Охра

— Не думал, что ты захочешь сюда вернуться, — Изуку откидывается на спинке стула. Он цепляет большим пальцем обод стакана и трёт его, вытирая собравшуюся влагу. В этот раз они не занимают места у барной стойки, а сразу садятся за стол, хотя внутри бара нет никого, кроме них. Но это даже не самое странное. Самое странное — дуэт, который образуется, когда Изуку внезапно приглашает Нейто сходить куда-нибудь вместе с ним. И Нейто напоминает Изуку, что тот не в его вкусе, хотя и изначально понимает, что речи о каком-либо свидании быть не может. Изуку из тех людей, которые могут обсудить конкретные ситуации с теми, кто увидит их так же, как и он, и неважно, как по-настоящему хорошо они знакомы друг с другом. — Почему нет? — спрашивает Нейто, и Изуку в очередной раз подчёркивает, что произошедшее не цепляет Нейто ни на секунду. Возможно, это даже не первый раз, когда подобное происходит, но он продолжает приходить сюда как ни в чём не бывало. Это даже немного пугает. И это впервые, когда Изуку молчит, хотя ему явно есть, что сказать. Как будто Нейто и без него не знает, насколько всё дерьмово. Вряд ли плохие события ранее останавливали его от того, чтобы о них напомнить, но сейчас… Изуку не говорил ничего. — Но мы ведь пришли поговорить не обо мне, — Нейто закуривает. Кендо время от времени поглядывает на них из-за барной стойки и даже здоровается с каким-то придыханием, наверняка переживая чересчур сильно. Но Нейто не чувствует ничего. Он ведёт себя как обычно, но не чувствует ничего. — И даже не о тебе, — продолжает он, — а о том мальчике Шото, который только и делает, что хлещет кофе и молчит на каждые твои нелепые выпады. Ты возомнил меня чересчур хорошим психологом. Я не такой. — Твои услуги психолога мне не нужны, — усмехается Изуку. Он смотрит на сигарету, тлеющую в руках Нейто, но не считает её спасением. Возможно, Нейто не считает её спасением тоже. — Тогда что тебе нужно? Правда? — Подтверждение, — исправляет, — подтверждение правды. Правда у меня есть. И Изуку начинает ровно тогда, когда Нейто докуривает. Он тушит бычок в пепельнице, и условный сигнал, который Изуку выбирает для своего подсознания, происходит. И как отвратительно, но для того, чтобы рассказать что-либо, приходится взращивать это в своей памяти по новой. Изуку не то чтобы не хочет вспоминать это, но это тысячный раз, когда он прокручивает сценарий прошлого в своей голове. И это всегда о том, как у него всё хорошо, но как у Шото всё плохо; как у него нормальная семья с хорошим достатком, два брата и младшая сестра, но как у Шото лишь отсутствие средств, отец-алкоголик и созависимая мать. О том, как у Изуку — едва ли какие-то препятствия на жизненном пути, танцы и хорошая компания, но как у Шото — занятия спортом лишь для того, чтобы не дать отцу продолжать избивать его вместе с матерью. — И вот встретились две противоположности, — равнодушно вклинивается Нейто. — И спасли друг друга. Изуку лишь неопределённо хмыкает. — Меня не от чего было спасать, а его… Разве похоже, будто я, блять, смог спасти его от чего-то? Его отец только и делал, что жаловался на несправедливость жизни и расслоенность общества, избивал его вместе с матерью, а я узнал об этом только тогда, когда он вырос достаточно, чтобы давать сдачи. В школе был конкурс талантов или дерьмо вроде этого, на котором я победил, станцевав, и мы надрались, чтобы это отпраздновать. И тогда он вывалил всё как на духу. О том, как кучу раз просил мать уйти, но та не соглашалась. Как теперь мог постоять за себя, но это всё ещё не имело смысла, потому что отец избивал его мать, когда его не было дома. Позвал меня в свой грёбаный паркур, в котором внезапно нашёл отдушину. Разве мог я, блять, отказать? Он вырос апатичным, немногословным и с самыми извращёнными представлениями о любви. Уверен, глядя на то, что происходило в его семье, любовь он теперь явно принять не сможет. И ты говоришь что-то о спасении? — Изуку усмехается. — Когда мы решили, что будем создавать A!Life вместе, он хотел увезти мать вместе с собой. Она отказалась. Вместо этого она сказала ему не приезжать, потому что он разозлит отца. Шото ни разу не появлялся дома после этого. Я говорил ему, что это её блядская вина, раз она отказалась, но что-то внутри него треснуло. Он думал, что раз он защищал её, она будет на его стороне. Но она говорила что-то о том, что это её роль как женщины — полная ебанина, словом. Отец оставил ему ожоговый шрам, типа случайность, но даже несмотря на это, она всё равно осталась на его стороне. Во мне кипит ебанная злость, но в нём… В нём только принятие. Изуку поднимает глаза, останавливаясь на лице Нейто слишком долго: — Я смотрю на тебя, и у тебя то же самое. Грёбаное принятие. Но Нейто неожиданно говорит совсем о другом: — Ты считаешь, что Шото близок с тобой? — Я считаю, что Шото не близок с кем-либо. У него нет заинтересованности в людях, потому что нет заинтересованности в себе самом. — И Шото не гей. Изуку останавливается так, словно забывает всё, что хотел сказать до этого. Нейто впервые видит его таким рассредоточенным. Это не та сущность, которая по-настоящему может принадлежать ему, поэтому Изуку понятия не имеет, как с ней обращаться. Но это отчасти причина, по которой он зовёт на встречу именно Нейто. — Нет, но… — И Шото не любит тебя, — быстро пресекает Нейто. — Он нуждается в тебе. Не верит в человеческую связь, но дорожит тобой, как кем-то, кто был рядом с ним всё это время. Ты нужен ему, но как друг. И каждый раз, когда ты пытаешься переступить эту черту, ты ранишь его. А он ранит тебя. Сейчас в вашем союзе нет смысла, но кто-то должен принять решение и перейти на сторону другого. И это вряд ли будет Шото. Или ты заставишь его притворяться и играть по своим правилам под предлогом сохранения стабильности, но будешь намного несчастнее, чем до этого, — Нейто делает глоток. Сегодня он по молочным коктейлям. — Он просто не любит тебя, Изуку. В романтическом плане. Тебе нужно отпустить его вместе с этой затеей. Нейто мешает коктейль трубочкой внутри него. Разные события могут наложить разные отпечатки, и всё не обязательно пойдёт по одному и тому же сценарию. Он смотрит на Изуку: — Это ведь и была та правда, которую тебе нужно было подтвердить? И Изуку усмехается. Разговор больше не заходит о Шото, но немного о Нейто. Изуку спрашивает так, будто ему интересно, и Нейто думает, что он не против ответить. Не потому что Изуку внезапно втирается к нему в доверие, но потому что ведёт себя несвойственно себе и удивляется собственной искренности. И Нейто уже встречал мудаков, подобных Изуку до этого, но сейчас всё было немного иначе. Они прогоняют по стаканчику. Затем ещё. Нейто отмечается сугубо на сладких коктейлях, а Изуку вливает себя пиво, но оно по-настоящему не опьяняет его. Так ему кажется. Но когда он возвращается из туалета и видит человека в кожаном жилете, его первой реакцией становится заслонить Нейто своей спиной. Хорошо, что издалека Нейто совсем не видно, что именно делает Изуку, иначе это грозит плохо закончиться. В конце концов, Нейто ненавидит роль грёбаной жертвы. — Эй, пацан, — кожаный жилет обращается к Изуку уже тогда, когда он почти решает бросить эту затею и вернуться на место. — Разве не тебя я видел тут вчера? Он стоит между столиков, но далековато от барной стойки. Изуку лишается былой рассредоточенности, и огонь в его глазах медленно расползается угрожающим сиянием. Он выпытывающе усмехается. — Отличная задница. И ударяет мужлана ногой с разворота, чтобы угодить пяткой прямо по его заросшему щетиной подбородку. Кендо как раз оборачивается обратно к залу, найдя полотенце, которое искала, а Нейто успевает сделать глоток, обхватив трубочку губами, а затем в недоумении выгнуть бровь. Мужик падает лицом прямо на соседний столик и один из стульев врезается в его живот. — Боже блядский, а мне даже казалось, что всё это всего лишь грёбаные стереотипы, — Изуку нависает над ним, искренне сокрушаясь. — Но вы все такие ублюдки, просто пиздец. Найди себе потасканную старуху под стать возрасту, грёбаный мудила. И от тебя блядски воняет. Но проблема даже не в этом. Кендо застывает со стаканом в руках. Время Изуку выбирает невероятно неподходящее, и она пытается сказать ему об этом, но тщетно. Он не обращает на неё никакого внимания. И сзади него уже возвышается чёрная высокая фигура. — Что это ты тут учинил, малыш? — Изуку не спешит оборачиваться, но голос, который звучит над его ухом, настораживает достаточно, чтобы вести себя благоразумно. — Даби, — взволнованно, но злостно выдыхает Кендо. — Какого хрена так поздно? — Устранял вчерашние беспорядки, — и только когда Изуку поднимает на него взгляд, он спрашивает: — Это вы их учинили? И ему стоит признаться, что это не будет так же легко, как с парнями, которые были до него. Даби совсем не похож на байкера, на нём чёрный плащ — длинный настолько, что не прикрывает лишь зауженные штаны ниже колен и высокие берцы; золотые наручные часы и татуировка, расползающаяся по всей шее. И его парфюм хорош настолько, что это даже немного раздражает. — Ты издеваешься? — Изуку выпрямляется, но косит голову на бок. На лице его прежняя ухмылка. — Хочешь сказать, мафия держит бар для байкеров? Ёбанный абсурд. — Мафия? — удивляется Даби. — По-моему, это уже прошлый век, малыш. Разве не так, Нейто? Как зовут твоего нового друга? Он здоровается с Нейто, но Нейто лишь равнодушно машет ему в ответ. Мужик, до этого откинутый Изуку, поднимается, и честно говоря, они все на мгновение забывают, что он существует. Он перекидывает несколькими словами с Даби, и Изуку думает, что ему уже пора убраться, но Даби неожиданно возвращает своё внимание к нему. Мужик уходит. Изуку опирается поясницей о столик сзади, и чувствует он себя достаточно раскрепощённо. Даби это нравится. — Ты вот так просто заявляешься сюда и думаешь, что можешь избивать моих посетителей, — театрально негодует Даби. — Как твоё имя? — Я бы не трогал его, не будь он чёртовым долбаёбом. Тебе нужно повесить табличку «мудакам вход запрещён» или что-то вроде того, ты знаешь? — он хмыкает. — О, нет, тогда ты лишишься всей своей клиентуры. Ну надо же. Не завидую. — Твоё имя, — повторяет Даби. И это не момент для того, чтобы отмалчиваться. — Изуку. — Ты в моём вкусе, Изуку. Нейто вклинивается, прерывая беседу надоедливым сёрбаньем, когда ему наскучивает наблюдать за чужой химией. Даже Кендо уходит куда-то в подсобку. Он неоднозначно машет рукой в воздухе: — А в его вкусе только гетеросексуальные молчуны с тяжёлым прошлым. Окстись, Даби. — Ох, ну надо же. Не завидую, — возвращает Даби. Он склоняется над Изуку, но тот не двигается даже тогда, когда чужие губы оказываются достаточно близко к его уху. — Но это не проблема. Раз уж ты изначально в курсе, что эти отношения обречены, мне не придётся долго ждать, — он приподнимается и делает шаг вперёд. — Скоро увидимся, Изуку. И после этого Изуку ощущает, как пересыхают его губы. В свой выходной Киришима достаточно вдохновлён, чтобы сесть за рабочий стол с самого утра. Он ограничивается подгоревшим тостом и остывшим кофе, который не успевает выпить, потому что мысли настигают его быстрее. Он разворачивает всего себя, не боится вытаскивать прошлые события наружу и пишет так быстро, что устаёт рука. Бакуго, Бакуго, Бакуго. Мальчик по имени. Сказка о реальности. Тёплые чувства, в которые теперь превращаются даже самые болезненные воспоминания. Бакуго. береги себя Киришима пялится в экран телефона чересчур долго, но это необходимый отдых. До конца книги остаётся всего ничего, и в это практически невозможно поверить. Он отрывается от письменного стола, от разбросанных бумаг, от всего, что окружало его секундой ранее, и оглядывается по сторонам. В обстановке не меняется ничего ровным счётом, но меняется в его подсознании вместе с его жизнью — слишком круто, чтобы можно было что-то осознать. Он больше не видит сплошной чёрный, а белого больше не существует. И Киришима смеётся, чувствуя себя невероятно глупо, потому что в носу щиплет, а слёзы его предательски собираются в уголках глаз. Всё пылает рыжим, горит охровым цветом, как в самую прекрасную осень. Как в ту самую осень, которую Бакуго подарил ему. Проходит полгода. Всего лишь грёбаных полгода, Бакуго, каким хреном ты умудряешься менять всё настолько круто. В это время Бакуго блокирует телефон, поднимая взгляд на Мину. Он знает, что Киришима ответит на его сообщение, но всё равно ждёт его. Это, по крайней мере, может помочь ему после разговора, который его ожидает. — Так значит, — Бакуго прикладывается к апельсиновому соку, и лёд звучно перекатывается кубиками внутри стакана, — уже нашла того, кому собираешься посвятить себя? — Да, — отвечает Мина. — И ты, видимо, тоже. Уже давно нужно было положить этому конец, Бакуго. Ты не знаешь, но возможно, твоему отцу уже давно нет дела до этого. Он знает. Знает, что нужно было закончить с этим сразу же после того, как он увидел Киришиму Эйджиро. Но знает, что его отцу всё ещё есть дело. Огромное, блять, дело, и это чертовски проблемно. — Я хочу, чтобы ты сняла меня с медикаментозного лечения, — переводит тему Бакуго. — Эти таблетки притупляют все мои чувства, а сейчас мне необходимо чувствовать. Мне, блять, необходимо. — Ты уверен? Будет слишком много последствий. Твой отец станет проблемой, которая смешается с синдромом отмены и возможным возникновением побочек. Я всё понимаю, но можно выбрать более подходящее время. — Ашидо, — Бакуго потирает виски. Так чертовски болит. — Просто сделай это. И это — финал.

Финал?

Киришима ожидает Бакуго вечером, но он не приходит. Киришима ожидает его на своей смене, но он не приходит. Киришима пишет ему в свой выходной, но Бакуго нет. Киришима разливает алкоголь, и друзья Бакуго на месте, но его нет. Он спрашивает у Шото, потому что Шото сидит ближе всех, и потому что он пьёт кофе, будучи абсолютно трезвым. — Я не видел Бакуго последние несколько дней, — он пожимает плечами. — Но Шиндо говорил, что он тусуется с Миной. — С Миной? — переспрашивает Киришима. — Логично, — взгляд Шото уходит куда-то в сторону, будто он совсем не уверен в том, что собирается сказать, — раз уж она его невеста. Киришима вспоминает слова, которые так и не дал договорить Изуку. Там, на пустыре, где они собирались снимать рекламный ролик. «Ну, похоже, без Ashido Pharma Group Бакуго не сможет быть частью A!Life. Кстати, знаком с Миной? Девчушка, которая стоит рядом с Бакуго. Вообще-то, у неё целая клиника. Я думаю, они с ней…». Они с ней что? Собираются пожениться? — Это фиктивно, — вклинивается Шиндо. Боже, храни Шиндо. — Так что перестань надумывать, если собирался этим заниматься. Отец Бакуго не дал бы ему возможности быть частью нашего проекта, если бы он не согласился жениться на Мине. Они с ней заключили что-то вроде договора, что будут притворяться, пока кто-то из них не найдёт человека, с которым захочет быть по-настоящему. Думаю, произошло это у них почти одновременно. Это даёт возможность Киришиме ответить на свой старый вопрос. Основание для существования A!Life в целом — что ты имеешь в виду? Это. Он имеет в виду, что без слияния двух компаний, Бакуго просто выпрут из обоих. — Это правда? — удивляется Шото. Похоже, для него это тоже что-то новенькое. Изуку усмехается: — Не то чтобы ты интересовался. На неделе все решают собраться во «Франго» — семейном кафе с отличными наггетсами. И никаких байкеров. Они подбирают время, чтобы не торопить Трэй на смену, но та только благодарно отмахивается. Теперь у неё есть транспорт, способный довезти до места работы за считанные минуты. Вернее, не у неё, но у её подружки: Кендо водит байк. — Серьёзно? Не слишком ли ты быстрая, подружка? Вы знакомы чуть больше недели, — Нейто заказывает мятный пирог с мороженым. — Не хочу слышать это от тебя, — вполне справедливо отвечает Трэй. Нейто неоднозначно стреляет бровями. Он знает, что во многом это заслуга Кендо, потому что Трэй неуверенная в себе и закрытая, с разбитым сердцем премиальным бонусом, а такие зачастую довольно долго идут на романтический контакт, но Кендо… Боже, эта девчонка поистине нечто. Она не умеет читать людей как Нейто или Изуку, но она умеет располагать. И она точно знает, что нужно сделать, чтобы подарить настоящий комфорт — ненамеренно, но легко и ненавязчиво. Киришима оглядывается по сторонам, а потом останавливается, чтобы гипнотизировать входную дверь. Даже Мина здесь, но Бакуго всё ещё нет. И во Франго даже не на что отвлечься, кроме мятных мягких диванчиков и приятных пастельных тонов на стенах. Здесь любят неоновые вывески и вырезки из старых газет, а ещё, очевидно, музыку, раз уж в самом конце зала у них стоит большой музыкальный автомат. Но Киришима едва ли хочет слушать что-нибудь сейчас. Снег за большим окном идёт так усердно, что от него не хочется отвлекаться. И надо же, а ведь на дворе уже первые дни марта. — Он не выпускает телефон из рук, а теперь даже не может ответить на смску? — Каминари в очередной раз принимается успокаивать Киришиму. — Не переживай, Эйджи, здесь слишком много людей знают, где он живёт. Думаю, он скоро появится. — Не выпускает телефон из рук? — переспрашивает Мина. А затем разражается таким хохотом, что Киришима даже немного вздрагивает. — Верно, верно, вот как это выглядит со стороны, — она склоняется к Киришиме и изображает, будто печатает на клавиатуре телефона. — Ты, наверное, ещё с самой первой встречи видел его таким. Так забавно. — Почему? — искренне недоумевает Киришима. — Потому что всё это время, — и она всё ещё воображает, будто печатает на клавиатуре, — он спрашивал у меня о тебе. Что-то вроде: «чёрт, Ашидо, этот парень здесь. Мне спросить его имя?» — Мина кривляет его и вставляет мат через каждое слово, будто Бакуго действительно так разговаривает. — «Я у него дома, я делаю что-то странное? Мы решили отправиться в поездку. Мне нужно что-нибудь подарить ему? Гостиницу бронировать с одной кроватью или с двумя?». Киришима чувствует, как стремительно его лицо заливается краской. Кровь приливает так рьяно, что воздух в его ноздрях становится горячим. — «Этот парень здесь?» Будто он уже видел его раньше, — но Сэро всё ещё остаётся непреклонным, и его трезвый разум цепляет это первым делом. — Но он правда видел, — хмыкает Мина. — Кажется, в том же клубе за пару недель до этого. Он писал мне в пять утра, можешь представить? Говорил, какая там смертная тоска, а потом вдруг затих и перезвонил через полчаса. Рассказал, как стоял у машины, а потом увидел тебя. В наушниках в ушах ты упал на газон почти у самого поворота и даже завопил что-то о том, как тебя всё достало. И просто лежал. Твоя смена закончилась пораньше, не так ли? Она по-дружески усмехается, но Киришима, будучи ещё более пунцовым, скатывается куда-то на стол и прячет лицо в локтях. Ему везёт, что остальные увлечены другим разговором, и в этом участвуют лишь они с Миной, Сэро и Каминари. Это был бы просто грёбаный стыд. — И мне всё интересно, — Мина трёт подбородок, — что за песня тогда играла в твоих наушниках? Должно быть, достаточная классная. Киришима выныривает из своих рук, но продолжает прятать в них половину лица, отвечая то ли обиженно, то ли пристыженно: — «R.I.P. 2 My Youth» группы The Neighbourhood. Мина хлопает в ладоши с восхищённым долгим «о-о-о», и её роль трущего подбородок и заинтересованного человека занимает Каминари. — Хм, вот как, — он упирается руками в стол, чтобы переместить на них вес своего корпуса — это необходимо, чтобы перегнуться через всех и взглянуть точно на Киришиму. Он усмехается. — А по Бакуго и не скажешь, что он может быть таким. Слышал бы ты, как он ругается. Совершенно другой человек. — И правда, — поддерживает Сэро. — В прошлый раз он собирался засунуть руки одного мужика в его задницу просто потому, что тот упирался спинкой стула в его. Было бы занятно, если бы немного не пугало. — Ах, Бакуго, — подключается Изуку. Это заставляет всех немного притихнуть и влиться в их разговор. — Бакуго и его проблемы с агрессией. С тех пор, как мы начали тусоваться с Киришимой, я и забыл, что он бывает таким мудаком. Ты даёшь ему какие-то таблетки, Мина? Конечно, Изуку догадывается. Конечно, он видит больше, чем говорит, но ведёт себя как ни в чём не бывало, пока не приходит подходящий случай. Он словно оставляет всё это на десерт, чтобы нагадить как можно изощрённее. Нейто поднимает на него взгляд, но в нём нет ничего, кроме неодобрения. Изуку не меняется и вряд ли когда-нибудь сможет. Мина молчит. Она смотрит на Шиндо, и Шиндо молчит тоже. Тогда Изуку понимает. — Ах, так ты тоже в курсе, — он улыбается, оборачиваясь на Шиндо. — У вас есть некоторые проблемки с доверием, ребятки, раз уж вы так легко откидываете нас с Шото. Я имею в виду, разве мы не часть всего этого? Его друзья или что-то вроде того? — Погодите, — едва слышно вклинивается Киришима. — Так Бакуго сидит на таблетках? — Это не совсем… — пытается ответить Мина. — Вернее, это что-то вроде корректировки. Ничего такого. Как будто ты принимаешь ферменты, чтобы помогать пищеварению с перевариванием, понимаешь? А в случае Бакуго — чтобы всего лишь подействовать на определённый участок мозга и немного заглушить его. Не самая важная вещь, которая обязательно должна быть озвучена. Но Киришима повторяет свой вопрос: — У Бакуго проблемы с агрессией, и он сидит на таблетках? You Are In My September — There Are No Atheists In The Foxholes — О, ещё какие, — усмехается Изуку. — Когда Шиндо впервые назначил ему встречу, он нашёл только избитых парней и машину с выбитым лобовым стеклом. Кажется, кто-то хотел заманить маленького мальчика в машину или вроде того, и наш герой Бакуго вступился за него. Только немного переборщил. Достаточно для того, чтобы едва не загреметь за решётку. Разве я не прав, Шиндо? И Шиндо перестаёт терзать нижнюю губу и выравнивает взгляд. — Отец Бакуго отмазал его. И уже не в первый раз. Возможно, это причина, по которой он имеет некоторое влияние на него. Но уверен… Шиндо внезапно замолкает. И по тому, как все вокруг поднимают головы, Киришима успевает кое-что осознать. К тому моменту, как он оборачивается, он почти сразу же срывается с места, потому что Бакуго намеревается покинуть помещение как можно скорее. Он стоит там. Он слышит. И он явно не в грёбаном восторге. У Бакуго страх. Страх настолько сильный, что заставляет перейти на бег, как только двери кафе остаются позади. У Бакуго злость, смесь ощущений внутри грудной клетки: обида, предательство, агрессия, ёбанная-ёбанная агрессия. И он срывается с места, его рывки резкие и прерывистые, они лихорадочные, потому что он в отчаянии. Потому что уже несколько дней он не принимает лекарства, и происходящее вокруг кажется ему таким громким и страшным. Оно наседает, оно давит, оно шумное и выводящее в панику. Оно заставляет защищаться. Закрыть руками глаза и бежать, словно это способно помочь ему. Киришима не должен был знать. Сейчас он не должен был знать об этом. По крайней мере не от кого-то, кто не Бакуго. Он хотел быть с ним, как только разберётся с самим собой, как только придёт в норму, чтобы ни в коем случае не причинить боли из-за того, кем является. Но Киришима знает. И больше всего Бакуго не хочет видеть выражение его лица. Разочарованность. Или презрение. Может ли он доверять ему настолько, чтобы думать, что никогда не найдёт на его лице того выражения, которое ранит его? Сбоку раздаётся протяжный гул машины, но снег закрывает практически весь обзор. Такой густой и быстрый, сегодня осадков как никогда много. Ну надо же. Надо же. Его пихают в сторону так быстро, что сбивается дыхание. Киришима цепляется за его спину, наваливается сверху, угождая в кусты, а затем они кубарем летят со скоса, ведущего в недра раскидистого парка с высокими елями. Бакуго чувствует, как обжигает горло от лихорадочных вдохов и выдохов. Он только что чуть не угодил под машину. И даже несмотря на это, он вырывается и брыкается, пытается скинуть Киришиму с себя и выбраться из-под него. Делает всё, лишь бы не смотреть ему в лицо. Но Киришима зовёт его так громко и надрывисто. Но Киришима. Чёрт тебя дери. — Отпусти меня, — впервые кричит Бакуго. — Отпусти, блять, меня. Я не хочу, чтобы ты видел это, чтобы ты смотрел. Я не должен был быть таким к моменту, когда ты узнаешь. Я должен был быть тем, на кого ты можешь положиться, но не тем, кто сам будет искать помощи. — Нет, — и Киришима кричит в ответ. — Отпусти меня, — он сопротивляется, но лишь зарывается глубже в снег. Бакуго трясёт. Его руки такие холодные, но его вены прорываются вверх, словно голубые реки в море хрусталя. Бакуго, который должен был быть сильным, теперь напуган и понятия не имеет, что делать дальше. Киришима ударяет его кулаком по лицу. Достаточно для того, чтобы привести в чувства, но из последних сил, потому как дальше лишь бессильно падает на грудь Бакуго и жадно глотает воздух, задыхаясь. Через секунду Бакуго ощущает, как содрогается тело Киришимы в его руках. Он видит, как он плачет. — Ты только что… Машина только что чуть не сбила тебя, такой огромный фургон… Киришима поднимается выше, и Бакуго может лишь бегать глазами по его лицу, но ничего не говорить. Киришима выбегает в одном лишь свитере, оставляя свою куртку в кафе. — Почему ты… — прерывисто выдыхает Киришима. — Почему? — Потому что это может блядски напугать тебя. И потому что я не тот, за кого ты меня принимаешь. И Киришима ударяет его ещё раз. Он нависает над ним, и останавливается прямо над его лицом достаточно для того, чтобы Бакуго запомнил его выражение. Никакой разочарованности. Никакого презрения. Но боль. И ёбанный страх, потому что Киришима мог или может потерять то, что вывел для себя на первое место. Его губы сжаты и трясутся, а глаза напряжены, и он хочет, чтобы Бакуго впитал это выражение всем своим естеством и понял всё без каких-либо слов. И Бакуго впитывает. Он чувствует, как дрожит его нижняя губа. Киришима приподнимает корпус, и его свитер круто задирается вверх, оголяя живот. Бакуго всего на секунду переводит взгляд, но этого достаточно, чтобы его глаза закрылись, а голова начала двигаться из стороны в сторону, в попытке отмахнуться. — Нет, — повторяет он, продолжая махать головой. Его голос срывается, и всё становится таким беспорядочным, что норовит перейти на смех, от которого Бакуго способен задохнуться. Но он продолжает повторять: — Нет, нет, нет. Размашистое Колибри, вытатуированное под правым ребром. Не просто ручка, а вечный знак. Его почерком. И прямо там, где он оставил его в прошлый раз. Подтверждение, которое Киришима даёт ему. Признание, которое он делает. Принятие, которое обеспечивает. Принятие. Абсолютное принятие. И прежде, чем он переходит на рыдания, Киришима уже изо всех сил сжимает его в своих руках, касаясь мокрой щекой уха Бакуго и зарываясь в эту точку как можно отчаяннее, чтобы дать Бакуго почувствовать всё тепло, которым Киришима готов делиться. В этот снежный день, будучи всего в одном свитере, Киришима отдаст ему всё тепло, которое только способно накопиться в человеческом теле. И Бакуго обожжётся.