Рысь и Горностай

Утро следующего дня Диана и Гонтран встретили в дороге. Позади остались соболезнования Роберта Нейстрийского и доброй герцогини Беатрисы, слова сочувствия и напутствия архиепископа Ансхарика, госпожи Химильтруды и придворных, пожелания доброго пути, сборы… Теперь их сопровождал отряд, присланный Раулем, да ещё десяток воинов выделил для подкрепления герцог, ибо поездка почти через половину его владений пока оставалась опасным делом. По пути предстояло заехать в Каменный Брод, проверить состояние дел и дать необходимые указания сенешалю. Впрочем, они и так уже знали, что усадьба не пострадала. Деревенская служанка Иветта должна была остаться работать в доме и ходить за скотом, да ещё привести свою мать-вдову для поддержания порядка и чистоты. Что касается камеристки Флоранс, то теперь она охотно поехала с Дианой, ведь жить предстояло в замке. Но всё же Флоранс до сих пор не очень понимала молодую госпожу. Ну ладно, отказала Даниэлу, это даже правильно, он неотесан, хоть и будущий герцог, да и звал он Диану отнюдь не в герцогини. Но Монришар! Вот это мужчина, высокий, статный, ну и что, что он старше? Ему 38 лет, для знатного вельможи, не гнущего спину на полях, это еще не возраст. И он вполне красив. А уж как влюблен в госпожу! Она могла хоть сейчас получить богатство и титул, если бы не была так строптива! Оставалось уповать, что она ещё одумается. Ну, или найдет партию ещё лучше. Сейчас, под стук конских копыт по старой римской дороге, Диана вдруг подумала о Монришаре, чье внимание все же ей льстило. Вспомнилась веселая прогулка по берегу Сены, на которую она отправилась всего несколько дней назад. Там были с десяток знатных рыцарей, столько же молодых девиц, сопровождали их музыканты и слуги, а вот никого из герцогской семьи не было. Наверно, поэтому прогулка оказалась такой нецеремонной и веселой, ходить и останавливаться можно было где угодно, и даже присутствие дамы Химильтруды, которая отправилась с ними следить за соблюдением необходимых приличий и не допускать чрезмерных вольностей, никому не мешало наслаждаться жизнью. Да и почтенная дама быстро утомилась от музыки, лая маленьких собачек, людских голосов, смеха и крика чаек на реке. Для нее поставили раскладное кресло, повернув его так, чтобы и солнечные лучи не мешали отдыхать, и сквозняка не было. Химильтруда вскоре задремала, потом дремота перешла в сон, и пожилая дама, похоже, даже не слышала сквозь него, как веселились и дурачились более молодые. Был там и Гастон, и они с Дианой даже затеяли потешный поединок на мечах, в который принимали всех желающих. Гастон держал в каждой руке по мечу и легко отбивался от нападавших вдвоем Дианы и Вилберта. Клинки сверкали и скрещивались в ослепительных брызгах искр, прочерчивали в раскаленном летнем зное дуги и круги, со свистом рассекали воздух. Несмотря на то, что на него наступали с двух сторон, Монришар защищался и переходил в наступление со спокойной уверенностью искушённого бойца. Каждое его движение выдавало гибкость и силу, и Диана прекрасно видела, что Гастон нарочно затягивает их бой, а мог бы выбить клинки обоих своих противников мгновенно, если бы захотел. Ах, конечно, все это было только шуткой, забавной выдумкой, участники и зрители весело смеялись, а притворно-испуганные вскрики молодых фрейлин только усиливали радость и ощущение праздника... Гастон приходил попрощаться с нею перед отъездом и смотрел так, будто… О, он просто пожирал ее глазами! Для дальнего похода она облачилась в мужскую одежду, а косы спрятала под шлем, став почти неотличимой от воинов сопровождения. Барон некоторое время не мог произнести ни слова, представляя, как однажды он окажется между этих стройных бедер, обтянутых сейчас узкими штанами. Но тогда-то на ней совсем ничего не будет, и он услышит страстные стоны, когда овладеет этим упрямым и гордым созданием! Он был уверен, что так или иначе это случится. Но пока должен был ограничиться тем, что пожелал ей доброго пути к родному замку. Барон был так бледен, что Диане, и понятия не имевшей о его помыслах, стало жаль его. — Для меня Солнце померкнет, когда вы уедете, прекрасная Диана, — проговорил он. — Но зато, мессир Гастон, я хоть останусь жива! — улыбнулась она, пытаясь уклониться от его новых признаний. — А здесь меня чуть было не казнили! — Диана. Послушайте меня, пока вы еще не уехали. Это он сказал без тени улыбки, прежде чем склониться губами к ее руке. — Так вот. Никто. Никогда. Тебя не казнит. Пока я жив. Поняла меня? И, уже сидя в седле, услышала негромкое: — Я люблю тебя. В этих трех словах не было мольбы, но страсть и тщательно скрываемую боль она услышала. Все верно, вымаливать любовь он не стал бы, он тоже был горд, и это Диана уже понимала. Она не была уверена, стоит ли что-то отвечать в подобных случаях, и не сказала ничего, а послала шенкелями вперед свою гнедую кобылицу, и через минуту догнала Гонтрана. — Ну и зацепила же ты его! — сказал он. Диана не ответила. Сама не зная почему, она ощутила неведомое прежде и странное чувство, названия которому пока не знала. Грусть, печаль, сожаление о чем-то? Нет, все было не то. Так она иногда чувствовала себя, когда пробуждалась поутру и тщетно силилась вспомнить, чем закончился ее волнующий и странный сон... но так и не вспоминала! Даниэл тоже успел посетить ее перед отъездом, но во двор не проводил. Их прощание произошло в маленькой гостиной, которую Диана за время жизни в Париже привыкла считать своей. — Ну ты все-таки подумай насчет моего предложения! — сказал он. — Я влюбился в тебя, хоть ты и редкая строптивица, а может, и благодаря этому, и говорю тебе: мое предложение пока остается в силе! — Пока? — она была в трауре и смеяться не могла себе позволить, но сдержалась с трудом. — Конечно! Ты же не всегда будешь так молода и прекрасна, как сейчас. Так вот, пока ты не постарела, можешь приезжать в любое время ко мне в Ренн! — В любое время? Смелое предложение! — А чем я рискую? Это жена может быть только одна, а наложниц можно брать сколько угодно и когда угодно. — Ах, ну да! — едва не прыснула она. — Так отец уже решил, кого ты возьмешь в жены? — Пока еще нет, — слегка погрустнел Даниэл. — Хотя, признаюсь тебе, приданое и древний род Альменгейды его весьма впечатлили! Да, Альменгейда тоже приходила попрощаться, кто бы мог подумать! Но Диана, девица весьма начитанная, помнила историю с Троянским конем и знаменитую фразу: «Бойся данайцев, дары приносящих!» А потому тоже подготовилась заранее. Ее заклятая подруга преподнесла в дар уезжающей расшитый мелкими жемчужинами кошелек, пустой, что было вдвойне плохой приметой. И тут же получила ответный дар (или удар, кому как понравится) — изящное серебряное зеркальце. — О да, Гонтран, я знаю, дарить зеркало некрасивой и уже не очень юной даме, может быть, более жестоко, нежели преподносить жемчуг — к слезам и пустой кошелек- к безденежью, — говорила Диана немного позднее, когда башни и шпили Парижа уже не были видны за макушками леса. — Но лесть никогда не была моим коньком, сам знаешь! — Как и христианское смирение, — усмехнулся он. — Но главный твой конек в том, что скучно с тобой никогда не бывает! Прошло несколько дней после встречи с бродягой, предрекавшей несчастье, и Родерик за всеми делами забыл о ней. К тому же, стоило отделаться от одной напасти, как навалилась другая. Норманнов изгнали, бандиты теперь обходили его земли десятой дорогой, но беда в том, что давно стояла сильная жара, совсем без дождей, а засуха только добавит бед. Луара сильно обмелела, земля потрескалась даже в тени деревьев, а лесные ручьи могли и вовсе в скором времени пересохнуть. Его священник собирался обойти округу крестным ходом, что было бы весьма кстати. С этой мыслью Родерик заснул. В последнее время он уставал и после вечернего омовения спал, как убитый, до утра. Но на этот раз он проснулся среди ночи. Потому что был в комнате не один. Он не помнил, чтобы вечером брал к себе на ложе женщину, но сейчас она здесь была. Склонилась над ним и ласкала губами, и чуть покусывала кожу у него на плече. И была абсолютно нагая, как и он. И бесстыдно прижималась отвердевшими сосками к его груди, и временами со страстным стоном терлась о его бедро… И тело его уже успело отозваться на ласки. Он чувствовал, как напряглась, налилась тяжестью его плоть, как закипела кровь, а она у него была горячая, наполовину берберийская… Почувствовала это и ночная гостья. Ласки ее стали более пылкими. Теперь она дотрагивалась не только до его плеч и груди. Пальцы ее скользнули ниже, исследовали треугольник темных волос внизу живота, и дальше — туда, где кожа атласной нежности и вместе с тем - восхитительная твердость и такой огонь, что уже невозможно остановиться! Родерик и сам не хотел останавливаться в тот миг… а потом уже не мог. Хотя лучше для него было бы это сделать, ибо, уже опрокинув женщину навзничь, он откинул с ее лица длинные распущенные волосы и в разлитом по комнате лунном свете узнал Бриджит. Потом они некоторое время лежали молча. Он не сделал ни малейшей попытки обнять или погладить ее, но и не прикрылся, лишь закинул сильные смуглые руки за голову и смотрел на потолочные балки. А когда заговорил, голос его был пронизан какой-то странной смесью смущения и отчужденности. Он никогда не говорил с нею так. Хотя и она прежде не приходила ночью голая к нему в кровать. — Этого не должно больше быть, Бриджит. Теперь уж нет смысла сожалеть о сделанном, но я привык относиться к тебе, как относился бы, например, к кузине. А с родственниками не спят. — Но Родерик… — проговорила она робким голосом, — ты вчера так устал, был таким измученным, и все равно самым красивым! Я не смогла сдержаться, и вот… — Понятно. Я ведь тоже не смог. Но больше ничего не будет. Так лучше. — О Боже! — прошептала Бриджит. — Да, я не была девственна, Родерик, но… Ведь у меня был жених, и я тогда думала, это не грех, если мы уже обручены! Ты понимаешь, Родерик, я... Я уже так давно... — Ты не должна оправдываться передо мной, — остановил он более мягко. — Мы доставили друг другу удовольствие этой ночью. Так бывает. Я не сержусь, что ты вошла ко мне без спроса, хотя и мог бы. Дальше все должно быть так, словно этой ночи не было. Она подобрала с пола свою накидку и ушла, не дожидаясь, пока он попросит это сделать. Унижений на сегодня ей было достаточно. Что ж, хорошо, что она вроде бы все поняла. И то, что она не была девственницей, тоже в данном случае хорошо. Тогда бы он чувствовал себя виноватым, а так… сейчас просто неприятно, но не более того. Но ему нужно быть впредь осмотрительнее. Да, и подумать в ближайшее время о том, чтобы все-таки выдать ее замуж. Похоже, что она просто, когда-то познав мужские ласки, затем надолго была их лишена. А ведь женщинам это тоже тяжело. Вот потому и надо подыскать для нее достойного супруга. Как когда-то твой отец, ты насладился мною и желаешь теперь отшвырнуть в сторону со своей дороги. Но этого не будет, Родерик. Ибо я буду идти по той же дороге, что и ты. Буду идти за тобой или оказываться впереди тебя. Или ползти по ней, если будет нужно. Но к другой ты по этой дороге не придешь.