Рысь и Горностай

Париж, столица герцога Нейстрийского, летом 908 года выглядел так, как и должен выглядеть укреплённый город-крепость в дни войны. Чем ближе к городу, тем чаще встречались вооруженные отряды конных и пеших воинов, движущихся как в Париж, так и из него, и проходящих мимо него, и тем многочисленнее были эти отряды. Встречались им и стада, и тяжело груженные обозные фуры, запряженные волами, и группы крестьян, которые шли возводить укрепления и копать рвы. Стоял невообразимый шум. Порой из-за скопления людей, телег и скота отряду Альдомера и Гонтрана было трудно проехать, то и дело приходилось останавливаться, кого-то пропуская, или же при помощи ругани, а то и силой прокладывать себе дорогу. Видели они и пленных, связанных или закованных в цепи. Охранники не слишком церемонились с ними и, похоже, не кормили и не поили, справедливо полагая, что в городе тех все равно казнят, нечего и тратить провиант. Норманны, если и испытывали страх перед тем, что их ждало в ближайшем будущем, то не показывали этого. Можно было слышать, как они переговаривались, видимо, подбадривая друг друга, даже смеялись. — Такие уж это люди, — объяснял Диане Альдомер, и в голосе его слышалось что-то вроде невольного восхищения. — У них воинам полагается умирать храбро, обязательно с оружием в руках, чтобы их самый главный демон, одноглазый Один, принял в свою дружину… Ну, на том свете. — Но пленный ведь с мечом в руке умереть не может, — сказала Диана. — Как же тогда? — Тогда нехристи стараются перед смертью что-нибудь такое сказать или сделать, чтобы людям запомнилось. И некоторым, знаешь ли, удается! Вот, к примеру, нынешний король Норвегии, Харальд, прозванный Косматым, хотя его иногда называют ещё Прекрасноволосым. Я его сам не видел, но слышал от людей, что волосы у него и правда хороши. Так вот. В молодости он попал в плен к другому безбожному конунгу, и тот решил отрубить ему голову. На месте казни Харальд попросил, чтобы кто-нибудь придержал его волосы, ибо он привык ухаживать за ними и не хочет, чтобы они были запачканы кровью. Конунг расхохотался и напомнил ему пословицу: снявши голову, по волосам не плачут! И все же велел одному из хирдманнов придержать волосы принца, раз уж это было его предсмертной просьбой. И что же, ты думаешь, сделал Харальд? В тот момент, когда топор пошел вниз, он резко дёрнул головой, и удар пришелся по рукам державшего волосы! Говорят, это вызвало хохот и бурный восторг всех, кто там был, ну, конечно, за исключением типа, оставшегося без рук! Конунг даже сохранил Харальду жизнь, хотя и держал в плену, пока не получил богатый выкуп. — Что ж, этот Харальд, видно, не глуп! — рассмеялась Диана. — Посмотрим, что придумает ярл Гуннар перед смертью, дабы увековечить свое имя. Гуннар, которого вели закованным в цепь, слышал их разговор. — Я пока умирать не собираюсь! — сказал он. — Но придумать — это можно! Говорят, во мне погиб скальд, ибо тяга к битвам оказалась сильнее! Вот, суди сама: Яростная омела битв, губительница ярлов, Что красою схожа с Фригг златоволосой, Не кичись, что ходишь под стальным ты шлемом, Знай, что в поле копий брызжут стрел потоки, Деве смерть готовя… — Неплохо для варвара, — усмехнулась она. — Хоть и не сразу поймёшь, стих это или попытка погадать на судьбу! Думаю, нет смысла советовать тебе больше практиковаться в стихосложении, у тебя так мало времени! Викинг не успел ответить, ибо в этот миг в облаке пыли с ними поравнялся большой конный отряд, тоже следовавший в Париж, со штандартами герцога Нейстрии. Впереди ехал высокий всадник на великолепном золотисто-гнедом жеребце. Поверх дорогих доспехов на всаднике была пурпурная с золотом мантия, закреплённая на плече алмазной фибулой. Поднятое наличье шлема позволяло разглядеть лицо — обветренное, уже не слишком молодое, но сохранившее четкость черт и мужественную красоту. Воины Альдомера спешились, чтобы, как подобает, приветствовать своего сюзерена, ибо это был сам герцог Роберт. — Я вижу, ты выполнил мой приказ, Гонтран, — сказал герцог, — но вашего возвращения в городе ожидали ещё вчера. Вы ввязались в бой? — Мы разбили отряд норманнов, ваша светлость! — ответил юноша, немного волнуясь. — Вот этот пленный — сам Гуннар по прозвищу Отче наш, что не раз свирепствовал в монастырях, подвергал мучениям слуг Божиих! — Так значит, свирепый волк угодил, наконец, в капкан, — усмехнулся правитель Нейстрии. — Это добрая новость. Кто же пленил его? Альдомер рассказал о ночном сражении на руинах храма. Герцог, чье настроение сразу заметно улучшилось, уже разглядел среди воинов юную красавицу со светлыми косами, да и вся его свита с неприкрытым интересом смотрела на нее. — Представь же нам свою сестру, Гонтран. Тот подвёл Диану за руку, и от герцога не укрылось, что во взгляде голубых, приподнятых к вискам глаз больше любопытства, нежели смущения перед ним, всесильным владыкой половины Франции. Он чуть усмехнулся. Было сразу видно, что она воспитывалась не при дворе, где все благоговеют перед титулами. Интересно, как она прижилась бы среди вельможных дам, которыми окружена его супруга? — Я слышал о тебе, Диана, как о воинственной молодой особе, что предпочитает сражения пяльцам и веретену, — медленно проговорил Роберт, глядя на склонившуюся перед ним светлую макушку, — но ты ещё и красавица. И теперь думаю, чем же ты сразила норвежского ярла — кинжалом или своей красотой? — Плохие времена наступили для франков, если в бою им остаётся уповать на красоту своих женщин, а не на мечи мужчин! — расхохотался пленный ярл. — Впору и норвежцам посыпать головы пеплом, — не остался в долгу старший вавассор, — если их ярлов защищают в бою бабы! Герцог сделал повелительный жест, и отряд Альдомера присоединился к его людям. — Сколько же тебе лет, Диана? — осведомился он по пути. — После Рождества стукнет… то есть исполнится семнадцать, ваша светлость! Герцог расхохотался. — Гонтран, ты разместишь свою сестру, как подобает. Через три дня она должна быть готова, ее представят герцогине Беатрисе. Говоря это, он уже въезжал во главе своей кавалькады на мост. Диана, хоть и жила до сих пор не в глуши, а в богатом замке, а затем — в одном из крупнейших монастырей, но всё-таки была поражена величием города, в котором оказалась. Вспомнились рассказы отца Августина о том, что Париж — один из крупнейших городов Европы. Хоть он и не являлся столицей королевства, но именно здесь жил и правил герцог Роберт, самый могущественный из магнатов и главный соперник короля Карла по прозвищу Простоватый. И король, как часто слышала Диана в отцовском замке, боялся своего грозного подданного, который был его вассалом лишь номинально. Именно в этом городе герцог решал свои политические дела, вершил суд и расправу, возводил горделивые соборы и мощные укрепления, здесь же была сосредоточена торговля, здесь в многочисленных монастырях получали образование юноши из знатных семей, создавались библиотеки и писались научные трактаты. И именно здесь Диана должна была провести ближайшее время, в зависимости от того, как пойдет дальше война. А если говорить точнее, то жить ей предстояло в герцогском дворце. Это было величественное здание из светлого мрамора, построенное в стиле позднего Рима, причем всего лишь десять лет назад, взамен старому дворцу, поврежденному в последнюю войну до такой степени, что проще было его не восстанавливать, а снести и выстроить новый. Дворец был роскошен и изнутри. У Дианы чуть не закружилась голова, когда она разглядывала причудливо расписанные потолки, такими высокими они были. Также и стены поражали красотой мозаичных картин, изображавших битвы, охотничьи сцены, танцующих людей, замки и лесные водопады. Колонны и плиты пола здесь были из дивного розового мрамора, а в каждое окно вставлены зелёные и жёлтые стекла — небывалая роскошь! Навстречу попадалось множество людей — воинов в сверкающих доспехах, священников в лиловых и красных сутанах, нарядных придворных, слуг. Идти через анфилады и внутренние переходы дворца пришлось нескончаемо долго, тем более, что Диана часто останавливалась, привлеченная очередной диковиной. — Да ладно, потом все рассмотришь! — торопил ее Гонтран. — Ты слышала, что сказал герцог? У нас всего три дня на подготовку! Я так понимаю, что платьев, в которых можно появиться при дворе, у тебя нет? — Нет! — призналась она. — Но я взяла с собой ткани и украшения, что привозил мне Рауль. — Ладно, посмотрим. А служанка у тебя только эта? Он указал через плечо на идущую позади, ошалевшую от дворцовой роскоши и ярких нарядов деревенскую девушку, которую Диана взяла с собой. — Это плохо! Она выглядит, как крестьянка, а тут, кроме черной работы, нужно уметь много чего ещё… Ладно, это я улажу. Главное — успеть с платьями. Надеюсь, танцевать придворные танцы урсулинки тебя научили? Диана объяснила, что монастырских воспитанниц учили этому, но она, как самая высокая, часто танцевала за кавалера. — Интересно, это как? — подозрительно спросил ее брат. — Здесь дамы танцуют за дам, а кавалеры — сами за себя, и никак иначе. Вижу, придется мне с тобой позаниматься! Он привел ее по внутренним переходам и галереям в гостевые покои, по пути объяснил, что сейчас часть из них пустует, ведь герцогу и его семейству было не до приемов, да и чужеземные послы не горят желанием ехать сюда через раздираемую войной страну. Но теперь они хлынут снова, вот почему так важно вовремя занять хорошее помещение. Майордом выделил ей уютные покои, состоявшие из небольшой гостиной с камином и спальни. Вся мебель была светлого дерева и украшена искусной резьбой. В смежной маленькой комнате должна была разместиться прислуга юной дамы. — Скажи спасибо, что твой брат попал в число оруженосцев самого герцога, — говорил Гонтран. — Мало того, я ещё и хороший оруженосец, и потому сумел завести нужные знакомства и здесь, и в городе. Сейчас сюда явится портниха с помощницами. Где там твои ткани? Придет и башмачник, нужно же снять мерку… И все эти люди пришли, и следующие несколько часов снимали мерки, разворачивали рулоны роскошных переливчатых шелков, драгоценной парчи, мягкого бархата, невесомых вуалей, тонкого полотна… что-то скалывали булавками, подносили к лицу Дианы, подводили ее к зеркалу, а ещё одно держали так, чтобы она могла видеть себя и сзади. — Итак, госпожа, из какой ткани вы желаете сшить ваше первое придворное платье? — спросила портниха. Диана выбрала ярко-голубой бархат, отделка рукавов должна была быть из плотного шелка в тон. — Не пустить ли понизу золотое шитье? — задумчиво говорила портниха, прикладывая его к голубой ткани. — А само платье сделать чуть короче. Это будет просто сказочно и очень смело! — Да, сказочно… — сказала Диана, а через минуту уже объясняла башмачнику, как должны выглядеть ее туфельки.