Любовь, которую нельзя...

События, разделившие жизнь Аси на благополучное прошлое беспечной, хотя и довольно живой девочки, добродушными шалостями которой окружающие только восхищались, и довольно неприятное настоящее, в котором ее видели дерзким, неуживчивым подростком, который вечно создает для взрослых неприятности, совпали с так называемым «переходным возрастом». В тринадцать она узнала, что отец изменяет ее матери. Точнее – что у него давний и прочный многолетний роман совсем с другой женщиной. Новиков всегда был ученым-химиком, до предела увлеченным своей работой. Когда он в выходной день усаживался дома за столом со своими колбами, пробирками, жидкостями и порошками, с ним было бесполезно разговаривать, его невозможно было дозваться обедать. Ася привыкла к такому отцу, ей даже нравилось, каким восторгом загорались за стеклами очков его глаза, когда удавалось что-то там удачно смешать. И то, что он в будни за полночь задерживается на работе, тоже никого не удивляло. По утрам Вероника без злости, скорее по привычке, укоряла мужа, то клялся, что такого больше не повторится, и порывался рассказать о потрясающих экспериментах, о которых Вероника, да и Ася тоже, никогда не слушали, поскольку ничего в них не понимали. И вот теперь стало ясно, что далеко от дома в вечерние и ночные часы Николая Новикова удерживала не только химия. После сцены в фойе кинотеатра, Ася видела эту женщину еще раз, или два. Кажется, она работала в том же НИИ, что и Новиков, только в другом отделе. Улыбчивая, круглолицая, пухленькая, как булочка, с целым снопом светлых кудряшек, она совсем не была похожа на ее маму, и (в этом Ася была уверена!) и вполовину не была такой красивой. Тем не менее, отец уходил от мамы к ней, и делал это регулярно. А мама, догадываясь, а возможно, и зная об этом, нисколько не возражала. Вот что стало для девочки вторым шоком. Ее красивая, гордая мама не волновалась по поводу измен мужа! Она могла устроить скандал по любому поводу, но никогда не касалась этого, главного. Прошло время, прежде чем Ася сумела понять ее поведение. Вероника не упрекала мужа романом на стороне, потому, что не хотела, чтобы он упрекал ее… Но если у Новикова была многолетняя привязанность, то Вероника жила короткими, яркими, как вспышка, историями, в которых участвовали обаятельные молодые люди, часто, моложе ее. Было время – Ася любила, когда мама щедрой рукой давала ей деньги на кино и мороженое, с условием, чтобы девочка до определенного часа не появлялась дома. И почти не обращала внимания на новые духи на мамином туалетном столике на следующее утро, и раслабленно-спокойную улыбку у нее на лице. Но однажды, придя из школы, на увидела на лестнице, как Вероника торопливо, прощаясь, целуется с… соседом по лестничной клетке. Девочка хорошо знала этого молодого блондинистого аудитора, знала даже, что буквально вчера он провожал свою жену с двумя малышами отдыхать на море. Она не сказала ни слова – убежала. Не обращая внимания на оклики. На улице в тот день шел сильный дождь, она поскользнулась ив кровь разбила колено, но даже на это не обратила никакого внимания. До поздней ночи Вероника, вместе с вернувшимся с работы мужем, отыскивали четырнадцатилетнюю дочку, а Ася все это время сидела на корточках в чужом подъезде и тихо плакала. И о родителях, и о себе. Об их семье, которой (она это чувствовала) уже нет, и, наверное, не будет. После этого случая, когда она простудилась настолько, что угодила в больницу с подозрением на воспаление легких, отец стал вести с Асей длинные успокоительные беседы. Их суть сводилась к тому, что все останется, как было. Они с мамой не собираются разводиться. Просто… она уже большая девочка, и скоро сама поймет, что иногда в браке можно сильно ошибиться. Бывает, что любовь, или то, что люди принимают за любовь, проходит. И каждый имеет право на свою жизнь, если не получается жить общей. Они с мамой договорилисс устроить так, чтобы никому не приходилось страдать. Никому, в том числе, и Асе. Формально, в глазах окружающих, они всегда останутся семьей. Все будет в рамках приличия. Ася молча слушала. Мама не говорила ничего. Просто гладила по голове, и иногда повторяла: «моя бедная девочка!». Абсурдная, нереальная ситуация! - Но… Если люди хотят сохранить семью ради своего ребенка, в то время, как чувств между ними давно уже нет… - глубокомысленно заметила Марина, когда Ася дошла до этого места в своем рассказе. – Это значит, что они оба любят этого ребенка, и хотят, чтобы все у него было нормально. Семья, папа, мама, дом. Что бы он, то есть, ты, не чувствовала себя ущербной. - Да нет, ничего ты не поняла! – С горечью покачала головой Ася. – Мои родители и впрямь разные люди, но в одном они похожи – их обоих волнует, что скажут окружающие. Но особенно, конечно, отца. Он часто бывает недоволен маминым поведением, но не тем, что она ему изменяет с другими мужчинами, нет! Он недоволен, что она делает это так неосторожно, открыто. Что ее могут увидеть, как увидела на лестнице я, что поползут слухи… Вот чего он не любит! В глазах окружающих у талантливого ученого Николая Новикова все должно быть идеально. Хорошая репутация, ответственная работа… Уютный дом, жена-красавица, дочь-отличница… А что там, за фасадом этого фальшивого уюта, этой искусственной красоты – это никого не заботит. Он каждую неделю дотошно спрашивает, какие у меня оценки, но ни разу не поинтересовался, как я адаптировалась в новом классе, нет ли у меня каких-то проблем. Для него важны только показатели, и как их выражение – пометки в дневнике! - А ты не преувеличиваешь? – Осторожно спросила Марина. - Нет… Им все равно, что происходит с моей душой. Мама занята только собой, отец – своей работой и созданием вокруг себя блестящего ореола безупречного человека. Мы живем в одной квартире, но, по сути, мы все друг другу чужие люди. Все равно, как в общежитии. Понимаю, тебе в такое тяжело поверить. Мне самой было непросто. Ася тяжело вздохнула. - Как только я не пыталась до них достучаться… Начала нарочно искать поводы для ссор, конфликты устраивала, с учителями в школе постоянно пререкалась. Даже если сделала задание, говорила, что не сделала… Думала – они позвонят родителям, те со мной поговорят… хотя бы, спросят, что со мной случилось. Но кроме криков и оскорблений я ничего не дождалась. Ни одного конструктивного диалога, как психологи говорят. Кроме того, я была, наверное, слишком злая. На вот это все. А когда я злая – мне не до учебы. Ну, а когда учителя стали слишком приставать с нотациями, мне это надоело, и я начала пропускать уроки… Тем более, у мамы новый поклонник появился как раз, у папы – новый эксперимент начался на работе… В общем, я не боялась, что меня накажут. У них на это просто времени не было! Они на звонки из школы и внимание обращать перестали. А дальше… дальше все как-то само собой пошло. Дворы, подворотни, чердаки… Прогулки дотемна. Новые знакомые , которым, так же, как и мне, не хотелось ни в школу, ни домой. Из неблагополучных семей, в основном. Моя-то с виду была благополучная. Только, знаешь, это даже хуже, когда – с виду. Это как хочется пить, ты берешь воду, а она – искусственная. Из какого-нибудь прозрачного пластика. Вот и у меня все ненастоящее было. - Было? - Уточнила Марина. – А сейчас? - Не знаю… Сейчас есть ты. И есть Олег. По крайней мере. А там у меня совсем никого не было. Ни одного человека, который спросил бы, что меня тревожит, почему я сегодня плакала… В наших компаниях такие разговоры были как-то не приняты. Вначале я с одни ребятами тусовалась – они все были младше меня, мальчишки, в основном. Я из папиного стола собирала всякие колбочки, порошочки, и мы с ними экспериментировали. То маленький взрыв устроим – прохожих попугать, то костер посреди улицы разожжем на окраине, да такой, чтоб каждый пламени был разного цвета. По-детски, конечно, но весело было! А потом я в другую компанию попала, там постарше уже были ребята. И девчонки, и пацаны лет по семнадцать-двадцать. Кто-то нигде не учился и не работал, другие в свои профучилища только раз в месяц ходили, за стипендией. Собирались в недостроенных домах, на лестнице, или на чердаке, и зависали часами. Пиво, сигареты, глупые и пошлые анекдоты, просто болтовня. Я, правда, этого не любила, мне просто общение было нужно. Там меня никто не упрекал, что я какая-то не такая, вредная, испорченная. Что каким-то там идеалам не соответствую. Пиво я пила через силу, и только чуть-чуть… чтобы уж совсем не выделяться. А сигарету единственный раз у Дэна взяла… был у нас парнишка такой, крутого из себя строил. Вид у него впечатляющий был - цепи, наколки, волосы дыбом… Мы на углу стояли, недалеко от нашего дома, и я издали увидела, что идет отец. Обняла Дэна, взяла сигарету, затянулась… и папочкин взгляд выдержала, не сморгнула даже. Закашлялась, только когда он мимо прошел. Но так паршиво было, когда дыма наглоталась, что до сих пор до тошноты противно даже на пачку сигарет смотреть! - Да-а… Я бы так точно не смогла. – Вздохнула Марина. – В тебе, наверное, актриса пропала. - А что? Знаешь, как тяжело стоять так, и улыбаться? Будто бы тебе все равно, и все по кайфу? А у самой на душе как железкой по стеклу скребет? Он прошел с равнодушным видом, не оглянулся даже. Нет, я видела, что его внутри перекосило от злости, но не мог же он себе позволить это показывать? Хотя я хотела, наверное, чтобы он показал. Возмутился, наорал… Выдернул меня оттуда, и потащил домой. Спросил бы просто, зачем я все это делаю? Не спросил… Все равно ему было… Достаточно факта. Я, чтобы не разрыдаться, ребят на крышу позвала. Мне там всегда становилось легче – на крыше. Небо как будто рядом, спустилось к тебе! Синева, простор и облака… Сказочное ощущение. Все сразу забываешь, все проблемы! - И ты… с этой крыши прыгнула? Да?! - Нет… Ну, то есть, с этой, но в другой раз. Тогда пацаны с девчонками чего-то поцапались, и те ушли. А я осталась. Я вообще не слышала, как они отношения выясняли – я на крыше сидела. За трубой. Это было мое заветное место, я там одна любила мечтать. Что завтра вот проснусь – а все по-прежнему. И папа любит маму, а мама – папу. Мне даже мерещился запах булочек с корицей… Которые мама когда-то по воскресеньям пекла. До сих пор не могу забыть этого запаха. Так вот, мальчишки, трое, они… они совсем уже взрослые были. Кроме того, пиво… и, кто знает, что они там добавляли себе в сигареты? Да еще и расстроенные были, это все подогревало. Я понимаю, конечно… - Они что, приставать к тебе начали? – Почти прошептала Марина. - Можно и так сказать. Их было трое, и они очень грубо себя вели. И Дэн, и остальные. Я их просто не узнавала. Они даже не слышали, что я им пыталась сказать. Преградили мне дорогу к чердаку, и были уверены, что там, на этой крыше, я от них никуда не денусь… И тогда я… Я испугалась очень. Это страшно, когда на твоих глазах люди, которых ты хорошо знаешь, превращаются в ухмыляющихся зверей. Их было трое, а я одна. И уйти, действительно, было некуда. Я отступила на край. И сказала, что прыгну, если они подойдут. Они не поверили. А может, им было все равно. - И ты… прыгнула? - Я просто оступилась, если честно. Встала слишком близко, и нога соскользнула. Я еще успела увидеть их побелевшие лица. Похоже, они все-таки испугались. А я летела. И даже подумать успела еще. Что, может быть, это все даже и к лучшему… Такая была почему-то мысль. Ты что так смотришь? Мне не страшно было. Правда. Я, наверное, плохо понимала, что такое смерть, поэтому не боялась. Тебе здесь, кажется намного страшнее. Жить страшнее, чем умирать. - Да. – Согласилась Марина. – Это правда. А сколько в этом доме было этажей? - Мало… Девять, или десять. Для Москвы это немного совсем… Дом-то новый, недостроенный, а рядом – старый квартал, и липы растут около. Им, наверное, лет по сто. До пятого этажа вымахали! Ну, и я прямо в верхушку впечаталась. Нарочно не придумаешь. Сотрясение мозга, руку сломала о сук, еще царапины всякие, но… ничего смертельного. Меня наряд МЧС оттуда снимал, прохожие вызвали. Я, правда, этого не помню – очнулась уже в больнице. Все вокруг говорили, как мне сильно повезло. И, если дал Бог шанс на второе рождение, то надо теперь жить совсем новой жизнью. Я не понимала: они хотят, чтобы я в монастырь, что ли, ушла? Приходил следователь из полиции… Такой дотошный. Я дышать не хотела, не то, что разговаривать, а он! Допытывался, как, да почему, да зачем. С тех пор, наверное, я и не люблю всех, кто в полиции работает. - Ты рассказала? - Да в том и дело, что нет. Я ребят пожалела. Если все рассказать, как было, думаю – их же, наверное, посадят. Тем более, они совершеннолетние, а я еще нет. Вся жизнь будет сломана… зачем это? У них и в мыслях не было меня с крыши бросать, я это сама… И вообще они не в себе были, мало ли, что ударит в голову. Я опять сама виновата – зачем я с ними наедине осталась, когда другие девчонки ушли? - И ты стала их выгораживать? - Я вообще сказала, что была на крыше одна. И, как бы ко мне не приставали, стояла на своем. Одна была, одна решила, одна прыгнула. Пошла на крышу, чтобы прыгнуть. И все. - А он? Следователь? - Он стал причины спрашивать… Я подумала: если скажу, что просто так, так без причины только психи себя убивают. Он же меня в сумасшедший дом запрет. Нет, думаю, что-то надо придумать… Ну, и сказала, что стала плохо учиться и мне кажется, что родители меня за это разлюбили совсем. Что контрольную пропустила (что, кстати, правда). И боялась после этого домой идти. Наплела с три короба, короче. Следователь даже расчувствовался. Сказал, что с родителями моими поговорит. - Говорил? - Наверное. - А те ребята что? Они не извинились перед тобой? - Да когда? – Ася,, наморщив нос, слегка улыбнулась. – Я их после и не видела. Меня отец из больницы домой как под конвоем вез. Шаг вправо , шаг влево – расстрел при попытке к бегству! - А потом? - Дома он мне сказал, что советовался с моими учителями, психологом школьным, тем-то там еще… И они советовали нам обстановку переменить. Увезти меня в другой город, и чем меньше и тише он будет, тем лучше. Там будет меньше дурных компаний, которые могли бы меня испортить… Это глупости, конечно, я не такая уж послушная, чтобы подчиняться кому-то, но он был в восторге от этой идеи. Наверное, просто самому хотелось из Москвы в глушь слинять. Папа порылся в интернете, и выбрал Златоборск. Во-первых, здесь есть научный институт его профиля, куда его, звезду московскую, конечно, с распростертыми объятьями взяли. Во-вторых, природа и заповедная зона. Ну, и от Москвы недалеко. Не заладится – всегда вернуться можно. Марина встрепенулась при этих словах, но перебивать не стала. - Вот, так я здесь и оказалась. Компаний подозрительных здесь и вправду нет, никуда не хожу почти, кроме школы, уроки каждый день стараюсь готовить… А он все равно недоволен! Честно говоря, после того случая мне было немного стыдно перед ними… папой и мамой. Я понимала, что это уже перебор. Даже объяснить пыталась, что соврала, что я совсем не собиралась из-за них сводить счеты с жизнью. Но, кажется, напрасно старалась. Не это имело для них значение, а вся моя шумная жизнь. Опять же, боялись, что скажут окружающие и соседи! Ну, хватит об этом! – Ася решительно оборвала себя на полуслове. – Видишь, больше никаких тайн в моей жизни нет! Теперь твоя очередь. - Что? – Спросила Марина с некоторой долей испуга в голосе. - Как – «что»? Рассказывай. Ты же обещала! - Да… Но это так… Словом, я не знаю даже, с чего начать. - С Замка начни! – Подумав, предложила Ася. – С того дня, как ты впервые там оказалась. Когда жены и сына Амирханова в городе уже не было. - Хорошо… - Она немного помолчала, собираясь с мыслями. – Я попробую. Слушай. *** - Все случилось год назад... – Начала Марина почти ровным голосом. – Я тогда только перешла в девятый. Училась хорошо – привыкла при маме. Ну, и, кроме уроков нечем было особо заняться. С тех пор еще, как я поняла, что мама не выздоровеет, не будет прежней... что ей никак нельзя помочь, я старалась загрузить себя так, чтобы на слезы не было времени. Записывалась в кружки, спортивные секции. Домой приходила, только когда стемнеет, и сидела над домашним заданием до самого сна. Знаешь, каждый уходит от боли, как может. Виктор Петрович, к примеру, стал пить. При маме еще осторожно, а после ее похорон вообще слетел с катушек. Недели три, не переставая! Я не осуждала, я понимала, что это – его горе. Кофе по утрам крепкий заваривала, и просовывала через щель в дверь его комнаты. Ставила прямо на пол, чашку и тарелку с бутербродами. А сама в школу бежала. Он мне запрещал... и сейчас запрещает, в те дни, когда пьет, заходить к нему в комнату. Вообще разговаривать с ним. Знаю, ему передо мной стыдно. Не хочет, чтобы в таком виде его кто-то видел, особенно я. Я его всегда жалела... Удивлялась, что его с работы не уволили за такой долгий срок. Но он, как бухгалтер завода, подчиняется непосредственно Амирханову. А Амирханов всегда нам помогал, я к этому привыкла. Он звонил, спрашивал у меня, как отец. Не помню, что я отвечала... Однажды Виктор Петрович вышел из комнаты с утра. Небритый, всклокоченный, как бродяга какой-то. Сказал, что решил вернуться к нормальной жизни. Из-за меня решил. Потому, что я еще маленькая, и он маме обещал меня вырастить. Знаешь, как я обрадовалась тогда? Я ведь уже не знала, что с ним делать. Так мы и стали жить, привыкая постепенно. Он работал, я училась. Вечером вместе пили чай на кухне, говорили о своих делах... Ася вдруг вспомнила эту маленькую уютную кухню. И добрые глаза Виктора Петровича, который смотрел на Марину с такой нежностью и необъяснимой печалью одновременно. Кажется, теперь она начинала понимать причину этой печали. - Мне было пятнадцать с половиной лет тогда, но выглядела я, наверное, немного старше. Был сентябрь, как сейчас. Совсем еще летняя погода, только туман по утрам. Я собиралась, как обычно, в школу, и увидела на столе его калькулятор. Старомодный, с большими кнопками. Сейчас таких почти нет, но он говорил, что считать ему удобно только на нем. А он уже уехал, и я поняла, что он его забыл. Схватила и побежала на завод. До него от нас всего полчаса... если быстрым шагом. Думаю, успею. А он... Виктор Петрович... ему не понравилось, что я пришла. Он все время оглядывался на дверь, и торопился вывести меня за проходную. И, когда мы уже собрались выходить, зашел Амирханов. Я его с самых маминых похорон не видела. Мы поздоровались, он улыбнулся и сказал Виктору Петровичу: «Отличную девочку вырастил, красавицу, кровь с молоком! Молодец!» И еще что-то в таком же духе. А Виктор Петрович раздраженно, сквозь зубы, проворчал, что во мне ничего особенного нет, и пошел меня провожать. И все время, пока мы шли через территорию, а это долго, он ругал меня, почти кричал. Я чуть не плакала, никогда его таким сердитым не видела. Не понимала, почему не должна была туда приходить, что я вообще сделала такого. В тот день он пришел с работы поздно, и очень мрачный. На мои расспросы только огрызнулся: «Иди спать!» А сам допоздна курил за закрытой дверью. Я слышала, он разговаривал сам с собой и однажды даже сказал что-то вроде: «Нет, ни за что!» И целую неделю он был как туча, и на меня почти не смотрел. Я догадывалась, что дело не во мне, а в ком-то, кто пытается его заставить что-то сделать, а он не хочет. Я даже подозревала, что это Амирханов, но о чем идет речь – даже представить не могла! Марина растерянно усмехнулась. - Теперь мне даже странно вспоминать себя ту, прежнюю. Я была такой глупой, что не видела, не понимала самых очевидных вещей. - Это каких? – Резко возразила Ася. – Если тех, о которых я думаю, их ни один здравомыслящий человек не понял бы... Пока сам не столкнулся. - Возможно. – Она не стала спорить. – Так вот, в пятницу... да, это был пятница, точно. В пятницу у меня было много уроков, плюс занятия по волейболу. Домой пришла, когда уже начали сгущаться сумерки. Виктор Петрович ждал меня на крыльце, и заметно нервничал. Сказал, что забыл отдать Амирханову какие-то важные бумаги, и надо срочно сбегать, отнести ему домой. Я сказала: «Ладно. Только переоденусь». А он: «Ничего не надо. Иди быстрее!». Так сердито, отрывисто говорит, как будто мной недоволен. В глаза не смотрит, хмурится. Я сумку бросила. Он дал мне черную кожаную папку. «Ну, иди!». Я до калитки добраться не успела, как он меня окликнул. И так неуверенно: «А, может, не пойдешь? Темнеет уже!». Я ничего не поняла, говорю: «Так идти, или не идти?». Он помолчал, вздохнул... Потом говорит: «Иди, но тут же возвращайся. Что бы он тебе не говорил, ничего не слушай. Отдай бумаги, и бегом домой! Если ты задержишься, я буду очень волноваться! Поняла? Обязательно приходи до темноты!» Я, конечно, ничего не поняла. Темнота уже вот-вот, да и что страшного в этой темноте, если до Замка всего минут двадцать ходьбы? Но я заверила его, что сама не люблю бродить по ночам, и, конечно, буду торопиться. Когда я уходила, он стоял у калитки, и что-то шептал. Мне показалось, что это молитва, и я очень удивилась: никто у нас, а особенно, он, не отличался большой религиозностью. Он стоял, и смотрел мне вслед, так, словно провожал на минное поле. А я... я думала только о том, успею ли вечером доделать реферат – география завтра первым уроком. Когда я подошла к Замку, там уже горел фонарь над входом. Охранник Ибрагим открыл передо мной ворота, и с такой ухмылкой сказал, слова растягивая: «А, пришла?», что я подумала: наверное, он меня с кем-то перепутал. На всякий случай, я представилась, и сказала, что должна отдать бумаги Сергею Герардовичу. Он кивнул, сказал: «Да, я в курсе! Давай, заходи!». Потом обернулся к Саиду, что-то ему сказал негромко, и они рассмеялись. Это был такой неприятный, обидный смех, что мне захотелось просто бросить им папку, повернуться и уйти. Я этого не сделала. Обещала же отдать лично Амирханову. Да и глупо показалось убегать из-за того, что какой-то дурак на воротах не так на меня посмотрел, или не к месту улыбнулся. - Нет, это не глупость! – Задумчиво сказала Ася. – Это твоя интуиция тебя предупреждала. А ты... - Что я? Пойми, если все уже было решено, а так и было, все, что бы я ни сделала, было бы бесполезным. Ася покачала головой, сомневаясь, но спорить не стала. Ей хотелось знать, что было дальше. - Ибрагим привел меня в столовую на первом этаже. Большая комната, много старинной мебели... Мы там с Лавриком когда-то в прятки играли – очень удобно. Сказал, что надо подождать. Я у стола села, папку положила на колени. Камин горел. Мне показалось – там так уютно, хорошо. Я ведь почти с полудня на ногах, устала, конечно.... Ну, вот... Наконец, быстрыми шагами вошел Амирханов. Вежливый, веселый. Улыбка в тридцать три зуба. Обнял меня, сказал, что очень рад увидеть. И тут же завел разговор. О прошлом, о Лаврике, о моей маме... Не помню, о чем еще. Он мне буквально слова вставить не давал, как будто пригласил меня в гости, и был очень рад, что я пришла. Когда я, наконец, отдала ему папку, он в нее даже не заглянул. Швырнул, не глядя, на диван, и спросил, что я буду на ужин. Я удивилась, и сказала, что мне нужно идти. Он возразил, что не может отпустить меня голодной. Честно говоря, я, действительно, хотела есть, но за окном уже почти стемнело. Я стала отказываться, говорить, что меня ждет отец. Что мне надо вернуться до темноты. Амирханов сказал на это, что я все равно не успею. Он тоже не хочет, чтобы я ходила по темноте, поэтому прикажет своему охраннику отвезти меня домой. Но, если уж я так решительно отказываюсь от ужина, то должна выпить хотя бы чай. Он не хочет, чтобы в городе говорили, что он плохой хозяин и не умеет принимать гостей. Я себя не считала гостьей, я ведь пришла по делу, но решила, что чай вряд ли займет много времени, а если это для него так важно... В общем, я согласилась. Он вышел, сказал, что сейчас вернется. Пока его не было, я выглянула из комнаты, и увидела в кресле у самой двери начальника его охраны. Мне в голову не пришло, что он сторожит меня, я просто подумала: странно как-то. Сергей Герардович вернулся, за ним в белом переднике шла Оксана. Помнишь, девчонки рассказывали? Она у него горничной работала, как раз в это время. - Это которая умерла потом? - Да. Она. У нее в руках был серебряный поднос с фарфоровой чашкой. Я удивилась, что только с одной – ведь чай, как правило, пьют вместе. И вазочка с конфетами. А я... Ася, я ужасно любила эти конфеты. С детства. Такие темные, насквозь шоколадные, и внутри мелкие орешки. Кругленькие, каждая в отдельной серебряной бумажке. Почему-то, я видела такие только в доме Амирханова. Не знаю, где они их доставали. Лаврик и его мама всегда угощали меня. А тогда я вспомнила, что давно их не ела, и обрадовалась очень. Еще голодная была, не обедала же после школы... Марина глубоко вздохнула. - С того самого дня я конфеты эти ненавижу! Вообще шоколадные конфеты не люблю, а уж эти... Как увижу – вспоминается сразу... - Конфеты-то причем? – Удивилась Ася. - Не знаю... что причем – чай, или конфеты. Или, и то, и другое сразу. Кажется, эту мерзость во все подмешивать можно. Даже во фрукты. В виноград, например. Просто тонкой иголкой, через шприц, впрыскивается, и все... - Что именно? - А все, что Гарик для него делает. Всякая психотропная гадость. - Портнов?! - Кто же еще? Он его за это при себе и держит. И деньги такие на его эксперименты отваливает – только держись! - Какие эксперименты? – Настойчиво уточнила Ася. – Ты хочешь сказать, он для Амирханова делает наркотики? Сам?! - Ну, что сам – это однозначно, а можно ли это наркотиками назвать – не уверена. К наркотикам, я слышала, привыкаешь быстро, а я, слава Богу, такого не замечала за собой. Хотя... Может, дело в том, что на мне пробовали почти каждый раз разное? – Она усмехнулась. – Как на подопытной собачке! - Ничего себе! – Ася тихо ахнула. – А мой отец этого Портнова замечательным человеком называл, талантливым ученым. Чуть ли не другом своим! Представляешь?! - Ну, я бы не сказала, что он совсем без таланта. У него там уже целая аптека этих... препаратов. Правда, может, и ворует технологии где-то. Гарик ради денег на все пойдет. - И как эти препараты действуют? - Расскажу сейчас, не сбивай только. Может, скоро сама узнаешь. - Ни за что! – Асю передернуло. – Прости, я больше постараюсь не перебивать. Тебе и без того непросто. - Конечно. Даже близкой подруге непросто признаться, что была такой дурой. Ксанка поднос передо мной поставила, и стоит. Молча на меня смотрит. Глаза – огромные, в пол-лица. И такие печальные, словно какое-то горе у человека. Позже... намного позже я поняла: это она жалела меня. Хотя мы, в общем, едва знакомы были. Потому, что она все уже знала, а я – ничего... Амирханову это не понравилось, он ей резко велел уходить. После этого я, кстати, Оксану ни разу не видела. Через неделю ее не стало. Наверное, он от нее решил избавиться, раз замену нашел... Со мной так же будет, рано или поздно. - С ума сошла?! - Увидишь. Ася заволновалась. - Марин, послушай меня! Выброси эти мрачные мысли из головы, слышишь? Я понимаю... Тебе пришлось через такое пройти, что в самом страшном кошмаре не приснится. Но тогда ты одна была. А теперь нас двое! Марина с грустной улыбкой покачала головой. Она явно не поняла последние Асины слова. Или не поверила им. - Когда мы остались одни, он сел на диван, развалился, и стал смотреть на меня. Причем, таким странным взглядом... На меня вообще никто еще так никогда не смотрел! Не знаю даже, как объяснить. В какой-то момент мне показалось, что я голая. Даже прикрыться чем-нибудь захотелось. И жарко стало, наверное, покраснела до ушей. Он улыбнулся, когда это увидел. Я чай отпила, и поняла, что у меня все комом в горле стоит из-за этого взгляда... Трудно глотать. Еще вкус у этого чая был странный. Не неприятный, нет... Какой-то цветочный, вроде розы, только с горчинкой. В общем, я поперхнулась, встала, и сказала, что, наверное, все-таки пойду домой. - Разумеется, он не позволил тебе уйти? - Нет. Он сказал, что лучше сам уйдет, если смущает меня. Тем более, ему пора работать с бумагами, а я чтобы ни о чем не беспокоилась. Что все будет очень, очень хорошо... Вот эту фразу я тоже с тех пор ненавижу. Меня дрожь пробирает от нее. - Я на эти конфеты набросилась, как маленькая девочка.... – Продолжала она, помолчав. – Целая гора серебряных бумажек на скатерти осталась. Раза два в комнату заглядывал Саша. Посмотрит в щелочку на меня, и отойдет. Я подумала – наверное, это ему Амирханов велел отвезти меня, а ему некогда, может, дела какие. И постаралась побыстрее чай допить, чтобы не задерживать его. Чашку отодвинула, встала... и чувствую: совсем не могу идти. Ноги почти не слушаются... еле-еле. Я еще испугаться успела, со мной же никогда не было такого! А потом голова закружилась, и зазвенело в ушах... - Как при обмороке? - Да, похоже... Внезапно появился Амирханов. Я почти падала, чашку со стола сшибла, потому, что у меня ноги подкашивались. Он меня за плечи удержал. И спокойно улыбнулся, безо всякого удивления. Я не знала, что у них это все уже отработано было, и, вероятно, я не первая. Ася слушала, яростно закусив губу. Даже при слабом отблеске далеких фонарей было видно, как у нее сверкают глаза. - Я сказала: «Помогите мне, пожалуйста!» Он спросил: «Что случилось?». А я уже слова с трудом выговаривала – язык не ворочался. Говорю: «Не знаю, мне плохо». Хотела добавить, чтобы, наверное, врача вызвал, но не успела. Почувствовала, что падаю, и схватилась за рукав его рубашки, повисла на нем. Может, порвала... не знаю. Дальше – сплошная темнота. Проснулась в спальне, когда уже светало. Поняла, что лежу на огромной разобранной кровати, и из одежды на мне совсем ничего нет. Испугалась, вскочила. Сразу закружилась голова, и слегка затошнило. Увидела рядом на стуле свою аккуратно сложенную одежду – всю, от белья до фартука, и поскорее натянула ее на себя. Подошла к зеркалу – не узнала себя. Волосы растрепаны, лицо какое-то опухшее, как будто. Еще плечи болели при каждом прикосновении, сверху до самой груди. Потом у меня там все в синяках было, в кровоподтеках. Не знаю уж, чем он так... И внизу живота такая тупая, жгучая боль... Когда крапивой обожжешься, бывает похожее ощущение. Но я тогда не думала об этом, у меня вообще все мысли путались. Только и пришло в голову, что я здесь заснула, а уже утро, и Виктор Петрович там с ума, наверное, сходит. Понимаю, это странно, но я была как будто не в себе. Видно, действие этих препаратов, которые я приняла, не прошло еще, я как сомнамбула ходила. Кое-как волосы пригладила. Вышла в коридор, и только подумала, что не помню даже, где выход, как Сашка навстречу. Я не знала еще, как его зовут, знала только, что он начальник охраны. Говорит: «Проснулась? Ну, пойдем» . Просто взял меня за руку, и вывел. Я шла, пошатываясь, на улице свет глаза резал. Он иногда поддерживал меня за спину другой рукой. Мы подошли к воротам. Там парни из охраны стояли, и он Саиду сказал: «Отвези ее домой!» Тот только обернулся, а Ибрагим говорит... с улыбочкой так, как обычно: «Почему это он? Давай, я отвезу. Я сейчас все равно сменяюсь, сутки дежурю уже. А Саид на мое место пусть встанет». А Саша ему таким железным голосом: «Здесь я решаю, кому и что делать! Скажу – и вторые сутки дежурить будешь, понял? Иди, Саид!» Тот кивнул, Саша к нему подошел, и добавил: « И не трогай девочку сегодня, хорошо? С нее на первый раз уже хватит». Я слушала их чисто автоматически. Вообще не воспринимала, что это ко мне как-то относиться. Но запомнила, оказывается. Саид сказал, что все понял. Посадил меня в машину. Молча, ничего вообще не говорил. Когда отъехали, я решилась спросить у него, что же вчера было, почему мне стало так плохо, и почему я ничего не помню? Он ответил, сквозь зубы, что ничего не знает, и всю дорогу на меня не смотрел. Старался отворачиваться. Помню, что мне было это неприятно: как будто я чем-то его обидела. Потом сказал, глядя в сторону, что отец мне все объяснит. Я удивилась: причем здесь он? Его же там не было! У нашего дома Саид помог мне выйти из машины, и сразу же уехал. Все так же – не говоря ни слова. Такой хмурый, словно раздраженный чем-то. Виктор Петрович мне навстречу вышел. Выбежал почти. Я сразу поняла, что он в эту ночь вообще ложился. И взгляд у него такой... ну, я не знаю... я как-то в картинной галерее с классом была. Так вот, такими, полными боли, глазами, только святые мученики с картин смотрят... Я что-то хотела сказать, но он меня перебил. Сказал, что все потом, чтобы я шла в душ, и спать. Я и правда спать безумно хотела. Пришла в ванную, разделась... Увидела на ногах, под самым животом, царапины и следы крови. Только тогда до меня начало доходить, что случилось. Но мозг настолько отказывался работать, что я даже заплакать не смогла. Только на секунду стало ужасно обидно: ну, вот, за что со мной так?! А потом схлынуло, отупение какое-то пришло... Когда мы потом, позже намного, с Виктором Петровичем говорили, он сказал, что здесь не только в лекарствах дело – это организм при стрессе вырабатывает защитные реакции, чтобы рассудок не повредился, не дает осознать все до конца... Может, и правда. В общем, я воду пустила, на краешек села, и... задремала, наверное. Очнулась от того, что он меня трясет. И на глазах у него слезы. Я даже не подумала, что дверь запирала – как он вошел? А он эту дверь выбивал, оказывается, а я даже не слышала. Тормошил меня, кричал: «Ты жива?! Что с тобой?». Я пожала плечами: «Заснула, кажется». Он всхлипнул, и сказал: «Какое счастье!». Я не поняла, спросила: «В чем – счастье?». Он говорит: «В том, что только заснула!». Он меня обнял, и застыл так надолго. Я хотела отстраниться, но сил не было. Смотрю – у него плечи трясутся. Говорю: «Ты что, плачешь, пап? Ты не заболел? У нас случилось что-нибудь?». Вот странно... Я его до этого дня «папой» никогда не звала. За глаза, в разговоре с другими, да, говорила «мой отец», но ему – только «Виктор Петрович». Хоть мама столько раз уговаривала меня, просила – все равно. Ну, не привыкла я это слово говорить, не умела. А тут так легко сказала «папа», и... мы оба, кажется, этого даже не заметили. Плохо помню... Кажется, он меня на руках в постель отнес. И я спала почти двое суток. Нет, не все время, конечно. Иногда просыпалась. И все время видела, как он сидит на стуле, рядом. А то возьмет мою руку, лбом прижмется к ней, и плачет опять. Никогда не видела, чтобы мужчина так плакал. Я вспомнила, что так же он над маминой кроватью сидел, когда она уже умирала, и испугалась: может, я тоже умру? Может, я какой-то болезнью опасной заболела, и все об этом знают, кроме меня? Когда он видел, что я глаза открываю, начинал со мной разговаривать. Спрашивал, как я себя чувствую, не дать ли мне успокоительное, или снотворное, или, может, чая с травами заварить? А я и так все время сонная была, а при слове «чай», к горлу тошнота подкатывала. Что-то постоянно порывался мне объяснить, рассказать, почему-то все время просил у меня прощения. Ему казалось, что я с ним не хочу разговаривать, потому, что не прощаю... А я и не знала, за что мне его прощать. Он так просил меня хоть что-нибудь сказать, ответить. И я не знала, как ему объяснить, что мне просто не до разговоров, что я все время хочу спать. И самое лучшее, чтобы он вообще ушел, и оставил меня одну. Может, я это все-таки сказала, потому, что он ушел, и не входил больше.... Я сама вышла к нему, когда окончательно очнулась. - Ничего себе... – Задумчиво вздохнула Ася. – История! Я даже не знаю, что сказать. Правда, не знаю. Я думала, что он... в общем, я очень плохо о нем думала. А теперь даже не знаю... Теперь его почему-то жаль. Но я все равно не понимаю, почему он на это пошел? Как вообще человека можно заставить... пойти на такое?! Он не говорил тебе потом? - Не говорил? – Марина усмехнулась. – Да он вообще ни о чем другом не мог разговаривать! Это какое же чувство вины должно быть, чтобы вот так, день за днем, оправдываться? Тем более, я сразу сказала, что ни в чем его не виню. Наверное, сам себя он винил гораздо больше... Он и сейчас мне пытается объяснить... особенно, когда выпьет. Даже бумаги какие-то показывал, под нос совал, хоть я в них ничего не понимаю. - Какие бумаги? - Как я поняла, те, которыми его Амирханов шантажировал. Там что-то было... давно... Какая-то растрата на очень крупную сумму... - Подожди! Так это что, получается, он тебя ему отдал... из-за денег?! - Нет! Так Амирханов говорит, когда издевается, но на самом деле совсем не так... Я так поняла, его больше денег позор волновал. Что, если все раскроется, его в тюрьму могут посадить. Что все тогда узнают. Да и я одна останусь. Об этом он тоже не мог не думать. - Значит, он такой же, как мой отец! – С горечью сказала Ася. – Самое главное – что скажут люди. А на дочь, почти родную – плевать. А ты еще его защищаешь! - Не надо так! – Возразила Марина. – Ты не знаешь, что он за этот год пережил. Ему, может, в десять раз тяжелее, чем мне было. А сломать любого человека можно. Тем более, он слабый. И Амирханов это прекрасно умеет. Я вот даже в глаза ему не могу смотреть – страшно. Как будто из них потусторонний холод. Словно, вообще не человек, а... - Кто? - Не знаю... Но бороться с ним нельзя. И я пониманию, почему Виктор Петрович не смог. Кто смог бы на его месте? Он несколько дней не соглашался, больше недели. Амирханов обещал ему, что это только на один раз. Что я вообще ничего об этом не узнаю, потому, что не вспомню... Я и правда почти ничего не помнила – в первый раз это средство действует просто убойно! Еще уверял, что хорошо знает женщин, и всегда с первого взгляда может понять, нравится он девушке, или нет. И если он только заметит, что мне неприятно, хотя бы чуть, что я не готова, он тут же меня отпустит, и вообще не будет ничего делать! В конце концов, если Амирханов захотел бы, он мог бы Виктора Петровича вообще не спрашивать. Просто ему важно было его сломать. Для Амирханова это самое большое удовольствие – других своей воле подчинять. Растоптать человека так, чтобы он больше никогда уже себя человеком не чувствовал! - Не спрашивать? Это как же? - Да очень просто. – Марина пожала плечами. – Меня могли прямо на улице в машину запихнуть, и увезти. Такое не раз уже было. С другими. - С другими?! – Потрясенно переспросила Ася. – И ты знала? - Я узнала потом. Но многие в городе знали. И знают сейчас. Просто молчат. - Такое ощущение, что идет война, и Златоборск в оккупации! – Мрачно сыронизировала Ася. – Неужели, никто не может остановить этот беспредел? Есть же здесь полиция, как минимум?! Марина кивнула. - Есть. Только против Амирханова никто не пойдет. У него не только здесь все куплено и схвачено, думаю, в Москве тоже. - Ну, это уж вряд ли! - Когда Оксанка умерла, следователь московский приезжал... - И что же? - Ничего. Выпил с Сергеем Герардовичем вина в столовой, и написал акт о несчастном случае вследствие сердечной болезни. А ты говоришь – Москва! Ася молчала. Услышанное ее настолько шокировало, что слова закончились. - Во второй раз мы встретились недели через три после этого. – Уже спокойно продолжала Марина. – Потом это стало регулярно... То чаще, то реже. По его настроению... Самым страшным оказалось то, что препараты Гарика уже не действовали на меня так хорошо, как в первый раз. Организм ведь ко всему привыкает. Да и пить и есть что-либо в замке я некоторое время наотрез отказывалась... после того чая. Пришлось усиливать эффект, в ход пошли уколы. Иногда их Портнов делает, иногда, в последнее время – Саид. Он его научил. Это, наверное, не сложно. Тогда мне хуже. Саид всегда только половину вводит. Не знаю, почему. Может, жалеет меня... Я ему рассказывала, как мне плохо после этих уколов, я раза два чуть не умерла, пока отходила. Вот он и снижает дозу. Только зря. Я тогда все слышу, и чувствую, все, что со мной делают, только пошевелиться не могу, а от этого еще хуже. И страшно, и противно, и даже крикнуть не можешь... Как в жутком сне, только не просыпаешься! Хотя Амирханову нравится, кажется. Как-то раз он меня бил о подлокотник этого дивана в столовой... Весь затылок был в ссадинах потом. Я же все чувствую, боль, и все... А царапины и кровь по всему телу – почти постоянно. Перед тем днем, помнишь, когда я в школе упала в обморок, он меня вообще избивал. На руку наматывал волосы, и так дергал, что пряди целые вырывались с корнем. Хорошо, что на лице синяков не осталось. Не понимаю, зачем это? Я же не сопротивляюсь, просто не могу.... - Да псих он, и это прогрессирует, что здесь непонятного? – Ася пожала плечами. - Ему уже душевную боль причинять мало, нужно физическую... И, конечно, если ты была без сознания, ничего не чувствовала бы, это было бы уже не то... Если так пойдет, страшно представить, чем может закончиться... - Ты тоже думаешь, что он меня так однажды убьет? – Марина обреченно вздохнула. – Мне это не раз приходило в голову. - Об этом даже думать не смей! Но человек, фактически, превращается в маньяка. Просто потому, что никто не решается его остановить. В целом городе – никто! Нет, это просто с ума сойти! - Он говорит, хорошо, что у меня глаза в последнее время становятся живые, не остекленевшие, как у куклы. Он думает, это потому, что Гарик препарат сменил. А это Саид со своей жалостью... - Ничего себе, «жалость»! - Нет, я просто так выразилась. Он вообще странный. Но, если бы он мог жалеть, если бы в нем хоть что-то человеческое было, думаю, он там не был бы, среди них. Ася согласно кивнула. - Конечно. - Как ты это все пережила? – Вдруг спросила Ася. – Правда – как?! Это же не день, не неделя, не месяц даже... Это уже как часть жизни. - Да... в каком-то смысле. - Но как ад может быть жизнью? И как в нем можно жить нормально... то есть, ходить на уроки, репетировать танцы, раскачиваться на качелях, читать сказки про маленького принца, улыбаться... Как?! Знаешь, я тобой восхищаюсь даже... в какой-то мере! Потому, что знаю: я бы так не смогла... Все это выносить, день за днем. Нет, не такой у меня характер! Марина грустно усмехнулась. - А ты думаешь, дело в характере? Да я так за этот год переменилась, что сама себя не узнаю. Я была совсем другая... Такая же, как ты сейчас. Рассуждала так же. И если бы мне кто сказал раньше... Да я не поверила бы ни за что, что такое может быть, именно со мной! Понимаешь? Зачем я тебе это рассказываю, как ты думаешь? Мне не очень хочется, мягко говоря, все это переваривать заново. Но я должна была тебя предупредить. По крайней мере, попытаться. – Она сделала паузу, чтобы подчеркнуть значимость последней фразы: - Ты должна уехать отсюда, Ася. - Что?! - Поверь, это единственный выход. Поговори со своими родителями, все им объясни. Это мне деваться отсюда некуда, а у тебя другая ситуация. Ты сама сказала, что вы можете вернуться в Москву, если что-то пойдет не так. Так считайте, что пошло! Уезжай, пожалуйста. Не теряй времени! Москва – слишком огромный город, в котором все на виду. Он не станет тебя там искать. - Ничего не понимаю... – Ася пожала плечами. – Я-то ни в чем не виновата. Почему же я должна бежать, как преступница? Из города, в котором у меня, наконец-то появились друзья? Да и вообще, мне в Златоборске очень нравится. Из-за какого-то... - Пообещай, что ты уедешь! – Настаивала Марина. – Ты пойми, если он доберется до тебя, я не смогу простить себе этого. Дай слово, что все расскажешь отцу, и убедишь его уехать прямо завтра! - Не знаю... – Растерянно возразила Ася. - Но почему?! - Да он, скорее всего, мне даже не поверит... Он привык, что выдумать я могу все, что угодно, а это... Да я сама в этот кошмар до сих пор до конца поверить не могу! - Ты не веришь мне? Считаешь, я тебя пугаю нарочно? - Не в этом дело! Я в твоих словах не сомневаюсь, но это же абсурд! Один человек против целого города! Да пусть он тысячу раз солидный и состоятельный, да будь у него хоть миллион связей – этого все равно не может быть! Ни один человек не может быть всесильным! Тем более, если он думает исключительно о собственном удовольствии. - Если ты собираешься убеждаться, может это быть, или нет, учти, что может быть уже слишком поздно, когда ты это узнаешь! - Кроме того, я не могу оставить здесь тебя, в таком положении. Мы же подруги теперь, а не просто так! У меня, может быть, никогда в жизни еще подруги не было, и я должна бросить ее, когда ей плохо? Нет! Прости, но я не могу! Если бы мы уехали вместе – ну, тогда еще может быть! Марина серьезно нахмурила брови. - Ты же понимаешь, что это невозможно. По крайней мере, пока. Когда я окончу школу... если окончу... я могу приехать в Москву, и мы встретимся. А пока.. ну, созваниваться будем, разговаривать... - О чем?! – Неожиданно взорвалась истерическим смехом Ася. – О том, как твои «свидания», с позволения сказать, проходят? Будем делать вид, что в порядке? Что все так, как и должно быть?! - Да. – Ответила Марина твердо. – Вот именно! Надо просто вытерпеть, переждать. Я себе это все время говорю, и отцу тоже. Всем своим видом выражая несогласие, Ася молчала. Ее деятельный ум просто не мог примириться с такой пассивностью. Марина понимающе кивнула. - Конечно, тебе трудно осознать все сразу. Но пойми: если ты останешься, то мне все равно не поможешь. Потому, что помочь тут уже нельзя. А вот если с тобой что-то случится... Мне тогда будет еще тяжелее, понимаешь? Намного! - Ася! – Раздался гневный голос Новикова. – Что ты здесь делаешь?! Она вскочила от неожиданности. В нескольких шагах от скамейки Николай близоруко щурился на свет дворового фонаря. - Кто это с тобой? - Это... это девочка из моего класса! – Торопливо выпалила Ася. – Она тоже вышла на пробежку, и мы случайно встретились. - Вижу, как вы бегаете... – Буркнул он. – Ася, у тебя вообще-то совесть есть?! Ты в курсе, что скоро светать начнет? Мы с мамой волнуемся! Неужели, вам мало дня, чтобы наговориться в школе? Ася хотела что-то ответить, но Марина осторожно тронула ее запястье, и тоже встала. - Извините, это я виновата. Я ее заговорила. Иди, Ася. Действительно, уже поздно. - А ты? - И я пойду домой. Думаю, теперь уже можно. - Но я тебя, хотя бы, провожу? - Не стоит. Она склонилась к Асиному уху и шепнула едва различимо: - Подумай, пожалуйста, над тем, что я говорила. хорошо? Ася кивнула, и Марина растворилась в темноте. - Ну, как так можно? – Продолжал укорять дочь Новиков, направляясь к подъезду. – Я, конечно, понимаю, что город тихий, но... две девочки одни на улице посреди ночи! Подумай, ведь что угодно может случиться! - Может... – Согласилась она, думая о своем. – Еще как может!... Только перед рассветом, лежа в постели, и пытаясь забыться коротким тревожным сном, Ася вспомнила: «Мамочки! А уроки?!». Но даже волноваться по поводу несделанных заданий уже не было сил, и измученная девочка уснула. Странные ей виделись сны. *** Кудрявые облака сияли множеством мягких пастельных оттенков. Временами в просветах между ними беззвучно вспыхивали молнии – зеленые, лиловые, розовые. Девочка убегала по плоским крышам домов, стоящих вплотную друг к другу, а молнии били ей под ноги, рассыпаясь на кровельном железе мириадами искр. Где-то высоко, над облакам, парил на огромных кожистых крыльях дракон. Ася не видела его, но знала, что он там. Ждет, когда она остановится. Это от его железной чешуи отскакивают разноцветные молнии, такие красивые на первый взгляд. Это его шуршащий, нечеловеческий шепот шелестит в горячем воздухе, и временами из этого зловещего шелеста складываются свистящие слова. - Сдашшшся! Испугаешшшся! Ася не позволяла себе пугаться. Она знала: пока не остановится, не замрет на месте – он ее не схватит. Откуда-то она знала это. Он падал с высоты камнем, пикируя на нее. Чешуйчатая бородавчатая ящерица с ужасной зубастой головой и острыми, как ножи, сверкающими когтями. Огненная оболочка шлейфом покрывала перепончатые лапы, длинную шею и тонкий змеиный хвост. - Сдашшшшся!!! - Ни за что! Она спрыгнула на очередную крышу, отталкиваясь так легко, словно за спиной вдруг выросли крылья, и остановилась, переводя дух. Поскользнулась, упала на одно колено, и выпрямилась, морщась от боли и ища глазами преследователя. Он завис на карнизе, прямо над ее головой, и царапал когтями железо. В воздух летели искры и длинные борозки-канавки множились на гладкой поверхности. Солнце спряталось за облаками и Ася ясно видела над усеянной клыками приоткрытой пастью миндалевидные темные глаза, сверкавшие золотыми искорками. Глаза неожиданно глубокие, грустные, словно наполненные до краев печальной теплотой. - Ты просто ящерица, пресмыкающееся! – Глядя в них, сказала Ася. – Ты ничего не сможешь мне сделать. И знаешь, почему? Потому что я тебя не боюсь! Кисти рук сжались так, что побелевшие ногти вонзились в ладони. - Что смотришь? Убирайся прочь! Ася сделала шаг назад. Потом еще несколько. И тут... она увидела такое, что не поверила своим глазам. Из драконьих глаз падали тяжелые золотые слезы. Скатываясь по чешуе, они превращались в облака пара и струистым дымком поднимались к небу. - Подожди. – Позвал глухой голос. – Не. Уходи. Челюсти дракона не шевелились, но Ася знала, что этот скрипучий, похожий на звуки безжизненного автомата голос, делающий после каждого слова рубленную паузу, принадлежит ему. - Не. Уходи. – Неторопливо повторил голос. – Прости. Меня. Я. Не. Виноват. - Да ну? – Она насмешливо прищурилась. – А кто же, интересно? Голос дракона как будто заржавел от долгого неупотребления. Теперь, разработавшись, он стал более человечным и плавным. В какой-то момент Асе даже показалось, что она его узнает. - У меня огненная оболочка. – С печальным вздохом сказал дракон. – А под ней – ледяное сердце. Страдания мои безмерны. Прости, если сможешь. Не по своей воле я гоняюсь за тобой. - Ну, конечно! – Хмыкнула она. – Ты был прекрасным принцем, но тебя заколдовали! Не трудись, я давно не верю в сказки. - А в меня – веришь? - Что? – Удивилась Ася. - Если существую я, существует и то, что со мной произошло. Только принцем я никогда не был. В лучшем случае – королем. Ма-аленького такого королевства. Да и это было уже давно... – Он снова вздохнул, и распахнутые крылья зашевелились в воздухе. - Я был когда-то молодым... и очень глупым. Воображал, что я вправду король. И хотел видеть рядом с собой только королеву. Прекрасную, умную, величественную и гордую. Я нашел такую. Я ее даже завоевал. Но однажды, случайно, разбил ей сердце. Не мог же я знать, что королева окажется самой настоящей ведьмой, и проклянет меня страшным, жутким проклятьем. С тех пор в глазах всех я такой. Жуткое чудовище, преследующее людей в ночных кошмарах. Меня боятся. Меня ненавидят. И никто на свете не знает, что больше всех ненавижу себя я сам. Ася застыла на месте, невольно прислушиваясь. - Я не могу спать по ночам. Ем ровно столько, чтобы не умереть от голода. Моя огненная шкура день за днем сжигает меня заживо... - Что-то жалко становится... – Неуверенно пробормотала Ася. - Ведьма сказала, что быть ненавистным для всех – мой удел. Отныне и навсгда. Никогда у меня не будет друга, на которого я мог бы положится. Не будет девушки, которая бы мне просто улыбнулась. Все, даже домашние животные, увидев меня, будут убегать... Ты не знаешь, каково это – все время быть одному... - Что-то уж совсем жалко. – Перебила его девушка. – Ладно, хватит. Давай, рассказывай лучше, как найти твою ведьму. - Ведьму? – с удивлением повторил дракон. – А для чего тебе ее искать? - Чтобы проклятье сняла, ясное дело. Не волнуйся, я умею уговаривать ведьм! Достаточно тебе на людей охотиться. Не ради тебя, так ради жертв твоих, с этим нужно покончить! Дракон медленно покачал огромной головой. - Это ничего не даст. - Как это? - Снять проклятье можно только одним способом. И способ этот невозможен. - Ну, это мы, положим, еще посмотрим! – Не поверила Ася. – Говори, разберемся! - А ты сама не догадываешься? – Золотой глаз прищурился. – Что, совсем сказок не читала? Колдовство рухнет тогда, когда какая-нибудь девушка добровольно поцелует меня. - И все? Дракон усмехнулся - Думаешь, это так просто? - Ну... не то, чтобы совсем, но все-таки... Ты, конечно, противный, но... Если очень надо...Я попробую закрыть глаза... - Да причем тут глаза? – С досадой перебил он. – Ты о главном забыла. Я ведь огненный. Кто ко мне ближе, чем на пять шагов приблизится – вспыхнет, как свечка! - Да... Ну, ничего, я придумаю что-нибудь! – Пообещала она твердо. – Должен быть какой-то выход... В сказках он всегда есть! Я обещаю тебе... - Ты очень смелая девочка, Ася... Смелая, и добрая. Но мы не совсем в сказке. Поэтому, пожалуйста, держись от меня подальше. Мне будет жаль, если из-за меня ты погибнешь. Вправду, жаль. - Вот еще! - Ты лучше пообещай, что не будешь ненавидеть меня... Тяжело жить, когда все тебя ненавидят. Пообещай, что ты хотя бы постараешься. - Обещаю. – Чуть слышно шепнула Ася. Огромная голова качнулась, как будто скрываясь в тумане, узкие длинные глаза расширились, явственно приобретая человеческие черты. - Олег?! – С изумлением шепнула Ася. И уже понимая, что просыпается, подумала: «Причем здесь Олег?» *** «Ну, с драконом все понятно!» - Думала Ася наутро, вприпрыжку шагая по улице. – «Это у меня Маринкин рассказ на вчерашнюю болтовню Лены наложился. А вот к чему бы этому чудищу походить на Олега? Скучаю я по нему, что ли?» - Она тряхнула волосами, и решила: «Сто лет он мне не нужен! Подумаешь, столичный ботаник! Впрочем, я сама еще вчера Ленке говорила, что в снах смысл искать – пустое дело!» Если бы Ася не была так взвинчена последними событиями, она непременно бы заметила, что для столь раннего часа на улицах многовато людей. Прохожие выныривали из переулков, скапливались небольшими группами у подъездов и частных домов, и что-то оживленно, вполголоса обсуждали. Прямо на подъезде к школе у обочины дороги застыло в ряд несколько однообразных темных автомобилей. Тут же около десятка крепких парней спортивного вида совещались, сдвинувшись в кружок. Ася узнала в одном из стоящих Ибрагима, и сердце невольно екнуло. «Кого же они здесь ждут? Маринку? А может быть, уже меня?»... Тем не менее, она вскинула голову и не только не замедлила шаг, а постаралась выглядеть с большей уверенностью. И, когда вышедший впереди нее на дорогу Ибрагим ее окликнул, ответила легкой презрительной усмешкой. - Сколько раз я тебя видел, и все время куда-то спешишь! – Насмешливо протянул он. – Задержись хоть на два слова! Ася попыталась обойти его, но Ибрагим сделал шаг вперед и легко загородил ей дорогу протянутой рукой. - Поспешность не всегда приводит к добру! – Покачал он головой. – Откуда ты знаешь, может, я хочу сказать что-то важное? Для тебя, или... – Он сделал значительную паузу. – или для кого-то из твоих друзей? - Ибрагим! – К ним вальяжной походкой приближался высокий блондин со светлыми глазами. На этот раз его отглаженный костюм был спокойного серебристо-серого оттенка, но Ася все равно узнала его сразу. Это он носил за поясом револьвер, даже отправлялся в воскресный парк. С ним у фонтана разговаривал Олег, когда Марина сбежала с площади, уронив мороженое. Как его зовут, Ася не помнила, но какая разница? Главное, что он тоже, по всей вероятности, работал на Амирханова. - Я не понял, а что это такое? – Процедил он с холодной вежливостью человека, который чувствует свою власть и хорошо знает, что имеет право приказывать. – Ты на работе, так потрудись вести себя прилично. - Пошутить нельзя, что ли? – Криво усмехнувшись, возразил Ибрагим, но от Аси отступил. - Проходите, девушка! – Любезно кивнул блондин. И, уже за ее спиной, но громко, добавил: - А о шутках твоих, дорогой, у нас разговор будет особый. Тебя, кажется, шеф лично предупреждал! Может, ты больной у нас, а? Языка человеческого не понимаешь? Ибрагим ответил какой-то пошловатой остротой, но по тону чувствовалось, что он сдается. Не успела Ася миновать школьные ворота, как ей навстречу, со двора, возбужденно переговариваясь вышли капитан Белов, директор школы Тамара Алексеевна, и ее собственный классный руководитель. - Просто в голове не укладывается, как такое могло случиться! – Вслух размышляла Маргарита Ивановна, не замечая остановившуюся в двух шагах от нее Асю. – Бедная девочка! - Ну-ну! – Тамара Алексеевна ободряющим жестом обняла ее за плечи. – Может быть, ничего страшного еще и не случилось. Не будем разводить панику. Не забывайте – кругом дети! - Скоро, кажется, звонок? – Вмешался Андрей Иванович. – Вы, лучше, идите в класс. Маргарита Ивановна, я сейчас встречу следователей, они должны подъехать, и сразу в учительскую. Боюсь, нам придется поговорить с каждым из вашего класса. - Конечно! – Маргарита торопливо закивала. – Вы ведь во всем разберетесь, правда? Ее встревоженные глаза с надеждой сверлили Белова. Тот устало кивнул. - Постараемся! Извините... Он выудил из кармана рубашки залившийся отчаянной трелью телефон, и, кивнув женщинам, отошел в сторону. - Всю жизнь в этом городе – и не припомню такого! – Покачала головой Тамара Алексеевна. – Дай Бог, чтобы без трагедии обошлось. - Да... – Раздраженно говорил в трубку Белов. – Что значит «предпринимаются действия»?! Да эти действия с ночи предпринимать надо было, Лещуков! А вы, пока я не приехал, даже заявление оформлять не хотели! Что значит «двадцать четыре часа»? Ты что, издеваешься, что ли?! Речь идет о несовершеннолетней! О девочке! Да ее сто раз похитят и убьют, пока ты свои инструкции соблюдать будешь, вместо того, чтобы искать! Взгляд капитана уперся в столпившихся у обочины парней. - Погоди-ка... – Сказал он рассеянно. – Я тебе сейчас перезвоню. И, на ходу, выключая телефон, направился к ним. - Что вы здесь делаете, молодые люди, можно узнать? В его голосе явственно слышалась настороженность, граничащая с неприязнью, и парни, по всей вероятности, почувствовали это. - А что такое, командир? – Презрительно сощурив глаза, ответил один. – У тебя какие-то проблемы. - У меня – нет. – Сверля наглеца суровым взглядом, ответил Белов. – Проблемы появятся у вас. Если будете продолжать таким тоном обращаться к стражу правопорядка. Парень, вспыхнув, подался вперед, но аккуратный блондин, положив на плечо руку, как будто пригвоздил его к земле. - Спокойно, капитан! – С вежливой улыбкой заговорил он. – Прошу вас извинить резкость моего подчиненного. Мы тут все немного взволнованы... из-за последних новостей. - Кто это, «мы»? – Прищурился Белов. Блондин кивнул, как бы признавая тем самым своевременность вопроса. - Разрешите представиться – Александр Лазарев. Вы не помните меня, капитан? - Начальник охраны завода? – Белов недовольно передернул плечами. – Приходится помнить! Так вы что, все оттуда? - Совершенно верно. Нас прислал господин Амирханов. - Интересно – зачем? - На случай, если вам понадобится помощь! – Саша по-прежнему был безукоризненно любезен. - Мне? Ваша помощь? – В голосе капитана звучала плохо сдерживаемая презрительная насмешка, и, без сомнения, парни почувствовали это. Они заметно напряглись, сверля Белова неприязненными взглядами, но достаточного было легкого движения тонкой Сашиной брови, чтобы все, как один, отвели глаза. - Вам, и, в вашем лице, всей нашей доблестной полиции. - Что у вас с лицом? – Вдруг резко спросил Белов. При этих словах Ася не сдержала любопытства, и обернулась. С легкой уверенной улыбкой Саша провел ладонью по щеке. Только сейчас Ася заметила полоску аккуратно подобранного под оттенок кожи пластыря. - А что? Я похож на кого-то из тех, кто в розыске? Или вам просто интересно? Профессиональная привычка? - Допустим. А это, что, секретная информация? Саша в ответ расхохотался мягким, но каким-то ненатуральным смешком. - Бог с вами, какие секреты? Скажете тоже! Просто... Знаете, каждый из нас может в какой-то момент подвергнуться нападению. Белов нахмурил брови. - На вас напали? - Точно! – Саша широко улыбался. – Кошка цапнула. Чем-то я ей, наверное, не понравился. - Ваша? - Что? - Ну, кошка ваша? - Да нет, приятеля. Я терпеть не могу животных. По выражению лица Белова можно было предположить, что он тоже кое-кого не может терпеть, но собеседник, как будто этого не замечал. Возможно, ситуация его даже забавляла. – Сергей Герардович сам будет здесь, уже через несколько минут. Но вы можете располагать мною и моими людьми хоть сейчас, капитан. У нас приказ во всем вам содействовать. - Спасибо, пока ничего не требуется! – Отрезал Белов безо всякой радости в голосе. Саша вежливо наклонил голову, и сделал шаг назад, показывая, что тактично завершает разговор. Кое-кто из парней еще метал в сторону Белова резкие взгляды, но Саша сделал едва заметное движение рукой, и они, как по команде, отвернулись. Белов осмотрелся, и внезапно заметил Асю. - Здравствуйте! А ты что здесь забыла? – Проворчал он неожиданно резко. – Быстро в школу, на уроки опоздаешь! Идите и вы, Маргарита Ивановна, незачем здесь толпу любопытствующих собирать! Около них, действительно, уже останавливались заинтересованные школьники. С замершим сердцем Ася влетела в класс, и сразу же увидела Марину, которая преспокойно раскладывала на парте тетради. - Слава Богу! – С облегчением вздохнула Ася, плюхнувшись на свое место. – Я подумала, что с тобой что-то случилось! Уже жалела, что вчера отпустила тебя одну! - Да что со мной могло случиться? – Улыбнувшись, шепнула Марина. – Я же их знаю – у них терпения бы не хватило меня до утра караулить. Но заснуть, представляешь, так и не смогла! Листья шуршат от ветра – я чуть с кровати не падаю. Мерещится, будто шаги чьи-то... Еще Тишка на постель все время прыгает... пугает. Но вообще-то... – По ее губам вновь скользнула легкая улыбка. – У меня давно такого хорошего настроения не было! Ощущение, как будто я победила, понимаешь? Сделала так, как сама хочу! И тут же, погрустнев, вздохнула: - Не знаю, надолго ли! - Конечно! Давно пора было! – Горячим шепотом поддержала подругу Ася. – Если говорить прямо, он все-таки не удав, а ты не кролик, чтобы добровольно ему в пасть прыгать. Надо же как-то бороться! - Не знаю... Что теперь будет? - Что толку гадать? Будет – узнаем! Ася энергично шлепнула на стол учебник алгебры. - Похоже, у меня еще одна «двойка» будет, вот это проблема! Ты задачи тоже не решила? - Решила. Я уроки всегда стараюсь днем сделать. – Марина мягко придвинула свою тетрадь. – Если хочешь, перепиши. Легкие в этот раз были. - Для кого, может, и легкие... – Проворчала Ася. Алгебра была ее вечным наказанием, непонятным, как китайская грамота, и от этого зловещим. - Ладно. Спасибо тебе! - Не за что. Тебе спасибо. Кстати, твоя одежда! – Марина протянула туго набитый пакет. - Без тебя я бы простудилась насмерть. Ася улыбнулась, и торопливо выхватила ручку. Прозвенел звонок. Цифры и значки уравнений ложились на бумагу криво, до девочку это мало волновало – успеть бы до прихода учителя. Однако напрасно Ася так спешила. Прошло пять минут, потом семь, а в дверях класса никто не показывался. Каждый из десятиклассников занимался своим делом. Кто шелестел страницами, кто вполголоса болтал с соседом по парте. Обеспокоенный Собанчеев, хоть все его удерживали, отправился все-таки узнать, в чем дело. Вернулся он через пару минут с расширенными глазами. - Ребят, у нас во всех классах такая фигня. По ходу, ЧП какое-то. - Какое? – Заинтересовалась Вика. - Сам не знаю. Полная учительская ментов. Везде только и говорят: «десятый класс, десятый класс»! Колитесь, пацаны, кто из вас чего натворил?! - А чего мы-то сразу? – Недовольно возразил звонкий голос с первого ряда. - А кто? Не девчонки же? - Почему бы и нет? – Маленький, но очень живой вихрастый мальчишка лукаво улыбался. – У нас, между прочим, разные есть! Кто в институт готовится, а кто и в путаны! Класс на минуту примолк от такого заявления, и Ася почувствовала в тишине, как дрогнула на краешке тетради Маринина рука. Это движение, и стремительно залившая лицо подруги краска, заставила ее вскочить с места, и грозно переспросить: - Ты кого это имел в виду? - Да уж ясное дело, не тебя. – Опешил вихрастый. – Ты-то здесь причем? У нас, вон, поэффектнее есть. Модели прямо из колыбели! - Не поняла... – Холодно усмехнулась Анжелика Рощина. – Это ты обо мне сейчас? - Конечно! Думаешь, кто-то не знает, где была вчера? В баре день рождения Гаврилова из одиннадцатого отмечали. - Ну, и что? - А то! Танцевали там, небось, стриптиз какой-нибудь... Посреди улицы... Вот полиция вами и заинтересовалась! И тут же пригнулся, уклонившись от пущенного Ликиной рукой учебника алгебры. - Боже, какие у нас, все-таки, придурки! – Насмешливо бросила Рощина Вике, перегнувшись к ней через стол. – Когда они только повзрослеют! И, захватив рюкзак, гордо направилась к выходу. - Куда? – Крикнул Собанчеев. – Урок! - Расслабься, Костик, все равно твоей мамочки нет! Пойду в буфете посижу. Девчонки, кто со мной? - Сядь, Рощина! – Бросила, входя в класс, Тамара Алексеевна. – Все сели по местам! Чья это книга? – Она кончиком туфельки тронула лежащий между рядами учебник. – Поднимите немедленно! Вслед за директрисой, в дверях с испуганным лицом показалась Маргарита. Она стояла молча, переводя расширенные глаза с Тамары Алексеевны на класс, и обратно. - Все успокоились? – Директриса медленно прошла между рядами. Головы поворачивались к ней. – К сожалению, у нас плохие новости. Уроков сегодня не будет. - Это разве плохие? – Усмехнулась Анжелика. - Это мы переживем! – Весело присвистнул кто-то. - Тихо! Я не закончила. – Тамара Алексеевна выдержала паузу. – В нашем городе – чрезвычайное происшествие. Десятиклассники уже шептались потихоньку. Судя по всему, свободный от уроков день волновал их больше всяких возможных происшествий. Директриса повысила голос. - Вчера... Около полуночи... По дороге из спорткомплекса домой, пропала ваша одноклассница Елена Туманова. Тишина наступила так резко, словно кто-то выключил все звуки.