Сумерки. Сага. Млечный путь

      Да, тогда я потеряла сознание. Однако мои же мысли приободрили меня, и я стала активнее изучать этот мир.       Для начала я учила язык, хотя, скорее, повторяла. Английский для меня был не очень новым. Пусть раньше в школе я учила немецкий, но по работе пришлось выучить и английский. Врачи со знанием английского получали больше, по крайней мере, в той частной клинике, где я работала.       Самой главной информацией для меня стало знание моего имени. Натаниэль Генри Салем. Как насмешка судьбы, мое имя было таким же, как и в той жизни, просто мужской его вариант. Как позже я выяснил, меня назвали в честь прадедушки, который был, вроде как, родом из Франции. Моя мать, Ребекка, была женщиной доброй, заботливой, а еще трудилась на нескольких работах, хотя я пока не понял, где именно. Она действительно заботилась обо мне, так что я стал воспринимать ее как маму.       С возрастом мои возможности увеличивались, я учился ходить, говорить, хотя, скорее, молчать. Потому, что как только у меня получилось кое-как выговаривать звуки, я очень боялся ляпнуть что-нибудь не то. Особенно это касалось русских матов. Отговорку, откуда ребенок в два года их знает, я так и не придумал.       Потихоньку я стал выяснять подробности моего «попадания». Я переродился в США, в небольшом городке Юджин, штат Орегон. 10 октября 1987 года. Дата рождения абсолютно совпала с датой рождения в прошлой жизни, что в добавление к моему имени, потихоньку складывалось в подозрительно полную картину совпадений. Здесь, к сожалению, отпала моя версия с Хогвартсом, но, может быть, Ильверморни? Кто знает, я решил ждать одиннадцатилетия и не тешить себя напрасными надеждами. Нужно было жить полной жизнью, и, как только мне позволил возраст, попросил маму отдать меня в художественную школу. Связать свою жизнь с рисованием было мечтой маленькой Наташи, однако родители настояли на продолжении семейной традиции, и рисование пришлось оставить только как хобби. В будущем я мог изменить свое мнение еще много раз и выбрать другую профессию к окончанию школы, но в тот момент я поддался внутреннему порыву исполнить далекую детскую мечту.       С новым отцом вышла отдельная история. Он не заботился обо мне и не особо воспитывал, как, например, это делал мой родной отец. Дерек был человеком, безразличным ко всему, и мне повезло, что я был довольно спокойным ребенком, ибо будь на моем месте нормальный карапуз, он бы надорвал горло от плача, но не дозвался бы отца. Когда я был совсем маленьким, я не особо понимал, как можно быть такой бездушной скотиной. Но когда я начал ползать, я быстро выяснил, что он был просто пьяной скотиной. Этот человек выпивал, наверное, каждый день, из-за чего отношения Дерека и Ребекки портились, они часто ругались, но мама старалась, чтобы ссоры происходили подальше от меня. Чем старше я становился, тем больше он пил, крики и ругань были уже каждый день, и, наверно, их слышно было всем нашим соседям.       А потом случилось это. Дерек поднял руку на Ребекку. Сначала была пощечина, это повторилось еще раз, и еще, а потом пощёчины превратились в побои. Сотрудники полиции были удивлены, когда им позвонил пятилетний ребенок, с просьбой: «Остановить папу, потому что папа бьет маму», — однако действовали они оперативно. А дальше были суд, развод и лишение его родительских прав. Так что мы с мамой остались одни.       С возрастом обнаружилась еще одна проблема. Я был слишком милым для мальчика. И слишком спокойным, хотя тут уже виноват мой характер. Я не лез в драки, не катался на скейте, не увлекался футболом, предпочитая проводить свое время с альбомом и карандашами. Или в библиотеке, на крайний случай. Я был довольно худым, а еще отращивал волосы, потому что с короткими я себе категорически не нравился и выглядел куда младше, чем было на самом деле.       Моя жизнь была спокойной и размеренной, пока не случилась еще одна беда. Ребекка начала странно себя вести. Стала раздражительной, вспыльчивой, часто забывала некоторые вещи, слова, путалась в днях недели, не могла вспомнить, как включить тостер. Я догадывался, что это может быть, но не хотел в это верить. Моя мама была еще молода, а болезнь прогрессировала с ужасающей скоростью.       Но однажды, она мне позвонила после работы и сказала, что заблудилась и не может понять, где она. Но стоило мне выйти за порог, как я увидел ее на другой стороне улицы. Она не могла вспомнить, как выглядит ее дом. Это был спусковой механизм. А дальше был психиатр и лишение родительских прав. Ее состояние было все хуже, а я был еще несовершеннолетний, так что Ребекка осталась в психиатрической больнице с редчайшей формой болезни Альцгеймера, которая проявляется в молодом возрасте, а меня на воспитание забрала сестра моей уже покойной бабушки по маминой линии — тетя Энн.