Ты сумасшедший, Поттер!

Решение прогулять историю магии успехом не увенчалось: сразу после окончания завтрака профессор МакГонагалл лично сопроводила Гарри и Драко до самого кабинета, после чего невозмутимо проследила, чтобы они заняли свои места. Слушая заунывную речь профессора Бинса в течение последующих полутора часов, они были безмерно ей благодарны, тем более что ни один способ незаметно сбежать успехом не увенчался. Оставив бессмысленные попытки и заняв одну из задних парт, они посвятили все время лекции обсуждению предстоящего матча по квиддичу — одного из последних в их школьной жизни. Никто из однокурсников уже давно не удивлялся тому, что два давних врага с некоторых пор всюду появлялись вместе, игнорируя прежние компании. Среди женской половины факультетов даже бытовало мнение, что они полюбили друг друга задолго до войны, но не могли прилюдно раскрыть своих чувств из-за того, что находились по противоположные стороны сражения. Про себя они посмеивались над такой романтичной версией, однако открыто ее не опровергали, оставляя девчонкам возможность додумывать все самостоятельно. Гарри терпеть не мог Драко ровно до того момента, пока не наткнулся на него, плачущего, в закрытом туалете, — это стало невольным толчком к осознанию, что они оба в этой войне были лишены выбора. Потом была выручай-комната в пламени, где они едва не сгорели заживо, и он впервые увидел, что Драко не всегда может унять нервную дрожь в руках. Затем — почти смерть Снейпа, в последний момент на глазах Гарри успевшего аппарировать из Хижины, почти смерть Дамблдора, удержавшегося от удара после падения только по счастливой случайности. Предательство Рона, последняя битва за Хогвартс, где в критическую минуту Драко ценою собственной жизни, отрекаясь от убеждений семьи, на глазах у всех швырнул Гарри его волшебную палочку, давая ему тем самым последний шанс. А потом была победа. Отчаянная, непредсказуемая, все еще не до конца принятая, но победа, определившая, кто из них стал национальным героем, а кто — мальчиком, который ошибся и проиграл. Сидя вдвоем на обломках разрушенного моста, они долго говорили обо всем, что приходило им в голову: о Волдеморте и Дамблдоре, о Хогвартсе и Малфой-меноре, о семьях аристократов и о предателях крови. Разговаривали, потому что теперь имели на это право, потому что могли говорить, не будучи наконец связанными ни клятвами, ни обязательствами перед семьей, ни страхом неминуемой смерти. Когда на закате они, перешагивая через обломки камней, вернулись в разрушенную школу, на ее пороге Гарри внезапно остановился, молча принимая какое-то решение, а потом стащил с шеи галстук и, подбросив его в воздух, растворил взмахом палочки на сотни мелких частиц, которые улетучились, как тающие по пути к земле хлопья снега. Та же участь постигла и факультетскую нашивку на мантии. Драко наблюдал за его странными действиями так, словно только что ему наглядно объяснили, что всю свою сознательную жизнь, преисполненную сотен нерушимых правил, он ошибался в элементарных вещах. Разделение на факультеты, классификация по статусу семьи, градация чистоты крови… все это испокон веков было факторами, провоцирующими сражения и заговоры, войны и убийства. Он прищуренно оглядел Поттера, словно в последний раз убеждаясь, можно ли принять его действия за образец, а затем с ощущением странного облегчения стащил собственный галстук, который вскоре постигла та же участь. Поначалу на их дружбу реагировали с опаской, а распространяемые Роном слухи о том, что Избранный после победы тронулся умом, только укрепляли мнение общественности, что от странного дуэта лучше держаться подальше. Но шли недели, и ни один из них не вел себя так, чтобы его следовало опасаться, так что прежние товарищи понемногу возвращались. Однако теперь общение с ними ограничивалось легкими приятными диалогами, не несущими ни смысловой, ни эмоциональной нагрузки. Панси с Блейзом избегали общения с Драко из-за резкой смены его мировоззрения, понять которое они наотрез отказались, Рон — потому что Гарри разорвал отношения с его сестрой, чья навязчивость в определенный момент стала невыносимой, а Гермиона, как она сама пояснила, была попросту невестой Рона. Спустя несколько месяцев дружбы Гарри, выпив на одном из праздников больше огневиски, чем стоило, поведал не менее пьяному Малфою свою главную тайну, которую на протяжении последнего года ему с трудом удавалось хранить. Он сделал это настолько завуалированно, насколько был способен в своем состоянии, намекнув, что его отношение к профессору Снейпу прямо противоположно отношению профессора Снейпа к нему. Малфою же, у которого склонность к построению сложных словесных конструкций была в крови, этого хватило, чтобы мгновенно уставиться на друга так, будто он увидел перед собой не меньше, чем Мордреда и Моргану собственными персонами. Он несколько раз моргнул, потирая глаза, будто от этого они начнут лучше видеть. Потом, подавившись долькой апельсина, проморгался снова, наблюдая за тем, как Поттер, осознавший, что болтнул лишнего, залпом допивает содержимое своего стакана. Попытки усвоить информацию и обновить с ее учетом уже имеющейся в голове, не дали существенного результата ни сразу, ни через минуту. — Значит, отец был прав, — прокашлявшись, констатировал он, мысленно удивляясь тому, насколько ясным остается сознание при путающейся речи: пил Драко крайне редко, так что привыкнуть к действию алкоголя не мог до сих пор. — Отец? — переспросил Гарри, поспешно наполняя их стаканы снова в надежде, что если друг быстренько напьется, то не вспомнит ничего, что было сказано этим вечером. — Отец, да... он как-то раз слышал вашу со Снейпом перепалку, года полтора назад, вроде. И пошутил тогда, что к концу учебы вы либо переспите, либо друг друга убьете, — Драко говорил путанно и заикаясь, а его состояние было таковым, что в конце фразы он не вспомнил бы, о чем говорил в ее начале, так что у Гарри были все шансы оставить свое признание тайной до конца жизни. Но по небезызвестному закону наутро это было первым — и единственным, — что вспомнил Драко за всю их вчерашнюю беседу, и он так активно навалился на Поттера с расспросами, что тот, не выдержав напора, беззлобно послал его по известному направлению. А потом взял и создал вокруг себя купол тишины, чтобы спокойно поспать несколько часов, — голова после огневиски болела невыносимо. В течение последующих недель Драко разными путями пытался выведать, какого характера чувства имеет в виду Гарри, когда говорит о том, что любит Снейпа: эмоциональную близость, сексуальное влечение или вообще что-то третье, не попадающее под стандартное понятие любви. С горем пополам выяснилось, что и первое, и второе, и все последующие вместе взятые, и после недолгих размышлений это было охарактеризовано выражением: «Как все запущено». Верность высказывания Драко отмечал с каждым разом, стоило лишь Снейпу появиться на горизонте, — то по внезапным мурашкам на коже Гарри от обычного голоса профессора, то по его явным попыткам задохнуться: задерживать дыхание, находясь рядом со Снейпом, у него вошло в привычку. Вначале они всегда занимали последние парты и на зельеварении, и на защите от темных искусств: подальше от источника безумия, как любил повторять Драко. Но в какой-то момент Гарри стало этого мало. Шестая парта сменилась четвертой, затем — второй, и через несколько недель дуэт Гарри Поттера и Драко Малфоя почетно возглавлял средний ряд, заняв ближнюю к преподавательскому столу парту. Драко не заметил, как упустил тот момент, когда реакция его друга на Снейпа сменилась со сковывающего ужаса и желания немедленно скрыться с его глаз на дрожь в теле и отчаянную порывистость. Но всегда это оставалось в пределах допустимого: Снейп явно списывал странность поведения на отвратительный характер. Однако Малфой четко видел и всё более дерзкие ответы, и намного более долгие взгляды, и провокационные интонации, — все это Поттер творил на шаткой границе самоконтроля. И теперь, после окончания истории магии, подпирая стену под дверью класса по зельям, Драко традиционно предложил Гарри занять парту подальше от преподавательского стола, не надеясь на положительный ответ. — Нет уж, — подтвердил тот его опасения, роясь в сумке, чтобы убедиться, что точно подготовил все необходимое для занятия. Все оказалось на месте, вплоть до запасного пера, — хотя на другие занятия чаще всего не носилось и основное, — не хотелось давать Снейпу возможность унизить его по такой банальной причине как отсутствие принадлежностей. — Я что, зря учил про все эти камни и что-то там про Швейцарию. Гарри не был наивным, и прекрасно понял за семь лет, что даже блестящее знание школьного материала на несколько глав вперед в совокупности с образцовой готовностью к уроку ни на йоту не изменит отношения Снейпа к нему. Проще было не тратить силы на изучение того, что в любом случае не понадобится, поскольку чаще всего они обсуждали не материал задания, а безответственность и несобранность Поттера. Драко же был уверен, что лучшая тактика — не вступать в споры вообще, однако Гарри мало интересовало его мнение по этому поводу. Раздавшийся гулкий звон колокола оповестил о начале занятия, что означало наличие у учеников ровно одной минуты, чтобы войти и подготовиться к уроку. Через минуту появился Снейп. Не выражая радости по поводу очередного занятия у выпускных курсов Гриффиндора и Слизерина, он мельком проверил класс на предмет готовности к уроку, после чего взмахом палочки под негромкий вздох учениц резко смел с парт все предметы, никак не относящиеся к уроку: лишние учебники, резинки для волос, не убранные вовремя заколки. Это было нормальной практикой на его занятиях и пользовалось популярностью в основном у первых и последних курсов. Младших это настраивало на нужный лад, а расслабившимся старшим давало понять, что с приближением выпускного бала уроки зельеварения не становятся менее существенными. — К сегодняшнему занятию вы должны были подготовить развернутый письменный доклад о применении в области зельеварения магических камней, добываемых на юго-западе Шотландии, — раздалось строго и сосредоточенно. Профессор никогда не начинал своих занятий с приветствия, так что слушать его было необходимо с первых секунд урока: дважды он не повторял. Эту несложную науку Гарри выучил не сразу и отнюдь не по той же причине, что и остальной класс. Однако его пристальное внимание, неотрывно направленное на объект воздыхания, делало его одним из прилежных учеников — до тех пор, пока он сидел молча. — Мистер Джонсон, поведайте классу основные варианты классификации магических камней, — Снейп, по всей видимости, решил освежить в памяти студентов базовые знания, прежде чем переходить к разбору более узкой темы. Его голос звучал на фоне размышлений и при этом был единственным, что вообще слышал Гарри в потоке учебного процесса. Прокручивая в руках старое потрепанное перо и разглаживая на нем мелкие перьинки, а затем вновь приводя их в беспорядок, он следил за Снейпом так пристально, словно оторвать взгляд от его черной широкой мантии, изученной до мельчайших швов, было невозможно на физическом уровне. «Интересно, насколько сильно изменится картина, если оставить только белую рубашку?..» — рассеянно задумался Гарри под звуки чужих фамилий, в собственных представлениях уже успешно расстегивая одну пуговку на его мантии за другой и используя при этом всю силу своего воображения, чтобы представить открывающийся взору ворот белоснежной рубашки. — Мистер Малфой, дополните рассказ мисс Грейнджер, — спокойно потребовал Снейп, что заставило Гарри вздрогнуть. Наблюдая за профессором отстраненно, он, однако, упустил момент, когда тот подошел к их парте, и теперь ожидал ответа, находясь на расстоянии не больше полуметра. Сейчас от него только слегка веяло шалфеем — видимо, с утра он еще не прикасался к котлу, и мантия пока не успела снова пропитаться запахами трав. Ситуация требовала концентрации, хотя бы демонстративной, и Гарри сделал вид, будто он внимательно слушает. Но не Малфоя, а Снейпа, чьи реплики были предельно лаконичными и в основном звучали как: «да», «нет», и «дальше». «Такой требовательный тон в настолько обыденной обстановке…» — начавшиеся нейтрально, его мысли, заглушающие все, что с таким энтузиазмом рассказывал Драко, по капле все же уплыли в совершенно другое русло. — «Как будто требовать — в порядке вещей. Отдавать приказы… А на постель это тоже распространяется, профессор? Я бы посмотрел, насколько невозмутимым может оставаться ваш тон, когда вы потребуете от своего ученика повторения… пройденного материала». Едва проявившаяся усмешка на лице Гарри осталась без внимания, поскольку Снейп, до этого вполне успешно игнорировавший редкие мысли Поттера, не имеющие смысла, внезапно посмотрел на него так, словно тот сделал что-то из ряда вон выходящее. Гарри заметил это далеко не сразу: взгляд его блуждал где-то в районе мелких пуговиц на груди Снейпа, его фантазия все еще с ними расправлялась, так что привести его в себя смог только громкий оклик с нескрываемым раздражением в голосе. — Поттер! Резко встрепенувшись, Гарри оглянулся на друга, который давно закончил свой ответ, потом широкими глазами взглянул на профессора, мысленно по старой привычке молясь Мерлину, чтобы это была только первая попытка его позвать, а не какая-нибудь пятая, поскольку в таком случае исход их короткого разговора был ему известен заранее: длинная цепочка изощренных оскорблений, приправленная несколькими днями отработок «для лучшей концентрации на занятиях». Между тем Снейп не спешил что-либо спрашивать. Он безэмоционально вглядывался в глаза мальчишки, будто пытался что-то в них откопать, а затем медленно отошел в сторону своего стола, попутно задавая несложный вопрос, на который Драко в полном объеме ответил минуту назад. — Сколько видов камней, используемых в ювелирных магических артефактах, вы знаете, Поттер? — вопрос был для Гарри провальным. Во-первых, он был уверен, что это выходило за рамки заданного им параграфа, а во-вторых, ему казалось вполне вероятным, чтобы это выходило и за рамки школьной программы в целом. Но дать ответ было необходимо, поскольку каждая секунда промедления сопровождалась язвительным комментарием. — Ваши мысли витают в настолько принципиально иной области, что понимание простого вопроса требует времени? — в привычной издевательской манере поинтересовался Снейп, давая и без того взбудораженному Поттеру хороший повод нарваться на скандал. «Если бы вы знали, профессор, в какой именно области витают мои мысли и с какой частью вашего тела это напрямую связано, этот вопрос показался бы вам слишком интимным, чтобы его задавать». Промолчав пару секунд и сделав медленный тяжелый вдох, Гарри, по всей видимости, полностью удовлетворившись мысленной формулировкой, пробормотал что-то невнятно похожее на список всех известных ему драгоценных магических камней, слабо поддающихся классификации. Профессор же, к собственному удивлению, не услышал половину его ответа. Он вглядывался в мальчишку так, словно увидел в глубине его зрачков по меньшей мере признаки третьего возрождения Темного Лорда, а как максимум — призывы к жестоким сражениям с волшебниками всех стран и народов. Сделав несколько настороженных шагов назад, Снейп лишь после этого окончательно опомнился и занял свое привычное место за преподавательским столом, взметнув мантией так, что она ударила его по ботинкам. — Отвратительно, Поттер, — холодным презрительным голосом удостоил он его ответ, сильнее, чем следовало бы, сжимая в кармане собственной мантии злосчастное кольцо и путаясь пальцами в его тонкой цепочке. — Минус двадцать баллов с Гриффиндора. Могу уверить вас, что еще раз вы посмеете игнорировать подготовку к моим предметам — и вам придется об этом пожалеть. Имея в виду только вечернюю отработку, Снейп, тем не менее, не смог отгородиться от мысленного ответа Поттера, который нисколько не походил на притворно-вежливое: «Да, сэр», произнесенное им вслух. «Привяжешь меня к своему креслу? Не привяжешь? Не к креслу? К парте?» — намеренно небрежно размышлял Гарри, явно переваривая последнюю реплику Снейпа о наказании так, как ему того хотелось. — «Может, ты имел в виду, что я буду оставлен без твоих замечаний на несколько дней?..» Приложив максимум усилий к тому, чтобы никто из учеников, в частности пресловутый Поттер, не заметил, как он поперхнулся воздухом, Снейп быстро пришел в себя и одарил студента прожигающим вглядом в надежде истребить в его голове все подобные мысли. Эффект это возымело нестандартный: бросив на своего учителя мимолетный взгляд, Гарри склонил голову к пергаменту, делая вид, что увлечен какой-то записью, однако его закушенную губу было прекрасно видно с расстояния нескольких метров. На щеках появился румянец, отчего лицо Снейпа еще больше побледнело, а последняя мысль Поттера заставила его побелеть сильнее, чем на это способны живые люди. «Как можно спокойно смотреть в зеркало, имея такой сексуальный взгляд... Не подскажете, профессор? Видя такое отражение каждый день... я бы уже сам себя трахнул», — когда в его голове промелькнуло последнее слово, мысленно произнесенное по слогам, Гарри уже был вовсю увлечен своим пергаментом, и со стороны это выглядело так, будто он записывал темы, которые ему необходимо повторить. По-хорошему нужно было немедленно отнять этот пергамент и, смяв его перед лицом мальчишки, испепелить в знак того, что делать записи в неположенное для этого время — недопустимо, но сделать этого профессор не мог. Во-первых, он не горел желанием знать, что именно написал Поттер на этой бумаге, а во-вторых, его будто пригвоздили к собственному стулу на долгих несколько минут. Хотя и по истечении этого времени ситуация, которая только что произошла, не возымела в его голове ни единого логического объяснения. В конце концов исключив все невозможные варианты, Снейп оставил всего два, которые полностью соответствовали услышанному. Либо это были галлюцинации, буквально кричащие, что ему пора заканчивать с преподавательской деятельностью и уходить на покой, либо восемнадцатилетний бестолковый гриффиндорец, на котором он в течение долгих лет оттачивал свои навыки сарказма, только что несколько раз за минуту изощренно подумал о том, что хочет его. Разобравшись лишь в том, что он ничего не понимает, Снейп раздраженно вытащил из кармана треклятый артефакт и с более громким, чем следовало, стуком ящика, забросил его в недра своего письменного стола: до лучших времен. Или по крайней мере до тех пор, пока не придумает Поттеру достойное наказание, которое отобьет у него охоту к недопустимым, переходящим все существующие границы, сумасшедшим мысленным высказываниям в адрес своего преподавателя.