вера в одно единственное утверждение: то, что ты задумал — должно случиться. Это может быть что-то невинное, как например, съесть яблоко. Или более масштабное — обратить на себя чужое внимание. Или нечто до ужаса отвратительное, как та же голова на воротах… это неважно. В любом случае ты все равно пытаешься сделать это, чаще всего, не считаясь с возникшими трудностями. Второе правило научило Джима видеть такие моменты, подмечать их рефлекторно и уж точно не путать ни с чем иным. Конечно, тренироваться ему было практически не на ком, тут уж сложно было поспорить… дед в сопляческом возрасте да мама, практически постоянно пропадающая на работе? Такой себе список для тренировки, честно говоря. Казалось уже удивительным, что Джим не забыл вообще о самой возможности подобного сдвига. Но когда ты единственный, на кого могут положиться твои оставшиеся родственники… любимые… единственные родственники… поверьте, в таком случае ты буквально забьешь все мелкие, даже неважные детали сразу себе под корку, чтобы не пропустить первые признаки. Сейчас, когда в распоряжении подростка имелся оживший дом, тоже встрепенувшийся на исходящий от дитя настрой, становилось легче. Не надо, знаете, всеми правдами и неправдами… всеми хитростями, на которые способен, когда еще спокойно проходишь под обеденным столом, не пригибаясь, запирать старшего родителя в помещении, чтобы она переждала, пересидела самый опасный пик приступа. В данной ситуации был и положительный момент. Помутнение рассудка всегда было временным… Ну как — временным… Нет ведь ничего более постоянного, чем нечто временное, не так ли? Джим имеет в виду, существовал особый час… три часа, если точнее, в течении которого, если ты не позволял Стривилю начать выполнение своего безумия, если этот рычаг, опускающий лавину, оставался на своем законном месте — неактивированным, то можно было выдохнуть совершенно спокойно… какое-то время. Потому что… ну, знаете, приходила в голову такая мысль: будь идеи ожившими существами, то эта, самая проблемная, чтобы она в себе не несла, являлась бы очень обидчивой. Вообще-то, иногда в подобные моменты рассуждений, подросток с удивлением осознает, что звучит, пускай только в разуме, описание их самой страшной болезни — как-то глупо. Серьезно? В смысле… серьезно?! Какие-то фантастические, маньячно-упорные мысли портят вам жизнь? Что это? Выраженный приступ предменструального синдрома какой-то истеричной дамочки, которая к тому же пытается еще и оправдать все ее ненормальные пожелания? Но Джиму, честно говоря, откровенно плевать, как это выглядит со стороны. Потому что когда ты встречаешься с подобным лицом к лицу — это страшно. Действительно страшно, до дрожи в руках и ужаса, бывало, застывшего мерзким ледяным комом в горле. А самое жуткое в такой ситуации — это приходящее осознание: ты делаешь так же. И ведь даже не сможешь осознать этого. Твой мозг не подвластен логике, его невозможно спрогнозировать… просто однажды в твоем разуме одно крохотное, казалось, мимолетное желание сломает всю устоявшуюся за года жизни систему, по которой ты живешь — и это поправить будет уже нельзя. Потому что ты не узнаешь об этом. Страшно. Жутко. Опасно. Иногда после смерти мамы, Джим, бывало, останавливался, пока делал что-то и пытался понять — это оно? И каждый раз спокойно выдыхал в такие моменты. Если ты спросил себя, лишь задумался над подобной возможностью, то нет — все нормально. Ведь сейчас ты все еще осознаешь то, что делаешь. Чара была полна… решительности? Да, хорошая фраза, чтобы как можно точнее описать ее настрой. Решительная и совершенно не приемлющая отказа, а еще — буквально пышущая вокруг нестерпимым желанием исполнить то, что постучалось в ее голову. Единственное, чему парень искренне изумлялся, как вообще у ребенка хватало выдержки дождаться, пока ее надзиратель, Блуберри, скроется из дома? Мать его, например, в приступы вела себя по-другому. Не так настороженно-разумно. Мэри Стривиль в подобной ситуации всегда шла напролом. И иногда Джим искренне задумывался, а было ли ее фанатичное, вгоняющее в гроб рвение сделать жизнь своего сына лучше — одним из последствий такого приступа? Или все же оно оставалось в рамках нормальной материнской любви? Как ни крути, душа и своя-то не всегда была проста в понимании, чего уже говорить про чужие, которые для Джима оставались лишь блеклыми светилами из мрака неизвестности? Он прикусил собственную щеку, выплывая из океана мыслей, и тут же приложил ладонь к стене. Удобство духа подтверждалось одним неоспоримым фактом — дом, неоднократно за все время своего существования, множество раз сталкивался со сдвигами семьи Стривиль, а значит знал, что нужно делать и, главное, имел достаточные энтузиазм и желание не допустить негативного исхода с кем-то из возлюбленных хозяев. Он не может утверждать точно… но буквально с месяц назад и сам подросток был на сутки, не меньше, заперт в стенах этого дома… вот только о чем думал он в этот момент? Джим уже не помнил… так что это ведь могло бы быть и обычное совпадение, не так ли? В смысле… в последний раз приступы были при матушке? Насколько ему известно, конечно же… Но сейчас не об этом совершенно. Удостоверившись, что дом и Торопыга позаботятся о девочке, пока его не будет, подросток удовлетворенно кивнул сам себе и перевел более спокойный взгляд на скелета. Пока они все еще находились здесь, на его территории, следовало разобраться и с этим персонажем. Больно уж он проявлял много активности, ведя себя так, будто они с монстром старые, хорошие знакомые, по меньшей мере. — М-м? — подросток вскинул бровь, достаточно ясно осознавая сейчас, например, что напряженный скелет решил последовать за ним. Однако задачу по объяснению этого, несомненного, интересного феномена упрощать был не намерен. Парень даже, наоборот, плавно поднял вверх бровь, намекая, что с нетерпением ждет его прекрасные оправдания недавним выкрикам и наставлениям, через которые и подразумевалось, что они вдвоем ринутся в путешествие к волшебникам. — Ой, да ладно! — неожиданно взмахнул руками монстр, закатывая глазницы, тем самым сбивая Джима с привычного ядовитого ворчания в голове. — Звезды! Ты идешь к этим непонятным, психованным магам, подозрительно смотрящим на всех, кто от них отличается! И думаешь, что я отпущу тебя одного и во второй раз?! Мье-х! За кого ты меня принимаешь? Тем более, что тот дурацкий амулет все еще со мной, и его заряд практически не истрачен! Так что так просто ты от меня не отделаешься, понял? — Это-то я понял, — оскалился подросток. Ведь все это он действительно осознал еще по предупреждающему взгляду, уверенному в принятом решении. — Непонятно просто, какого черта ты вообще ко мне привязался, — пожал плечами Джим. — Что, кандидатуры на благотворительность закончились? Или просто больше нет никого, кого можно было бы столь упорно преследовать? Возможно, и грубо. Возможно, и следовало указать более мягко на то, что они, на минуточку, знакомы не так чтобы сильно для визита к возможным агрессорам. Однако Джим все еще раздразнен новой информацией и собственными мыслями достаточно, дабы прекратить себя сдерживать, а теперь уже и не боясь потратиться на замену окон в доме. Магия в груди едва ли не мурчит, поддерживая начинания выплеснуть все эмоции из себя, не сдерживая. Что тут сейчас, что тогда в больнице, ему все еще как-то не верится в саму возможность подобного исхода, отчего Джим словно бы провоцирует собственную энергию подобными скачками, пытаясь узнать границы новых возможностей. И, признаться честно, сейчас подросток очень даже не против вернуться в лавку старого мастера и попробовать свое первое заклинание. Как тогда будет ощущаться это уже уравновешенное тепло в груди? Однако на данный момент он только мысленно отбрасывает все, что не очень важно сейчас — в конкретной ситуации, сосредотачиваясь на возмущенно-смущенном собеседнике. Все же, Джим всегда придерживается мнения, что мешать все, абсолютно все, мысли и интересы в своей голове — первый шаг к психическому помешательству… Ему, честно говоря, и так хватает того из списка маний, что уже есть… предостаточно, он бы сказал точнее. Не хочется еще и запутаться в этом. — Мы — друзья! Я знаю, — перебивает Блу даже как-то грубо, не давая и слова сказать против. Перебивает не столько переводящего дыхание парня на словах, сколько вспугивая очередные размышления, отчего приходится сосредотачиваться на собеседнике сильнее, чем он привык. — Я знаю, что мы с тобой мало знакомы! И — звезды! Что друзьями не становятся так сразу, с бухты-барахты! Но дай мне попробовать, Джим! Я же стараюсь! Я единственный, кто здесь старается, между прочим! Подросток раздраженно хмурится, отмахиваясь от возникшей в голове картинки красивого полета скелета с лестницы. Спасибо, дом, но на эту лестницу его тогда еще затащить надо. Хотя, вообще-то главная причина его отрицательного ответа на столь интересное предложение, конечно же, не в этом. Ему не нужны проблемы с трупами на его, Джима, территории. Именно так. Как и с дурацкими идеями о дружбе, впрочем. — Ты вообще не думал над тем, что мне это не надо? — он смотрит холодно, стараясь максимально скрыть собственные эмоции. Немного противоречивые… Однако скелета рядом, закрывшего собой выход на улицу, это волновать не должно было вовсе. Ни его эмоции, ни сам Джим, на самом-то деле. Но когда вообще окружающие следовали простым логичным истинам в его голове? — А ты не мазохист, часом? — выдавливает из себя подросток, понимая, что закусивший удила монстр так легко не отступится. — Я — самая отвратительная кандидатура на дружбу, которая вообще могла бы быть. Думаешь, я своих минусов не осознаю? Да я, черт побери, состою из этих самых минусов с ног до головы! Но скелет только упрямо помолчит, сверля Джима своими ядовито-голубыми, жуткими до мурашек, зрачками. Язык у Блуберри такой же, кстати. И магия, как было заметно, когда он демонстрировал ее, перетаскивая мебель с места на место. А еще немного подсвечивались соединения между костями. Действительно немного, при дневном освещении это вообще было едва-едва видно и скорее походило на разыгравшуюся фантазию, чем на реальные отсветы. Джим даже нервно передергивает плечами, осознавая неожиданно для себя, что, кажется, пялился на собеседника, до такой степени, что умудрился это заметить. Не самое странное за последнее время, что с ним случается и о чем он думает, честно говоря. Но точно не в пределах его личной нормальности. Они стоят молча еще какое-то время, пока Джим попросту не машет на Блу и его дурацкие приступы дружелюбности рукой. Буквально. Джим просто надеется, что побыв какое-то время рядом, не в мирной и тихой обстановке на мансарде, а когда подросток взвинчен и буквально едва не истекает ядом на окружающих, глупая засевшая в чужой черепушке идея с этой дружбой попросту испарится из его головы. — Не самый… — тихо бурчит скелет себе под нос, отодвигаясь в сторону и мрачно потирая шею. Он смотрит куда угодно, только не на Джима. Странная в общем-то реакция для того, кто только что выиграл в споре. По крайней мере, настоял на своем мнении, имеется в виду. А еще то, что скулы скелета покрыты такого же цвета магией, как и вся энергия монстра. Это нормально? Но спрашивает подросток другое, заинтересовавшись, что Блу имел в виду своей странной оборванной фразой: — Что? В ответ на него смотрят всего пару секунд, но как-то оценивающе, будто примеряя другой, чужой образ, и все же выдают: — Не самый отвратительный кандидат на дружбу, говорю, — бурчит он более громко. — Есть у меня один знакомый… Ладно, — он перебивает сам себя, встряхивая головой. — Так куда нужно добраться? Учти, прямо в Магический мир я не перенесу, слишком уж потоки там… бр-р-р, не хочу рисковать. Как насчет ближайших точек входа наподобие подножия Эббот в Подземелье? Знаешь? — Уже одно то, что ты можешь куда-то переносить — замечательно, — вполне искренне кидает Джим в пространство. Хотя нет, это скорее непроизвольно вырывается из его рта вместе с облегченным вздохом. И он тут же прикидывает: — Как насчет Лондона? — Ох, хорошо. Это могу. Там я уже несколько раз побывать успел. А если бы не успел? В смысле, если бы точка статичного перехода в Магический мир была бы где-то далеко от знакомых мест — то все? Закончилось удобство телепортации? Или просто было бы сложнее? Джима всегда, во всех произведениях, на которые парень наталкивался, невольно интересовал процесс перемещения подобным образом. И сейчас, когда он уже во второй раз сталкивается с подобным вживую, только теперь уже не задавленные тошнотой, слабостью и съехавшими от бунтующей магии мозгами, вопросы нестерпимо активно стучат по черепной коробке, намекая поинтересоваться. Опять не вовремя, впрочем. Интересно, можно ли подобному научиться? На данный момент он просто ставит себе зарубку, чтобы как-нибудь, когда это все уляжется, вернуться к такому любопытному феномену. Сейчас же он спрашивает нечто более приземистое, чем околонаучные размышления о мгновенном переносе физических тел. — Погоди, а служба? Твоя служба, — тут же уточняет подросток на вопросительный взгляд. — Ты же говорил, что тебя задействовали в поимке преступников? — Но ведь мы этим и будет заниматься. Не так ли? Что-то мне не верится, что ты после внезапного озарения собираешься к магам просто чаек с пирогом попить. С полной растерянностью Джим следит за чужой спиной, чей хозяин выскочил из дома, стоило только на тропе возле территории показаться знакомой оранжевой кофте, и не понимал. Кем был Блуберри? Повзрослевшим ребенком? Или взрослым, натягивающим на себя время от времени маску инфантильного существа? В любом случае, парень мог сказать точно — идиотом скелет не был. Как и невинной доброй овечкой, сколь отчаянно хотел показаться брату сейчас и о чем по-странному быстро забывал рядом с Чарой и самим Джимом. Хитрый, сильный, иногда жуткий, опасный и себе на уме. Действительно, если бы выбирали из них двоих, подросток не смог бы даже сказать, кто меньше всего подошел бы на роль друга. Хотя, ха, вот себя-то, кажется, Блуберри считал другом замечательным. Иначе откуда было столько рвения? Кстати… следовало ли сказать этому Папайрусу, что как только он войдет в дом, то выйти он не сможет оттуда еще как минимум три-четыре часа? Нет, наверное. Хм. Джим еще помнит, как сильно сжимал сегодня его руку этот скелет и как нервировал большую часть дня, правда? Так что точно нет. Тем более, что на сегодня подросток карму себе и так вот идет поправлять, причем очень даже сильно, достаточно сильно, чтобы мстительно проследить взглядом за закрывающейся за чужой спиной дверью и промолчать. — Так что? — приходится пару раз моргнуть, чтобы картинка паникующего брата Блу перестала маячить перед глазами, и только затем взгляд парня проясняется достаточно, чтобы вновь увидеть на чужих костяных скулах тот непонятный румянец и оценить нетерпеливое притопывание рядом. Вместо вновь вылетевшего изо рта недоумения, Джим лишь наклоняет голову с максимальным раздражением на лице. Что опять? Ему вновь ребусы разгадывать? Но отвечают на показательное недовольство достаточно быстро, быстрее, чем оно формируется в вопрос, по крайней мере: — Перемещаться будем? Как будто оставались какие-то варианты? Хм… хотя нет, погодите-ка, вариантов оставалось уйма! И это он совершенно не учитывает ситуацию, при которой Джим просто развернется и уйдет под крышу своего дома — присматривать за Чарой. Что и должен сейчас делать, вообще-то, как единственный взрослый из их семьи. Физически взрослый, он имеет в виду. Но только мрачно сверлит слишком возбужденного отчего-то скелета и протягивает руку для переноса. — Нет-нет-нет-нет! В смысле, прости! Я не так хорош в коротких путях, как мой брат! — тут же вскидывается монстр, заполошно поднимая вверх обе кисти. Это на них Папайрус смотрит, что ли? Или Блуберри уже привык извиняться таким громким способом? Невольно подросток делает шаг назад, чтобы внезапно вновь эмоциональный парень напротив не задел его в приступе очередного желания изобразить мельницу… или для чего он вообще все это делал? — …более близкий контакт. Так… Обнимашки?! Эм? Что? Что он пропустил?! Следующий шаг назад становится еще более широким, отчего скелет быстро, едва уловимо морщится и вновь улыбается так широко, что остается только удивляться — почему кость еще не трескается от всего этого показного дружелюбия. Ах, да. Потому что, думается Джиму, ничего это не кость, а самая что ни на есть материализованная магия. Ну, хм… только данное оправдание в его голове позволяло монстрам в виде скелетов быть совершенно точно не человеческими скелетами, а лишь схематично похожими на них существами. Интересно… а есть ли у Блу и его брата кровь? Или внутренние органы? Хотя какие органы, их же, наверное, под футболкой на просвет видно? Или вот сами кости. В смысле, есть ли в них что-то, или они полые? И вообще… Что — вообще, из головы вылетело мгновенно, когда Блуберри, раздраженный долгим ответом и вообще вылетевшим из реальности в свои мысли парнем, сам резко переместился в пространстве и сильно сжал тело подростка в пародии на объятия. В пародии — потому что из-за боли, что в первое мгновение почувствовал Джим, стоило его знакомому свести свои руки в цепкий капкан, практически выбивая воздух одним движением — объятиями назвать было крайне трудно. Еще труднее было не вскрикнуть, довольствуясь глухим стоном и тяжело опущенной головой на костяное плечо. А потом он будто бы растворился на секунду, собираясь совершенно в другом месте. Странно… нет, он понимал, что из-за отличий в энергии, что использовали маги и монстры, их способ телепортации также должен был отличаться. Но — настолько? В этот раз подростку явно было не так плохо. Хотя нет, плохо не было бы вовсе, если бы один скелет не решил выразить свое негодование, едва не сломав Джиму хребет! О, он уверен на все сто процентов, что синяки, оставленные этими запоминающимися объятиями, еще долго будут украшать его кожу! — Звезды! — вскрикнул Блуберри, когда Джим со всей доступной силой наступил ему на ногу и оттолкнул от себя, стоило цепному капкану рук распасться. — Какого черта ты творишь, Джим?! — Нет, это ты какого черта творишь?! Ты решил сломать мне пару костей для разнообразия? — зло оскалился подросток, осторожно массируя плечи, как самые пострадавшие. — Предупреждай тогда заранее о подобных желаниях, будь любезен. Чтобы я сразу же знал, что от тебя следует держаться подальше! — О! — взгляд монстра сразу же стал каким-то отчаянно-потерянным, но он попытался извинительно улыбнуться в ответ. Чертовски хреново, надо признать. В смысле, вряд ли любой человек, не только Джим, принял этот подрагивающий оскал, демонстрирующий острые даже на вид клыки — за извинительную улыбку, тем более, когда и глазницы скелета бегали туда-сюда, ни в силах определиться уже, куда смотреть: то ли на недовольного подростка, то ли на собственные оттоптанные ботинки. — Прости! Ха! Сказал бы Джим, если бы не собирающаяся заинтересованная толпа вокруг и нахмурившийся полицейский на противоположной стороне улицы, куда Блуберри мог пойти со своим «прости». Да, ругаться подросток на диво, для своего возраста, не любил. Однако меньше, чем за час, эта парочка, что перевернула Джиму всю жизнь с ног на голову, лишь вторгшись однажды вечером на его территорию, уже дважды ставила подроста в такую ситуацию, когда так и хотелось либо и вовсе забыть о своей нелюбви, либо сделать серьезное исключение. Ведь в данном, конкретном, случае еще больше Джим не любил необоснованное физическое насилие в свою сторону. Пришлось стереть со своего лица все эмоции, что продолжали бушевать внутри, только и позволяя себе раздраженно поджать губы, да резко развернуться на каблуках туфель, поворачиваясь в нужную, насколько он мог судить по беглому взгляду, сторону. Не сказать, что оставлять за спиной монстра, так явно демонстрируя собственную уязвленность, было такой уж хорошей идеей, но и спорить на людях с представителем расы, которая не могла оставить равнодушной человеческих активистов борьбы за «равноправие и справедливость» — вариантом было бы едва не худшим из предложенных. Нет уж, только не сейчас. Джим знал слишком хорошо, насколько люди любили совать свой любопытный нос в чужие дела и явно не желал выносить на всеобщее осуждение подобные споры. Да и вообще — он почти успокоился! Он уже практически успокоился бы, если бы плечи не жгло до сих пор так явно. Что нашло на этого монстра, черт его подери?