Рассвет растерзанной пустоты.

      Со временем Совет настолько привык к своей боли, что начинал ждать любого появления нациста, лишь бы вновь ощутить его жгучие прикосновения и кровавую заботу после всего произошедшего. Треснутая психика притупляла ощущение неправильности происходящего, однако оставшиеся крупицы здравого разума говорили о том, что стоит держаться и не поддаваться на всякие козни нациста. Он что-то задумал, это всё неспроста, но. Разве надломы разума истерзанного русского позволят воспринимать реальность такой, какой она является на самом деле? Вот именно, что не позволят. Реальность проходит сквозь призму нездоровой привязанности к этому ощущению тепла. И красноармеец ради этого тепла готов пойти на всё, лишь бы ощутить его. У него выработалась привязанность. Привязанность к этому чёртовому нацисту. Привязанность к ощущаемой боли и получаемым ранам. Это всё становилось настолько привычным и приятным, что со временем перестало вызывать вспышки ненависти и желание отомстить арийцу.       И немец это замечал. Ему нравилось смотреть на то, как у Совета из рук, словно мелкий песок, ускользают крупицы здравого смысла. Нравилось видеть то, как он ломает коммуниста и его рассудок. Проявлять заботу и ласку — ой как сильно не нравилось нацисту, особенно не нравилось проявлять её по отношению к пленному СССР, но желание увидеть то, к чему это может привести подбадривало Рейха продолжать затеянный раннее «эксперимент». Ему хотелось окончательно сломить и подчинить себе Союза. Сделать его своим цепным псом, который будет выполнять любой его приказ, лишь бы получить похвалу от Тройки. И цель нациста была всё ближе и ближе к осуществлению. У пленного мужчины из головы и вовсе вылетел прежний план о побеге. Теперь хотелось лишь ощущать Третьего Рейха рядом.       Русского уже как несколько дней, перевели из холодной и сырой камеры концлагеря, в более тёплое и приятное помещение. Всё для того, чтобы создать иллюзию его важности. Для того, чтобы тот ещё сильнее поверил в столь сладкую ложь нацистского ублюдка. И ведь революционер верил в это. Разрушенный разум не позволял трезво оценивать ситуацию, потому коммунист и пытался довериться арийцу, словно малый ребёнок, ждущий от мира какого-то чуда, которое никогда не происходило. Жаль, что состояние мужчины не давало ему разглядеть всю картину злого умысла Тройки.       В очередной раз, когда немец проверял состояние Совета, навещая его, он пришёл с врачом, в руках которого находился невнятный препарат. Шприц был просто превосходно заметен на фоне белоснежного одеяния и перчаток медика. На стеклянно-железный корпус прибора падал мягкий тёплый, жёлтый свет от включённой лампы. Да уж, обстановка в новом помещении была заметно лучше той камеры. Было тепло и даже как-то… Уютно, что ли? Если это вообще можно так назвать. Хотя помещение отличалось, разве что, отсутствием сырости, сквозняка и могильного холода. Но в глазах красноармейца и этого было достаточно. Это было лучше бетонной коробки в которой он был до этого.       Приближающиеся глухие шаги по деревянному полу заставили коммуниста оторваться от своих мыслей, наконец обратив внимание на прибывших. Завидев шприц в руках врача — СССР поднял недоумённый взгляд на Рейха. Остатки здравого смысла заставили мужчину задать весьма ожидаемый, самим немцем, вопрос: — Что это? — волнение в голосе хорошо прослеживалось, однако Рейх не растерялся, отвечая на вопрос заранее придуманной репликой. — Не стоит волноваться, Союз. Это лишь обычные витамины, которые укрепят твоё здоровье. Ничего особого. — Речь нациста звучала уверенно и весьма убедительно, но, несмотря на надломленный рассудок, Совет ощущал явный подвох в словах Тройки. Однако немец знал как убедить красноармейца. — Совет, не упрямься. Ты же весьма умён, неужели ты и сам не понимаешь, что учитывая всё то, что ты пережил — ты можешь схлопотать заражение или ту же самую пневмонию? На улице далеко не лето, а камера была столь холодна, что я до сих пор удивлён, что ты ещё цел.       Как бы смешно не было, но красноармеец повёлся на лживые слова арийца. Всё же звучало, хоть и приторно, но убедительно. Ах, как жаль, что в шприце были далеко не витамины, а психотроп, который поможет окончательно сломить Совета. Поможет окончательно подчинить его разум немцу. Поможет использовать русского в собственных целях. Как же мерзко, но разве со стороны Рейха можно было ожидать чего-то иного? Он сам по себе двинутый на голову псих, готовый пройтись по головам и костям невиновных, ради достижения своей цели, что, в принципе, и делает сейчас. Ариец восхвалял себя и немецкий народ в своих мыслях. Воспевал свою целеустремлённость и неподвластность. Однако был отвлечён от мечтаний тихой и, немного неуверенной, речью, обдумавшего слова немца, революционера. — Наверное ты всё же прав.. — эти слова заметно обрадовали Тройку. Ну хоть силой удерживать и проворачивать затеянное не придётся, раз уж русский, по факту, дал своими словами согласие на дальнейшее. — Молодец Союз. Верный выбор. — похвала заставила мужчину приподнять уголки губ, образовывая лёгкую улыбку.       Мягкий тенор молодого врача нарушил повисшую в помещении тишину. — Kann ich zur Sache kommen? (Я могу приступать к делу?) — медик посмотрел на арийца, почти сразу получая в ответ твёрдое, уверенное и серьёзное: — Loslegen. (Начинай.)       Долго время тянуть молодой врачеватель не стал и уже принялся за своё дело. Усадил русского на кровать, после беря его руку, закатывая рукав, уже заметно потрёпанного, свитера до локтя, после затягивая на руке жгут, дабы найти вену было проще. Обнаружив необходимое — врач, введя иглу под кожу, начал вводить в организм коммуниста вещество, что было в шприце. Ощущения были не самыми приятными, но вскоре процедура была окончена. Реальность перед глазами немного расплывалась, а последующий диалог фашистских гадюк эхом раздавался в тяжелеющей голове Совета, становясь всё более невнятным. Прежде чем впасть в сон Совет ощутил лишь прикосновения арийца уложившего его на кровать и столь коварно произнесённое «Отдохни».       На утро русский очнулся с неприятной головной болью. Мысли расплывались, не давая думать о чём-либо. Воспоминания о том, что стряслось вчера, словно и вовсе стёрлись из головы, но это всё было лишь действием препарата, введённого до этого. Однако, несмотря на поднывающую голову Союз ощущал лёгкую и приятную эйфорию. Это было остаточным действием введённой в организм инъекции. Вскоре в помещение зашёл немец. — Ну здравствуй, Союз. Как ты себя чувствуешь? — волнение в последней сказанной фразе арийца было ярко заметным. Возможно даже настоящим, только вот волновался Тройка абсолютно не за своего пленного, а за удачливость исхода своего мерзкого плана. Так по сучьи выходит, но в этом вся суть нациста. Он не белый и пушистый и СССР знал это. Вот только русский сам виноват в том, что потерял бдительность. Ах, бедный-бедный Союз, расплачивается сейчас за свою же невнимательность. Как же жаль. — Я в порядке… А это точно были витамины?.. Ощущения после них… Странные. Очень. — кажется революционер по прежнему не понял, что его обвели вокруг пальца, хотя подозрения на это и были, но думать и адекватно воспринимать ситуацию в его состоянии было весьма проблематично. — Конечно же это были витамины, какой мне смысл врать тебе сейчас? Ты ведь столь ценный пленник здесь. Хотя сейчас ты даже не заключённый. Я бы даже сказал, что ты перестал быть столь ужасным, как до этого. Могу сказать, что мне явно нравятся твои изменения. — Какая же сладкая ложь изливалась из уст Рейха, а красноармеец упивался ей, утопая в этом обмане.       Честно говоря слова арийца ставили Совета в ступор. Такого он от него услышать ну уж точно не ожидал. По телу прошла лёгкая дрожь. Слова казались до невероятности приятными. Неужто Рейх изменит своё отношение к нему? — Правда?.. — надломленный русский приподнял бровь, неверяще смотря на нациста. — Ну конечно же правда. Клянусь. — в подтверждение своих слов, внутри переборов отвращение, Третий Рейх подошёл и посмотрел русскому в глаза, после заключая в объятия, тем самым ставя русского в явный ступор. Слова были столь слащавы, что верить в происходящее просто хотелось. Как дети верят в сказки, не замечая их истинного смысла, столь хорошо скрытого за красивым текстом и описанием. А ведь не следует верить всему красиво приподнесённому и красноармеец это просто восхитительно хорошо знал, но. Сознание ломается, как и личность сильного Совета. — Ох, точно, чуть не забыл! — Неожиданный восклик Рейха заставил красноармейца вздрогнуть, чем вызвал усмешку у обнимающего его Тройки, однако, сменив своё лицо с самодовольного, на чуть более обеспокоенное, немец отстранился от мужчины, прекращая обнимать его, запуская свою ладонь в карманы своих форменных, идеально выглаженных, брюк. Тройка достал баночку с таблетками, протягивая их русскому. — Это препарат, который должен усилить действие тех витаминов. Врач сказал, что тебе нужно принимать их три раза в день. Обязательно. Иначе инъекция станет абсолютно бесполезной и пользы не принесёт. А ты же не хочешь, чтобы потраченный на тебя препарат пропал зазря, верно?       Ох, кажется кто-то давит на революционера. И ведь на данный момент это работает. А всё из-за действия того вещества. — Хорошо, я тебя понял.. — Совет взял в руки баночку лекарств, вертя её в своих руках, рассматривая, в то время как нацист надменно на него смотрел, пока тот не замечает этого взгляда. — Начинать принимать нужно сегодня же. Давай сразу при мне. — Сказал это Третий ради того, чтобы убедиться в том, что Союз и правда поверил в сказанный обман немца и действительно будет принимать эти «лекарства», а не выкинет их куда-нибудь под видом того, что исправно их пьёт.       Но волноваться было не о чем. Русский открыл баночку, беря капсулу с порошком, столь похожую на антибиотик. Какое-то время просто рассматривал препарат, однако после выпил его. А нацист внутри ликовал, пристально смотря на это. План идёт именно так, как и нужно, без каких-либо отклонений и неожиданных, непредвиденных ситуаций. — Молодец, СССР. — Рейх притворно улыбнулся, погладив русского по голове. Скоро он его сломит и подчинит себе. Осталось совсем немного и цель будет достигнута.       Слова нациста были столь убедительными, но зная его тёмную душу — верить им было нельзя. Жаль, что Союз уже попал в эту тьму и выбраться из неё было невозможно. Он в ловушке и увязает в этом мраке с каждым днём, с каждой минутой, всё сильнее и сильнее, слепо веря чарующим речам арийца. Вскоре он погрязнет в этом окончательно. Погрязнет в тьме. Задохнётся ей. Затонет в цепких и когтистых лапах немца, что так старательно и собственноручно топит его.       Действие употребляемых веществ стало заметно сразу через пару дней. Даже поведение русского изменилось. Он больше не походил на того, кто, всей своей необъятной и свободолюбивой душой, ненавидит арийца. У Совета абсолютно пропали негативные эмоции в сторону Рейха. Он. Начал симпатизировать русскому. Совету нравилось присутствие Третьего рядом. Хотелось проводить с ним больше времени. А нациста эти изменения в Союзе лишь забавляли. Забавляли до тех пор, пока он не понял, что с Союзом и правда творится что-то неладное. Видимо привязанность к пыткам и заботе Рейха до применения таблеток поспособствовали тому, что Союз начал испытывать явно нездоровое влечение к немцу. Изначальный план начал рушиться. Да, некоторые просьбы нациста Совет и правда начал выполнять, как изначально и желал Тройка. Прям как послушная одомашненная собачонка. Вот только препарат разрушал внутри Совета не только его разум до конца, но и понятия норм и морали. Красноармеец начинал медленно, но верно сходить с ума. Да и препарат нарушал ещё и здоровье СССР. Да, немец знал, что так и будет, но ведь не до степени харкания кровью. И ведь русский был настолько одурманен этими чёртовыми таблетками, что не видел в этом ничего серьёзного. План арийца пошёл по наклонной. Появилось слишком много ранее не предвиденных факторов, заставляющих начать уже действительно беспокоиться. По крайней мере беспокоится о том, что Совет сейчас откинется и столь прекрасное развлечение закончится раньше времени.       Всё же вновь зайти и посмотреть чем был занят Союз стоило. С последней проверки состояния русского прошло несколько дней, потому как он будет себя сейчас вести — это абсолютная загадка для нациста. Зайти сейчас в помещение — это как открыть ящик Пандоры. Не знаешь чего ожидать сейчас от красноармейца, который на данный момент спокойно сидел на полу в комнате, словно маниакальным взглядом пялясь в одну точку, что-то представляя. Как только в помещение зашёл нацист — взгляд Совета устремился на него. Суженные, до состояния едва заметной точки, зрачки было почти не видно, что наводило жути. Видя Рейха на лице революционера появилась довольная усмешка. Всё же наркотик, который ежедневно принимал мужчина под видом таблеток, исправно выполнял своё дело, лишая русского возможности мыслить адекватно. — Ну привет наци.~ Давненько ты сюда не заходил. Неужто позабыл про меня совсем, хах?) — Улыбка и этот наигранно жалостливый тон несомненно напрягали, но разве не этого хотел сам Рейх? Вот он, Союз, подчинённый тебе и готовый сделать что угодно в силу своего состояния. Или же немца напрягала эта непредсказуемость? Рейх приподнял русского за грудки, заставляя подняться с пола. — Приди в себя, schweine. — В комнате раздался громкий хлопок и на щеке Союза тут же начал образовываться след от ладони арийца, но вместо ожидаемого ответа на это действие от русского донёсся радостный и хриплый смех. В мыслях красноармейца промелькнула старая, известная абсолютно всем фраза «Бьёт — значит любит.» А если учитывать состояние, до которого Рейх самостоятельно довёл красноармейца, что тот аж начал восхвалять арийца, радость становится неудивительной. Русский влюбился в Рейха. Но ненормальной любовью. Будь у него хотя бы крупица оставшегося здравого смысла, то он бы ни за что не позволял происходящему оказаться правдой. Вот только рассудок у Совета пленён. Он навечно опьянел. В разуме засела тьма и её голос. Голос нациста, что до этого так тщательно взламывал мысли Союза, стараясь испортить его. Стараясь сломать. Во взгляде СССР был лишь восторг и что-то нездоровое. Что-то обезумевшее. — Давай ещё!. Мне так нравится ощущать эту боль!.. — Союз, наплевав на неприкосновенность арийца, схватил его за руку, прислоняя к своей щеке, прижимаясь к ладони немца. Тепло.       Однако сам Третий Рейх от этого выпал из реальности, но придя в себя тут же выдернул свою руку из хватки Совета. Перчатка была испачкана в грязи, что была на щеках Совета. Это неимоверно злило. — Да что ты себе позволяешь, schweine?! (Свинья.) — по Рейху было видно: он в ярости. — Кто тебе давал право своевольничать сейчас?!       Русский пьяно посмотрел на арийца, расплываясь в улыбке лишь шире. — Ты так восхитителен, когда кричишь.) — от Союза вновь донёсся тихий смех.       Вот тут-то немец и понял: план окончательно пошёл по пизде. Он добивался всего, чего угодно, но не такого. В любом случае. Нужно придумать как это можно использовать и у немца уже была идея. На лице скользнула тихая усмешка. — Поднимайся и пошли за мной, щенок.       В голове нациста появилась восхитительная идея о том, как же ему повысить шансы на победу в этой жестокой и кровопролитной войне. Нужно сломить дух русских солдат. А как же его сломить? Было бы сложно думать над этим, если бы не выдалась столь прекрасная возможность сделать это. Что надломит сильнее, если не предводитель, убивающий своих же солдат? Ох, как же это снизит боевой дух армии Союза. Тем более всё для этого есть. Мужчина слушается арийца, как дрессированная собака, ради его похвалы. И всё из-за влияния этих чёртовых таблеток на мозг красноармейца. Если бы не они, то вряд ли бы он полез на своих же солдат, за освобождение которых до этого был готов отдать абсолютно всё.       Тёмный коридор, по которому Совет шёл следом за нацистом окутывал лёгким холодом из-за, гуляющего по нему, ветра.       Куда и зачем он идёт русский вообще не понимал, однако продолжал слепо следовать за Рейхом. Так продолжалось пока эти двое не оказались рядом с какой-то камерой. И вновь русский ощутил тот самый могильный холод, от которого не так давно сам избавился. Пахнет отчаянием и смертью. Не к добру это. — Зачем мы здесь? — Логичный вопрос от немного отрезвевшего от лекарств, из-за вспомнившихся отвратительных ощущений, Совета. Появилось некое сомнение от происходящего. — Сейчас увидишь, Сови. — Дабы русский не вылазил из своего одурманенного состояния — немец всячески старается вновь его в него завести, используя все приёмы ласки. И плевать, что самому от подобного ох, как тошно. Тошно от того, что нужно показывать эту чёртову нежность, которой у нациста, по отношению к Совету, на самом деле вообще не было. Единственное, что Рейх ощущал к совету — это отвращение и ненависть, но ради забавы можно и потерпеть. Ах, как же Совет отреагирует на то, что делал своими руками после того, как действие препаратов рано или поздно спадёт? Вопрос интересный, но к нему мы вернёмся немного позже.       Русский вновь, словно слепой, доверяет немцу, как своему поводырю. Дверь камеры отворяется и в нос тут же бьёт резкий запах металла, гнили и сырости. В камере явно находится далеко не один солдат Красной Армии. Все искалечены, кто-то еле живой полулежит, оперевшись на стену, но все в одночасье перевели взгляд на вошедших в помещение мужчин. В глазах русских пленных, при виде своего предводителя, засияла вера в лучший исход событий, жаль, что они не знали того, что Союз не в себе. Вдруг, где-то из темноты, из дальнего угла помещения раздался тихий, едва слышимый голос, наполненный горечи, боли, но при этом до краёв наполненный искренней надеждой. …- К.командир!.. Вы пришли, чтобы освободить нас?..       Было видно, как Союз впал в ступор, в то время как остальные пленные продолжали держать свой взор именно на самом русском. В растерянности Совет повернулся к немцу, смотря на него, как бы спрашивая зачем он его сюда привёл и что требуется сейчас делать. Видя это на лице арийца появилась ухмылка, с предшествующим ей высокомерным смешком. — Убей их. Они бесполезны. — Арийцу было ой как интересно посмотреть на то, что сейчас будет делать коммунист. Реакция заключённых на эти слова заставила нациста лишь звонко расхохотаться. Эти паника, страх и недоверие к услышанной фразе. Вера в лучшее до последнего была в их глазах, взор которых был прикован к СССР, от которого зависел весь исход происходящего. Согласиться и получить одобрение от арийца или же отказаться и сохранить свой авторитет среди других своих солдат. Но если Союз откажется, то разочарует арийца и похвалы от него явно не получит, а это было важно для русского, находящегося под препаратами. Вот только Совет не сможет навредить своим солдатам даже под препаратами. В голову тут же вдарили воспоминания о том, как немец его пытал. Эта жгучая боль при лишении глаза, болящие пальцы и ладони после пытки с иглами, ссадины и синяки, порезы после пыток арийца. Из уст Союза донеслось тихий и немного неуверенный ответ. — Нет.  — Немец с шоком обернулся, смотря на красноармейца, ожидая того, что тот наоборот выполнит всё по первому же указу. — Что ты сказал? — Как бы стараясь убедиться с правильности услышанной фразы, ариец переспросил революционера, который на сей раз ответил куда более уверенно и громко, чем спровоцировал расслабленный выдох пойманных русских солдат. Всё же напряжение немного спало. Их командир не станет издеваться над своими собратьями по несчастью. — Я сказал: «нет»!       Брови мужчины были сведены к переносице, озлобленно смотря на поражённого и впадающего в ярость нациста.       Но в душе Союза по прежнему терзали сомнения. «Он злится. Что если мне стоило согласиться? Он был бы доволен мной. Не следовало отказываться от его приказа. Он в ярости, никакой похвалы я не получу. Чёрт возьми. А почему я вообще должен его слушаться? Но мне так приятно слышать от него одобрение.» — сотни мыслей роились в обезумевшем разуме русского, который не понимал что ему делать.       Но ведь и невинных людей калечить так просто не хотелось. Вывел русского из мыслей резкий хват за запястье. Ариец буквально выволок его из камеры под сочувственные взгляды сослуживцев коммуниста. Немец закрыл камеру, злостно смотря на Союза, а после волоча того за собой. — Ты меня разочаровал, ублюдок! Кто тебе позволил ослушаться моего приказа?!       Рейх заволок Союза в свой кабинет, грубо швыряя его на пол, сделанный из тёмного дерева. В ладони, из-за того, что революционер проехался ими по полу, впились занозы, но коммунисту было совсем не до этого. Совет повернулся с неким страхом смотря на Тройку. — Рейх.. Я.. — русского заткнули резким ударом с кулака, попавшего прямо по щеке Союза. Русский сплюнул на пол кровь, вместе с выбитым зубом, чем спровоцировал арийца на большую злость. Удар явно был неслабым. Совета подняли на ноги, хватая за грудки. — Я тебе больше не Рейх! Не заслужил так меня называть. Теперь ты должен называть меня «Мой Фюрер». Тебе ясно, шваль советская?! — Д..Да, Мой Фюрер. — русский опустил свою голову, смотря в пол. Во рту был яркий привкус собственной крови, следы которой были на губах. — Ты меня сейчас очень сильно подвёл и разочаровал. — В словах Третьего было разочарование я гнев. И Совет это прекрасно слышал. И ведь боялся разочаровать арийца, что было видно по провинившимся и испуганным глазам революционера.       Следующих действий немец не ожидал. От вечно гордого СССР тем более, а потому не слабо удивился тому, что Союз упал перед ним на колени, хватая его за пиджак военной формы, чуть сжимая идеально выглаженную одежду немца в своих руках. — Мой Ф..Фюрер, простите меня, умоляю!.. — Слова русского не заставили ждать долгой реакции. На лице Третьего Рейха появилась надменная ухмылка, а в мыслях появилась идея, как ещё сильнее унизить Союза, упиваясь видом его покорности. Нацист уселся на свой стул, приманив русского к себе. — Ко мне, мразь. — Грубость Совет оправдывал своей же провинностью. Послушно подполз к Рейху, который грубо схватил мужчину за волосы, заставляя смотреть ему в лицо с нахальным и злобным оскалом. Немец нагнул коммуниста ниже, к своей обуви. — Облизывай! — Н. .Но.. — Союз поднял шокированный и непонимающий взгляд своего единственного глаза на Тройку. — Я сказал облизывай! — Жёсткий носок нацистской, идеально отлакированной и вычищенной обуви, ударил прямо по губам Совета, разбивая их, отчего на обуви остался кровавый след, что заставило нациста расплыться в ещё более жуткой усмешке. — Или ты опять ослушаешься приказа, сучка? — Нет, Мой Фюрер. — Совет принялся послушно слизывать с ботинка немца свою кровь, тем самым стараясь вымолить своё прощение.       А ведь арийца забавляла вся эта ситуация. Ой как забавляла. И чёрт знает сколько подобное развлечение будет продолжаться. Возможно до тех пор, пока немцу это не надоест. Но если надоест, то когда? Когда же всё это прекратится? Когда история сменит своё направление и когда же безудержное течение времени покажет того, кто выиграет своего врага? Чёрт знает. А изменится ли вообще что-либо?