Охра

Киришима не пишет. Ни сегодня, ни завтра, ни ещё через день. Он занят работой, он вечно за карандашом и блокнотом, он понятия не имеет, о чём пишет, он просто пишет. И сначала всё довольно легко, потому что удаётся высыпаться, но со временем усталость накапливается, и к субботе Киришима уже перестает чувствовать что-либо, кроме адового желания поспать. Он в «Sora». Здесь разрешено курить, и он затягивается посильнее, надеясь, что это взбодрит. Киришима только что из офиса, где Бинкс принимает его статьи одну за одной и продолжает повторять: «Тебе нужны сахар и кофе, ты будешь в порядке», он говорит: «Это временно, мы уже на пути к тому, чтобы нанять нового сотрудника», и Киришиме хочется верить. У него ничего не остаётся, кроме желания верить. Бакуго приходит каждый вечер. Он никогда не упоминает то, что Киришима так и не отправил ни единого смс, они просто разговаривают. Сначала обсуждают новые видео, затем перескакивают с темы на тему, и Киришиме кажется, что эти диалоги — его единственное спасение. Он, возможно, давно бы сошёл с ума от недосыпа и безысходности, а теперь лишь выглядывает из-за своей барной стойки каждый час, чтобы проверить, не появился ли Бакуго на горизонте. И Бакуго появляется. Это на удивление легко. Разговаривать с Бакуго оказывается так же просто, как и видеть про него сны. К слову, о снах. — Вы переспали? — спрашивает Киришима. Они зашли сюда после того, как Нейто выкурил косяк. — Нет, — отвечает он. — Я просто довёл его до дома. К слову, он снимает комнату в одном из кварталов Арчер Хайтс. Это было невероятно далеко, и ты не поверишь, сколько я отвалил за такси. Его жилой дом такой же мрачный и старый, как тот, в котором живёшь ты. Может, хуже. Он как сарай, это отвратительно. Ему нельзя там жить. Киришима двигает к себе чёрную пепельницу и хмурится. — Эй, — предупреждает он. Нейто машет ладонями: — Нет, я не в том смысле. Просто не ожидал. Он не создаёт впечатление борющегося за жизнь человека, но он и не из тех, кто пускает всё на самотёк. Он мог бы просто найти богатого папика или что-то вроде того. — Боже, — вздыхает Киришима. — Знаешь, он жаловался на то, что никто не понимает его настоящего, а ты сидишь здесь и травишь свои теории, которые настолько абсурдные, что мне тошно столько раз закатывать глаза. Ты не звонил, не писал всё это время, я понятия не имел, что происходит. Думал, ты улаживаешь любовные дела, но всё закончилось, даже не начавшись. Ты поступил удивительно не в своем стиле — галантно сопроводил свою пассию и не воспользовался ситуацией, я уж думал, что ты меняешься, что любовь заставляет делать тебя странные вещи, но вот ты тут и городишь эту хрень мне прямо в лицо. В общем, я думаю, тебе стоит поговорить с Шинсо. Провести время вместе, узнать его получше. Тогда уже и решишь, действительно ли эти чувства — то, за что ты их принял. Нейто мычит, его мозг закипает от таких продолжительных речей. Он касается лбом столешницы, ёрзает ладонями по коленям, протягивает их к Киришиме под столом и жалостливо произносит: — Возьми меня за руки. Мне совсем хреново. — Боже, — очередное. Одной рукой Киришима обхватывает его пальцы, второй возится со следующей сигаретой. — А это ведь я сейчас должен плакаться тебе в жилетку, болван. Но — знаю-знаю — это была чертовски тяжёлая неделя. «Sora» похоже на детское кафе, здесь всё в розово-красном цвете и чистые новые столешницы. Киришима удивлён, что ему разрешили закурить, но ещё более удивлён тому, что кофе здесь не пряно-сладкий, но ароматный и жгучий. У него в голове просыпаются ассоциации с конфетами, когда он смотрит на цветочные меню, но тут же приходит в норму, когда он переводит взгляд на ликёрно-коньячную полку, окружённую маленькими жёлтыми лампочками в крупных завитках. Нейто пьёт ужасно сладкий молочный коктейль, и это слишком в его стиле. Он готов нападать, кажется, на все сладости мира после всего пары затяжек. Киришима выдыхает дым в розовый тюль: — Так ты реально даже не поцеловал его? Нейто зарывается в свой локоть и хмурится: — А ты реально до сих пор не уволился с работы? Они оба сжимают пальцы как можно крепче. — Заткнись. — Сам заткнись. Киришима не думает, что его глаза выглядят пустыми. Он не совсем уверен, что подразумевается под «пустыми», но он часто глядит на себя в зеркало, чтобы это понять. Из-за сигарет периодами дерёт горло, а кофе понемногу перестаёт помогать. Он знает, что его статьи лажовые, Бинкс тоже знает, но ничего не говорит. Сейчас ему нужен результат, сейчас ему не нужны вдохновлённые возвышенные работы, про которые он вечно талдычил Киришиме. Что-то идёт не так, что-то совсем не так в изначальном плане, но он заострит на этом внимание позже, не сейчас. Сейчас нужно идти на работу. Киришима трёт глаза до покраснения. Сегодня тяжёлая ночь — сегодня Хэллоуин в «Underground», возня с украшениями, толпы пьяных клерков, вырвавшихся на свободу из душных офисов, огромная куча алкоголя и потребность говорить каждому «хорошего вечера». Последнее всегда самое тяжёлое. Аизава основательно готовится. Им с Тецу приходится заступить пораньше, чтобы помочь с украшением помещения, и Киришима удивлён, что это не прошлогоднее барахло, а новенькие безделушки, вроде неоновых подсветок в форме призраков, вервольфов, около пятисот оранжево-чёрных шаров, декораций для фотозоны (больше всего ему понравилось картонное дерево, которое общими усилиями неосторожных грузчиков немного помялось посередине ствола). Остальным занимался специально нанятый персонал, который устанавливал новую подсветку, дым машину возле стола диджея, огромные плазмы там же, апгрейдил светомузыку, проверял проводку, шаманил над вывеской снаружи. По сравнению с ними Тецу и Киришима просто баловались бумажными гирляндами. Тецу больше не спрашивал, как Киришима себя чувствует. Он знал, что получит в ответ что-то вроде «чувствую себя так, словно слушаю «Snow Farewell» на бесконечном повторе». Хреново, очень хреново. — Диджеем снова будет Мик? В прошлый раз он тут знатно зажёг, — Тецу вертится вокруг Аизавы, Аизава не в восторге. — Покайся за такие слова, — пресекает он. В его руках кусок сломанной люминесцентной лампы, и это выглядит угрожающе. — Будут двое. Намного лучше этого орущего попугая. Тецу мычит, многозначительно пожимает плечами: — Вы либо плохо с ним ладите, либо ладите с ним слишком хорошо. Что бы это могло значить, босс? Тецу уходит оттуда после подзатыльника, Киришима перебирает оставшиеся шары и катает их по полу. Их нужно просто связать вместе, а к потолку их уже прикрепит кто-то другой, кто вооружён, типа, супердлинной стремянкой. У него в ушах наушники, потому что тишина удручает и клонит в сон, и Тецу забирает себе один, а потом выдаёт только короткое «о», потому что в них The Neighbourhood, и мир вокруг мгновенно превращается во что-то мягко-плавное. Он уверен, что это клонит в сон получше любой тишины, поэтому тянется к телефону Киришимы и переключает на что-то более живенькое — ему это позволено, у Киришимы даже нет никакого пароля на телефоне. У А!Life новое видео на канале, это хэллоуиновский спэшл, и Тецу это замечает. Киришима просто кивает — он уже видел. Это, на самом деле, немножечко спасает его общее состояние. И когда он говорит «немножечко», он имеет в виду примерно двести процентов из ста. Это видео не то чтобы совсем отличается от предыдущих, но в первом же кадре Бакуго появляется в маске кролика Банни, смотрит в камеру близко-близко, а потом отскакивает в сторону, давая остальным возможность появиться — они в разных вариациях таких же масок, разодетые в оранжевые толстовки и чёрные джинсы, и это начало почему-то так нравится Киришиме, что он запоминает следующую фразу такой же живой и звонкой, такой же оранжевой и оглушающей. — Это ебанный Хэллоуин! Тецу бы не понял, даже если бы Киришима объяснил. Бакуго выглядит невероятно круто, он выглядит уверенно, он выглядит так, будто ничего не боится. Киришима смотрит в его глаза даже во время прыжков, он улавливает смазанные красные огоньки у зрачков, он восстанавливает дыхание после каждого опасного финта, хотя и знает, что всё в порядке, всё хорошо — это ведь Бакуго, это ведь видео, которое уже отснято, этого мгновения не существует в реальном времени. Но он не может убедить себя в этом, он переживает всё снова и снова, пересматривает раз за разом, и неизведанные чувства поднимаются вверх в его груди вперемешку с адреналином. Что-то дрожаще-тревожное, но радостное, но пленительное, заставляющее ладони потеть и сердце стучать где-то в висках и в горле. Здесь бы не понял сам Киришима, даже если бы Тецу объяснил. И дело не в том, что он не умеет идентифицировать свои чувства, просто не принятие их в ряду разных обстоятельств — это вполне естественная реакция. Киришима думает, что это восхищение, это наряду с чем-то возвышенным и беззаботным. Он чувствует вдохновение, он чувствует желание творить, он ещё не знает, с чем столкнулся, но его пленит эта неизвестность, он тянется к Бакуго и не думает больше ни о чём, потому что ничто иное не дарит ему эти чувства, но Бакуго — да. Особенно сейчас, когда всё вокруг расплывается и проходит мимо него, когда у него нет сил на собственные мысли, когда он потерян в пространстве собственных ощущений, бродит и без конца глядит в тёмный занавес, не понимая, что действительно важно, а что снова заводит его в старые рамки из рыхлого ракушняка. Тецу делает кофе, Киришима дописывает статью. На этот раз он не зацикливается ни на чём, наушники всё ещё в его ушах, перед глазами рыжая толстовка и эти чёрные обтягивающие джинсы. Он мотает головой и вертит ручкой, подбирая слова, и сегодня всё кажется ему таким правильным и нужным, и сейчас он чувствует себя спасённым, он чувствует себя лёгким и почти прозрачным, словно всё теряет вес для него, всё перестаёт быть отягощающе-тяжёлым, всё перестаёт удручать и нервировать. Он просто пишет, просто пережёвывает прежние ощущения снова и снова, чувствуя их надоевший терпкий вкус, но сдерживаясь, чтобы не сплюнуть, потому что ещё немного, ещё чуть-чуть, и это закончится, и он снова вернётся к прежнему образу жизни, к прежнему себе — уставшему, но не разбитому, с мечтами и целями, с настоящим расползающимся по телу вдохновением. Он не перестанет видеть мир чёрно-белым, цвета не появятся откуда ни возьмись, апатия никуда не денется, но всё будет хорошо. Всё всегда будет хорошо, потому что это то, что он решил для себя однажды — двигаться, несмотря ни на что, двигаться, даже если совсем не осталось сил. Самое главное на таких вечеринках — не терять контроль. Когда перед входом собирается огромная толпа, когда Аизаве приходится приставить в помощь Тецу ещё охраны, Киришима прокручивает эту мысль в голове всё чаще. Сегодня будет происходить многое из того, чего бы он не хотел видеть, многое из того, что обычно здесь запрещается — например, словить передоз и заблевать его стойку белой пеной, но он справится, он даже с этим справится. В конце концов, у него не будет даже времени расстроиться из-за количества посетителей, но будет время на разговоры, на это время всегда найдётся. — Боюсь представить, какие расценки на покурить будут сегодня. В прошлом году ты взял с меня обещание оплатить три порции начос за то, что я два раза попросил подменить меня на стойке, пока я покурю, — Тецу появляется в зоне видимости, и Киришима успевает воспользоваться ситуацией. Он как раз наливает Апероль в бокал. — В прошлом году народа было в два с половиной раза меньше. Так что, не знаю, может, прибавим к этому ещё буррито? Или тако? Я подумаю. Киришима цокает: — Дешевле будет попросить Аизаву, — и в голове тут же проносится табличка, висящая на двери в раздевалке: «Просить Аизаву о чём-либо опасно для жизни». Её, в общем-то, повесил сам Аизава. Вены вздуваются на его кистях от напряжения, в глазах рябит от обилия огоньков разных цветов, от пёстрых костюмов, красных пластиковых стаканчиков, от всего на свете, но больше — от усталости, которая импульсами отдаётся по позвоночнику вверх. Он закатывает рукава белой рубашки, разминает шею и по привычке давит рабочую улыбку, хотя никто и не думает обращать на неё внимания. Все хватают напитки и бегут на танцпол. Всё содержимое выливается на кафель, выливается на других людей, выливается куда угодно, но никто не против. Это не мешает им продолжать задирать руки вверх и прыгать без остановки, пока кубики льда не выберутся за пластиковые бортики и не рухнут кому-то на макушку, на плечо или просто не разобьются о пол. Когда ажиотаж на алкоголь стихает, Киришима принимается рассматривать каждый костюм и цепляться взглядом за понравившиеся детали. Какая-то девушка с натиском интересуется у него о конкурсе, как бы невзначай спрашивает о том, судья ли он, а если и судья, то кто из всей толпы больше всего привлекает его внимание. Киришима улыбается, качает головой и говорит: «Никто». Кучка парней пытается пронести внутрь свой алкоголь, но Тецу останавливает их и возвращает обратно. Киришима мысленно подмечает — алкобизнес Аизавы может спать спокойно. Начинается следующий заход, люди валом набиваются внутрь и им нет грёбанного конца. К полуночи, когда на горизонте появляются Каминари и Сэро, Киришима, наконец, узнаёт, в чём причина. В инстаграме Бакуго Кацуки самый настоящий пиар пост их сегодняшней хэллоуинской тусовки. — Сколько твой босс заплатил им? — спрашивает Сэро, но Киришима точно уверен: он не платил. — Они всегда пишут о том, где собираются тусоваться? Каминари чешет затылок: — Да, но… Не совсем так. Ладно, почему бы тебе не спросить у него самому? Это ведь ты у нас лучший друг суперзвезды. В таком состоянии невозможно словить ничего, даже немного похожее на вдохновение. В таком состоянии невозможно мыслить, осязать и чувствовать. Можно лишь без остановки протягивать бокалы и смешивать напитки в шейкере, словно на автопилоте. Можно чувствовать отвращение, но больше — усталость. Можно цыкать языком сколько угодно, но в конечном итоге просто заткнуться, потому что ничего не изменится. Киришима трёт глаза до фиолетовых узоров под веками, улыбается сквозь ладонь и крутит фразу в голове. Это ёбанный Хэллоуин! Оранжевая толстовка выглядит уютно, она выглядит по-осеннему тепло и очень идёт Бакуго. Если бы он заявился в ней прямо сюда, Киришима однозначно налил бы ему «Май Тай» — солнечный, тропический, освежающий коктейль из смеси тёмного и светлого рома с абрикосовым бренди, апельсиновым соком и гранатовым сиропом. И Бакуго, конечно же, отказался бы, потому что он пьёт только слабоалкогольные напитки, он ясно дал это понять. Из группы девиц, окруживших стойку, на месте остаётся только одна. Она крутит чёрную пластиковую трубочку двумя пальцами и пьяно улыбается Киришиме. На ней белый комбинезон с короткими шортами и крылья из искусственных перьев за спиной. Они маленькие, поэтому не приносят особый дискомфорт, но Киришима думает, что середина осени не совсем то время, когда можно разгуливать в такой холодной тонкой одежде. — Эй, а ты не пьёшь? Ты ведь не пьёшь на работе, да? А что если я закажу коктейль для тебя, разве ты сможешь отказать клиенту? — у неё необычное произношение гласных, Киришима уже давненько не слышал ирландского акцента в этих краях. Он улыбается: — Смогу. Она смеётся. Никакой наигранности и разочарованности, ей нравится его прямолинейность. Она ставит стакан на стойку и перемещается всем корпусом вперёд, присаживаясь на высокий стул. Ей хочется поговорить, и вот тут-то и начинается вся работа Киришимы. Он давит очередную дежурную улыбку и продолжает диалог. morgxn — hard pill to swallow Он смешивает коктейли для каждого, но не отрывается от разговора. Иногда вклиниваются другие люди, чтобы вставить пару фраз, но быстро исчезают в толпе. Он бросает туда взгляд сразу же, как только у него появляется свободная минута. Девчушка продолжает о чём-то трепаться, она рассказывает шутку и громко смеётся, но Киришима не слышит, о чём она. Киришима слышит плавные биты и звуки собственного сердцебиения где-то в горле. Светомузыка кидается огоньками в разные углы помещения, она медленно бродит из стороны в сторону, сопровождаемая толстыми лучами проекторов, переливаясь тёмным и светлым поочередно, блуждает по лицам, скользит по одежде. Как давно Бакуго стоит там? Киришима пялится и совсем не думает ни о какой неловкости. Он может сыграть на том, что просто пытался разглядеть получше, это легко, так что его взгляд всё ещё направлен вперёд, всё еще прикован намертво, и этот момент настолько чарующе-невероятный, что оторваться просто невозможно. Бакуго без костюма. На нём обычные чёрные джоггеры с лампасами, белая майка и самая крутая куртка из всех, которые Киришима когда-либо видел. В руках та кроличья маска из видео, он крутит её пальцами без остановки. Сегодня впервые на голове у Бакуго оранжевая бандана, а его волосы уложены и слегка зачёсаны назад, хотя и продолжают торчать кончиками наверх. Он выглядит хорошо. Он выглядит, мать его, восхитительно в этих массивных белых кроссовках, идеально сочетающихся с его накаченными ногами и тонкими узкими лодыжками, подчёркнутыми зауженным основанием манжет. На его шее толстая серебряная цепочка, левая рука в кармане куртки, а правая цепляет на лицо маску и салютует двумя пальцами. Силуэт Бакуго задерживается всего на долю секунды, а затем, стоит светомузыке снова вспыхнуть, исчезает за гурьбой людей. Киришиму выбрасывает в реальность жёстко и быстро. Он мотает головой и гадает, не привиделось ли ему всё это. Но девушка рядом быстро рассеивает его сомнения, когда касается пальцами его локтя и произносит: — Эй, бармен, у тебя тут толпа клиентов. Он рассеяно кивает, она подпирает щеку кулаком и загадочно мычит. Возле стойки снова аншлаг, вовсю кипит бурное обсуждение костюмов, через час объявят результаты конкурса. Киришима получает уже седьмой вопрос о том, судья ли он. Когда всё стихает, Тецу подходит к нему и качает головой. — Здесь почти нет кошкодевочек, Аизава в бешенстве. Киришима давит смешок и разгребает стопку бумажных стаканов для кофе. Тецу говорит, что на танцполе отжигает какой-то пацан и у него зелёные волосы, а девица с ирландским акцентом крутит в руках мобильник и показывает видео: — Это прямая трансляция. Здесь две с половиной тысячи зрителей. Она могла бы посмотреть на это воочию, но продолжает сидеть здесь и пить Мохито из трубочки. Киришима наклоняется, чтобы разглядеть получше. Оглушающий свист доносится сразу с обеих сторон, окружившая Изуку толпа хлопает в ладоши и кричит, мимолётом в кадр попадает Шото, стоящий неподалёку. Диджей подхватывает обстановку и лавирует звуком, подыгрывая Мидории. Один из зрителей трансляции пишет: «А где Бакуго? Он не будет танцевать?», и Шиндо смеётся где-то за камерой, говоря, что Бакуго просто стесняется. Спустя некоторое время до Киришимы доходит. — Так ты тоже их фанатка? Пришла попытать счастье? — Может быть, — она пожимает плечами. — И развеяться заодно. Я не из тех, кто будет подбегать и просить фотографироваться или расписаться где-то на своём теле, я просто хотела посмотреть на них в жизни. Когда смотришь их видео на экране, всё это кажется таким невероятным и недостижимым. — Я могу тебя понять, — кивает Киришима. Он возится с кофеваркой и слегка приподнимает голову, замечая чужой взгляд. Бакуго стоит на месте, выбравшись из толпы. Киришима невольно сглатывает под натиском ощутимого давления и отводит глаза. — Серьёзно? — она улыбается, припадает вперёд на локти, наклоняется ближе, словно хочет прошептать последующие слова. Киришима приседает, сгибает локти и двигается ближе к её лицу. Он смотрит на Бакуго. Бакуго слегка наклоняет голову вбок. — На самом деле, несмотря на то, чем они занимаются, большая часть их аудитории — девушки, и это понятно. Я имею в виду, те трое, с которыми я сюда пришла, они с ума по этим парням сходят, все уши мне прожужжали. И угадай, кто нравится им больше всего? Киришима смотрит исподлобья, странное чувство мешает ему дышать, оно распаляет огонь в грудной клетке и проталкивает его к низу живота. К Бакуго подходят несколько девушек, они что-то спрашивают, льнут ближе. Никто не прерывает зрительного контакта, но Киришима отвечает предположением: — Бакуго? — Да, верно, — кто бы сомневался. — Он излучает уверенность, всем нравится уверенность. Он закрытый, в отличие от остальных, словно в нём есть какая-то неразгаданная тайна, понимаешь? Киришима кивает. Бакуго о чём-то болтает с девушками, его руки в карманах, а взгляд направлен чётко в глаза Киришимы, он даже не думает отступать. Киришиме кажется, что всё это похоже на какое-то соревнование. Бакуго случайно задевает пальцами плечо рядом стоящей девушки, Киришима случайно наклоняется ещё ближе к своей собеседнице. Диджей, как назло, вертит тягучую мелодию, повышающую градус в помещении на огромные отметки. — Он ступает так твёрдо, что иногда невольно думаешь, сомневался ли этот человек вообще когда-либо? Как может холодное равнодушие так удобно устроиться в таких горящих глазах? У него словно всё всегда получается, хотя я и сама понимаю, что это невозможно. Бакуго закусывает сначала внутреннюю сторону щеки, затем кусает нижнюю губу. Киришима по инерции быстро облизывается и понимает, что проиграл. Бакуго ухмыляется, и это впервые. Он высовывает руки из карманов и разворачивается. Киришима приподнимается, отворачивается, зажимает переносицу двумя пальцами и пытается вернуться в прежнее русло. Он понятия не имеет, что только что происходило, но его сердце так неприятно пропускает удары, что ему кажется, будто жидкий азот разливается по его венам, опоясывает холодом и заставляет рой мурашек пройтись по его позвоночнику. Давление. Он чувствует ёбанное давление, и у него сдавливает низ живота непонятной истомой. На танцполе всё та же обстановка, Шиндо до сих пор не выпускает телефон из рук. Бакуго подходит ближе, щёлкает по затылку, потому что сколько-блять-можно. Шиндо высовывает нос из-за экрана телефона, издаёт протяжное «о» и отворачивается обратно. Кто-то явно портит Бакуго настроение, так что сейчас совсем не то время, когда с ним можно поболтать. Изуку пластичный и гибкий. Он приплетает сальто в обычные танцевальные движения, он сексуально двигает бёдрами и касается пальцами затылка, а затем плавно перемещает их на грудь, рёбра и, наконец, на низ живота. Он зачёсывает волосы назад пятернёй и делает поворот, улыбаясь, когда его взгляд скользит по толпе. Он в обычных карго от Reebok, высоких носках и вансах. С одной лишь цепочкой на шее, в длинной футболке с черепом, прикрывающей бёдра, и в полосатом жёлтом гольфе снизу. Ничего вызывающего, чистый гранж, футболка даже прикрывает каждое его чересчур выгибающее движение, но это не помогает. Это не помогает, мать его, отлипнуть от созерцания. Шиндо вдруг перемещает камеру на Шото, услужливо хмыкая. Шото знает, что его провоцируют, начиная с самого танца и заканчивая этим горе-оператором, решившим запечатлеть его реакцию. Он расслабляет брови и тычет средним пальцем в камеру, а потом переводит взгляд обратно. Изуку невысокого роста, и это играет ему на руку. Он прыткий и ловкий, мобильный — так сказал Шото в их первую встречу — настолько, что каждое его движение смотрится идеально, смотрится отчётливо и — к чёрту все формальности — горячо. Шото кажется, что так не должно быть, ему кажется, что Вселенная явно где-то ошиблась, но пути назад уже нет. И он принимает судьбу, хоть и сам об этом ещё не догадывается. — Купи чего-нибудь выпить, — шикает Шиндо, отворачиваясь от телефона. Бакуго вертит головой. — Не пойду. — Почему? — удивляется он. — Стесняешься? — Нет, — Бакуго показывает большим пальцем куда-то за своё плечо. — Там блядский аншлаг, а я не хочу толпиться в очереди. Шиндо высовывается, смотрит в указанное направление и хмурится. Возле барной стойки сидит всего одна девчонка и о чём-то щебечет с барменом. Шиндо переводит взгляд обратно, смотрит на скрещённые на груди руки Бакуго, смотрит на его непреклонное выражение лица и цедит раздражённо-длинное «ладно». Вскоре диджей приостанавливает музыку, толпа собирается воедино и пялится вперёд, где около пульта стоит парень в форме охраны. Тецу неловко смеётся и трёт затылок, его светлые волосы торчат во все стороны, и он без остановки приглаживает их сзади. — Йо! — он показывает знак «peace». Микрофон в его руках чудом остаётся цел. — Вы все тут в курсе, что каждый год на Хэллоуин у нас проходит конкурс костюмов. И каждый год мой босс заставляет меня выходить на сцену и объявлять победителей вместо себя, — Тецу пятится, а затем снова возвращается взглядом к толпе. Слышатся довольные пьяные возгласы и бурные аплодисменты со звонкими смешками. Кто-то передаёт ему тыкву с вырезанной сердцевиной, внутри которой лежит сухой лёд и бутылка нереально дорогого шампанского — приз победителю. — Чё? Конкурс костюмов? А почему мы не знали? — Шиндо недовольно скрещивает руки на груди. Шото высовывает голову и щёлкает его по плечу. Взглядом он чётко произносит: «это буквально было написано у них на двери, какого хрена ты строишь такую недовольную морду?» — В общем, мы тут все советовались, это было реально долго и тяжело, никто не мог сделать окончательный выбор. Кроме Аизавы, он вообще не голосовал. В будущем советую вам обратить внимание на костюмы кошкодевочек, беспроигрышный вариант. Так вот, в конце мы всё-таки пришли к единогласному мнению и решили отдать приз тому парню в костюме причера, что распивает сейчас бакарди из ладаницы! Киришима давится последним глотком кофе. Каминари так долго тянет ошарашенное «ха?», что от недостатка воздуха в конце начинает кашлять. Сэро просто застывает на месте, его брови уплывают куда-то на середину лба. Пить бакарди из ладаницы может только один, мать его, человек. Нейто Монома приветливо машет ладонью всей толпе и выходит на воображаемую сцену. — Спасибо. Большое спасибо, — говорит он. Но это даже не костюм. Киришима не видел Нейто весь вечер, соответственно, алкоголь в расписной золочённой ладанице был его собственный, и он даже не удосужился поздороваться. Более того, он даже не удосужился отказаться от приза, хренов проповедник реально стоял сейчас посреди клуба с тыквой и ладаницей в руке и улыбался так невинно, словно шил этот костюм целую неделю, нацеленный на победу. Тецу просто попался в грёбанную ловушку судьбы, Киришиме всё же стоило поучаствовать в выборе победителя. И когда Киришима давит свою какого-хрена-фразу, Нейто как раз подходит к барной стойке. Музыка возобновляется, аплодисменты стихают. Он передаёт тыкву Киришиме и просит сохранить на время. Киришима молчит, Нейто не чувствует себя виноватым. Всё как обычно. — Это… — Жульничество? — Ты… — Мудак? Киришима зажимает переносицу и едва слышно рычит. Он забирает ладаницу у Нейто — эмалевая посудина настолько красиво расписана, что он даже не может представить себе, сколько она стоит. Он прячет её прямо под стойку, и тогда Нейто закатывает глаза и заказывает себе одну Хиросиму. Киришима сговорчиво достаёт самбуку. — Ну и? — Что — ну и? — Почему ты здесь, а не на шоу своего мальчика в кожаных труселях? — Ты вообще хоть раз видел его в кожаных… — Нейто машет головой и молчит вплоть до того, пока Киришима не подаёт ему коктейль. А потом делает несколько больших глотков и удручённо вздыхает. — Неважно. Я был там, но неважно. Оказалось, что он ничего не помнит. Типа, вообще ничего. Он не знает, как очутился дома, понятия не имеет, кто его привёл. А я не стал ему ничего говорить. Да что там, мне даже не представилась такая возможность. Он ведёт себя со мной так же холодно, как и прежде, отшивает сразу же, стоит мне только направиться в его сторону. Поэтому я направился в обратную, я ушёл оттуда. — Сдаёшься? — Вот ещё, — цыкает Нейто и осушает бокал. — Твой надоедливый друг идёт сюда, так что я удаляюсь восвояси. Верни-ка мне ладаницу, грешник. Киришима отдаёт посудину, и Нейто успевает слиться прежде, чем Каминари настигает барную стойку с недовольными возгласами. Когда он спрашивает об этом Киришиму, тот просто пожимает плечами. — Сегодня тут такая толпа, даже не продохнуть. Эти парни собираются стать тут завсегдатаями? Если так, то это круто! Ты сможешь зарабатывать хорошие деньги на такой толпе и заботиться о нас с Сэро. Правда ведь, наш-лучший-друг-Эйджи? Киришима с улыбкой закатывает глаза. Он отводит взгляд в сторону и принимается вытирать стаканы. За всё это время Бакуго ни разу не подошёл. — Если наткнётесь на Тецу, попросите его подойти, я хочу выйти покурить, пока нет людей. — О’кей, — подмигивает явно захмелевший Сэро и тянет за собой Каминари куда-то в толпу. Покурить Киришима выходит только через час с лишним. Кажется, по дороге Сэро с Каминари на кого-то натыкаются, так что до Тецу доходят только спустя целую вечность или спустя восемьдесят семь нервных постукиваний пальцами по барной стойке. Киришима опирается спиной о холодную стену. Шумные, наполненные народом ночи хороши, но возможность вот так перевести дыхание — ещё лучше. Он знает, что лучше не останавливаться, знает, что его потянет в желанную дрёму, ноги подкосятся, а тело станет похожим на вату, но всё равно закрывает глаза, поднимает голову кверху, позволяет прохладному ветру гулять по горячим щекам и колыхать выбившиеся пряди. Всё хорошо, когда нет времени на подумать, так даже лучше. Киришима открывает глаза. Прощальный блик луны соскальзывает с его радужки, когда он поворачивает голову на приглушённый шум шагов. James Meyers — I Am The King Это единственный вход в переулок, в конце — тупик. Никто не ходит сюда, никому не нужно ходить сюда. Только он, изредка выходящий через дверь в стене — запасной выход из клуба. Киришима по инерции дёргается к двери, когда осознаёт, что происходит, но её тут же загораживают и подпирают собственным телом. Словно по заранее продуманному плану его окружают четверо человек. Двое стерегут ходы к отступлению, двое хотят прижать его к стенке. Недокуренная сигарета быстро падает на холодный влажный асфальт. Первое, что понимает Киришима: ему нужно любыми способами пробраться к выходу. Он не справится с четырьмя, даже двое на одного при таком раскладе — это перебор. И он пытается прошмыгнуть, он пытается ударить кулаком в живот первым, столкнуть одного на второго, пробежать мимо, но его останавливают оглушающим ударом по голове. Он понятия не имеет, какого хрена здесь происходит, но знает, что возле местных клубов такое бывает довольно часто. Но эти люди не похожи на обычных воришек. Они подстерегали здесь именно его. Киришима тяжело поднимает веки, когда к его лицу приближается другое, когда его резко одёргивают за волосы, чтобы заставить приподнять подбородок кверху. — Скажи своему боссу, чтобы сворачивал лавочку. Ваш дерьмовый гадюшник слишком разросся. «Помнишь тех придурков из Brando's? Рин сказал, что они снова что-то затевают. Как они извернутся на этот раз? Закидают наши окна помидорами? Нарисуют граффити на двери?» Ах, дерьмо. — Он ворует наших клиентов. Если не хочет, чтобы кто-то из его драгоценных работников пострадал, пусть убирается отсюда. Это первое и последнее предупреждение. Киришима бьёт так сильно, насколько позволяет его положение. Он тут же отползает в сторону и поднимается на ноги. Пока первый пытается прийти в себя, второй рывком сокращает дистанцию и возвращает удар в солнечное сплетение. Киришима останавливается на выдохе, но не падает. Нельзя падать. Хорошенько рассмотри их лица. Постарайся рассмотреть их лица. — Если хотите выбрать объект для шантажа… — он медленно дышит, тянет время, но не двигается с места — нельзя позволить загнать себя в ловушку, — ...выберите что-то другое. Если честно, Аизава плевать на нас хотел. Киришима слабо улыбается. Он продолжает смотреть, продолжает думать, даже когда понимает, что путей для отступления у него действительно нет. Значит, остаётся только одно — драться до тех пор, пока они не появятся. — Тебе необязательно это делать. Мама говорит, что агрессорам нужен только ответ. Ответ всё усугубит. Тебе не нужно разбираться с ними. — Послушай, что я скажу тебе, Кейджи. Тебе не нужно молчать. Я научу тебя всему, что знаю сам, я научу тебя защищать и защищаться. Киришима подрывается с места, не обращая внимания на головокружение. Он напирает дальше, сыпет ударами, не давая оклематься, выскочить. Ему нужно пройти вперёд, ему нужно быть всего чуточку более ловким, чтобы прошмыгнуть мимо, чтобы оторваться и выбежать. — Мама просто ищет лёгкие способы, они не работают. Ничего не работает, пока ты сам этому не поспособствуешь. Знают ли они, что ты вырос со мной? Я разберусь с ними, я буду защищать тебя, пока ты не наберёшься сил. Он получает удары с обеих сторон, но стоит на ногах, ему ни в коем случае нельзя падать, ни в коем случае нельзя отступать. Двое позади напрягаются, расставляют ноги шире, они готовятся словить его и вернуть обратно. Киришима сжимает челюсти. — Ты всегда такой. Ты всегда приходишь на помощь и не сдаёшься. Я ещё не могу быть таким же, поэтому тебе приходится разгребать всё одному. Но когда я стану сильнее, я обязательно буду стоять рядом. Поэтому однажды, когда ты сам будешь нуждаться в моей помощи, я спасу тебя. Ты больше не будешь один. Чёрная вязкая пустота стоит в его глазах, прерываемая лишь вспышками боли — резкими и продолжительными. Нет места злости и отчаянию, нет места ничему, даже осязанию. Он падает на спину с глухим ударом, кровь размазывается по его щекам и подбородку, тонкой струёй стекает в ушную раковину. Ему нужно встать. Ему нужно встать, потому что… — Всё хорошо, Кейджи. Меня не нужно спасать. В конце концов, что это за спасатель такой, если ему самому требуется помощь? Бакуго смотрит по сторонам, сжимает пальцы в карманах, переводит напряжённый взгляд на стойку, за которой стоит совершенно другой человек. Тецу и сам с недоумением поглядывает на наручные часы. Народу не так много, но Киришима впервые задерживается. Музыка гремит, но теряется для Бакуго, по ощущениям больше походит на опущенные в воду динамики — приглушённые и убывающие на фоне. Он снова оглядывается, впервые успевает цеплять взглядом происходящее, потому что оно замедляется и плывёт. Ощущение, словно он находится под тёмной толщей воды, не покидает его, накатывает тревогой и нервозностью. Он перестаёт дёргать пальцами в карманах и сжимает их в кулаки. Бакуго знает, что Киришима выходит покурить, знает, где находится выход и как туда попасть. Он проходит мимо Тецу, шаги кажутся ему такими тяжёлыми и такими медленными. Еще немного, и его собственное дыхание станет таким громким, что музыка на его фоне просто потеряется. Он дёргает дверь за длинную трубчатую ручку, и она не поддаётся. Тогда он дёргает сильнее, и осознаёт, что дело вовсе не в замке. Дверь открывается на небольшую щёлку и тут же захлопывается — её удерживают снаружи. Последние остатки самосознания смахивает с его ресниц и кончиков пальцев необузданная ярость. Ни одна мысль не успевает проскочить в его голове, но злость захватывает его с головой. Непонятная, неясная, но обжигающая и острая. Он отходит на шаг и выбивает дверь с ноги. Киришима успевает заметить его только краем глаза. Лунный свет тонкими лучами освещает его силуэт. Они встречаются с Бакуго взглядами ровно на долю секунды, а потом время снова приобретает естественный ход, и вот уже Бакуго машет кулаками где-то за спиной одного из нападающих. Он кажется невероятно сильным, он кажется тем, кому можно доверить свою жизнь, чтоб его. Бакуго бьёт кулаком снизу, попадает по подбородку, заставляет глаза закатиться от боли, а тело удариться об асфальт. Он ловкий и быстрый, он справляется намного лучше. Киришима поднимается с земли, игнорирует навязчивый звон в ушах, игнорирует ужасающую боль в височной доле и ноющие рёбра. Он делает шаг вперёд, он снова дерётся, потому что четверо — по-прежнему много. Бакуго бьёт ногой с разворота, Бакуго наступает кроссовком на лицо, в его выражении лица — ничего, но зрачки пугающе сужены, Киришима впервые видит такой поток ярости в его глазах. Бакуго наносит удар за ударом, его костяшки быстро краснеют, сбиваются мелкими ссадинами. И Киришима не хочет отступать, Киришима не хочет оставлять его одного во всём этом, он всё ещё стоит, хотя и двигаться уже практически не может. К горлу, словно от мигрени, подступает тошнота. Его разрывает удушающим кашлем, на землю он сплёвывает сгусток тёмной крови и утирает губы тыльной стороной ладони. Когда способность улавливать происходящее снова возвращается к нему, он понимает, что они убегают. Сначала трое, их уже совсем не видно, а затем и тот, что подпирал собою дверь. Киришима снова кашляет, он показывает пальцем на последнего, когда Бакуго подходит к нему и пытается помочь. — Нужно… схватить хотя бы… одного, — и он снова кашляет кровью, каждый раз болезненно сжимаясь. — Я справлюсь, всё нормально. Бакуго неуверенно смотрит, но кивает и оставляет его, чтобы догнать последнего. Через открытую дверь наружу выходит Каминари, Шиндо рядом с ним. У Киришимы совсем нет сил, чтобы выяснять обстоятельства, поэтому он просто позволяет Каминари подхватить себя и перекинуть руку через плечо. Денки ещё что-то долго и взволнованно голосит, но звон в ушах громче. Шиндо наклоняется к лицу Киришимы, и в его глазах блёклыми искрами холодится волнение. — Киришима… — шепчет он. — Эй, Киришима, послушай меня… Где Бакуго? — он дышит часто и прерывисто. — Пожалуйста, ответь мне, где Бакуго? Каминари что-то говорит ему, пытается накричать, оттолкнуть, но Шиндо стоит на месте. Киришима прикрывает один глаз, чтобы не дать крови проникнуть внутрь. — Побежал за… одним из тех парней… — он указывает пальцем налево за поворотом, и Шиндо срывается с места. У Киришимы больше нет сил держать голову ровно. Шиндо почти не чувствует ног, а его грудная клетка горит так сильно, что затмевает жаром остальные ощущения. Он судорожно хватает ртом воздух и пытается успеть. Мимо проносятся редкие огни из окон, но уличная тишина настолько оглушает, что становится не по себе. Когда его горло начинает гореть, впереди всё-таки показывается силуэт. Бакуго примыкает коленями к земле, возвышается над лежащим парнем, бьёт его по лицу раз за разом, пока он не прекращает кричать, пока он не издаёт последний зов о помощи, пока он не перестаёт, наконец, умолять. Ни о чём не думая, Шиндо с разгона хватает Бакуго за плечи и тянет за собой вбок, сваливая на землю, прижимая щекой к холодному сухому асфальту. Бакуго дышит так часто, что Шиндо видит, как быстро приподнимается его спина. Он с ужасом переводит взгляд на тело неподалёку с месивом вместо лица. Нащупывает пульс. Живой, просто потерял сознание. — Хватит. Остановись. Приди в себя, — Шиндо разворачивает его лицом к себе, выражение лица Бакуго оскалом проходится по его груди. Плотно сжатые челюсти, безумно горящие глаза, красные щёки, растрёпанные волосы и одно единственное желание — выместить злость. Шиндо оглядывается по сторонам, ищет пузырек с таблетками в карманах Бакуго. Нужно убираться как можно скорее. Перед глазами Бакуго — красная пелена, которую невозможно смахнуть, от которой невозможно избавиться. Каждый вдох болезненно-острый, каждое желание невообразимо сильное и срывающее крышу. Он глотает одну из пилюль, он пытается успокоиться и подавить злость. Он смотрит вверх так долго, пока глазницы не начинает жечь от желания поскорее сомкнуть веки. Шиндо помогает ему подняться. Бакуго показывает пальцем на бессознательное тело, лежащее на земле. Шиндо вертит головой. — Нет, блять. Нет. Ты пойдёшь в машину и окончательно успокоишься, ты придёшь в себя. Я позову остальных, проверю, всё ли в порядке с этим мальчиком-барменом, и мы уедем. Мы не будем брать это с собой. Они не смогут использовать его даже в качестве подозреваемого, ты настолько искромсал его лицо, Бакуго! К тому же, — он помедлил, внимательно вгляделся в дальний переулок, — я уверен, его друзья придут за ним, как только мы свалим. Им тоже невыгодно светиться у копов. Бакуго отдёргивает руку и идёт вперёд самостоятельно. Выныривает из тёмного переулка и молча бредёт обратно. Киришима шипит и хмурится, когда Каминари обрабатывает его разбитую бровь. Тёмная каморка слишком мала для такого количества людей, но никого это не останавливает. Сэро помогает Каминари, Аизава, как обычно, раздаёт приказы, Тецу то и дело бегает от барной стойки сюда, проверяя, всё ли в порядке. Киришима старается оставаться в сознании, или эти четверо совсем сойдут с ума от паники. — Только не вызывайте скорую, — улыбается он. — У меня и страхового полиса-то нет. Если я закрою глаза, значит, я уснул, ладно? Это обычное желание поспать, ничего такого. Не надо волноваться. Каминари сдерживается, чтобы не надавить ваткой с антисептиком сильнее и не заставить Киришиму мучиться от боли, хотя и очень хочется. — Не надо говорить «не надо», окей? — произносит он с удушающим волнением. — Ты же… Мне казалось, что такого никогда не может произойти. На полуслове его обрывает Нейто, врываясь внутрь с перепуганным выражением лица. Он находит взглядом улыбающегося Киришиму и тут же резко выдыхает, словно ему просто нужно было убедиться, что Киришима в сознании, что всё не так уж и страшно. — Ты… — В порядке. — Что это за херня, Эйджи? Кто это сделал? Аизава, наконец, подаёт голос: — Я знаю, как мы поступим. Для начала: ты. Залечивай раны, отлежишься дома столько, сколько потребуется. Хорошо, если о тебе есть, кому позаботиться. А дальше: Тецу. — Да, босс? — голова Тецу возникает в дверном проёме. — Для тебя есть работа. Аизава выходит, и Тецу идёт за ним. Нейто подходит ближе, берёт из аптечки новую ватку и ещё один антисептик. Сэро ищет что-то помягче, чтобы подложить под голову Киришиме. А затем эти трое заводят бесконечную тебе-нужно-в-больницу тираду. — Что, если у тебя сотрясение? Скорее всего, так и есть. — У тебя сломаны рёбра. Верно. — Это не игры, Эйджи. Чем чёрт не шутит. — Если у тебя проблемы со страховкой, — дальше появляется ещё один силуэт. Киришима слегка приподнимает голову, но Шиндо подходит ближе и протягивает ему клочок бумаги, — то вот визитка одного моего близкого друга, у него своя клиника. Все расходы по диагностике клиника возьмёт на себя, так что не переживай. Каминари выхватывает визитку, и Киришиме остаётся лишь отчаянно цепляться за неё кончиками пальцев. — Ха? С чего бы клинике покрывать все расходы Киришимы? Шиндо выхватывает визитку обратно. Киришима снова тянется рукой к золотистому клочку бумаги. — С чего бы тебе просто не лезть не в своё дело? Каминари возвращает визитку в свои руки. — Ты пытаешься отомстить моему другу за то, что я увёл твою девушку? Так вот, знай: она ушла, потому что ты хреново с ней обращался, а Эйджи здесь и вовсе не при чём. Уж прости, что я лучше тебя. Шиндо раздражённо забирает её обратно и, наконец, отдаёт отчаявшемуся Киришиме. — Ты… — он злостно выдыхает. — Это, нахрен, моя сестра, а не девушка, тупорылый ты кусок дерьма. Шиндо уходит, а Каминари продолжает смотреть в одну точку. Он переводит взгляд на Сэро, а затем и на Киришиму. — С-сестра? — Не смотри так на меня, — пожимает плечами Сэро. — Я этим вообще не интересовался. — А я, вроде как, мёртв, — кивает Киришима. — Да пребудет с тобой сила Всевышнего, неудачник, — подаёт голос Нейто. Через несколько часов, совершенно обессиленный, но отчего-то свободный, Киришима тянется к своему мобильному и печатает сообщение: Киришима, 4:12АМ Спасибо за помощь. Ты в порядке? И это — начало.