Охра

[На канале A!Life одно новое видео]. — Можно вопрос? Киришима жмётся к дереву, устало потирает пересохшие глаза, водит большим пальцем по телефону. От балды, просто потому, что устал стоять без дела. Нейто поднимает голову к небу, о чём-то задумывается, затягивается косяком, улыбается украдкой. Кивает, словно сил на ответ у него не осталось, опускает голову и переводит взгляд на Киришиму, чтобы показать ему всю заинтересованность. — Что я делаю тут в десять блядских утра? Зачем ты позвал меня? — Служба уже закончилась. Мне нужна была компания. И твоя помощь, возможно. Если бы меня тут застали, ты смог бы, знаешь, включить сирену или что-то вроде, а потом подхватить меня на велике и увезти в закат. Круто. Киришима не прерывает зрительного контакта. Он раздражённо хлопает глазами и незаметно кусает себя за нижнюю губу. — Ещё один вопрос. Ты позвонил мне до того, как обдолбался или после? — После. А что? — Хотел посмотреть, есть ли надежда. Так вот: надежды нет. Не могу поверить, ты вытащил меня из дома в такую рань криками о том, что я срочно нужен тебе, заставил проехаться на велике в этот холод, и вот ты стоишь и куришь травку прямо у церкви, в которой только что проводил службу. Нейто расплывается в улыбке, переходит на заливистый смех. И вряд ли потому, что Киришима говорит что-то смешное. Просто вставляет только сейчас. Он хочет опуститься на землю, усесться поудобнее, выпрямить ватные ноги, но не может даже оторвать спину от широкого ствола дуба. Зависает на одной точке, долго разглядывает вывеску очередной кафешки, проводит взглядом по большим окнам, круглым столикам, белым стульям с мягкой пудровой обивкой. — Твой тон звучит осуждающе, Эйджи. Всё хорошо, я хороший проповедник. Я, по крайней мере, не трахаю маленьких мальчиков. Киришима едва не закатывает глаза: — Да. Ты трахаешь больших. Грубо, но правда. Нейто пожимает плечами, протягивает косяк Киришиме, тот раздражённо отказывается. У него был опыт с травкой, и это было по-настоящему отстойно. Под травой Киришиме не весело, под травой нарастает тревога и закрадывается ощущение, будто все на тебя пялятся. И Киришима не параноик, просто такие развлечения не для него. Ему не нравится это необъятное чувство голода, не нравится заторможенность и усталость, а выпадать из жизни он может, даже будучи трезвым. Травка не приносит ничего, но усугубляет положение вещей. — Как там зовут того паренька, по которому ты сохнешь? — не унимается Киришима. — Тот мальчик-на-шесте из «No name», который отказал тебе примерно шесть раз. Помнишь? Ты приходил к нам в клуб и заставлял меня слушать своё нытьё до конца смены. — Прекрасно, ты уже язвишь. Настроение поднялось? Я в восторге, — Нейто издаёт смешок, и это совсем не та реакция, на которую рассчитывает Киришима. Он разочарованно цокает, прячет руки в карманах. Нейто докуривает, выбрасывает бычок и готовится уходить. Не напоминает Киришиме про велик — значит, недалеко. Вырвать его даже не в выходной (у Киришимы не бывает выходных), когда на носу очередная скучная статья, которую нужно сдать уже к понедельнику — верх отстоя, но не то чтобы Нейто заботило. Он намеревается откупиться вкусным кофе, и это может сработать. Киришима заведомо знает, куда они оба направляются. Через дорогу от белой неприметной церквушки находится такой же неприметный кофе-хаус. И атмосфера там не то чтобы уютная, но Киришиме нравится. Больше всего, конечно, — книжный шкаф у стены и маленькие жёлтые лампочки в форме звёзд, свисающие с потолка, но остальное тоже выглядит неплохо. Иногда. Когда внутри не собирается толпа народа, арендуя место для проведения какого-то глупого собрания очередного глупого клуба, ему вполне нравится. Нейто берёт ванильный латте, и это идеально описывает его натуру. Ванильный латте — самое отстойное, что доводилось пробовать Киришиме. Он вообще фанат «спэшлов», висящих на отдельной доске, но сегодня обходится обычным кортадо за три бакса и экономит Нейто примерно двадцать пять центов. Устраивается под стенкой, тянется к книге в ярко-красной обложке — привычка, ничего более, сейчас не получится даже бегло пробежаться по строкам взглядом. Нейто приземляется рядом спустя две минуты и доказывает это. — Что на этот раз? Напишешь про погоду? «Чикаго захлестнуло волной холодов, жители уже успели попрощаться с тёплыми ласковыми лучами солнца, греющими сухую запёкшуюся землю, но, может быть, надежда ещё есть? Читайте «Chicago Chronicle» и узнаете, чего ещё стоит ожидать от сырой суровой осени.» — Действительно, приятель. У меня же под носом такие невероятные сюжеты. Вроде того, где причер курит травку или ходит в мужской стрип-клуб, чтобы поглазеть на голых грешников. А я трачу время не пойми на что. На погоду, например. Верно? Нейто выгибает бровь, но быстро прячет взгляд за глотком своего латте. Запах ванили витает в воздухе, и Киришима слегка потирает нос, откидывается на спинку стула и не отрывает взгляд от Нейто. — Как мило, что ты думаешь сделать меня героем твоих захватывающих статей, Эйджи, но даже если и так — твой старик тебе попросту не позволит. Он откидывает все твои идеи, бракует каждую статью, которую ты пишешь, будучи по-настоящему вдохновлённым, от всего сердца. Ему не нужны твои чувства и эмоции, ему нужно, чтобы ты следовал определённому механизму, и я не понимаю. Я знаю, на что ты способен. Я видел. Но там ты просто загнёшься. — Эй, какая разница? Я всё равно не собираюсь делать это профессией всей своей жизни, так что… — Почему нет? Киришима сжимает красный кончик книги от неожиданности. Он уже давно упёрся в неё взглядом — с того самого момента, как Нейто взялся за эти глупые расспросы. — Почему бы не сделать писательство профессией всей твоей жизни? Брось эту гнилую контору, она того не стоит. Начни писать книги, свои книги. Я знаю, как тебе нравится заниматься этим. Я знаю, что ты думал об этом целую вечность, но у тебя попросту не хватало времени. Так найди его, Эйджи. Брось этого старика и найди время. Киришима, наверное, попятился бы в сторону, если бы не сидел на стуле. Нейто легко говорить, легко подталкивать к таким значительным действиям. И Нейто, чёрт возьми, прав. Да Киришима и сам в курсе — он повторял это себе перед сном последние два месяца. Зачем он торчит на работе, которая не приносит доход? Чтобы иметь возможность писать. Нравится ли ему то, о чём он пишет; то, о чём его заставляют писать? Нет. Следовательно, изначальная цель не имеет смысла. — Хорошо. Нейто перестаёт барабанить по столу подушечками пальцев. — Хорошо? — Да, я сделаю это. Не потому что ты так сказал, а потому что сам давно об этом думал, — но в жизни бы не решился без тебя и твоего вдохновлённого каннабиноидами диалога. — Но если я застряну на полпути или застопорюсь, растеряв вдохновение, тебе придётся взять на себя ответственность и вытащить меня обратно в мир искусства. — Замётано, приятель. Ты ведь в курсе — я сам искусство. В «Underground» полно народа, несмотря на зимнюю стужу и сухой морозный воздух снаружи. Тот самый, заставляющий кожу краснеть и трескаться — Киришима хорошо осведомлён об этом, в такие деньки в его захолустной каморке как никогда зябко. Зато здесь, среди всей этой опьяневшей и разгорячённой толпы — невероятно жарко, по-настоящему душно. Рождественские праздники давно миновали, на дворе стояла обычная пятница, и весь шквал уставших клерков с тяжёлой неделей за плечами ввалился сюда массивными кучками, разбросанными во времени с интервалом в полчаса. Сначала, конечно, непросто, но к середине уже привыкаешь. Киришима не чувствует усталости, и это хороший знак. Самое главное — думать об этом как можно меньше. Танцпол забит: Аизава не прогадал с диджеем именно сегодня; Киришима не прогадал с продуктивным дневным сном тоже, на удивление, именно сегодня. Всё идёт хорошо, и именно это знатно напрягает. Затем, спустя каких-то двадцать минут к барной стойке пришвартовываются два парня, и тут-то Киришима словно зрит в корень своих будущих проблем, и, конечно же, оказывается прав. Хотя бы потому что один из них носит чёрную футболку с надписью «Я и есть искусство» и невероятно долго высматривает что-то в прозрачной пустоте, прямо как самый не накуренный человек в мире. Заказ делает второй парень, и Киришима уходит в работу. Он слышит только биты, доносящиеся из диджейского пульта, и ощущает лишь вибрации, что змеями ползут по полу и трясут толстые стены. У него нет ни возможности подслушать разговор этих двоих, ни желания. Хотя маленькая доля любопытства всё же присутствует: сейчас эта вечеринка напоминает офисный корпоратив, и эти ребята сюда явно не вписываются. Забрели по дороге, как это обычно бывает, решили залиться алкоголем — добавить «состояние» к «состоянию». Ничего такого. Стаканы скользят по полированной поверхности, Киришима надеется, что словить их — не такая уж и проблема. Он быстро споласкивает руки, убирает пустую бутылку под стойку, по привычке хватается за тряпку, хотя помнит — протирал всего десять минут назад. И, наверное, это и к лучшему. Хорошо, что он не принялся штудировать полки с алкоголем; хорошо, что остановился у мойки не более, чем на минуту; хорошо, что привычки не лезть в чужие дела у него никогда не было. Подобное Киришима видит не впервые, хотя и работает в клубе всего ничего. Но подсыпать в напиток прямо за барной стойкой? И… другому парню? Он продолжает водить тряпкой, качать головой в такт музыке так, что происходящее дальше выглядит вполне естественным — Киришима жертвует вычтенными долларами из зарплаты и опрокидывает гранёный стакан, как бы невзначай поднимая взгляд на потенциального подозреваемого. Тот почти понимает в чём дело. Киришима приносит свои извинения — так нужно, а потом принимается за замену. Парень напротив что-то нашёптывает своему другу, мнётся и нервничает, а потом уходит, сжимая в руке пачку чёрных «Американ Спирит». Богатенький сукин сын. Киришима не медлит — провожает его взглядом, покидает рабочее место и спустя всего мгновение оказывается в своей подсобке, где сжимает рукав злосчастной чёрной футболки того парня и всего на секунду опускает взгляд, чтобы ещё раз прочесть глупую надпись. — Тебе нужно уходить. Ты меня слышишь? — он щёлкает пальцами, пытаясь привлечь внимание того, чьё сознание, кажется, давно покинуло бренное тело. — Твой друг — клофелинщик. Пытался подсыпать тебе его в алкоголь. Учитывая, что ты предварительно объебался, вместе с алкоголем тебя бы это прикончило. Советую быть повнимательнее с выбором друзей в будущем. — Это мой бойфренд на один день. Ничего удивительного — подцепил его на каком-то странном сайте гей-знакомств с кучей всплывающей рекламы по увеличению пениса. Не то чтобы я не ждал такой херни, но клофелин-то на кой? Я ведь тоже с ним встретился не для того, чтобы вместе посмотреть на ночной Чикаго. Киришима, говоря прямо, выпадает. Взгляд, которым его одаривают сейчас — трезвый и ясный, совсем не похожий на тот, который он наблюдал всего за несколько секунд до этого. Он разжимает пальцы, отпускает рукав футболки. — Ты трезвый? — Нет, я в говно, — отмахивается, пожимает плечами, сводит брови на переносице. — Просто меня всегда накрывает лайтово, думать совсем не мешает. Решил притвориться для этого обмудка. Думал, так всё пройдёт быстрее и без лишних церемоний. В итоге меня чуть не грохнули. Как думаешь, они на том сайте промышляют органами? Или им просто нравится некрофилия? Киришима опускает брови и жалеет обо всём на свете: — Я без понятия. Мне нужно идти. — Верно, — очередной щелчок пальцами, — спасибо, что помог мне. Я даже не думал, что такие люди ещё остались. Любой другой вряд ли бы даже обратил внимание. — Не за что. И будь осторожен, в мире полно мудаков. Улыбка вспыхивает, как лампочка, но выходит обычной дугой губ, в глазах не меняется ничего. Киришима пятится в сторону от подобного, а затем вспоминает, что даже не предупредил Тецу о том, что ему нужно отойти. Он спешит развернуться и уйти, но его останавливают, — мягко и почти не напористо — протягивают руку и продолжают давить улыбкой-дугой. — Кстати говоря, зовут меня Нейто. У тебя не найдётся минутка поговорить о боге нашем Иисусе Христе?

***

convolk — swane dive [prod. skress] (slowed) Киришима расставляет руки. Ему нравится запрокидывать голову назад, нравится падать вниз, открывать глаза шире, чтобы вглядеться в небо, чтобы зацепить взглядом едва уловимые дымчатые облака, такие же серые, как и всё остальное; чтобы коснуться пальцами мягкого пространства, утонуть в расплывшихся огнях туманного утра, затеряться в нескончаемом потоке людей, похожих на бесконечно длинную полосу, на отрезок без начала и конца. Всё сливается воедино, смешивается и накладывается друг на друга. Всё серое и унылое, разбавленное тёплыми жёлтыми огнями фонарных столбов, красным светом фар, слабым свечением экранов смартфонов, в которые все уткнуты, которыми все увлечены так, словно внутри них целый мир. И Киришима согласен с этим — там правда целый мир. Но тут ведь тоже. И он падает — медленно и плавно, а люди обходят его стороной, пытаются не задеть выставленные в обе стороны руки, не оборачиваются, не задают вопросов. Просто бегут вперёд, бегут дальше, потому что это не их дело. Их не волнует ничего, кроме соблюдения устоев системы, о которых они и не подозревают, они не переносят ошибок. Так иногда бывает, когда идёшь по улицам и видишь, как тротуары усыпаны людьми, бегущими в одном направлении, бегущими туда в одно и то же время. Работа, учёба, занятия — неважно какие, просто цель на утро — всё это и есть система, в которой мы варимся. Нас подбрасывают в этот мир, заставляют тонуть в ежедневной рутине, заставляют учиться и совершенствоваться — а чего ради? Что нас ждёт в конце? Что с нами будет? Зачем мы всё бежим и бежим вперёд, зачем спешим по утрам, зачем проживаем один и тот же распорядок каждый чёртов день? Никто не знает. Все делают, потому что так нужно. Потому что так делали их родители, родители их родителей и так далее. Просто «нужно», вот и всё. Нужно учиться, нужно работать, выбиваться в люди, жить красивой жизнью. А красивая жизнь — это что? Красивая жизнь может позволить тебе свернуть в обратном направлении от системы? Нет, красивая жизнь — это и есть система, это её цель, это финишная прямая. И когда ты достигаешь финальной точки, попадаешь туда, ты становишься одним из тех, кто её «поддерживает», кто поддерживает систему; ты становишься тем, кто строит её для других. Ты становишься её заложником, хотя и думаешь, что наконец вырвался.  Из неё невозможно вырваться, она окольцовывает своими путами и не оставляет лазеек. Ты можешь протестовать, устраивать бунт, ты можешь пробовать идти в обратном направлении — но что там, что в другой стороне? Мы настолько увязли во всём этом, что иного выхода просто не осталось. Мы живём, пока следуем её правилам, а если противимся — нас не существует. Киришима открывает глаза в «Rossi's», сегодня без кофе и производных, сегодня хочется крепкого виски и приглушённого света. Тут дешёвый алкоголь и расчёт только по наличке, а на дверях куча рекламы, агитационных плакатов и привлекающих взгляды огромных надписей «Мы работаем круглосуточно», лишь бы привлечь как можно людей, лишь бы содрать денег с торговых агентов за возможность рекламы, лишь бы уцепиться за что-то, что может принести доход, чтобы не повышать цены на пиво и не терять клиентов, не терять единственное, из-за чего они сюда всё ещё приходят. Но Киришиме нравится обстановка. Бар похож на тот, в котором работает он сам, — тоже обклеен гирляндами, тоже являет собой дыру в стене. Но столешницы тут старые и с пошарканной коричневой краской, барной стойки не существует, а у стен кучкуются несколько холодильников с алкоголем. Да и всё тут в целом какое-то аляпистое, словно плохо обыгранное в интерьере. Много табличек, много всего. Вы больше не найдёте такого места в Чикаго — это пережитки прошлого; всё, что осталось от доцифровой эпохи. Киришима всё ещё продолжает падать, правда не так отчётливо. Ему хочется дотянуться хоть до чего-нибудь, чтобы вывалить свои мысли одним шквалом, но из подручных средств на столе только салфетка, а у него даже нет ручки. И он продолжает стучать по широкому гранёному стакану, продолжает по глотку вливать в себя крепкий виски, потому что тело пробирает зябкой дрожью, а нормальный сон не посещал его так давно, что последний раз уже и не вспомнить. В экране смартфона — целый мир, и Киришима с этим согласен. Он всё смотрит на пришедшее ещё вчера уведомление, которое так почему-то и не смахнул. Тычет пальцем, подпирает кулаком подбородок, убавляет звук. [На канале A!Life одно новое видео]. Конечно же, звучит энергичная музыка, ему в лицо прилетает адреналиновыми бассами, красной цветокоррекцией, крупными огненными надписями — классика. Но в голове у Киришимы крутится совершенно иная музыка. Он смотрит на все эти опасные трюки, смотрит с замиранием сердца, но внутри льётся мягкая и плавная мелодия, совсем не то, что нужно. Он приглядывается получше, когда наступает часть отступления, когда заканчиваются сами трюки и крупным планом показывают лица участников. Приглядывается получше, продолжая вертеть музыкальную пластинку в своей голове, и на уме у него лишь одно слово — Лебедь.  Красный куда-то исчезает, сменяется бледно-голубым, почти белым. Бакуго смотрит в камеру. Его светлые волосы подхватывает ветром, они медленно падают ему на лоб, прикрывают глаза, а он продолжает смотреть, словно они с Киришимой проживают всё это в один и тот же момент. Словно видео это не было снято несколько дней, а возможно, и целую неделю назад. И Киришима вдыхает этот бледный воздух — так он чувствует, вдыхает холод и странное ощущение свободы, искрящееся внутри него бенгальскими огнями. Его порывает туда, он переносится в этот бледный мир, оказывается в распростёртой пустоши, оказывается один на один с этим ветром и с Бакуго Кацуки, который продолжает смотреть, словно видит в нём всё на свете.  И в его сознании всё взлетает на воздух, все теряет резкие краски и становится спокойно-серым, холодным, но живым. И ему даже не нужно касаться, чтобы всё понять, чтобы понять, что это за чувство, облепившее его рёбра, — это свобода. И Киришима внезапно выключает видео. Он вырывается из бара, оставив деньги под гранёным стаканом. Вырывается, потому что ему трудно дышать, потому что здесь слишком много всего, потому что здесь нет света, здесь всё громоздкое и давящее на мозги. Ему хочется выйти на улицу, выйти в этот огромный серый мир, раствориться в толпе, вдохнуть воздух полной грудью, взмахнуть ладонью, чтобы почувствовать холодок между пальцев. Его сознание всё ещё талдычит слово Лебедь, оно называет им Бакуго, оно принадлежит ассоциациям, которые Киришима даже не может объяснить. Он всё бежит дальше, расталкивает толпу, протискивается сквозь неё, игнорируя ворчливые замечания. У него нет пункта назначения — он бежит просто потому, что хочет, чтобы холодный влажный ветер обдавал его лицо, проникал морозными иголками под джинсовку и выступал румянцем на бледных щеках.  Люди проносятся мимо, шагают невпопад, всё спешат и спешат, а у Киришимы стойкое ощущение, что он больше не в их потоке, что он больше им не принадлежит. Он бежит в обратную от них сторону, он не сливается, он совершенно чужд и непонятен для их мыслей, но теперь понятен для своих. И в этот самый момент он сворачивает с задворок системы, он перестаёт быть её частью. И неизвестность будоражит, она пугает и манит одновременно. Киришима понятия не имеет, куда попадают те, кто отказывается следовать устоям. Он понятия не имеет, что произойдёт дальше, что делать ему дальше, но он мчится, пока его грудь разрывает от блёклого тепла, пока в ней горит тусклый, но огонь. Он мчится навстречу всепоглощающему великому чувству. И в мыслях его он моментами всё ещё падает назад, всё ещё расставляет руки по сторонам и открывает глаза, чтобы взглянуть в небо. Но на деле закатные лучи холодным жаром гуляют по его плечам и пляшут на щеках. На деле он мчится к заслонённому туманом солнцу, которое вот-вот покинет его, юркнув за горизонт. В мыслях он лежит на сером асфальте в своей серой джинсовке, а прохожие обходят его стороной, даже не обратив внимания, но на деле он горячо дышит, выдыхает бледный пар в небо, бежит и не оборачивается. Ветер треплет его волосы, треплет флаги, развешанные у зданий, треплет куртки и воротники. Он сильный и холодный, он взмывает вверх и возвращается обратно.  Киришима останавливается, упирается ладонями в колени, пока горло дерёт от холодного воздуха. Дышится туго, он чувствует разливающееся тепло, чувствует, как оно поднимается вверх по сосудам, обволакивает всё тело, пока не доходит до мозга. И он, весь красный до мозга костей, лезет в карман за телефоном. Толпа вокруг него редеет, пока не исчезает вовсе. Он остаётся один со своим сбитым дыханием и безумными идеями. Безостановочно тыкает по экрану, печатает-печатает-печатает, штудирует соцсети, — что это было? — нажимает на аккаунт в инстаграме с огромной кипой подписчиков. Нет никаких гарантий, никаких «сто процентов», кроме тех, которые повиснут над ним самим, когда его действия сочтут странными. Его действия сто процентов сочтут странными. эйджи: эта книга — современная сказка о мальчике по имени Свон* Нейто: книга? та самая книга? эйджи: я посмотрел видео на ютубе и теперь бросаю работу в газете Нейто: …видео? Нейто: какое видео? эйджи: и мне нужен Бакуго Кацуки Нейто: кто, нахрен, такой Бакуго Кацуки? что происходит? эйджи: это мальчик по имени Свон Нейто: ……… Нейто: ????? Киришима подолгу смотрит на свои ладони, не замечает, как собственные мысли циркулируют по всему телу, как гулко они заставляют биться сердце, как взволнованно трястись руки. Этот миг вдохновения не сравним ни с чем иным — он яркий и обширный, он охватывает всё естество и проникает внутрь, словно вся жизнь была прожита именно ради этого момента. Он пишет «Как я могу найти Бакуго?» в общий инстаграм A!Life, почти не чувствует себя глупо и искренне ждёт ответа. Они общались несколько дней назад, возможно, сейчас всё тоже может сработать? Киришима лишь хочет поделиться своей идеей, добиться согласия. Он хочет разглядеть то, что не увидел в прошлый раз или, наоборот, понять, что допустил ошибку и увидел то, чего нет на самом деле. Сейчас в нём бушует буря эмоций и градус виски — как бы он не отрицал; он чувствует приближение чего-то грандиозного, ему нужны ответы на вопросы именно сейчас, именно сейчас ему нужен Бакуго. Ему приходит ответ — пришлось прождать не так долго, и он наспех открывает сообщение и пробегается по строчке жадным взглядом. a_life: ты выглядишь знакомо? мы встречались где-то? red.riot: клуб Underground, я бармен a_life: а, да-да, это Шото red.riot: привет, Шото a_life: инстаграм Бакуго отмечен на последней фотографии a_life: он знатно надрался в прошлый раз, так что не думаю, что многое помнит, представься ему ещё раз a_life: у тебя к нему какое-то дело? он что-то разбил?  a_life: лол мы подозревали a_life: пришлите счёт, этот болван всё оплатит a_life: ты здесь? Киришима убирает телефон в карман куртки. Выдыхает. Это правильно, так должно было случиться. Так должно было случиться изначально, когда ему в голову вдруг прокралась мысль, будто Бакуго выглядел заинтересованным. Бакуго был пьян, «знатно надрался», он не выглядел никак. Он не смотрел внимательно, он втыкал, потому что его клонило в сон от алкоголя, потому что мысли медленно плавали по его голове, и он не мог позволить себе резкости. Киришима перестарался, слишком увлёкся, настроил неосуществимых планов. Захотел бросить работу, захотел начать писать книгу, будто всё это так легко, что выполнимо лишь по щелчку пальцев. Чувствовал себя окрылённым, воздушно-лёгким, бежал так долго. Только сейчас он чувствует, как замёрзли его ладони. Только сейчас отступает адреналин и настигает осознание. Теперь сердце не исходит гулом, а падает куда-то вниз, Киришиме невообразимо стыдно. Так стыдно, как не было уже очень давно, словно он совершил несусветную глупость, словно все вокруг понимали, что это самое что ни на есть безрассудство, а он — нет. И он усмехается — разочарованно и грустно, прячет руки в карманы и бредёт к автобусной остановке. Он вернётся в свою комнату и начнёт готовиться к работе, продолжит жить жизнь так, как жил до этого, без того, чтобы отвлекаться на глупые мечты. Он будет делать то, что проверено, что делали его родители и родители его родителей — следовать системе. Ходить на работу в бар, писать статьи в газету, спать по четыре часа в сутки.  Это нормально, это не приносит разочарования. По крайней мере, не в таком количестве. И чего он ожидал? Разве не знал? Тот, кто идёт против системы, платит за это огромную цену.

***

— Ты надрался стопкой виски. — Двумя стопками. — Выбежал из бара. — Я почувствовал вдохновение. — Написал этому Бакуго Кацуки. — Я написал в их с друзьями общий инстаграм. — Испугался того, что вся его заинтересованность в общении с тобой была лишь происками алкоголя. — Я не испугался. — И решил больше не выходить с ним на связь, потому его друг предположил, что Бакуго ничего не помнит. — Мне показалось, что я слишком многое себе надумал. — О, и ты всё ещё работаешь на старика в той вшивой газетке. Ведёшь колонку о погоде? — Это временно. Нейто выдыхает: — Ты невозможный болван, Эйджи, — он качает головой. — Но я тебя не виню. Тебе просто недостаёт уверенности. Знаешь, когда ты написал мне те сообщения, я удивился твоей решительности, а ты просто был в стельку. Я имею в виду, это всего два стакана виски. Может, тебе использовать алкоголь, чтобы наладить свою жизнь? — Вряд ли это сработает. — Ты прав, тебе уже ничего не поможет. Сначала они зависают на кухне, где Киришима возится с радио и кое-как находит излюбленную станцию. Classical Rock Florida как раз ставит новую композицию, и кухня постепенно наполняется хитами девяностых, где Stray Cats поют популярную «Rock This Town» и согревают слащавыми «малышка» через каждое слово в куплете. С блинами выходит какая-то лажа, поэтому Нейто достаёт из морозилки лазанью, а потом вспоминает, что у Киришимы нет грёбанной микроволновки. Зато есть рабочая духовка, и это даже лучше. По дому разбредается аромат моцареллы и томатной пасты, пока песни сменяют одну за одной, а Эйджиро поглядывает в серую даль за окном и пытается что-то черкать на листе бумаги. — Ты же не оставил идею написать книгу, верно? — Нет, конечно. Иначе всё было бы зря. Спустя несколько часов Киришима в полусонном состоянии вертит ручку, лениво перекатывается на бок, роняет её на пол и раздражённо мычит в подушку. Нейто пихает его ногой, когда мычание перекрывает звук диалогов на экране ноутбука. Киришима закатывает глаза — они смотрят этот фильм в одиннадцатый раз, Нейто знает все реплики наизусть. Но вот он сжимает диванную подушку, когда Джаред Лето в очередной раз перекатывает жвачку языком, и повторяет в унисон с ним: — Ты не заслуживаешь наших денег, гомофобная сволочь. Джаред Лето выходит из машины, хлопает дверцей, теряется среди толпы, затем появляется вновь — в короткой юбке и красных полупрозрачных колготках. Он идёт вперёд, слегка приподнимая ноги из-за невысоких каблуков, а Мэтью Макконахи следует за ним, поглядывая в окно. «В моём багажнике всё, что тебе нужно», но это не срабатывает. Джаред лишь усмехается, слегка вертит головой: «Я могу стерпеть оскорбления в свою сторону, но пять процентов?». Чёртов плут. Выглядит охренительно. В дверь назойливо звонят, и Киришима использует это как причину слиться. Он выныривает из копны одеял, перешагивает через ноги Нейто, приземляется на пол и бредёт к двери, сонно зевая. Каминари тут же вваливается внутрь, стоит двери лишь немного приоткрыться. За ним Сэро, пытающийся договорить какую-то фразу, но теперь напрасно — Каминари роняет бумажный пакет, совершает уйму хаотичных движений, не давая картошке фри упасть на пол, и совсем его не слушает. Сэро вздыхает, кладёт два остальных пакета на тумбу для обуви и закрывает за собой дверь. Из-за шума Нейто ставит фильм на паузу и выглядывает из другой комнаты. — Эй, ты! — Первым делом Каминари включает свой локатор мудил, и Нейто в этом списке на первом месте. Он поворачивает голову к Киришиме, который молча наблюдает за вознёй с продырявленным кетчупом. — Что он тут делает? Киришима вздыхает: — То же, что и вы. Тусуется. С новыми воплями Каминари исчезает в соседней комнате. Сэро подхватывает пакеты в тех местах, где бумага не успела пропитаться жиром, и направляется к кухне, добавляя: — Мы принесли бургеры.  Киришима кивает: — Лазанья на столе. В комнате Нейто безуспешно пытается продолжить просмотр «Далласского клуба покупателей», а Каминари стаскивает с себя чёрную куртку и падает (действительно падает) рядом, натягивая холодное одеяло поверх футболки. — Непривычно видеть тебя без робы, — произносит он. — Я имею в виду, какого чёрта ты зависаешь здесь в одних трусах? Погоди… Ты и Эйджи, типа, того? Нейто лениво поворачивает голову: — Уставшие от жизни парни, конечно, в моём вкусе, но моё сердце уже занято. Так что нет, угомони свои фантазии, покемон. Мне просто так удобно. — Удобно? Это всё? Мне теперь че, тоже свои штаны снять, потому что мне так удобно? — Ну давай, попробуй. Эйджиро заходит аккурат в тот момент, когда Каминари рывком стаскивает с себя джинсы и становится напротив Нейто, упираясь кулаками в бока. Нейто подпирает подбородок рукой, скучающе поднимает взгляд. — У тебя отстойно тонкие ноги. Никаких мышц. — Заткнись, придурок, — Каминари смущённо натягивает джинсы обратно и почти гордым шагом направляется к кухне, чтобы заесть злость уже остывшей картошкой фри. Сэро проходит мимо, улавливая концовку киришимовской «почему это происходит каждый раз» фразы, мирно жуёт лазанью и двигает кресло к разложенному дивану, чтобы уместиться недалеко от ноутбука. Спрашивает как бы невзначай: — Разве твоя религия позволяет тебе забавляться с мальчиками? Нейто отвечает с таким же скучающим видом: — Разве твоё чувство стиля позволяет тебе разгуливать с такой причёской? Сэро равнодушно глотает кусок лазаньи и медленно кивает: — Справедливо. Нейто убирает свой ноутбук в сторону, потому что Каминари и Сэро приносят диски из проката, и хиленький проигрыватель Киришимы вполне может такое потянуть. И хотя Нейто не понимает, зачем брать диски из проката, когда можно просто скачать фильм из интернета (в каком времени они живут?), Эйджиро уверяет, что это — старая традиция, да и интернета у него здесь нет. Джареда Лето оттесняет на второй план какой-то боевик с Линдой Хэмилтон, но против толпы не попрёшь, так что приходится довольствоваться звуками выстрелов и банальным сюжетом. Положение спасают только бургеры и всё то, что осталось от лазаньи, когда Киришима издевательски выковырял из неё орегано и помидоры. Нейто как раз находится на полпути к тому, чтобы закинуть в рот картошку фри, когда его рука внезапно останавливается, а в голове вспыхивает старый вопрос: — Так кто всё-таки такой этот Бакуго Кацуки? Сэро с Каминари оборачиваются, а Киришима тихо хлопает себя по лбу, морщась. Денки выглядит серьёзно настроенным и уже достаёт из кармана джинс телефон, в любую секунду готовый предоставить информацию. — Поставь на паузу, Эйджи. Киришима мычит: — Нет, пожалуйста. Нейто обеспокоенно выгибает бровь, так что Сэро берёт ситуацию в свои руки: — Сделаю-ка я всем нам чаю, — нет, ошибка, он просто смывается. В очередной раз просто смывается. Спустя долгих тридцать минут они все оказываются лежащими на полу. И Киришима правда не знает, как так вышло. Вот Денки показывает видео с их ютуб канала, вот скролит инстаграм, рассказывает биографию каждого участника, хотя Нейто интересовался всего одним человеком, чёрт его дери. И лишь в конце Каминари удосуживается поинтересоваться, мол, а почему спрашиваешь? И тогда Киришима ударяет себя по лбу во второй раз. Денки не знает, зачем его другу так внезапно понадобился этот пацан, но как обычно подходит к делу со всей серьёзностью. Конечно, раза четыре переспрашивает: «Он понравился тебе? Тебе понравился этот парень, да?», но всё равно решительно обдумывает дальнейшие действия. «Он мне не понравился. Вернее, не в этом смысле. Просто я что-то почувствовал, когда пересматривал его последнее видео», но кто слушает Киришиму? Начать хотя бы с того, что это было их последнее видео, а не его. Чтобы получше понять, о чём речь, они решают все вчетвером пересмотреть недавно вышедший клип, про который упоминал Эйджиро. Нейто даже делает задумчивое лицо. В конце Киришима спрашивает: — Ну что, почувствовали что-нибудь? Нейто кивает: — Да. Я почувствовал, что мне не нравится эта песня. Третий раз. Киришима хлопает себя по лбу в третий раз. Тогда, немного подумав, Сэро выдаёт гениальную идею: — Если Эйджи не уверен, что Бакуго его помнит, то почему бы не спросить у самого Бакуго? Киришима складывает руки на груди: — Восхитительно, Шерлок. И что мне ему написать? «Йо, это тот бармен, чьи друзья едва не устроили заварушку с твоим другом, когда похищали его девушку. Ну помнишь, на днях? Я ещё выпрыгнул с барной стойки и снёс твоего приятеля с ног. Зависнем как-нибудь?» — Простого «привет» было бы достаточно, — Нейто даже приоткрывает рот от удивления. — Мне показалось, что я отыскал в нём что-то необычное, но не факт, что это были не происки алкоголя. Я даже не знаю, как сказать ему, что он вдохновил меня. Типа, это будет звучать как-то крипово, не? «Встреться со мной, я хочу впредь тусоваться и наблюдать за тобой, чтобы потом сделать главным героем своей книги». — Ты похож на какую-то чокнутую фанатку. — Вот именно! Каминари машет руками: — Спокойно, спокойно. Нужно просто правильно это сформулировать, чтобы не звучало так… по-сталкерски. Сейчас мы все подумаем над этим. И вот они здесь — лежат на полу, безжизненно пялятся в потолок, не произнося ни слова с момента последней реплики Каминари. Правильно сформулировать — это как вообще? В конце концов, первым не выдерживает сам Каминари: — Ты, — он указывает на Нейто. — Ты же должен что-то знать. Я имею в виду, общение с парнями — это по твоей части. Будь Бакуго девушкой, я бы легко развёл его на непринуждённую беседу. Нейто на секунду плотно смыкает губы: — Ты кое-что уронил. Каминари приподнимается на локтях: — Что? — Своё уважение к женщинам, мудила. — Я не это имел в виду, — Денки закатывает глаза. — Я уважаю женщин, понятно? Просто понятия не имею, как поступить здесь. Теперь идея «просто написать привет» уже не кажется такой тупой. Каминари резко встаёт на ноги и обескураженно ударяет кулаком в ладонь: — Стоп. Почему мы не сделали это с самого начала?