Охра

Tom Odell — Can’t Pretend Впервые Нейто появляется в роли наблюдателя. Всего одна бутылка текилы несёт его навстречу неизведанному, и неизведанным очень кстати оказывается оживлённый стриптиз-клуб, спрятанный меж многочисленных баров и пабов. Он отходит от места работы Киришимы совсем недалеко. Надо же, как удобно. В фиолетовом зареве настенных ламп он рассматривает причудливые фигурки света, танцующие на полу. И ему не нравится. Дёшево и статистично, такое водится в каждом клубе, но подобного рода мелкие круги — только в самых бюджетных. Продолговатая стойка с шестами, растянутая по периметру всего зала, напоминает слипшиеся пузыри и горит каким-то приторно-розовым, бросающимся в глаза. Сзади переливающейся гирляндой светит барная стойка и оттеняет собой красные стулья на алюминиевой ножке. Пол утопает в тёмно-синем и, честно говоря, это пока самое лучшее решение местного дизайна. Сейчас его, конечно, это мало волнует, но рябь в глазах от микса травки, текилы и гирляндового фаер-шоу кажется чем-то наседающим и сдавливающим виски. Нейто принимает единственное правильное решение за весь вечер: заказывает воду со льдом, глушит обострённое чувство голода залпом выпитым стаканом и попадает в длинную затянутую историю, о которой ещё не знает. Впервые Нейто появляется в роли наблюдателя. Шинсо доказывает какому-то мужику с фигурной лысиной, что не проводит приватные танцы с дальнейшим продолжением, но мужику такой ответ явно не подходит. Во всей этой феерии фиолетового с вырвиглазными вкраплениями розового, высокий бледнолицый Шинсо с фактурными кругами под глазами, пресным лицом и выцветшими сиреневыми волосами кажется чем-то лишним и ненужным, но Нейто нравится смотреть на него намного больше, чем нравится смотреть на интерьер этого места. Мужик уводит его куда-то в угол, Шинсо поддаётся, а Нейто продолжает наблюдать. Наверное потому, что зависает в потоке сознания и водовороте мыслей, навеянных каннабисом, или потому, что не видит нужным делать хоть что-нибудь. Вымазанных автозагаром качков-стриптизёров здесь явно не встретишь, а значительная часть мужской аудитории говорит сама за себя. Нейто располагается почти на задворках зала, пересиливает желание упереться щекой в холодный, но грязный стол, и продолжает наблюдать. Отсюда видно намного хуже, но Шинсо настолько высокий, что напоминает пожарную вышку, а значит пропустить его точно не получится. Они продолжают свои разборки в зале даже тогда, когда начинается чужое выступление. Нейто смотрит на это лишь краем глаза. Что ж, наряд Шинсо ему нравится куда больше. Мальчики-зайчики сейчас популярны, не так ли? Да и чего скрывать: подкаченные длинные ноги всегда были его тайной слабостью. Почти в самом конце он снова переводит взгляд на Шинсо. Мальчик-зайчик проезжается кулаком по чужому лицу с самой озверевшей миной. Заячье ухо сгибается под напором и почти срывает обруч с головы, но тот каким-то макаром всё же остаётся на ней. Нейто слегка привстаёт, поднимая брови вверх, и Шинсо его замечает. Вообще-то, Шинсо замечает его ещё в самом начале, но сейчас он отчётливо даёт это понять. Мужик орёт, перекрикивая музыку, и Нейто вполне может представить, как достанется Шинсо из-за подобного. Заведения вроде этого не могут предложить ничего, кроме безукоризненной правоты клиентов в любой ситуации. Так происходит их первая встреча. Сексуальное домогательство и почти полное игнорирование. Заячьи уши и бэд-трип. Звучит как название какого-то до абсурдности убогого романа. Конечно же Шинсо думает, что Нейто ничем не отличается от еблана, домогавшегося его ранее. Шинсо даже почти прав: Нейто пилит глазами его и его танцы почти так же усердно, как пилил ту ситуацию, но, вы знаете, с другим подтекстом. Он приходит время от времени, он смотрит и заказывает текилу. И он подкатывает к Шинсо, конечно же, он подкатывает уже в своё третье посещение, и Шинсо отшивает его так же, как отшивает всех, кого считает незначительной пылью. Нейто не нравится быть незначительной пылью. Он читает молитвы днём и мечтает засунуть доллары в трусы одного наглого ублюдка ночью. Наглый ублюдок не даётся в руки никоим образом, только шипит и кривится, и больше никаких заячьих ушек. Нейто не заядлый игрок, и он не потеряет смысл жизни, если перестанет приходить в это проклятое место, но он приходит. Какого хера он всё ещё приходит? Шинсо задаёт ему такой же вопрос. — Какого хера ты всё ещё приходишь сюда? У Нейто много вариантов ответа, но он ядовитая гадюка, и один Иисус знает, каких усилий ему стоит просто улыбнуться и не съязвить. Для Шинсо он никто иной, как сталкер, навязчивый поклонник, но сам Нейто поклоняться может разве что собственным привычкам. Наверное, он ходил бы в это скверное место, даже если бы Шинсо перестал здесь танцевать. Просто потому, что устои, навязанные под травой, продолжают быть устоями едва ли не навсегда. Нейто находит самый безобидный ответ. Он приподнимает стакан с долькой лимона на ободке и слегка ведёт его в сторону, будто собирается чокнуться. Стаканами или в принципе. — Пытаюсь внедрить в это место Текилу Санрайз. Слышал о таком? Шинсо совершенно не поддаётся на манипуляции. Он, на удивление, серьёзен: — Неподалёку есть клуб. Несколько клубов. Уверен, там есть что-то вроде этого. Он плох в алкоголе, и Нейто отчётливо это помнит. «Что-то вроде этого». Боже, да он ведь думает, что разлей текилу по бокалам и присобачь дольку лимона сверху — и чем тебе не коктейль? Очаровательная наивность. Совсем не вяжется с этим пугающим мрачным образом худощавого амбала. Шинсо продолжает. Звучит даже серьёзнее, чем до этого: — Просто сдайся. Ты понятия не имеешь, кто я такой. Как и все они. Ты видишь одну лишь картинку и тебе этого достаточно. — Так расскажи, — Нейто взмахивает руками. Текила опасно ударяется о стенки стакана. — Или ты думаешь, как всё происходит? Люди знакомятся, узнают друг друга получше, спят. — А тебе действительно интересно что-то, помимо последнего пункта? — Шинсо недоверчиво ведёт бровью, и Нейто больше не находит, что ответить. Да и вряд ли Шинсо действительно ждёт от него ответа. Он смотрит на часы и уходит куда-то, куда для Нейто путь заказан: уродливая деревянная дверь, обвешанная розовой мишурой, кажется ему проходом в мир тесных раздевалок, утопающих в вони дешёвого парфюма и пота. Его злит это намного больше, чем он ожидает. Наверное, всё же стоило напомнить этому обмудку, кто конкретно дотащил его до дома, когда он надрался в ничто всего парой коктейлей, и не сделал с ним абсолютно ничего, даже не вздохнул лишний раз в его сторону, только бы он чувствовал себя в безопасности. Может, стоило рассказать, как парой дней ранее, он прятался по углам, лишь бы не засветиться своей обескураженной растерянной рожей, своей трезвостью и своими чувствами, которых как бы не существует. А может, стоило и вовсе развеять представления Шинсо о своём фальшивом образе в глазах Нейто? Нейто не считает его сладким-мальчиком-с-шеста (говорит, но не считает), Нейто не считает его хрупким и беззащитным, не считает его развратным и уж точно не поддаётся стереотипам о лёгком поведении. Нейто видел место, в котором он живёт, и явно бы не сунулся в его район без особой надобности. Он слышал как Шинсо отшивает наглых мужиков крепким словом, как размашисто прописывает в крайних случаях и как повадки его совершенно не выдают в нём человека из благополучной семьи. Нейто не самый хороший человек, но он не глупый, он уж точно не глупый. И он не видит Шинсо насквозь, но может представить, как он рос и через что ему пришлось пройти, чтобы сейчас оказаться здесь. И он хочет это принять, хочет узнать об этом поподробнее, хочет поговорить — это и называется «интересоваться кем-либо», разве нет? Но Шинсо не хочет слушать его, а Нейто не привык принимать подобные вещи в себе и уж точно не привык выказывать их другим. Это порочный круг, и они оба будут топтаться на месте, пока череду этих событий не прервёт какое-то чудо. Или пока хоть кто-то из них не познакомится с таким простым понятием, как «осознание». До чего же глупо. «До чего же глупо» — первое осознание, с которым знакомится Нейто. Он находит его на дне своего стакана и смотрит туда ещё долгую минуту. В такие моменты мир вокруг становится пластиковым и ненастоящим. Такое случалось с ним много раз в детстве, несколько раз в подростковом возрасте и буквально полгода назад, когда он стоял напротив заляпанного зеркала в туалете дешёвого мотеля, игнорировал слащавые фразы своего темнокожего любовника, которого подцепил в мотоклубе всего на одну ночь, и пытался вспомнить, что этот мир действительно настоящий и действительно существует. Но что ещё важнее, пытался вспомнить, что внутри этого мира существует и он сам. Глаза медленно округлялись, уводили стеклянный взгляд куда-то за завесу подсознания, темнели синяками на бледном лице и мечтали о равнодушии, которое всё могло сделать значительно лучше. Которое позволило бы ему лучше спать, которое позволило бы ему игнорировать воспоминания без всяких наркотиков, жить адекватную жизнь и перестать ломать себя и всех вокруг. Но у Нейто не было равнодушия. Только грязное зеркало, дешёвый мотель и Крейг на старой скрипящей кровати. Но ему везло, потому что эти минуты осознанности действительно были минутами и не увлекали его в часы или того хуже — в целые дни, недели. Должно быть, Иисус правда был на его стороне, и уже через мгновение Нейто выныривал обратно в пучину беспорядочной жизни и полного отсутствия каких-либо мыслей. Он улыбался и считал, что делает это искренне. На дне стакана осознанности тоже оказывается немного. Настолько, что Нейто отрывается от него, будто смаргивает пелену задумчивости. Шинсо прав: изначально он вообще не собирался «узнавать кого-либо получше». До лампочки ему чужие чувства и чужая жизнь, он хотел переспать разок, обоюдно удовлетвориться и разойтись, но это закон: всегда цепляться за то, что не можешь получить с первого раза. Чёрт бы его побрал. Оказывается, Нейто действительно умеет ощущать одиночество, и ему абсолютно точно не нравится такое открытие. Но какая разница? Оно перестанет существовать, если он просто никому не расскажет о нём. Даже себе. Twenty One Pilots — Friend, please Он приходит к Киришиме вечером в среду. По времени тот должен как раз собираться на работу, топить одиночество в кофе и смотреть на серые пейзажи за деревянными окнами. В последнее время Киришима и вовсе берёт за привычку околачиваться на пожарной лестнице, курить под кофе и возвращаться обратно с замёрзшими пальцами, но с тех пор, как Чикаго периодически заметает мелким снегом, который быстро тает, он перестаёт так делать. Но покупает обогреватель. Нейто может поклясться, что ещё бы немного, и они с Каминари и Сэро сделали бы это сами. Так вот. Кофе и одиночество. Середина декабря. Нейто оказывается в прихожей и уже оттуда слышит громкие звуки телевизора, которые вполне успешно перекрикивает Каминари. Каминари никогда не замечает, но он неосознанно повышает голос, поднимая планку эмоциональности, когда говорит о чём-то, что действительно его волнует. Сейчас происходит то же самое. Сэро слушает его рассказ наверняка не в первый раз, но продолжает кивать и поддакивать, безуспешно переключая внимание на телевизор. Киришима возится на кухне. На нём потёртые серые джинсы и чёрная толстовка. Не его. На спине красуется размашистая белая надпись «A!Life». Он говорит, что такие выдавали всем тем, кто участвовал в съёмках рекламы, с которыми его попросили помочь. Но кто ему поверит, да? Нейто переводит взгляд на зеркало и, словно в подтверждение своих мыслей, находит там жёлтый стикер. Он видит его не в первый раз, но почему-то фраза «береги себя» не вызывает у него ничего, кроме желания получше рассмотреть чей-то почерк. Это всё эффект травки: залипать на то, что в обычной жизни не несёт никакого смысла. Но сейчас он не под травкой, а оттого цепляет её взглядом не более, чем на секунду. Бессмысленно рассматривать то, чего не понимаешь. Это не его история. — И тогда она говорит мне, — Нейто переключается на Каминари. Сложно не переключаться на Каминари, когда его голос заполняет собой едва ли не весь этаж. Неудивительно, что Киришима возится с чаем на кухне. Наверняка, просто не хочет оглохнуть. — Она говорит мне «тогда сделай это». Сделай это, понимаешь? Я абсолютно точно говорил не всерьёз, это был один из топа глупейших подкатов, вроде тех, про которые пишут в «Руководстве по эксплуатации пикаперства для самых-самых безнадёжных». Я самый-самый безнадежный. И я шутил. Я говорил это без какой-либо надежды. И вот мы вместе. Я встречаюсь с Джиро, чувак. Она слишком классная. Она определённо слишком классная для меня. И когда Сэро уже почти намеревается вставить слово, чтобы хоть как-то подтвердить, что он действительно слушает эту бурлящую тираду, Каминари его перебивает: — А её брат… Боже, я совсем забыл про её брата. Я совершенно точно не впишусь в эту семейку. Сэро снова пытается возразить, но на этот раз его прерывает вошедший в комнату Нейто. Сэро сдаётся и полностью отдаёт своё внимание телевизору. Нейто протягивает бутылку Каминари, и тот косится на него без какого-либо удивления. — Это что? Нейто пожимает плечами. — Святая вода. Выпей, успокойся. Вряд ли бы эта девчонка согласилась встречаться с тобой, если бы думала, что ты впишешься в её семейку. Скорее, наоборот. Не обращая внимания на последнюю фразу, Каминари продолжает коситься на бутылку. — А разве это не текила? — А разве я не сказал то же самое? Каминари делает несколько глотков, и Нейто вздыхает. Ах, он пришёл к Киришиме, чтобы просто помолчать наедине. Он знает, как быстро уносит этих двоих от алкоголя, и знает, что может последовать от порядком поддатого Каминари, но у него ужасно раскалывается голова, и он меняет три минуты тишины на ложь о том, что «да, он действительно освятил текилу, и теперь она свящённая, а значит избавит от всех бед и переживаний». Вообще-то, Каминари не верит в Бога, а Нейто никогда не считал, что текилу обязательно нужно освятить, чтобы она избавляла от бед и переживаний. Типа, это текила. Просто сделай пару лишних глотков и забудься. Сэро осторожно высовывается из-за спины Каминари, и Нейто тут же ловит его взгляд. — Ты в порядке? Впервые вижу тебя трезвым. Он собирается ответить, но Каминари быстро пресекает его ответ взмахом руки. Он театрально вздыхает. Сэро вздыхает тоже. Кто-нибудь должен это остановить. — Посмотри на это место, Сэро. Считаешь, здесь собираются люди, которые думают, что они в порядке? Киришима коротко прочищает горло из кухни, и Каминари вскидывает руки, отворачиваясь. Он смотрит на Нейто, и тот даже заинтересованно ухмыляется. В его жизни, которая крутится на алкоголе, травке и вере в бога, его, почему-то, окружают люди, которые не умеют делать ничего из этого. — И ты трезвый? — Каминари снова обращается к нему. Текила только подначивает его гиперактивность, ему хочется говорить обо всём и сразу. Страшно подумать, что с ним случилось бы под чем-то более крепким. — Удивительно. Я думал, быть накуренным и проповедовать законы божьи — это твой стиль жизни. Должно быть, случилось что-то плохое, раз уж оно нарушило твою стабильность. И ты даже не в робе. Она разве не приросла к тебе? — Ты болван, — вмешивается Сэро. — Ты думаешь, кто-то начинает курить травку от хорошей жизни? Сядь на диван и заткнись, Денки, из-за тебя я не слышу, какую легенду на этот раз собирается разрушить Адам Сэвидж.* Нейто ничего не говорит, только расслабленно удаляется из комнаты. Его руки в карманах джинс, а плечи не выглядят напряжёнными, но Киришима всё равно косится на него исподтишка и толкает кружку зелёного чая. Должно быть, он заварил его, как только услышал голос Нейто из комнаты: из кружки вился вверх широкий завиток густого пара. Нейто ненавидит горячий чай, у него кошачий язык** и презрение ко всему, что может разрушить его комфорт. Таких вещей мало, но горячий чай — одна из них. Он опирается на раковину поясницей и молчит. Киришима понимает: дело не в том, что что-то произошло, просто сегодня Нейто выбирает помолчать. Иногда так даже лучше, чем когда он выбирает поговорить о чём угодно, лишь бы не о себе. Лишь однажды он упоминает, что лечит травкой свои адские мигрени, но несколько раз в месяц всё равно наступают моменты, когда он решает отдаться им с головой, потому что устаёт. Он говорит, что это тоже способ почувствовать себя живым, и Киришима никогда не спрашивает его об этом, потому что не верит. Но неверие — это только его проблемы. Нейто наблюдает за тем, как Киришима пытается собрать еды на работу. Матерь Божья, кто-то должен подарить ему микроволновку. Мысли уводят его куда-то далеко в подсознание, куда он предпочитает не соваться, поэтому приходится быстро вынырнуть из забытья, где слова Сэро ударяются о глухое дно, похожее на дно бокала с текилой, а потом возвращаются обратно, но уже не настигают его. Уже ничего не настигает его. Ни воспоминания, ни головные боли. — Береги себя, — говорит Нейто, и Киришима едва ли не вздрагивает. Он поднимает голову, но Нейто не замечает его взгляда, потому что таращится на толстовку с крупной надписью на спине. — Вау, она блестит. Ах, нет, это твои глаза. Прости, блеск настолько сильный, думаю, я могу ослепнуть. Не мог бы ты…? — Нейто, — усмехается Киришима. И Нейто усмехается в ответ. — Выглядишь хорошо. Киришима ничего не отвечает, а Нейто вытаскивает руки из карманов. Его знатно колотит, но он об этом даже не подозревает. Он внимательно смотрит на трясущиеся руки и ничего не чувствует. Они трясутся ровно до того момента, пока Киришима не обхватывает его ладони своими и коротко не сжимает, заглядывая в чужие глаза. Из старого радиоприёмника как нельзя кстати доносится что-то суицидально-слезливое. Что-то достаточно суицидально-слезливое, чтобы заставить Нейто выдавить смешок от абсурдности всей ситуации. — Вот дерьмо, — выдаёт он в разбавленную пустоту. — Надо было всё-таки освятить ту текилу. Следующим утром он ошивается среди грязных каменных домов. Их не окружает ничего, кроме раскиданного мусора и разбитых фонарей. Он встречает, по крайней мере, четверых подозрительных типов — бразильские эмигранты всегда обосновываются в самых бедных и опасных кварталах, — но чёрная роба священника делает своё дело. В гетто, вроде этого, признают только две вещи: Бога и наркотики. Почему-то во всех богом забытых местах к Богу взывают в первую очередь. Под назойливыми хлопьями снега, понемногу засыпающих асфальт, виднеется серая дымчатая шёрстка и пушистый, но местами облезлый хвост. Нейто сидит с протянутой рукой и на что-то надеется. То есть, он действительно на что-то надеется, купив консервы для кошек в разваливающемся маркете неподалёку, накренившегося от перегнивших досок и количества рекламы вперемешку с граффити, которыми его доброжелательно одарили местные. Кот к нему не подходит. Он предпочитает прятаться под мусорным баком и шипеть на любое движение Нейто в его сторону. Нейто не подходит тоже. Потому что какого чёрта? Он буквально протягивает ему еду, разве не должны сработать инстинкты или что-то в этом роде? — Назвать тебя Смоки было самым оригинальным решением. Наверняка, это уже десятое подобное имя за всю твою жизнь. Может, даже за все девять жизней. Ты был таким же серым в прошлом? Ответь, мне нужно знать, чтобы, понимаешь, составить полноценную картину, подобрать подходящую модель поведения для тебя. Нас ждёт трудоёмкая работа, друг мой. Ты можешь рассказать мне о всех своих проблемах, а я сделаю кофе и буду притворяться, что записываю в блокнот свои наблюдения, которых не существует, но ты об этом не узнаешь. Хотя, возможно, ты решишь заглянуть в него в конце, увидишь, как я рисую твои торчащие уши на протяжении всего нашего сеанса и подумаешь, что тебе стоит сменить психотерапевта. Я пойму. Я не лезу в мозг к трезвенникам, у них там творятся отвратительные вещи. Понимаешь, о чём я? Хочешь кошачей валерьянки в следующий раз? Я могу порадовать тебя немного, если ты окажешь мне услугу и выберешься из-под этой помойки. Но, ты знаешь, я могу тебя понять. Если честно, от этой штуки в моих руках несёт так, будто её сделали из мёртвых кошек, а не из «нежного телячьего мяса с приправами и овощами». Вряд ли бы нежное телячье мясо стоило бы доллар и двадцать центов, ага? Спорю, ты не желаешь прослыть каннибалом. Ладно, знаешь, к чёрту всё это. Забыли. Я куплю тебе какой-нибудь бургер, идёт? Нет? Может, ты вегетарианец? У них должны быть вегетарианские бургеры или что-то такое. Нейто слышит ощутимый шелест сзади, будто кто-то подскальзывается на обёртке из-под мороженого. Но сейчас зима, и вокруг может быть множество извращенцев, но точно не тех, которые едят мороженое в минус три. Он прокручивает в мозгу варианты, почти соглашается, что это могла бы быть упаковка каких-нибудь снэков, но потом вспоминает, что вообще-то, это совсем не главное. — Что ты делаешь? Вау. Он тащится в район, где живёт Шинсо, но почему-то совсем не хочет видеть здесь Шинсо. А Шинсо явно не хочет видеть его. И он, кажется, действительно не видит. Вернее, он не узнаёт Нейто со спины, потому что ни разу не видел его в робе священника или ни разу не думал, что это всерьёз. Но теперь, когда перед ним предстаёт такое зрелище, Шинсо на секунду теряется и берёт себя в руки немного позже, возвращая себе самообладание. Нейто отворачивается обратно со скучающим лицом. — Типа, — пожимает плечами он, — кормлю кота. Нет, он не кормит. Не кормит, потому что кот игнорирует его на протяжении получаса, а он разговаривает с ним так, будто собирается получить деньги за сеанс в конце. — Ты, блять, следил за мной. Ну вот, он знал, что этим кончится. В конце концов, он действительно следил за ним. За ним и за котом, который не давался ему в руки точно так же, как не давался сейчас Нейто. Не давался вообще никому. Может, Шинсо способен сделать ему скидку за диких котов, про которых Нейто сможет сочинить как-нибудь аллегорию? — Давай-ка проясним, — он не поворачивается, но Шинсо подходит ближе. — Я не следил за тобой. В первый раз, по крайней мере. То есть не то чтобы я следовал за тобой от начала до конца, да? Я просто появился здесь и увидел, как ты пытаешься приручить это зверьё. Кстати, серьёзно? Он похож на облезлую белку, но допустим. Я не осуждаю твои вкусы. — Если ты не следил, то каким, блять, макаром узнал, где я живу? — и он осматривает его с ног до головы. Нейто видит это боковым зрением, и Нейто действует, как ему положено. — Боже, не мог бы ты перестать использовать «блять» в каждом предложении? Иисус только что передал мне, что он против. Да, прямо по нашему каналу связи, — он указывает рукой на своё облачение. — И я знаю, потому что я довёз тебя, бухого в трубу, прямо до дома, и я не повёлся ни на одну твою провокацию, хотя ты лип ко мне как банный лист. Ты знал, что ты маленькая нимфоманка, когда надерёшься? И это всего — сколько? — два коктейля? Матерь Божья, детка, контролируй себя, ты мишень легче, чем накаченная наркотой Бритни Спирс в период судебных разбирательств. — Ты накуренный, — констатирует Шинсо. Он замолкает всего на минуту, переваривая сказанное, а потом выдаёт это, словно желает как можно скорее перевести тему. — Ты священник и ты накуренный. — Да-да, — отмахивается Нейто, — скажи мне того, чего я не знаю. Он оставляет кошачьи консервы неподалёку от мусорки и встаёт на ноги. Шинсо только что убивает последнюю надежду кота на вегетарианский бургер. Хотя вряд ли тот его действительно хочет. Они встречаются взглядами, и Нейто едва ощутимо ведёт плечами, словно оповещая, что уходит. Шинсо задерживает его, и пакет в его руке цокает столкнувшимся стеклом. Так всё это время дело было не в упаковке из-под снэков? Не в обёртке мороженого? Боже, какая разница. — Я купил арахисовое масло. Нейто выгибает брови. — Поздравляю? Шинсо не обращает внимания. У него странные эмоции в глазах и проскальзывающая неуверенность, но Нейто скидывает увиденное чувство вины на травку, навязывающую ему невозможные видения. — Не хочешь зайти? Я сделаю тосты и сварю кофе. — Это моя вера в Бога растопила твоё сердце, или мамочка учила тебя готовить тосты всем мужикам, к которым ты лип накануне, а потом игнорировал и выставлял законченными извращенцами? — Я делаю это, потому что ты в этом нуждаешься сейчас, а не потому, что чувствую какую-то вину. Я не чувствую вину. — Хорошо, потому что благодарить человека просто за то, что он ничего с тобой не сделал — это какой-то пиздец. — Разве Иисус не сказал тебе, что он против плохих слов? — Это было до эпизода с тостами, — Нейто отмахивается и проходит вперёд. — Пошли. Шинсо останавливается. Он смотрит на пальто Нейто, мокрое от сыпавшего снега, и приглушённо признаётся: — Секунду назад я был готов въебать тебе. И Нейто может это принять. — А сейчас зовёшь завтракать. Да. Почему-то это типичная реакция каждого, кто со мной общается. Всё проходит хорошо. Лучше, чем ожидалось. Шинсо не хочет говорить, но Нейто не может не говорить, и как только тема теряется, и они оба замолкают, он начинает гипнотизировать тосты и залипать на кофе так, словно собирается пить его глазами. Поэтому Шинсо завлекает его в разговор заново. У него уставший взгляд, Нейто не раз видел такой у Киришимы после очередной смены. Они делят круги под глазами и сверхурочные так, что Нейто может подумать, будто у него действительно есть тип. Они разговаривают о кошках, и Шинсо рассказывает ему всю историю своих безуспешных попыток подружиться с этим уличным разбойником. Нейто не хочет спрашивать, зачем ему это нужно. Не хочет, потому что уже знает, что услышит в ответ. Скорее всего, Шинсо видит в этом брошенном уличном коте себя, а это тянет на долгую слезливую историю, которой Нейто не удостоят, потому что он ещё не вошёл в тот узкий круг доверия, рассчитанный на — примерно — никого. Он не хочет портить завтрак навязыванием своей заботы, а что ещё более важно — он не хочет заботиться. Как-то не в его компетенции. Казалось бы. Шинсо словно даёт ему шанс, но не пускает его близко. Нейто не хочет думать о Шинсо, не хочет думать о шансе. Нейто не хочет думать об этом, как о чём-то большем, потому что это выбьет его из колеи. Всё проходит хорошо. Действительно. Всё проходит хорошо, но в конце недели Нейто заявляется в Underground, и всё идёт наперекосяк. Kaleo — Way Down We Go Киришима разбирает завал. Толпа около стойки постепенно редеет и открывает вид на примкнувшего к ней человека. Шинсо выбирает стул на высоких ножках и Апероль Шприц с торчащей апельсиновой долькой. На этот раз слабоалкогольные, да? Хороший выбор. Нейто подходит ближе и заказывает текилу. Он качает головой, и Киришима наливает ему стопку текилы без каких-либо добавок. Они перекидываются парой слов, за которые Киришима успевает заметить его состояние. Он не комментирует, просто подливает текилы и косится на Шинсо, который не обращает никакого внимания на чужое присутствие. Они не разговаривают с Нейто с того самого раза, не видятся с Нейто с того самого раза, и Нейто абсолютно точно не знает, что происходит в жизни Шинсо и в его голове, но сейчас Шинсо выглядит так, словно не знать об этом — лучшее, что он может предложить. Нейто не надевает робу. Сейчас на нём обычные чёрные джинсы и тонкое серое худи, которое он надевает под куртку. За время разговора с Шинсо он успевает обмолвиться, где находится церквушка, в которой он служит, вставляя это как бы между делом и абсолютно безо всякой причины. Под травой вообще многое делаешь абсолютно безо всякой причины. Он вспоминает об этом сейчас и смотрит на Шинсо. Интересно, пригодится ли ему когда-нибудь эта информация? Шинсо замечает чужой взгляд. Он совершенно невовремя выныривает из своих мыслей и косится на Нейто так злостно, что тот невольно присвистывает. Киришима говорит, что в прошлый раз Шинсо сидел здесь точно такой же удручённый, как сегодня. Кажется, Шинсо и не появляется здесь по другому поводу. Нейто хочет ответить Киришиме, но его хватают за руку так грубо, что на секунду Киришима даже хочет вмешаться. Шинсо оттаскивает его куда-то в толпу, а затем и вовсе выставляет на улицу, пока Нейто пытается уверить Тецу, что всё в полном порядке. За углом здания темно и пусто. Виднеется только мусорный бак, приставленный к противоположной стене. Здесь Киришиму застали врасплох и здорово отмудохали, и здесь Нейто хотел бы находиться меньше всего. Но Шинсо, к сожалению, не читает мысли. Шинсо слушает только собственную агрессию, которая не даёт ему замёрзнуть под падающими хлопьями снега. Они оседают на его джемпере, таят на коже, летят в сторону Нейто, чтобы проделать то же самое и заставить того спрятать замёрзшие пальцы в рукавах худи. Быть трезвым — пиздец. Он мог бы, по крайней мере, залипнуть на тщетность бытия, которое разглядел бы в ворохе снежинок, и отвлечься от пробирающего холода, но нет. Конечно же, нет. Оставалось только надеяться на две стопки текилы и те чувства, которые в них вложил Киришима. — Прекрати это, — говорит Шинсо. Он скалится, он абсолютно точно скалится, и Нейто может увидеть его даже в таком тусклом свете вывески напротив. Прекратить что? Глобальное потепление? Проблемы экологии? Продажу алкоголя под бешеным налогом? Кстати, последнего хотелось больше всего. Он мог бы спросить об этом у Шинсо, но прежде, чем услышать очередной саркастичный ответ, Шинсо уже уточняет самостоятельно: — Прекрати всюду следовать за мной. Клянусь, это начинает быть не просто раздражающим, но и выводить меня из себя. То, что я пригласил тебя к себе однажды, не значит, что мы с тобой друзья, и тем более не значит, что мы с тобой те, на кого ты рассчитываешь. Нейто не хочет медлить, потому что его плечи начинают подрагивать от холода. Он знает, что Шинсо тоже чувствует его, потому что пальцы, которыми он сжимает руку Нейто, едва ощутимо дрожат. — Окей, но ты говоришь это мне? Или ещё трём сотням людей в этом клубе? — он улыбается. — Я пришёл сюда, потому что делаю это периодически. Если ты не в курсе, тот парень за барной стойкой мой лучший друг, и если бы не он, а сначала — не твои настырные подкаты к нему, тебя отвёз бы какой-то совершенно левый, но заинтересованный мужик. И вряд ли домой. Шинсо замолкает. Нейто может только догадываться, как глупо он сейчас чувствует себя. Грозит ли это ему очередным завтраком с тостами? Кто знает. Но он решает уточнить на всякий случай: — Не советую тебе лезть к Эйджи. Во-первых: у него намечается долгий роман с глупой, но обескураживающей химией, а во-вторых: он, скорее всего, уже на пути сюда, чтобы удостовериться, что ты не решил прикончить меня и кинуть в мусорный бак неподалёку. — Я не- — Что? Не решил прикончить меня? Или не запал на Эйджи? Что ты «не»? — Всё. Я всё «не». Я ни на кого не западал. — Да? Завидую. Это соскальзывает с его уст. Это буквально то, что он не собирался говорить и о чём совершенно не думал. Но это существовало. Теперь это существовало. И Шинсо, возможно, собирается ответить на это чем-нибудь, но Киришима действительно появляется. Он высовывается из-за угла и учащённо дышит, потому что наверняка бежал сюда через всю толпу. И тоже без куртки. Нейто прекращает всё это, качает головой и уводит Киришиму обратно внутрь. Они пересекаются с Шинсо глазами всего раз в этот вечер, и Нейто застаёт его в странной компании Изуку. Больше никого из A!Life на горизонте не наблюдается. Этот разговор запоминается ему продрогшими лёгкими и застрявшими в горле словами. Шинсо он не видит всю следующую неделю. Зато он видит Киришиму. Даже не так: он делает всё, чтобы видеть его. Например, пишет ему вечером пятницы, рассчитав время, чтобы не разбудить, но чтобы оставить достаточно для встречи. Киришима приезжает под предлогом «нужно помочь с кое-какими вещами», и Нейто действительно пускает его внутрь своего дома. Это впервые, когда Киришима не просто ждёт его на территории церкви, чтобы забрать и увезти как можно дальше, а заходит в самый центр, неуверенно оглядываясь по сторонам. Нейто встречает и провожает его, и он снова трезвый. И это снова плохой знак. Трезвым он выглядит как человек, смеющийся в лицо всему своему дерьму. Он заходит внутрь, но Киришима стопорится прямо на пороге. Нейто не живёт в общем доме со всей своей приемной семьёй. На самом деле, весь их дом — раскиданные по территории церкви маленькие домишки, где все его братья и сёстры живут отдельно. Киришима знает об этом, и Киришима рассчитывает на это, но внутри дома Нейто сейчас сидит его отец, и всё это больше смахивает на очную ставку, чем на радушный приём. Сначала Нейто уходит во вторую и последнюю комнату в своём доме, подхватывает пачку сигарет и проходит мимо Киришимы, оповещая, что выйдет покурить. Он намеренно собирается оставить его наедине со своим отцом, и Киришима понятия не имеет, с какой целью, но не сопротивляется. Если Нейто делает это, значит у происходящего определённо есть огромный смысл. Киришима не сегодня узнаёт, что у приёмного отца Нейто — священнослужителя высокого ранга — есть тату, обвивающие все плечи неровными завитками. Не сегодня узнаёт, что у него до невозможного накачанные руки и массивный перстень на мизинце. Не сегодня узнаёт, что без робы он выглядит как чёртов байкер, отбившийся от группировки. Но сегодня узнаёт, что его зовут Хэвен. Хэвен, который «рай», который звучит, как девчачье имя, данное богатенькими родителями, которое совсем не подходит для «Отец Хэвен, выслушайте мои грехи». Но у Хэвена для него только имеющиеся факты и одна длинная история, которую Киришима никогда не хотел слышать, но которую услышать бы пришлось — рано или поздно. Киришима знает, что всё это время Нейто стоит снаружи. Он знает, что тот не зайдёт внутрь, даже если продрогнет до костей. Он стоит и курит, пока в голове Киришимы проплывают самые отвратительные картины — обрывки рассказанной истории. Почему Нейто решил сделать это именно сейчас? И почему позволил рассказать об этом своему приёмному отцу, а не себе самому? — Он сказал, что ты его близкий друг, — говорит Хэвен после небольшой паузы. — До этого он ни о ком мне не рассказывал. Я собираюсь защищать его от любого дерьма и мне нужно знать, что ты на моей стороне. Киришима выходит на улицу и ощущает себя в блядском замедленном кадре. Он подходит ближе, но Нейто не оборачивается. Реагирует только тогда, когда Киришима собирается вытянуть у него из рук косяк и затянуться. Он ощущает, насколько холодные пальцы у Нейто, а затем ощущает это отчётливее, потому что он перехватывает ими его руку и возвращает свой косяк обратно. — Ты не должен рассказывать мне о своём прошлом только потому, что это сделал я, — он указывает на косяк, как на перетаскивание инициативы. Сейчас им точно не нужна история, рассказанная взамен. — Давай сделаем это, когда ты почувствуешь, что так действительно нужно. Киришима возвращается домой и всё время до грядущей смены посвящает написанию главы, льющейся из его головы потоком агрессивных мыслей. Ничего не меняется между ним и Нейто после. И Нейто рассказывает ему всё это именно потому, что знает, что ничего не поменяется. Он всё так же пропадает временами, всё так же звонит без повода и пьёт текилу по вечерам, заглядывая к Киришиме, но быстро исчезая с горизонта, чтобы не мешать их общению с Бакуго Кацуки. Когда до Рождества остаются считанные дни, Нейто решает заглянуть в излюбленный стриптиз-клуб. Но не потому, что там Шинсо. Просто привычки, приобретённые под травкой… Ну, с этим понятно. В самом разгаре шоу он смотрит в пустой стакан. Через пять минут, недалеко от него, у Шинсо начнутся очередные разборки, а у Нейто начнётся дежавю. И всё это только ради того, чтобы в конце, когда Нейто задумает свалить отсюда поскорее, Шинсо остановил его и коротко попросил о встрече завтра вечером. Вот тебе и рождественское чудо. Они встречаются в кафе на заправке. Окружение подсвечено люминесцентными лампами, отдающими грязным зелёным светом, а в меню у Нейто выбор мечется только между банановым молочным коктейлем и приторным тирамису, и Шинсо абсолютно ненавидит обе эти вещи. Нейто чувствует горечь и тревогу уже только от этого места. Чувствует, но не подаёт виду. Он чувствует себя провидцем, когда он под травкой, и видения говорят ему, что грядёт что-то неприятное. Конечно. Тебя не приглашают в кафешку на заправке, чтобы поговорить о чем-нибудь милом и уютном, не так ли? Он должен будет вписать зелёный цвет рядом с пунктиками «холод» и «горячий чай» в своём списке ненавистных вещей. — Если это не новость о том, как ты долго и усердно обдумывал, как бы нам с тобой познакомиться поближе, я не приму эту информацию, — Нейто захлопывает меню и делает заказ. Хочется тостов, но он выбирает банановый коктейль с шоколадным молоком. — Тебе нравится Киришима? — серьёзно спрашивает Шинсо. Он игнорирует реплику Нейто и выдаёт свою, словно не желает слышать ничего, кроме ответа. Нейто улыбается. Нет, не потому что это смешно, а потому что это абсурд, и он не знает, что испытывает отчётливее: злость или разочарование. Они здесь, и Шинсо позвал его, чтобы спросить, не нравится ли ему Киришима. — Послушай, — Нейто продолжает улыбаться. Ему не нравится злиться под травой, и он не злится, только постукивает пальцами по столу и ждёт свой грёбаный коктейль. — У нас с Эйджи никогда не будет отношений, построенных на романтике, понимаешь о чём я? Он дорог мне гораздо больше, и я не люблю его той любовью, которая позволяет мне трахать кого-либо. Наши отношения гораздо выше этого. Шинсо молчит вплоть до того момента, пока им не приносят заказы. Он не заказывает ничего, только кофе. Нейто может наблюдать, как усталость медленно обосновывается на его лице. Его синяки становятся больше, в них залегают тревога и беспокойство, а сам он мечется взглядом из стороны в сторону и теребит пальцами всё, до чего может дотянуться. Это паршиво. И глядя на это, Нейто может точно прикинуть, в какой конкретно степени это паршиво. Это полностью преднервный срыв. — Если он тебе не нравится в этом плане, тогда ты… — он опускает голову, сверлит дырку в грязно-чёрном кофе и выдаёт, абсолютно не задумываясь: — …тогда ты сможешь выбрать между мной и им. Нейто смотрит на него так, как ни один человек не желал бы, чтобы на него смотрели: разочарованно. Шинсо видит этот взгляд, но не осознает. Нейто приподнимается из-за стола и уходит, даже не начав свой коктейль, и Шинсо почему-то абсолютно точно уверен, что он никогда его за это не простит. В Underground Нейто как раз застаёт того, на кого рассчитывает попасть. Бакуго околачивается около барной стойки, а Изуку норовит выйти на танцпол, и Нейто очень удачно перехватывает его. Шото подозрительно косится на них двоих, но не препятствует, когда они оба выходят на улицу, где Нейто закуривает и спрашивает совершенно спокойно. — Зачем ты надоумил Шинсо сделать это? Серьёзно? Ещё неделю назад он и видеть его не хотел, общаться с ним не хотел, ничего не хотел, а сегодня ставит заведомо отвергнутый ультиматум. Он даже не задумывается, о чём говорит и чего требует. Он действует по наитию, по догадке и зацепке, которую кто-то ему удачно подкидывает. Действует, потому что он разбит и сломлен, потому что совершенно не ведует, что за этим кроется, но требует эмоций — от себя и других, требует выплеснуть их, надеясь, что таким образом пузырь лопнет и весь этот кошмар закончится. Шинсо лишь бездушная кукла в руках другого человека, а Нейто просто хочет выяснить, зачем кому-то им управлять. И вариантов того, кто бы мог за этим стоять, учитывая ошивающегося вокруг него Изуку, как-то совсем мало. Но Изуку и не скрывает. Он пожимает плечами и улыбается. — Не знаю. Просто стало грустно, что у меня всё в каком-то дерьме, а кто-то на пути к тому, чтобы быть счастливым. Нейто принимает этот ответ с особенным пониманием. Он протягивает Изуку сигарету и тот заинтересованно пялится на него. Проходит слишком много времени, и Нейто убирает её обратно, чтобы закурить. — Сейчас он разбит и подавлен. Ему нужна помощь и человек рядом, но ты решил поиграться с ним. — Почему бы тогда тебе не стать его «человеком рядом»? Ах, вот дерьмо. Не хотелось бы, но это всё вполне может оказаться катализатором. И заживёте вы ещё счастливее, чем до этого, а мои маленькие шалости сыграют на руку всем, кроме меня. Как типично, — Изуку переводит взгляд на Нейто и получает ответный. — Счастливо, да? Вы же жили вполне счастливо до этого времени? Нейто отворачивается и закуривает. — Не думаешь, что твой половинчатый друг игнорит тебя именно потому, что ты тот ещё ублюдок? Изуку пожимает плечами, не пряча улыбки. — Отчасти. В Чикаго медленно приходит Рождество и обещает принести с собой ворох головокружительных событий.