Ты сумасшедший, Поттер!

Клятвенные заверения об отсутствии нагрузок, данные мадам Помфри, канули в лету в тот же день. Как только Гарри добрался до Малфоя — в самом гуманном смысле этого слова, — и поговорил с ним о том, о чем хотел, план по завоеванию как минимум внимания от профессора был сформирован окончательно. Еще полгода назад Поттер послал бы к черту такие долгие и нудные планы, исконно слизеринские, как шутливо успел заметить Драко, но теперь он прокручивал его в своей голове, осознавая, что это — единственный возможный путь. За исключением, конечно, возможности возвращения к таблеткам и старания избегать при этом любых, даже самых пустяковых заклинаний. Тогда было почти хорошо — никаких эмоций, никаких чувств, но сильнейшая острая боль во всем теле смазывала эту невесомость. Следы на его груди остались практически такими же яркими, как были до этого, и лишь временно побелели после принятия Гарри приготовленного для него зелья, но иссиня-фиолетовый оттенок вернулся спустя несколько часов. К счастью, вместе с этим не вернулся ни один из сопутствующих симптомов: ни слабость, ни головокружение, ни боль в груди, иначе грядущее занятие могло и не произойти. Медленно добираясь до кабинета Снейпа, Гарри прокручивал в голове слова МакГонагалл о том, что если ничего не менять — ничего и не изменится. Это было справедливо, но совершенно не работало со Снейпом: общаться с ним без внутреннего волнения — а иногда и более интимных чувств, — он мог либо когда чересчур зол, либо когда раздражен. В любые другие моменты статус профессора, его возраст, социальное положение и другие отличительные черты имели серьезное значение. Неконтролируемыми оставались только мысли, порой откровенно нелепые или чересчур развратные, но не выражающиеся ни словом, ни намеком, ни чем-либо другим. Согласно их плану, до самого конца учебного года — и в частности на индивидуальных занятиях, — Гарри обязан был вести себя так, чтобы у Снейпа не было ни единой причины назвать его идиотом. Но при этом не терять своего характера, вот что было первостепенным для него! Отрадой оставалось то, что даже будучи беспрекословно собранным с виду, он всегда может уйти в своих мыслях далеко за грань допустимого, не рискуя вылететь из лаборатории так же стремительно, как банка с тараканами два года назад. Не провоцировать на агрессию, не приставать с идиотскими вопросами, держаться холодно и отстраненно, сосредоточиться только на зельеварении. «Твою бесшабашность он видел семь с половиной лет, его не впечатлило. Покажи ему, что у тебя, помимо этого, есть мозг», — всплыл в голове совет Драко, подытоживающий все, о чем они говорили до этого. Если бы это было так просто. Находясь рядом со Снейпом, сдерживать эмоции все чаще не представлялось возможным, а последние несколько дней стали апофеозом несдержанности, напрочь перечеркивая все то стремление к выдержке, которое Малфой пытался ему внушить. Причем основной эмоцией чаще всего фигурировала ярость. Он словно готов был вцепиться в Снейпа, чтобы физически доказать ему, что все, что он думает о Гарри, — чушь, порождение его собственных предубеждений, но такое поведение только подтвердило бы эти самые предубеждения. Так что он огрызался — так, как мог, когда эмоции достигали предела, как это было в последний раз ночью, а потом — вчера в кабинете. И два последних раза профессор реагировал на это без привычного презрения, что настораживало Гарри и завлекало одновременно, потому что чертовски хотелось проверить, куда именно он может зайти в своем поведении до тех пор, пока все не вернется на свои места. В голове снова всплыл Драко, утверждающий, что подобное поведение раз и навсегда окончательно отвернет Снейпа от Гарри, и тот больше никогда уже не сможет надеяться на реванш. Так что спокойствие, рассудительность и выдержка должны были стать тремя основными заветами до сдачи экзаменов. А дальнейшие действия уже напрямую будут зависеть от их результатов. Два коротких стука в дверь, и после разрешения войти он прошел внутрь кабинета. Мантия Снейпа уже мелькнула в проходе в лабораторию — очевидно, это было знаком, что пора сразу приступать к занятию. — Добрый вечер, сэр, — оглядев обстановку, Гарри, минуя взглядом самого профессора, отметил на столе большее количество ингредиентов, чем в прошлые разы, а также учебник по зельям за третий курс. По всей видимости, это означало, что те три зелья за второй были сварены сносно. — Рад, что вы наконец научились стучать в дверь, — ответил тот, и Гарри уже знал, что это было привычной манерой Снейпа здороваться. — Это было нелегко, профессор, — вежливо улыбнулся он, не удержавшись от ответной остроты, и без зазрения совести посчитал, что это никак не нарушает установленной манеры поведения. «Я еще много по чему умею стучать. По столу, по полу. По лицу, в зависимости от ситуации», — почему-то вспомнилась вчерашняя стычка с Роном. Определенно, он зря не дал ему по лицу, потому что морального удовлетворения от заклинания было недостаточно. — Не сомневаюсь, — закончив таким образом вступительную часть, Снейп указал жестом на учебник. — Сегодня на очереди программа третьего курса. Вы помните, что она в себя включает? — Конечно, — предельно спокойно кивнул Гарри, — на этом курсе изучаются только нейтральные зелья, а вся направленность состоит в их влиянии на духовную составляющую человека… — Душевную, — поправил Снейп, глядя на студента с тенью удивления. По всей видимости, он не ожидал вообще никакого ответа, так что этот его вполне удовлетворил. «Да какая разница! Подумаешь, слова немного различаются». — К вашему сведению, Поттер, термин «духовный» чаще всего связывают с церковно-религиозной тематикой, мы же говорим о морально-нравственном аспекте. Похвально, что перед занятием вы пролистали учебник. Полагаю, мой вам в таком случае будет не нужен. Он достал палочку, по всей видимости, собравшись отлевитировать книгу на полку, но Гарри схватил ее быстрее, чем он успел это сделать. Снейп вопросительно приподнял бровь. — Я понял, спасибо за уточнение, — нелепо пробормотал он, — а учебник я все-таки возьму ваш, а то из библиотеки уносить не всегда разрешают. Конечно, это было плохой отговоркой. Но так или иначе, учебника Снейпу, видимо, жалко не было, — а сноски на полях двух предыдущих учебников Гарри весьма помогли! — так что он остался у него. Гарри заметил, что его правильный ответ повлиял на дальнейшее поведение профессора: он рассказывал о программе не так, словно напоминал бестолковому студенту то, чему уже когда-то его учил, а чтобы информация действительно запомнилась. Хотя все это он знал и так, правда не так давно, всего лишь со вчерашнего вечера, когда решил ознакомиться с содержанием книги. — Вся программа третьего курса, как было замечено, относится к воздействию не на физиологические, а на морально-нравственные составляющие человека. Хоть это разделение и весьма условно, поскольку эти части всегда взаимообъяснимы. Это первая ступень изучения подобных зелий, и весь курс условно поделен на пять глав, от примитивного до более сложного материала по мере изучения. Вначале Гарри честно слушал. Он вникал в суть услышанного, даже представлял эти пять глав в своей голове, с их оформлением в книге, с их предисловиями, со сносками внизу книжной страницы. Но как только мелькнула мысль о том, что голос Снейпа на уроках и на индивидуальных занятиях — это совершенно разные вещи, остановить ее уже не удалось. Сейчас он говорил тише, мягче, без необходимости донести информацию до целой аудитории, а потому в какой-то момент его голос показался Гарри интимным. Словно так тихо он объяснял вовсе не ввиду отсутствия необходимости делать это громче, а потому что хотел говорить тихо. Чтобы Гарри прислушивался, чтобы он различал каждое сказанное слово, чтобы он заметил мельчайшие изменения в интонации, когда профессор делал паузу чуть дольше обычного. Чтобы этот голос, который одновременно пробуждает желание слушать его как можно дольше и заставить замолчать совершенно нетактичным для ученика способом, продолжал говорить, неважно, что именно и как строго. Главное — звуки, тембр, интонация, которые никогда в жизни не встречались и не встретятся ни у какого другого мужчины. Потому что это — только его голос, строгий и четкий, но вместе с этим словно обволакивающий, заставляющий слушать безотрывно, не упуская ни единого слова. Заставляющий заткнуть свой собственный внутренний голос, только чтобы ничто не мешало слушать его… «Как тебе вообще удается учить детей? Девчонки же, наверное, курса с четвертого ведут себя как под амортенцией…» — …в каждой из глав изучаются схожие зелья, так что для понятия принципа приготовления достаточно будет сварить одно любое. «Черт, неужели ты можешь говорить еще медленнее? Меня и так каждая пауза до дрожи пробирает, зачем еще…» — Поттер! — громкий оклик резко привел в себя. — Повторите, что я сказал только что. Снейп выглядел не совсем довольным — если это понятие вообще применимо по отношению к нему, — так что отвечать пришлось быстро, но проблем с этим не возникло. Даже не вникая в суть услышанного, Гарри запомнил все до единого слова, так что оставалось лишь перефразировать, причем желательно раньше, чем его испепелят взглядом и развеют над школьным озером. «Да слушаю я тебя, слушаю! Ты представить себе не можешь, насколько внимательно я слушаю, что ты говоришь своим низким, тихим, сексуальным голосом, пробирающим меня до последнего живого нерва». — Вы говорили, что зелья в главах похожи, и хватит одного сваренного, чтобы понять, как варятся из этой главы все остальные, — спокойно и четко, хоть и слегка подрагивающим голосом, но это вполне можно было списать на недавний громкий оклик — мало ли, у национального героя острый страх громких криков, вот и трясется потом еще минут пять. Улыбнувшись собственным мыслям, Гарри заметил странный взгляд Снейпа на него — что-то среднее между удивлением и возмущением, — и, следуя его жесту, подошел к разделочному столу. — Пользуясь логикой, скажите мне, какое именно зелье вы сейчас будете варить? — постепенно убирая ненужные ингредиенты один за другим — медленно, как будто бы для Гарри это могло быть подсказкой, — поинтересовался Снейп, судя по всему, окончательно признавший, что логика у Поттера все же имеется. «Любое, если ты продолжишь так же тянуться вверх, к своим полкам, чтобы было видно запястья». Гарри невольно засмотрелся, но к его недовольству профессор захлопнул дверцу шкафа, и оставшиеся ненужные ингредиенты уже левитировал при помощи палочки, хотя и за этим можно было наблюдать с упоением. — Полагаю, самое сложное, профессор. Самое последнее из последней главы, — резонная догадка была обусловлена тенденцией всех их занятий: Снейп всегда давал варить самое трудное, а другие отдавал на домашнее изучение, так что вариантов было не много. — Предпоследнее, — поправил он, взмахом палочки раскрывая учебник на нужной странице прямо перед Гарри. — Вникайте. Он на несколько минут вышел из лаборатории, отлучаясь, видимо, по каким-то не связанным с занятием делам, но Гарри к тому времени успел разве что проследить за ним, пока его фигура не скрылась за стеной, а потом — дождаться появления обратно, и между тем подумать о том, смесь каких именно трав составляла шлейф аромата от его мантии. На состав и способ приготовления зелья времени совершенно не осталось. Вернулся обратно Снейп уже с флаконом в руках — то самое зелье, которое Гарри теперь обязан был пить постоянно, каждый день, пока не выздоровеет окончательно. «Даже я уже забыл, а ты помнишь… буду считать это заботой. Жаль, что из чувства долга перед мамой». Мысли не порадовали. Однако то, что Снейп оставил этот флакон в своих руках, а не просто передал ему, вызвало на лице дурацкую улыбку, которую он с трудом подавил. — А вы будете… — начал он, но запнулся, понимая, что хотел задать идиотский вопрос. Он четко помнил наставление Драко — не давать ни единого повода назвать себя идиотом, так что нахмурился и уткнулся в главу. Читать совершенно не получалось. «Тебе не наплевать. Я вижу, что нет. Потому что существуют ведь нагревающие чары…» — Поттер, я настоятельно рекомендую вернуться из своих облаков к зелью, — строгое замечание прозвучало достаточно грозно. Но потом Снейп добавил уже нейтральнее. — Отвечаю на невысказанный вопрос. Греть зелья магией чревато потерей их свойств. Но я могу передать его вам, если нарезать ингредиенты вы в состоянии одной рукой. — Нет, лучше вы… — поспешно отказался Гарри, а потом тихо прыснул с того, как быстро и по-дурацки это сказал, ведь его даже ни в чем не обвинили. — Спасибо, профессор. — Кипятите воду, — вздохнул тот совершенно по-человечески, как это делают преподаватели, занимаясь своим искусством с нерадивыми, то и дело отвлекающимися, учениками. Гарри работал с инвентарем оперативно: приловчился за семь лет, а несколько вечеров за приготовлением зелий только отточили навыки, так что он по крайней мере не резал себе пальцы, когда пытался отделить клешни огнекраба от туловища. Клешни, правда, пытались цапнуть все, что было поблизости, но с этим ему пока удавалось отлично справляться, несмотря на то, что защитные перчатки, оставшиеся на столе, были полностью проигнорированы. — Профессор, — позвал Гарри, рассчитывая, что его вопрос прозвучит вполне обоснованно. «Нужно же сделать что-то, чтобы ты говорил. У меня острый дефицит твоего тембра в организме». — Позволите спросить? — Уже спросили, Поттер, — ответил тот, наблюдая за тщательным измельчением клешней прямо на доске, хотя по инструкции сказано — в ступе. — Нет, можно еще кое-что? — переспросил Гарри, на что снова получил вполне логичный ответ. — Снова уже спросили. «Вот как, значит? Хорошо, буду засыпать тебя вопросами без прелюдий!» — У этого зелья три названия… Морочащая закваска, Смутительный настой и Дурманящее зелье… почему целых три? — перемешивая наконец раздробленные клешни в кипящей воде, Гарри поглядывал на профессора, ожидая его ответа. Вернее, ожидая чего угодно, что он решит произнести. Тот, судя по выражению лица, был удивлен вопросом. — Так случается, когда зелье несколько раз запрещают законодательно, — Снейп недовольно нахмурился, наблюдая за этими медленными помешиваниями, а потом положил пальцы поверх ладони Гарри, вызывая у него внезапную мелкую дрожь, и собственными движениями показал, с какой скоростью и под каким углом нужно перемешивать это зелье. — В него тут же добавляют один новый компонент, не влияющий на базовый состав, — и это по закону уже совершенно новое зелье, и для того, чтобы запретить и его тоже, необходимы длительные экспертизы, доказывающие идентичность. С этим зельем такое происходило дважды после его открытия, так что все три названия плотно укоренились в памяти людей. Но сейчас оно давным-давно переведено в разряд нейтральных, поскольку за долгие годы признано совершенно неподходящим для использования в серьезных корыстных… Гарри старался, но не мог прийти в себя. Это прикосновение словно переключило в нем тумблер, отвечающий либо за учебу, либо за яростное вожделение, и третьего варианта конструкция не предусматривала. «Это что, действие дурманящей настойки? Так рано еще, там всего-то пара ингредиентов плещется… Что, что такого ты распыляешь вокруг себя, что я так сильно тебя хочу?..» Снейп поглядывал на него с примесью усталости и чем-то еще, похожим то ли на удивление, то ли на эмоции, вообще не знакомые обычным людям. Гарри, совершенно уверенный, что это означает в худшем случае недовольство его способом приготовления зелья, изо всех сил старался об этом не думать. Ни о нем, ни о чем-то, связанном с ним. Ни о пристальном взгляде черных глаз, ни о его голосе, которым он продолжал так сексуально рассуждать об истории зельеварения, ни о его длинных изящных пальцах, которые оказались такими теплыми… Мысли о том, что эти самые пальцы только что направляли его, Гарри, движения, буквально толкали его руку в нужном направлении, задавали необходимую скорость… «Через сколько десятков лет ты позволишь узнать, какой ты в постели… Берешь ли ты верх сам, сковываешь ли ты движения, есть ли у тебя в арсенале ленты…» — он взглянул на него широко распахнутыми глазами, задержал взгляд на доли секунды, а затем быстро вернулся к котлу, склоняясь над ним даже сильнее обычного: нелепая попытка создать видимость активной работы. Невозмутимость Снейпа вызывала огромное желание довести его, спровоцировать, выбесить, чтобы в глубине черных глаз мелькнул огонь, испепеляя к чертям все его непоколебимое самообладание. «Подойди ко мне… Медленно, не сводя глаз, не прерывая зрительного контакта. Схвати за мантию, впечатай в стену, поцелуй меня, черт тебя возьми, сделай что угодно! Подождут твои ингредиенты!» В один момент Гарри забыл как дышать. Снейп, успевший отойти в дальний угол, в два шага пересек лабораторию, направляясь прямо на него. Резко и быстро. Сердце пропустило удар, а потом зашлось бешеным кульбитом, а по всему телу пробежала холодная дрожь. — Поттер! Допускаю, что мой рассказ впечатлил вас, но это не оправдание для сгоревшего зелья, — раздраженный тон профессора звучал где-то на периферии сознания, но Гарри не мог ответить ничего, кроме нечленораздельного извинения. Ему нужны были несколько секунд, чтобы прийти в себя от внезапного наваждения, и они у него были — пока Снейп уменьшал огонь под котлом и дорезал листья асфоделя, которые давным-давно должны были раствориться в коричневатой жиже. — Простите, не представляю, как это вышло, — без зазрения совести соврал он, быстро возвращаясь к рецепту. Оставалось лишь всыпать пыльцу острокрылов, и состав можно было считать завершенным, так что Гарри пытался улучить момент, когда Снейп куда-нибудь отвернется, потому что пальцы мелко подрагивали, и это не укрылось бы от его взгляда. Как на зло, тот совершенно не собирался сдвигаться с места или отворачиваться. Он продолжал являть собой образец совершенной невозмутимости, ограничиваясь лишь советами, с каким темпом и наклоном перемешивать кипящую массу, но и этого Гарри было достаточно, чтобы медленно терять самообладание. Юношеское тело, давным давно давшее предсказуемый отклик на столь возбуждающую обстановку, уже доставляло значительный дискомфорт, но это было не самым страшным из зол. Самое страшное — и самое желанное, — было впереди. «Ниже, медленнее, быстрее… Ты не представляешь, как трудно соотносить приказы, данные таким голосом, с перемешиванием этой дряни». Кое-как разделавшись с пыльцой, которая теперь ровным серебристым слоем тонко покрывала всю поверхность зелья, Гарри отложил лопатку в сторону и погасил огонь. Получилось, на его взгляд, довольно сносно, не считая криво раздробленных клешней и едва не разлившегося зелья на разделочный стол. И возбуждения, не проходящего вот уже сорок минут, и оттого мучительного, однако не являющегося достаточно веской причиной, чтобы первому прекратить сладкую пытку, именуемую индивидуальным занятием. Осталось еще кое-что. — Об успешности выполнения можно будет судить не раньше, чем через неделю. Зелье должно настояться, — оповестил Снейп, жестом указывая, что все оставшиеся ингредиенты можно убирать в шкаф, а когда Гарри освободился, протянул ему пузырек с эликсиром, который теперь составлял часть его ужина. — Пейте сейчас, — прозвучало как приказ, — а это — в ближайшие шесть дней каждый вечер. И перед следующим занятием покажитесь мадам Помфри, она передаст мне результаты осмотра следов. Еще шесть идентичных флаконов были переданы Гарри вслед за одним — теплым от долгих прикосновений, — так что Гарри послушно убрал их в карман мантии. А потом, решив проанализировать свои эмоции от соприкосновения рук и пробежавшей от этого по телу дрожи чуть позже, нахмурился и приготовился отстаивать свое мнение еще до того, как выразил недовольство. — Только через неделю следующее занятие?! Но это же… «Какого черта?!» — Поттер, — предупреждающе остановил профессор, — не забывайте, вам нужно сварить еще четыре зелья по учебнику, это будет сложнее, чем в прошлые разы. — Но это зелье было легким! — возразил Гарри, ткнув пальцем в еще горячий котел, чем чуть его не перевернул, отчего серебристая жидкость опасно качнулась. Снейп скрестил руки на груди. — Не переоценивай свои силы, — спокойно, но безапеляционно произнес он. — Сложность данного зелья в недельной выдержке, и соблюсти необходимые условия без должного опыта невозможно. У других зелий — другие особенности. Но так и быть, — он успел заинтересовать Гарри раньше, чем тот мог наделать шума. — Я готов выделить час своего вечера в тот день, в который ты доваришь последнее зелье. *** Гарри направлялся в ставшую домом выручай-комнату в боевом настроении. Это странное обещание вносило соревновательный момент, причем не совсем понятно, с кем именно и за что соревновался Гарри, но приступить к первому из четырех зелий он был намерен прямо сейчас, пока на это оставались силы. Рассчитывать на помощь Драко можно было только в экстренном случае — просто так он напрочь отказывался даже давать советы, — но пометки на полях учебника должны были послужить дополнительными подсказками. Рассуждения о плане приготовления, больше призванные успокоить разыгравшееся не в ту сторону воображение, были резко прерваны. На одном из поворотов Гарри встретил Гермиону: не то чтобы та выглядела крайне воодушевленной предстоящим разговором — а что он предстоял, Гарри видел по ее давно изученной мимике, — но все-таки она подошла ближе. — Гарри, — произнесла она зачем-то вместо приветствия, — я хотела бы с тобой поговорить. Можно? — Конечно, — он кивнул в сторону ближайшей лестницы. Они раньше постоянно общались сидя на ступеньках, так им было комфортнее, и это был именно их способ общения, только их двоих, потому что Рон постоянно жаловался, что ему твердо и неудобно. Разговаривать с ней не хотелось. Гарри настолько свыкся с образом Гермионы-подруги и даже простил ей вынужденное — по воле жениха, как он думал, — отдаление от него, что сейчас новая информация никак не хотела вязаться в его голове со всем, что было раньше. Она плакала и смеялась с ним, делилась победами и поражениями, спасала его крестного и скиталась по лесу… ему не хотелось бы знать, что все это было за оплату от Дамблдора, пусть и не в денежном виде. Он предпочел бы никогда этого не узнать если бы у него был выбор, потому что это была та самая ситуация, в которой хотелось обмануться. — Как ты? Я слышала, из-за вашей стычки с Роном ты сильно пострадал, — поинтересовалась она, но за кого именно она переживала — за Гарри или за Рона, — было непонятно. Опять же, учитывая новую информацию, скорее за Рона. — Это неважно, — отмахнулся он не потому что так считал, а потому что эта тема не должна была подниматься в разговоре с ней. Собственно, как и почти любая другая. — Извини, — она пожала плечами, рассматривая окно напротив лестницы с разноцветными витражами. Когда-то давно они могли сидеть здесь часами, рассуждая о жизни и о всякой ерунде, но теперь Гарри больше не хотелось этого делать, тем более его ждало дело в разы важнее, так что он попросил: — Если можно, побыстрее. — Да… да. Конечно, Гарри, — смятение не было свойственно Гермионе, по крайней мере той, которую знал Гарри до победы. У него не было никаких моральных сил, чтобы выяснять, какая именно Гермиона была настоящей, но она сидела здесь, перед ним, совершенно смятенная и встревоженная, и пыталась собраться с мыслями. — Не трогай Рона, я прошу тебя, Гарри, — выдавила она из себя, причем в уголках ее глаз заблестели слезы, а нос внезапно медленно покраснел. — Что? — переспросил тот, нахмурившись. — Я понимаю, что он сделал тебе зло, но пожалуйста, не трогай его, не цепляй, у него сейчас такой период, что он… ну… — она так и не закончила эту мысль, но начала другую, не менее обрывистую. — Гарри, я знаю, что он наговорил про тебя и профессора Снейпа, и это ужасно!.. То есть, я хотела сказать, что Рон так отозвался… Но прошу тебя, хотя бы ради тебя самого, чтобы твоя жизнь была намного спокойнее, я прошу, не трогай его, пожалуйста… Плачущую Гермиону Гарри видел крайне редко, и сейчас он искренне недоумевал о причине ее слез. Рон рассказал, что Гарри караулит его на каждом углу? Оправдал этим свои агрессивные нападки? Выстроил целый замок из выдумок и убедил в этом Гермиону? Все звучало одинаково странно и нелогично, но как бы там ни было, он дал ответ сразу. — Слушай, Герми, я понятия не имею, что он сделал с тобой за эти полгода, — начал он не так, как следовало, но смотреть на то, что случилось с подругой — хоть она ею, как оказалось, никогда и не была, — все равно было некомфортно, потому что от прежней Гермионы мало что осталось. — Я говорил год назад и повторюсь сейчас: как друг Рон не очень, а как человек — еще хуже. Но если я не тронул пальцем ни одного бывшего Пожирателя, мирно отдав их в руки закона, неужели ты считаешь, что я стану нападать на того, кого называл другом? Гермиона растерянно молчала, теребя пальцы и периодически вытирая стекающие по щекам слезы, которые старалась сдерживать. — И поведение, которое он сейчас демонстрирует, я могу назвать только свинским. Но заметь, демонстрирует его он. Будет продолжать — будет получать за это, — Гарри в какой-то момент хотел протянуть руку, чтобы погладить ее по плечу, но вовремя отдернул ладонь: в этом не было никакой необходимости. Он не заметил высокую фигуру, бесшумно остановившуюся позади, выше на лестнице, в нескольких метрах от них. — Ты хочешь сказать, ты не нападал на него первым? — переспросила она еще раз, заплаканно вглядываясь в лицо Гарри, будто старалась найти в нем ответы на массу собственных, личных вопросов. «Да на кой-мордред сдался мне этот паршивый, бесхребетный придурок, цепляющийся за свои убеждения как за святую неприкосновенность! В задницу пусть себе свое мнение запихнет, да поглубже, да придавит сверху, чтоб не вывалилось!» — Делать мне больше нечего, — лаконично передал он свои эмоции, и решив, что разговор подошел к своему логическому завершению, поднялся с лестницы, отряхивая брюки от налипшей на них грязи. А потом снова уселся, потому что решил добавить кое-что важное. — Исключительно из уважения к твоей психике, — сказал он и запнулся, но решил, что пусть фраза останется такой, — я могу пообещать не реагировать на гадости, вылетающие из его рта в мой адрес. Но если он посмеет вякнуть хоть что-то на профессора Снейпа, — голос стал предупреждающим, схожим с тем, что был во время последнего разговора с Роном, — клянусь, я заставлю его об этом пожалеть. Любой ценой, — ответил он на невысказанный вопрос. Зная Гермиону, она явно собиралась спросить, насколько далеко Гарри может зайти в защите человека, которого он уважает. — Гарри… — попыталась возразить она, — но Рон ведь всегда говорил гадости про Снейпа, и ты никогда… «Никогда раньше не хотел его. Не любил его. Не бредил о нем ночами? Нужное подчеркнуть». — Люди меняются, — коротко объяснил тот, не объяснив при этом практически ничего. Он точно знал, что Гермиона достаточно умна и тактична, чтобы спросить, не оказались ли предположения Рона верными и не оттого ли он так яростно защищает профессора, но она точно понимала, что в лучшем случае ей дадут понять, что это не ее дело. — Меня может оскорблять, мне его слова до одн… ты поняла. А профессора Снейпа трогать я ему не советую, — еще раз констатировал Гарри, решив, что так будет еще убедительнее, и теперь окончательно ушел, без оглядки спускаясь вниз по лестнице. Ему сегодня еще предстояло сварить полноценное зелье за третий курс, а он до сих пор даже не выбрал его названия. «Вот же придурок, даже не присутствует, а настроение и мне, и невесте своей испортил». «Идиот». Профессор Снейп, оказавшийся случайным свидетелем этого разговора, взметнул полами своей мантии и развернулся, чтобы уйти туда, откуда шел. В Хогвартсе существовала куча лестниц, по которым можно было пройти в нужном ему направлении, так что проще было обойти, чем беседовать с мисс Грейнджер, выбравшей уединенную, почти не используемую лестницу, чтобы дать волю слезам. Этот заносчивый юноша, Поттер, подавал все новые и новые сюрпризы, и профессор не мог оставить без внимания сказанные им слова. По всей видимости, необходимость личной беседы с ним все же становилась отчетливой, но как именно это осуществить, он пока не представлял. *** — Мордредова слизь! — в который раз выругался Гарри, безуспешно пытаясь собрать слюну многолетней жабы для зелья памяти. Жаба скользила, брыкалась, урчала своим грозным горлом и делала все, чтобы в конце концов Гарри, уже перепачканный этой самой слюной, бессильно опустился на стул. — Нет, это нереально, — заключил он и от досады, и одновременно привлекая к себе внимание Драко, который упорно старался игнорировать его тщетные попытки. — Что, что мне надо с ней сделать, чтобы она перестала вертеться, как уж на сковородке?! — Не знаю, — буркнул Драко, равнодушно пожав плечами, и уткнулся обратно в свой фолиант по трансфигурации. Его поза и выражение лица говорили о том, что он все еще был слегка обижен на Поттера. Тот самым бестактным образом совершенно не оценил его затеи отомстить Рону, а еще и попросил не трогать его, и теперь внутри Драко подняла голову оскорбленная добродетель. Для него, между прочим, наглеца, старался! Хотя справедливости ради, на самом деле мысли о том, как Рон, прибитый Чешущимся проклятием, одновременно выплевывал слизней, одного за другим, доставили Гарри определенное удовольствие, которое он сам идентифицировал как удовлетворение от достижения справедливости. Но что-то не давало ему покоя во всем этом. И этим чем-то было состояние Гермионы, которое просто не могло быть таковым, потому что это же Гермиона, всю учебу поражавшая их своим умом, стойкостью и выдержкой. Гарри думал над этой ситуацией с разных сторон, но везде натыкался на глупую мысль о том, что она банально влюбилась, и история повторялась по кругу. Во всяком случае, это хорошо отвлекало от собственной истории. — Да помоги мне, ради святого акромантула! — взмолился он, когда его зелье уже начинало опасно шипеть и приближаться к бортикам котла, чтобы в конце концов начать вспениваться и проливаться наружу. — Ты же видел, я настрадался уже тут, — он пригрозил ворчащей жабе пипеткой, — все равно не выходит. Оценив обстановку, Драко подошел к столу. Приглушил огонь, положил себе жабу на ладонь — на все лапы, не ограничивая ее движений, — и спокойно засунул ей в рот пипетку, а потом так же спокойно ее вытащил уже с необходимым количеством слюны. Потом демонстративно отпустил жабу обратно на стол, вручил пипетку Поттеру, очистил собственные руки и вернулся к своему фолианту. — Спасибо, — буркнул Гарри, внезапно почувствовавший себя идиотом. Заканчивая последнюю стадию приготовления, он убирал со стола все лишнее, пока еще игнорируя накатывающую усталость. А говорят, зельеварение далеко от спорта. Как бы не так! Пока набегаешься за живыми ингредиентами, не желающими добровольно поделиться кусочком себя, никаких сил не напасешься! — Ты вернулся с занятия с таким лицом, словно крестный тебя за дверь выставил, — внезапно сам заговорил Драко, прерывая тишину, которая сопровождала весь процесс приготовления зелья. — Нет, знаешь, наоборот, — Гарри погасил огонь под своим котлом и аккуратно перелил получившуюся бело-серебристую смесь в один из пустых флаконов. Та тягуче переливалась внутри, всем своим видом показывая, что она — не абы что, а зелье памяти, и вид у нее должен быть очень внушительный. — Наоборот — это как? Выйти не давал? И ты сбежал через окно, да, и сбил колени, вот и пришел такой раздраженный, — хмыкнул Драко, собирая наконец все свои учебники на прикроватную тумбу. — Иди ты, — тут же отозвался Гарри, ища вокруг себя, что можно в него запустить, но кроме подушки, на глаза ничего не попалось, а расставаться с нею не хотелось — обратно ведь не вернет! — В подземелье нет окон, — буркнул он зачем-то, поймав еще один смешок со стороны друга. — Нет, на самом деле, он как будто стал считать меня… человеком, что ли. На вопросы отвечает, идиотом за сегодня ни разу не назвал. Насмешки и поучения, правда, никуда не делись, но чтобы как раньше, со злостью — такого не было. С тех пор, как мы поговорили тогда, в больничном крыле. — Я же говорил, — самодовольно вставил Драко, позвав домашнего эльфа, а затем попросив у него яблоко. — Что ты говорил? — Гарри устало зевнул, собирая душевые принадлежности. Выручай-комната упорно подсовывала ему полотенца исключительно зеленого цвета, над чем Драко постоянно насмехался, намекая, что в душе Гарри слизеринец сильнее, чем он думает, и этот раз не был исключением. — Опять зеленое, — констатировал он обреченно. — Ага. Не люблю другие, — отозвался Драко, совершенно не аристократично чавкнув. — Что? А… Да ну тебя с твоими яблоками, — Гарри закатил глаза, только через пару секунд вспоминая, чей это жест и у кого он его так нагло позаимствовал. — Что говорил-то? — Что ему нафиг не нужен твой характер. Ему нужен мозг. Видишь, начал демонстрировать не только безумство — и дело пошло на поправку, — рассудил он, продолжая чавкать, и его почему-то захотелось стукнуть. Не за неэстетичные звуки, а за то, что он говорил так, словно понимал намного больше его самого — а сам Гарри не понимал решительно ничего, и это его бесило. — И как это расценивать? — поинтересовался он после нескольких минут неудачных попыток превратить зеленое полотенце хотя бы в светло-салатовое, но идея потерпела полное поражение. Выручай-комната сказала зеленое, значит — зеленое, хоть о стену расшибись тут. — А ты не догадываешься? — Драко взглянул на него с лицом собственного крестного, когда тот говорил, что Поттер идиот. — Я бы не спрашивал! — раздраженно буркнул он, уже направляясь к двери в ванную комнату. — Расценивай как шанс, — откусив от яблока чуть ли не половину, Драко обернулся на Гарри, который задумчиво смотрел на него, но при этом ничего не говорил. — И не про… пусти. Крестный обычно вторых шансов не дает, чего бы это ни касалось. Постояв еще пару секунд и переварив слова друга, Гарри все-таки скрылся за дверью ванной комнаты, где быстро встал под горячий душ. Вода такой температуры всегда расслабляла и помогала избавиться от посторонних мыслей, потому что иначе засыпал бы он очень долго. Если Драко прав, и это действительно шанс, то их план был правильным: не вести себя по-гриффиндорски, не показывать характер там, где нужно показать ум, вести себя сдержанно и рассудительно… На последнем занятии эта миссия была практически провалена из-за одного-единственного прикосновения. Прикосновения ладони к его руке, чтобы следующим жестом направить его, силой указать правильный угол, нужную скорость… Находясь так близко, что, казалось, еще немного, и его черные пряди волос коснутся щеки Гарри… Он моментально одернул себя. Просто душ, а потом — просто спать. Стрелка часов давным-давно перевалила за полночь, а первой парой завтра — сдвоенная углубленная трансфигурация. Подводить профессора МакГонагалл почему-то категорически не хотелось.