Рысь и Горностай

Бренна давно забыла, что такое страх и не отступала перед опасностью. Многие знали это и дивились, что женщина может быть так смела, сама же она не раз с горькой усмешкой думала о том, что после всего пережитого чувство страха просто перегорело в ее сердце без остатка. С той роковой ночи, когда зарево пылающего бурга играло на воде, дым перехватывал дыхание, а земля и трава пропитались кровью. С той ночи, когда она вместе с другими женщинами металась в пламени пожара, среди режущих и рубящих, конных и пеших, в стальных шишаках и в копытном доспехе. Франки победили, и их предводитель стал ее хозяином. Потом - жалкая участь наложницы в его замке. Рождение ненавистного ей ребенка и бегство. Возвращение домой по звериным тропам, через дикие чащобы и топкие болота, кишевшие гадюками . Каждая пядь земли таила смертельную опасность, но она вернулась. Потом - борьба с христианскими попами и восстание, поднятое ее отцом против чуждой веры. И смрад новых пожаров и новая кровь, но теперь лили ее не чужеземцы, а такие же бретонцы, как сама Бренна. И снова - участь наложницы. Бретань - не Франция, и Ренн - не Лаон или Париж, здесь наложницей герцога быть почетно. Но когда эта наложница так красива, желанна и рожает только сыновей, а ее вера - та, от которой до сих пор не отреклись ее соотечественники, она становится слишком опасна. Чуткое сердце уловило опасность ещё задолго до того дня, когда весь город Ренн встречал посланников герцога Нейстрийского. А уж в этот день опасность перестала быть призрачной и обрела ясные формы. Ее привезли с собою не закованные в броню франкские воины, даже не епископы в алых и лиловых сутанах и жемчужных митрах, и не толпа сопровождавших их монахов и нотариев. Опасность исходила от того, чей штандарт везли рядом с синим знаменем Нейстрии впереди отряда. Черный ворон, сжимающий когтями золотую рукоять меча. Глава посольства из Парижа - Гастон де Монришар. Изощрённый и опасный противник, и в то же время надёжный союзник, всегда держащий свое слово - так говорили об этом человеке со стальным взглядом из-под прямых темных бровей. Многие радовались его прибытию, ибо устами этого военачальника будет говорить его всесильный сюзерен, владыка половины франкского королевства, союз с которым укрепит Бретань, стонущую от норманнских завоевателей. Но Бренна понимала: Робертин потребует гарантий от владыки Бретани. И даст помощь только Бретани христианской, покорной его воле. А значит, языческую наложницу ждут плохие времена. Будь герцог Урмаэлон здоров, как прежде, она не опасалась бы за себя и детей. Но его здоровье подтачивал тяжкий недуг. Герцог, как и многие мужчины, боялся быть больным и немощным... Монришар привез из Парижа искусных монахов-врачевателей, и от их лекарств герцогу стало легче. Почти не покидал дворец и архиепископ Реннский. Он был врагом Бренны и другом герцогини Оргэм. Герцогиня сильно постарела в последнее время, утратив остатки былой миловидности, но была исполнена решимости увидеть на троне Бретани своего сына. Теперь - единственного. Сыновья Бренны от герцога могли стать препятствием ее честолюбивым планам... ... За деревьями показались огромные каменные глыбы. Они были выше человеческого роста, в два-три обхвата толщиной. Они стояли здесь на протяжении веков, успели намертво врасти в землю и были покрыты мхом и болотным лишайником. Потом шла неширокая полоса земли, а за нею опять начинались глыбы. Здесь они были ниже, но и стояли очень тесно, как если бы это была крепостная стена. Камни были поставлены кругами. Первый, внешний круг из высоких камней заключал в себе меньший, а внутри второго круга возвышалась высокая насыпь. Это было древнее языческое капище, куда Бренна и держала путь. Давно заброшенное, оно заросло травами и цветами. День был ясный и теплый, и растения и камни будто бы застыли в солнечном свете. В этом пустынном месте, казалось, не было живых существ, кроме нескольких зелёных ящериц, неподвижно отдыхавших на нагретых солнцем камнях. И все же, хоть много лет здесь не совершались обряды и не приносились человеческие жертвы во славу Тараниса, какая-то могучая сила спала в этом месте, будто ожидая того, кто сможет вызвать ее к жизни. Старая бретонка Девона, одна из немногих, кто отваживался бывать здесь, уже ждала Бренну. Эта женщина с морщинистым обветренным лицом и совершенно седыми волосами была ещё сильна и крепка телом, чего не мог скрыть длинный светлый балахон - нечто вроде одеяния языческой жрицы. В этих местах Девона считалась сильной ведьмой, и даже лесные жители, больше верившие в Тараниса, Маннанана и Клиону, нежели в Христа, старались лишний раз не приближаться к ее лесной хижине. На каменной плите старого алтаря ведьма уже развела огонь. Подбрасывая кости летучих мышей и ягоды можжевельника и ядовитой бузины в пламя, она проговорила вместо приветствия: - Давно тебя здесь не было. - Я не пришла бы и сейчас. Но ты знаешь, почему я сделала это. - Знаю. Ты помнишь нашу заповедь. Ни один чародей, колдун или волшебник, никто из тех, кому открыто будущее других, не смеет заглянуть в свое собственное! А именно его ты желаешь узнать. - Все ли готово для жертвоприношения? - спросила Бренна. Девона молча указала на клетку с голубями. Ее костлявые пальцы, простертые над огнем, принялись чертить в воздухе знаки могущественных рун, с губ срывались слова на неведомом языке, которые непосвящённым показались бы простым набором бессмысленных звуков, но уж Бренна знала, какие силы они призывают и чем порой приходится расплачиваться за помощь этих сил. Когда жертва была принесена, а огонь на алтаре полыхал уже в полную силу, Девона велела гостье задать свой вопрос. - Я хочу знать, что ждёт меня и детей, - коротко сказала Бренна. Девона и не нуждалась в большем количестве слов, ибо всегда читала вопрос, мучающий человека, в его сердце, а оно не солжет. Слегка раскачиваясь из стороны в сторону, она глянула на плиту, с которой стекала жертвенная кровь, и медленно проговорила: - Как мало крови осталось на жертвеннике! Мало исконных бретонских земель удастся сохранить! О, горе тем, кто допустил разорить святилища древних богов! Ибо некому будет защитить нас теперь! Рабство, болезни, смерть - вот какая кара обрушится на нас. Смотри же сюда, дочь друида, сейчас самое время узнать судьбу... Бренна увидела, словно воочию, гигантские замки и целые армии воинов, горящие селения и осажденные монастыри. Драккары под полосатыми парусами, увозящие людей в неволю. Конные отряды, сшибающиеся друг с другом в смертных схватках. И летящего сквозь бурю ворона, от которого отскакивали стрелы и копья. - Ворон в полете никому не уступает дороги! - слышался суровый голос ведьмы. - Ворону быть наместником Бретани! Горе нам, ибо он приведет людей в черных одеждах, коим нет числа... Крест, о, всюду их проклятый символ! Ворон - твой враг! И если ты не хочешь лишиться своих детей и умереть запертой в монашеской келье, отступи. Потом ты вернёшься. Но сейчас - беги! - Так Ворон прибудет к нам снова? - быстро спросила Бренна. - Да, он уехал лишь на время! Ворон силен и никогда не отступает, власть его велика. Я вижу, как он возвращается. У него есть лишь одно уязвимое место, подобно тому, как было у Зигфрида Непобедимого! Это женщина, которую он любит, прекрасная, как сама Клиона. Гляди! И Бренна увидела дворец, похожий на королевский. Все в нем было роскошно, особенно же радовали глаз дивные картины, сложенные из кусочков разноцветного стекла и изображавшие то сцены охоты, то группы прелестных нимф. Искусство мастера было поистине удивительно, красавицы выглядели как живые, и Бренна почти не удивилась, когда от стайки красивых девушек на картине как будто отделилась одна... Та, что была прекраснее всех! Это была юная богиня в струящемся белом платье, а навстречу ей шел мужчина, которого Девона называла Вороном. И руки этих двоих были протянуты навстречу друг другу... Вот видение стало чётче, приблизилось, и Бренна проговорила: - Как имя его возлюбленной? - Имени руны не называют. Но я вижу, что тебе оно и так известно! При этих словах Бренна побледнела и поднесла руки к вискам, как от головной боли. Золотой обруч стал вдруг будто бы тесен, и она сняла его. - Враги готовят твое падение, - твердила тем временем Девона. - Но жертвенная кровь шепчет мне имя твоего защитника. Это имя - принц Рудал! Вдовствующая баронесса Белинда терпеть не могла лишних расходов, а потому редко куда-либо выезжала. Об этом знали все ее родственники и слуги, и все они были удивлены, насколько в последнее время изменились ее привычки. Белинда стала часто бывать в обители Святой Моники, хотя дорога туда занимала почти целый день. Поначалу люди недоумевали, почему не помолиться в замковой часовне, а если уж и съездить в монастырь, то не так далеко. Но вскоре сошлись на том, что молодая вдова ищет утешения в своем горе, к тому же, именно в обители Моники хранилась ценная реликвия - частица мощей этой святой. Были известны случаи, когда после молитвы в этом месте благочестивые вдовы вскоре шли под венец. Ведь Святая Моника особенно покровительствует вдовам, помогает им обрести вновь семейное счастье. Святая Моника, христианским женам пример, молись о нас. Святая Моника, примером своим и молитвою содействовавшая обращению мужа своего, молись о нас. Святая Моника, прообраз благоговеющей матери, молись о нас. Святая Моника, прообраз вдовы благоговеющей, молись о нас. Святая Моника, мать Святого Августина, молись о нас. Белинда отстояла мессу, как полагается, с видом благочестивым и смиренным. Одежда и головное покрывало — темных тонов, никаких украшений, глаза скромно опущены. Но, как и прежде, религиозное рвение было чуждо ей. Музыка органа, затрагивающая часто даже черствые, чуждые тонких душевных порывов натуры, оставляла ее равнодушной. Сразу же по окончании, а может быть, и во время мессы, Белинду охватывали далеко не самые возвышенные думы. Да, неплохо бы выйти замуж снова, как советуют мать и особенно брат с женой, которым доставляло мало удовольствия пребывание сварливой сестры в родительском замке. Она и не сомневалась, что еще вступит в брак, ведь выделенная ей вдовья доля и знатное происхождение давали основания рассчитывать на хорошую партию. И уж теперь выбирать супруга она будет сама. Но должен пройти хотя бы год после смерти Жоффруа. А значит, есть время разгадать некоторые тайны прошлого и успеть получить кое-какие удовольствия от свободной жизни в настоящем. Складки покрывала и царивший в храме полумрак скрыли ее улыбку. Всё-таки от мужчин есть некоторая польза. Она не подозревала об этом раньше, живя с грубым, скупым на проявление чувств Жоффруа. В первое время после свадьбы его черствость огорчала ее. Как и то, что у него были другие женщины. Одной из них оказалась лесная дикарка, с которой он сошёлся ещё подростком и продолжал посещать время от времени. Были и какие-то разбитные вдовушки из окрестностей Блуа, и девицы лёгкого поведения. Но Белинда и сама не любила мужа, а потому не долго страдала из-за его измен. Он приходил в ее опочивальню, надеясь всё-таки получить законного наследника, и каждый раз все происходило быстро и заканчивалось упреками, что до сих пор она не понесла. Что ж, по крайней мере, он не успел упрятать ее в монастырь, как собирался. Но и она не успела стать владычицей замка и всех прилегающих к нему земель. По всей вероятности, Жоффруа не был способен зачать дитя. Перенесенная когда-то лихорадка дала себя знать, а во все разговоры о том, что у лесной девки сын от ее мужа, Белинда не верила. В свое время она выведала, где живёт эта его любовница, и даже побывала там. И видела ребенка. Ничтожное существо, в пять лет почти не умевшее говорить и чувствовавшее себя в лесных чащобах лучше, чем среди людей. Для него не нашлось даже христианского имени. Мать звала его Хибо (Hibou - по франц. филин - прим. автора). Да он, наверно, и был больше лесным существом, чем человеком. И не был похож на Жоффруа. У покойного свёкра Белинды светлые волосы вились локонами, и точно такие же были у всех его детей. Даже у тех, которые росли в окрестных деревнях и именовались вилланами. Но у лесного мальчика ничего подобного не было. У матери Жоффруа, шептались кумушки, волосы были темными и длинными, как грива дикой кобылицы. Но от нее сын унаследовал не внешность, а лишь вспышки ярости, граничившие с безумием. Во время этих вспышек люди старались не попадаться ей на глаза, а после них баронессу Амальбергу почти покидали силы. Говорили, что в один из таких дней молодая женщина и погибла, сорвавшись с крепостной стены. Но эта несчастная душа, видно, была отягощена грехами, ибо не смогла покинуть землю. Порой её призрачную тень видели ночные стражи в темных переходах замка. Сейчас Белинде вспомнился день возвращения домой и неясные, сказанные едва слышно слова матери в ответ на ее сетования: - Сейчас ты полна горечи и обиды, но наступит день, когда ты порадуешься, что все сложилось так. Тогда Белинду охватила злость, ибо в этих словах она усмотрела слабую попытку утешить ее и внушить покорность судьбе. Теперь она чувствовала, что в них таилось нечто большее. Молодой воин, от которого Белинда пыталась зачать дитя, тоже был белокурым. И он был красив. Белинда не была даже миловидна, но, видимо, тщеславному юноше льстило ее знатное происхождение. Служанок и крестьянок он мог найти где угодно, а тут — настоящая благородная дама. Он умел доставить удовольствие женщине, и Белинда была рада, узнав, что ее любовник не вернулся в Аркс и не уехал в иное место, а остался служить в Рысьем Логове. Погибших воинов надо было кем-то заменять, и Рауль нанял его. Его встречи с Белиндой, таким образом, не прекратились, и она могла быть довольна вдвойне. Теперь у нее был в одном лице и хороший любовник, и свой человек там, где жили ее враги. Как только прозвучало «Ite, mеssa est», Белинда направилась в монастырский сад. Там ей нравилось уединяться и подолгу сидеть на массивной, вросшей в землю скамье под раскидистой старой яблоней. Это было наиболее уединённое место в саду и, что главное, хороший наблюдательный пункт. Отсюда было видно, как монахини и послушницы, двигаясь попарно, приходят на работы, как наполняют огромные корзины спелыми плодами, а затем уносят их. Корзины были так тяжелы, что поднять их можно было только вдвоем, держась за ручки с обеих сторон. Все монахини, работавшие в саду, были крепкими и сильными, и вряд ли такая работа чрезмерно утомляла их. Но была среди них одна, что не могла справиться с подобной ношей и лишь покорно, молча помогала укладывать плоды. Наверно, такая работа была здесь не очень нужна, и добрая аббатиса поручила это женщине, просто чтобы та была чем-то занята и находилась среди людей. Это была та, которую нашли обессиленной и потерявшей память в подвалах замка Жоффруа, вернее, теперь уже Рауля. Белинда презрительно прищурились. Один брат был жесток, и Бог весть что еще повисло камнем на его совести, второй же хочет, как видно, замолить грехи брата, да и отца. Зря старается, ибо сказано: «Грехи отцов падут на головы детей». Белинда была не сильна в теологии и не знала, касается ли это грехов, совершенных братьями. Но если Господь и не обрушит свою кару на Рауля и Диану, то она, Белинда, сама навлечет на них несчастье. Ей никто не мешал предаваться своим мыслям, а заодно и зорко следить за Кристиной. Она уже знала, что такое имя дали здесь черноволосой незнакомке. А как ее звали на самом деле, ещё предстояло выяснить. — Диана, ты подвергала себя большой опасности. Ты хоть понимаешь, чем все это могло закончиться? Рауль вернулся из поездки только этим утром, но по пути успел узнать кое-что из того, что происходило в его отсутствие. Он был очень красив в великолепной бархатной тунике глубокого сливового цвета, с золотым обручем -. символом его баронского титула, на белокурой голове. А гнев делал его ещё прекраснее. — Я понимаю, Рауль, что легко отделалась. Но, согласись, нельзя же было допустить, чтобы наши земли подвергались разграблению. Теперь, когда спор разрешился, я выпустила двоих пленных, которых удалось захватить на месте преступления. И им ещё предстоит выплатить нам семьдесят денье за ущерб и незаконное вторжение! Жаль, конечно, что пришлось вернуть скот, но и наше стадо Родерик тоже вернул. Я согласна с тем, что добыча моя оказалась, таким образом, маловата. Но все могло быть и хуже, вздумай Родерик назначить за меня выкуп! — В том, что ты защищала наши владения, ничего дурного нет. Но ты так рисковала из какого-то глупого озорства! Ты могла распроститься с жизнью, неужели не понимаешь! — вспылил Рауль. — Но ведь ты обучал меня сражаться не для того, чтобы я сидела за прялкой? — Я обучал тебя не только махать мечом, но и думать о том, что делаешь! Как можно было, имея охрану, уйти из обители одной?! Если у тебя будет армия, ты ее оставишь в безопасном месте и пойдешь в бой одна? И пойми, нельзя верить каждому встречному и поперечному. Это глупость, ты понимаешь? Диана покаянно вздохнула. — Понимаю. Да, в этом я виновата. И тут же она своенравно, как породистый жеребёнок, вскинула голову и добавила: — Но больше — ни в чем! Рауль с трудом скрыл усмешку. О да, больше ни в чем. А этого, она полагает, мало? Диана рассказала обо всем, что случилось после его отъезда, опустив лишь некоторые подробности своего общения с Родериком. Ведь эти мгновения принадлежали только им двоим. — В будущем меня уже не заманят в ловушку так легко, — так она завершила свой рассказ. — В ближайшем будущем — точно не заманят, — заверил ее брат. — Потому что я запрещаю тебе покидать замок. До тех пор, пока не вышьешь гобелен с изображением семи доблестных рыцарей в полный рост! На конях! — На конях?! — ахнула она. — Рауль, ты никогда не вышивал и не знаешь, что на это уйдет год! - Смотря как работать, - возразил он. - Ну пусть их будет хотя бы трое! — Ну уж нет. Их должно быть семеро.Тогда у тебя будет время подумать, а у меня будут развязаны руки. Пока ты в тиши своих покоев работаешь над гобеленом, я спокойно улажу дела с сиром Родериком. — Уладишь! — она негодующе фыркнула. — Что там улаживать, если он и сам, благодаря встрече со мною, захотел мира? — Видишь ли, я пока не знаю, чего он захотел, — задумчиво проговорил Рауль, прохаживаясь по комнате. Тень его, причудливо искажаясь на каменной кладке стены, ползла следом. — Я хочу сначала удостовериться в чистоте его намерений. — Но разве то, что он спас меня от норманнов, и потом вел себя благородно и не воспользовался своим преимуществом, ни о чем не говорит? — удивилась она. — Говорит. И мне странно такое благородство со стороны человека, чья семья столько лет враждовала с нашей. Видишь ли, я не видел Родерика с тех самых пор, как он выехал за ворота нашего замка. Я ничего не имею лично против него, но старая вражда легко не забывается. — Ты думаешь, он мог притворяться? Но для чего? — А для чего притворялась твоя подружка? — Для своей корысти, конечно. — Ну так и у каждого человека есть своя корысть. Что касается Родерика, то я его почти не знаю. Как и он - меня. Оба помолчали немного. Рауль уселся в кресло напротив сестры. — Тебе может показаться странным, но за семь лет судьба ни разу не свела меня с Родериком. Но такова жизнь каждого, кто служит. Я воевал и выполнял поручения герцога везде, куда он меня отправлял. Родерик же меньше зависел от милостей сюзерена, уже тогда будучи единственным наследником своего отца. И когда он, повинуясь вассальному долгу, приводил войско во время войны или на воинские смотры и состязания, я оказывался совершенно в иных местах. — Зато теперь ты сможешь испытать его в мирное время и понять, протянет ли он руку помощи в дни беды. Но я верю, что в нем нет подлости и лжи. — Посмотрим. Иди же теперь и приступай к работе. В твоих интересах выполнить ее побыстрее. Скоро праздник урожая. Ведь ты хочешь побывать на нем? О, конечно, она хотела. Этот праздник — один из самых весёлых в году. Издавна люди радуются наступлению осени: урожай собран, позади — период тяжелого труда в полях, садах и на виноградниках. На праздник явятся давильщики с красными от сока руками и ногами, в венках из глянцево-зеленого плюща, и принесут мехи, сочащиеся молодым вином. Крестьянки испекут огромные ароматные караваи и будут угощать всех. Потом разведут костры, вокруг которых всю ночь продлятся пляски и песни. Парни будут соревноваться в кулачных боях и перетягивании каната, а девушки нарядятся в лучшие свои платья и украсят головы венками из ярких осенних листьев. Уже глубокой ночью, когда строгих родителей свалит усталость и хмель, они побегут к реке и бросят свои венки в ее быстрые воды и узнают, кому скоро идти замуж, а кому придется подождать. Тогда, после удачной охоты на вепря, Родерик сам отвёз Диану и ее спутниц к границам двух владений. Иоли и Флоранс намеренно отстали, чтобы не мешать влюбленной паре. А в том, что они влюблены, уже никто не сомневался. Как только в прогалине между буками и падубами замаячили выехавшие навстречу воины Рысьего Логова во главе с Сигеродом, Родерик остановил Ориона и взял за повод кобылицу Дианы. - Помнишь, там, у ручья я спросил, где вновь увижу тебя? - Теперь ты знаешь, где я живу. - И ты согласна, чтобы я приехал в ваш замок? Диана молчала несколько секунд, теребя тонкими пальцами набор уздечки. - Если ты желаешь мира с моим братом, - ответила она наконец, - поговори с ним об этом! И если из врагов вы станете союзниками, то для меня не будет более желанного гостя. - Я сделаю все, чтобы было так! - пылко заверил он. - Но ты... ты, Сирэн, скажешь ли ты ему, что тоже желаешь этого? Ты хочешь, чтобы я приехал к вам - на этот раз как гость и друг? Ты будешь ждать меня? - О, вот уже совсем близко мои люди! - она лукаво улыбнулась и указала затянутой в перчатку рукой. - Прошу, сир Родерик, не удерживай меня, чтобы не было новой стычки! И добавила едва слышно, одними губами, но он все равно услышал: - Приезжай! Она резко послала кобылицу шенкелями вперед, но успела услышать: - Жди меня на праздник урожая! Следующее утро застало Диану раскладывающей на столе катушки ярких шелковых ниток. Аделина помогала ей, а юная госпожа говорила с притворным спокойствием: - Что ж, мне не привыкать, ведь я всю жизнь получала то, что мне было нужно, только в обмен на работу за пяльцами или прялкой. Интересно, каково это - пойти на праздник просто так, потому что там весело и туда пойдут все? Надо спросить нашу кроткую Иоли, наверно, она знает это не понаслышке! Тогда как я всю жизнь получаю желаемое непременно в обмен на что-то! - Девочка, ты преувеличиваешь! - внушала Аделина. - К тому же, брат хочет тебе добра! Будь терпелива. - Интересно, кто это распускает слухи, что я нетерпелива? - запальчиво вскинулась Бретонка. - Я спряла за свою жизнь столько пряжи, что, верно, путеводная нить Ариадны в лабиринте и то была короче! - Не знаю я, кто эта дама - Ариадна и какой у нее лабиринт, но ты - настоящая рукодельница, - признала служанка. - Рукодельница поневоле - вот я кто! Наверно, после этого гобелена с целым отрядом конников я возненавижу вышивание во веки веков. Диана не подняла головы от своей работы, когда Рауль зашел к ней снова. О нет, отменить наказание он не мог, но решил его смягчить. Теперь Диане дозволялось закончить гобелен после Рождества, а покидать замок разрешалось, но только в сопровождении охраны. И она догадывалась, чьи просьбы смягчили гнев Рауля.