Ты сумасшедший, Поттер!

Пятый курс, полностью посвященный модифицирующим зельям, оказался, к удивлению, не настолько трудным, насколько Гарри мог представить. Это не означало, что он не матерился в процессе приготовления и не хотел запустить учебником в стену, но по крайней мере — учитывая отсутствие любых пометок на страницах книги, взятой не у Снейпа, а в библиотеке, — он чувствовал себя способным довести начатое до конца. Возможно, суть была в том, что именно лечебные зелья были для него самыми сложными, а все остальное относилось к категории «терпимо». Причем модифицирующие были еще и интересными: чего стоило одно только дезилюминационное, испытать которое хотелось на Малфое, но варить потом второй экземпляр было бы пыткой, так что Гарри решил, что при необходимости лучше купит его в каком-нибудь зельеварческом магазине, если это возможно. За полчаса до занятия с профессором он погасил огонь под котлом, тем самым завершив приготовление последнего зелья из программы пятого курса. Если бы раньше Поттеру сказали, что он будет намереваться обогнать программу по зельеварению, он покрутил бы пальцем у виска и посоветовал этому человеку обратиться к мадам Помфри, но теперь это казалось разумным решением. Воспоминание о мадам Помфри сразу же вызвало ассоциацию со следами на его груди, а потом — с недавним осмотром. Гарри виделся с профессором Снейпом после этого только один раз — на общем уроке, и они практически не пересекались взглядами, так что теперь, неделю спустя, Поттер ощущал уже острую нехватку взаимодействия с ним. Общение, взгляд, прикосновение — что угодно, что обнулило бы недельное ожидание, пусть даже для этого ему приходилось проводить за этими зельями действительно все свое свободное время. — На улице весна, а ты закопался в свои зелья, — прокомментировал Драко, который, захлопывая очередной свой учебник, поднялся с места и подошел к зеркалу. Хотелось ответить: «Кто бы говорил», но это не привело бы ни к какому результату. Собственно, никакой ответ бы ни к чему не привел, потому что он уже заметил, что подобного рода комментарии стали доброй традицией, когда его занятия зельями превышали три часа подряд, так что только тихо хмыкнул. — Моя весна только началась, — сам себе пробормотал он, наводя порядок на своем столе, который за эти недели уже по праву приобрел статус разделочного, ибо ничего другого за ним не делали. — Это начинает быть похоже на фанатизм… — отметил Драко, поправляя перед зеркалом свои волосы. — Это здравый смысл, — тут же возразил Гарри, который уже слышал это замечание и уже реагировал на него точно так же. — …а фанатизм крестный не приветствует, имей это в виду, — сделав вид, что просто не услышал его последней фразы, Малфой теперь поправил уже собственную рубашку, застегивая все пуговицы, включая верхнюю, и, подхватив сумку с учебниками, вышел из комнаты, тихо прикрывая за собой дверь. Не нужно было переспрашивать, чтобы уточнить, куда именно он собрался: несмотря на какие-то заявления о весне за окном, Гарри был более чем уверен, что друг опять решил убить вечер на штудирование скучных учебников в библиотеке, потому что, несмотря на всю его слизеринскую хитрость и даже пренебрежение многими школьными правилами, его знания, касающиеся школьной программы, всегда должны были быть безупречны. На то, было ли его поведение фанатизмом, у Гарри был свой взгляд, который был полностью противоположен малфоевскому, тем более что тот не посчитал нужным никак прокомментировать свою позицию по этому поводу. Однако, все же следуя здравому смыслу, Гарри отправил в свою сумку вместе с уже привычными эссе по каждой главе учебника за четвертый курс только зелья, которые соответствовали этим главам. Все, что было сварено в обгон программы, осталось в его прикроватной тумбе ждать своего часа, потому что сейчас это было бы очень некстати. *** — Я же говорил, при любом ухудшении здоровья вы обязаны обратиться ко мне немедленно, — строго заметил Снейп, разглядывая принесенные Гарри флаконы с зельями за четвертый курс. Он взял каждый из пузырьков, прокрутил его в руках, чтобы жидкость внутри сменила свое положение, а затем присмотрелся к остающимся на стенках следам. — Простите, я не понимаю, — нахмурился Гарри, отвлекаясь от собственных мыслей, назвать которые приличными можно было только с огромной натяжкой. После того, как Драко сделал замечание о весне, он словно почувствовал это на себе, хотя бы в том, что контролировать течение собственных мыслей стало в разы труднее. В подземельях не было окон, но Гарри казалось, что апрельские лучи сюда все же проникали, и он вполне серьезно считал это причиной собственной растерянности и отсутствия всяческого желания учиться. — Лечебные зелья, Поттер, имеют определенные сроки хранения, которые чаще всего не превышают полугода. Однако первые изменения в их консистенции можно заметить уже спустя двое суток. Все эти — сварены больше трех дней назад, — строго, словно отчитывал его за плохую работу, пояснил Снейп, ожидая какого-то ответа. — И что? — Гарри пожал плечами. Он уже понимал, что это было по меньше мере странно: вначале так напрашиваться на занятия, а потом — сварить зелья раньше срока, но при этом сидеть и спокойно ждать назначенного дня, но сказать ему на это было решительно нечего. О том, что по внешнему виду зелья можно определить дату его приготовления, он не имел ни малейшего понятия. «Звучит так, будто ты злишься, что я больше не несусь к тебе как можно быстрее». — Вы плохо себя чувствовали? — Да нет же! Я… все в порядке. Просто мне нужно готовиться к экзаменам, — объяснил он довольно обтекаемо. Если бы он сказал, что готовиться нужно к другим предметам, это было бы откровенной ложью, потому что он и не подумал открыть ни один учебник вне классных кабинетов, а так его совесть оставалась чистой. «Будешь продолжать смотреть на меня вот так? Такое ощущение, что ты пристально всматриваешься, чтобы понять, как я буду выглядеть без одежды…» — Поттер! — Да не вру я вам! — раздраженно повторил Гарри, которому категорически не нравилось оправдываться даже с учетом того, что причины на это были внушительные. — Все необходимое на столе, — после внимательного допроса все же сменил тему Снейп, очевидно, решив, что у него нет причин сомневаться в его словах. А может быть, окончательно догадавшись, что Поттер наглым образом избегает ответа, и теперь планировал подловить его на чем-нибудь другом, а Гарри следовало внимательнее следить за своими словами. Внимательный взгляд профессора, его строгий тон, эта чертова вечно наглухо застегнутая мантия, рукава которой скрывали запястья практически полностью, белый ворот рубашки — все было таким привычным и одновременно таким отвлекающим, что сосредоточиться на учебнике Гарри просто не был способен. Это и не было нужно хотя бы потому, что изучал он его в последние несколько дней, и теперь оставалось только сварить последнее зелье из главы, к которой он уже даже успел написать эссе. Одно только представление, как исписанных им пергаментов, насквозь пропитанных чернилами: «Опять не контролируете нажим на перо, Поттер!», будут касаться пальцы профессора, перебирать их, вникать в суть написанных его почерком строк, странным образом заставляло напрочь забыть о содержании этих самых пергаментов… «Ты прикасаешься к чему угодно: к своим бумагам, к зельям, ко всяким травам, к нашим домашним работам… почему ты отказался прикоснуться ко мне? Неужели ты думаешь, мне было бы больно? Ты сказал бы, что я сошел с ума, если бы узнал, что я хочу трактовать это как твое опасение, что прикосновения ко мне вызовут у тебя необычные ощущения…» Руки сами делали привычные вещи: зажигали огонь, ставили котел, раскрывали книгу на странице с самым последним зельем. Вначале Гарри считал, что Снейп будет растолковывать все, что написано в учебнике, на каждом занятии очень подробно, но вскоре осознал, что это было бы совершенно бессмысленно: важно было бы не то, что он говорит, а лишь то, как он это делает, и тогда не было бы шанса, что он сможет изучить содержимое хотя бы первых трех книг. Раскрывая их самостоятельно, он натыкался бы на то, что написанные там слова — те самые, которые он уже слышал, — совсем недавно специально для него пояснял профессор Снейп на персональном занятии… и эффективность всего этого резко стремилась бы к нулю. «Неужели ты хочешь заниматься со мной зельями сильнее, чем провести это время так, чтобы и тебе было что вспомнить?.. Если бы ты позволил показать тебе, как я представляю себе наши занятия, я уверен, ты не захотел бы возвращаться к тому, что было изначально. Это просто грех — не использовать такой огромный, широкий стол по его прямому назначению, совершенно далекому от всех твоих ингредиентов. Неужели ты меня совсем не хочешь? Я буду думать, что ты хочешь меня. Потому что иначе все это теряет всяческий смысл». — Вы помните основное направление пятого курса? — Да, сэр, — кивнул Гарри, только на грани сознания улавливая, что должен дать какой-то более внушительный ответ, но не смог бы его сформулировать. Оставалось надеяться, что профессор поймет, как он занят делом — зельем, исключительно им, — и не станет задавать других вопросов, потому что в противном случае он точно не одобрит такой растерянности. «Хотя твой голос, когда ты зол, звучит чуть ниже, чем обычно. Ты говоришь так же, когда возбужден? Ты вообще говоришь, когда возбужден?.. Я бы проверил это прямо здесь, на этом столе, если бы ты подошел ко мне хотя бы настолько, что я мог бы к тебе прикоснуться». Очистить доску, вначале нарезать сырые иглы хвои, всыпать семена базилика, потом медленно помешивать до образования однообразной консистенции… «Коснуться черной мантии, сжать пальцы на плотной ткани, смять ее в кулаках, резко потянуть на себя, сокращая расстояние до миллиметров, чтобы тепло твоего тела, твое дыхание стало единственным, что важно…» Создать вокруг зелья купол против выкипания, прекратить помешивания на одну минуту, а затем возобновить их, но уже в противоположную сторону, чтобы сбалансировать перемешавшиеся частички и помочь им раствориться до конца. «До конца… раствориться в тебе, чтобы не знать и не слышать ничего, что происходит вокруг. Твой взгляд, твои губы, твое дыхание, твое возбуждение. Отдаваться безумию так отчаянно, чтобы у тебя не возникло ни единой мысли об отступлении, чтобы ты погрузился в это так же глубоко и безвозвратно, чтобы неизбежное сумасшествие накрыло с головой нас обоих, не давая ни одного шанса на сохранение здравого рассудка…» Гарри сделал глубокий, максимально спокойный вдох и поднял голову, тут же сталкиваясь с внимательным, изучающим взглядом профессора. Он на миг растерялся, не ожидая увидеть взгляда, направленного не на его действия, а на него самого, на его лицо, и опустил глаза обратно на доску. «Если бы ты только знал… выгнал бы к чертовой матери и припечатал каким-нибудь особо мерзким проклятьем. Ты бы не попытался понять. Драко говорил, что ты никого на самом деле не осуждаешь, но здесь… здесь другое. Ты не стал бы слушать, ты бы не попытался понять». Нож выскользнул из рук, и Гарри постарался скрыть звук его падения глухим кашлем, а затем быстро поднял, очистил и продолжил как ни в чем не бывало, бросая на профессора только один мимолетный взгляд. Тот продолжал так же изучающе его рассматривать. «Если бы ты дал мне шанс, я бы сделал все, чтобы ты поверил, что я люблю тебя. Что я давным давно не бестолковый подросток, что мне столько же лет, сколько было тебе, когда ты понял, что надолго полюбил мою маму!» Под внимательным взглядом становилось одновременно душно и некомфортно, но хотелось, чтобы это не заканчивалось. Гарри был готов стоять за этим столом сутками, если наградой ему будет такой взгляд — изучающий, отчасти настороженный, но обращенный только на него одного и при этом непрерывный. «Может, попробуешь меня полюбить?» От собственных мыслей становилось не по себе: они скакали от откровенно развратных, до болезненно-личных, и перехода между ними не было. Так, словно сознание хотело сыграть с ним в идиотскую игру по сохранению выдержки в экстремальных условиях, к тому же наблюдение со стороны Снейпа успокоению не способствовало. Отрываясь от своей работы, Гарри старался смотреть только в учебник, а потом — обратно в котел, не отвлекаясь ни на что постороннее, и это хрупкое равновесие, установившееся только к концу занятия, было внезапно прервано неожиданным вопросом. — Чем ты планируешь заниматься после выпускного? Ожидать подобного от профессора было сложно, но Гарри, который сразу подумал, что его решили подловить на внезапности, только спокойно ответил то, что говорил уже давно: — Поступать вместе с Драко, — он не отрывался от зелья. Завершающий этап нельзя было нарушить, поскольку это грозило полностью испорченным составом, так что он действительно старался. В том числе отвлечься. — Уверен? — Конечно, — простые ответы не были правдивыми, но отвечать по-другому Гарри просто не мог, так что заранее прощал себе это вранье. Если он добьется цели, то это будет оправдано, если нет — не будет иметь никакого значения, а с собственными принципами за эти полтора года он давно уже успел договориться. — И это единственное, чего ты хочешь после школы? — задал Снейп еще один вопрос со сдержанным интересом. Он прозвучал нейтрально, но Гарри просто не мог проигнорировать тот смысл, который сам хотел слышать. Он усмехнулся, осознавая, как странно говорить об этом Снейпу в лицо, но все же поднял взгляд, чтобы сказать: — Есть кое-что важнее. И сложнее. Намного более важное… «Настолько, что я буду до последнего делать все, что от меня зависит, потому что иначе — смысла нет ни в чем». — И в этом ты тоже уверен? — уточнил Снейп, заставляя его подавить в себе дурацкую мысль о том, что тот давным давно обо всем догадался, и теперь просто издевается над ним. — На миллион процентов, — завершив все, что должен был, он погасил огонь под своим котлом. Оставалось дать эликсиру пару минут, чтобы загустеть, и можно было смело переливать его в флакон и отдавать на суд профессора, который, к счастью, больше не задавал вопросов, потому что отвечать на них, учитывая голос собственного подсознания, было довольно сложно. А оставаться при этом спокойным — вообще на грани сил, которых после приготовления такого сложного состава уменьшающего зелья практически не оставалось. «Я уверен в этом настолько, что на кон готов положить свою жизнь. Если бы только это имело какое-то значение в данном случае. И не смотри на меня так. Тебе все равно ни за что не догадаться, о чем я думаю, потому что ментальные щиты ты ставил мне сам». *** Разглядывать факультетские столы со стороны преподавательского за долгие годы стало так привычно, что профессор Снейп сказал бы, что уже не помнит, когда было наоборот. За прошедшие годы произошло слишком многое, чтобы иметь возможность быстро вернуться мысленно в школьный возраст. Что тогда, что сейчас студенты не вызывали в нем симпатию. С преподавателями дело обстояло лучше, но существовали уникумы, чье развитие он приравнял бы к уровню пятого-шестого курса. Раньше весь Большой зал он условно делил на слизеринский и остальные столы. Это было просто и обусловлено его статусом декана Слизерина, но с окончанием войны деление потеряло свою актуальность. Подражая примеру Поттера и Малфоя, многие студенты больше не придерживались строгого разделения на факультеты, поэтому так или иначе в поисках своих подопечных приходилось осматривать весь зал. Поттер всегда бросался в глаза. Профессору не удавалось его игнорировать — и с некоторых пор он к этому не стремился, — а контроль боковым зрением всегда казался разумной предосторожностью. И все же в его отношении к Поттеру изменились некоторые ключевые моменты. Он осознал это в тот момент, когда решил помочь ему разобраться в своей жизни, и вчерашним разговором в конце занятия попробовал это начать, но сразу столкнулся с абсолютной уверенностью юноши, что он окончательно все решил. Это решение было глупым, оно не соответствовало ни его социальному статусу, ни его возрасту, ни даже характеру, но нельзя было не принять во внимания размеренное стремление Поттера изменить определенные свои черты для достижения цели. Слишком упрямый, слишком самоуверенный, слишком отчаянный, он изо всех сил выстраивал ту линию поведения, которую профессор Снейп мог бы принять, стараясь по возможности не отступать от собственных принципов. Было это решение принято с подачи Драко или он дошел до него своей головой, значения не имело, но та настойчивость, с которой Гарри изучал ненужный ему предмет, чтобы быть ближе, и сдерживал собственную эмоциональность, хоть и раз за разом претерпевая в этом неудачи, говорили, что игнорировать подобное недопустимо. Он заслуживал внимания. Он заслуживал даже шанса, о котором твердил Люциус, проблема была лишь в том, что принятое им решение было ошибочным, как бы он сам в него ни верил. То, что Поттер так отчаянно стремился к своей цели — несомненно важной для него, — не означало, что цель эту можно было назвать рациональной. Поговорить об этом напрямую не представлялось возможным, но и держать его на прежнем расстоянии профессор не мог: однажды его подобное отношение уже привело Поттера в больничное крыло, и это даже не было проявлением его слабости. Только показателем, что он, не обращая внимания на собственные чувства, попытался избавиться от всего этого, пусть даже таким странным и нелогичным способом. Не подростковый максимализм, не мимолетное помутнение и даже не чары Амортенции — это была любовь, и игнорировать эту любовь было нельзя. Превозмогая собственные годами выстраиваемые принципы, Поттер день за днем доказывал значимость своих чувств и намерений, причем самым нежелательным для себя способом — длительной выдержкой. Еще совсем недавно Снейп был уверен, что мальчишка на это не способен. Теперь становилось понятно, что способен он почти на все, и зависит это только от стимула. После некоторых блужданий взгляд наткнулся на Уизли: к счастью, в этом году школу заканчивали сразу оба последних представителя этого семейства, и Снейп искренне надеялся, что внуки Молли будут учиться уже в какой-нибудь другой школе, потому что рыжеволосой четы ему хватило на долгие годы, одни только близнецы потрепали немало нервов. Однако если их можно было вспомнить с нервной усмешкой — и пожелать не видеть их еще несколько лет, — то Рональд вызывал совершенно другие эмоции. Профессор всегда удивлялся тому, как можно быть настолько болваном и при этом обладать таким уровнем самооценки, потому что по всем законам логики это было невозможно. Однако живой представитель обратного восседал за гриффиндорским столом, всем своим видом выражая собственную важность, а то и незаменимость. Он поедал курицу, игнорируя наличие столовых приборов, а затем этими же жирными руками протягивал кубок с соком своей невесте. Снейп присмотрелся внимательнее. Гермиона, закончив есть салат, тщательно вытерла пальцы салфеткой, которую тут же испепелила, чтобы она, уже грязная, не валялась на столе, после чего совершенно спокойно взяла в руки протянутый кубок, обхватив его ножку пальцами с двух сторон, и задумчиво, с легкой улыбкой сделала несколько глотков. Сделав это, она повернулась к Рону, который, очевидно, сам ее позвал, и взяла из его пальцев губами дольку яблока. Профессор Снейп брезгливо поморщился. Уизли и не подумал между этими действиями вытереть руки или хотя бы взять яблоко салфеткой, но Грейнджер совершенно спокойно принимала от него еду, при этом болтая и смеясь на пару с ним безо всякого отвращения. Едва ли масштабы ее влюбленности позволяли ей столь нелогичное поведение, учитывая, как она вытирала руки даже после обычного салата, который ела вилкой. Насколько сильно нужно было дорожить памятью о прошлом и каким должно быть это самое прошлое, чтобы вести себя так, словно все, что делает Уизли, по умолчанию не подлежит ни сомнению, ни оценке. Ответ появился моментально. Простой и оттого слишком глупый, чтобы он рассматривал его изначально, но по всем признакам он полностью соответствовал поведению Грейнджер. Это означало, как максимум, что если догадка была верной, то резонанс скандала будет весьма масштабным, а как минимум — что ему было что обсудить с Поттером и Малфоем. *** Атмосфера дома, в котором Гарри когда-то чувствовал себя таким важным и любимым, а позже — презираемым всеми, кто в нем находился, откровенно давила, вынуждая чувствовать себя еще более некомфортно, чем если бы разговор происходил на нейтральной территории. Гарри успел мысленно проклясть про себя всех, кто так или иначе имел отношение к этой авантюре, — и себя, и Малфоя, и заодно Снейпа, который был инициатором данной затеи. Больше всего ему хотелось вернуться в Хогвартс и никогда больше не появляться здесь, но миссис Уизли, вертевшаяся вокруг него как юла, уже больше получаса искала любые способы, чтобы задержать его подольше. — Как же я все-таки рада, что ты пришел, Гарри. Я была уверена, что придет время — и ты обязательно поймешь, что именно я хотела тебе сказать тогда, в школе, — ворковала она, разливая им ароматный чай, пар от которого поднимался высоко над чашками. Гарри не спешил прикасаться к своей чашке, делая вид, что просто не хочет пить, но внимательно следил за тем, что сама Молли ела со своего стола. Логика подводила, потому что ела она практически все. — То, что я пришел, не значит, что я согласен с вашими утверждениями, — спокойно произнес Гарри, стараясь вникать в суть разговора настолько, насколько было необходимо, чтобы создать видимость участия. — Это значит только то, что я готов к диалогу. — О, конечно, дорогой, — закивала Молли энергично, — если честно, мне просто показалось, что ты немножечко перенял от Малфоя склонность к… самолюбию. Или даже самолюбованию, но поправь меня, если я ошибаюсь, мой мальчик. Эта фраза резанула слух, потому что чаще всего его так называл директор. Гарри поморщился, но решил не акцентировать на этом внимание, поскольку в противном случае разговор мог пойти совершенно не в то русло. Он вспомнил наставление Снейпа, который пытался вбить ему в голову, что: «ты там только с одной целью — своей, так что игнорируй чужие, заключающиеся в попытках вывести тебя на эмоции», и спокойный голос профессора из воспоминаний удивительным образом успокаивал и его самого, сводя на нет воздействие любых провокационных вопросов. — Вы не ошибаетесь, миссис Уизли, — кивнул Гарри, придвигая чашку ближе к себе, чтобы обхватить ее пальцами и тем самым согреть их. — Но почему же вышло так, что ты настолько увлекся самолюбованием, Гарри? Это влияет на твой характер, знаешь, не самым полезным способом… — Из соображений психологического комфорта, — усмехнулся он, игнорируя ее попытки его воспитывать, — было бы неудобно прожить жизнь с нелюбимым человеком. Молли тихо рассмеялась. Было ли ей действительно весело — Гарри не знал, но не мог не заметить, что атмосфера, которую она создала здесь, очень напоминала ту, к которой он привык за долгие годы, мирную и гостеприимную, с одним лишь отличием: он помнил все, что тут произошло. И хорошее, и плохое, и правильное, и нечестное, и несмотря на все ее попытки расположить его к себе, раз за разом вспоминая минувший скандал и все произнесенные тогда слова, он держался вежливо, но отстраненно, периодически натягивая для вида на лицо усмешку. — Я очень рада, что мы поняли друг друга, — подытожив все сказанное в последние полчаса — и о Роне, и о школьных факультетах, и о войне, и о Джинни, — она поднялась со своего места, всплеснув руками, — а что же я сижу, я ведь хотела упаковать тебе с собой печенья! Сейчас, погоди, — уходя затем, чтобы, видимо, взять для этого коробку, она продолжила рассуждать, что стала совершенно забывчивой, и, видимо, это уже возрастное, и с этим ничего не поделаешь. Уличив момент, Гарри мгновенно выудил из кармана флакон — такой же, как те, в которые он наливал свои зелья, — и набрал в него чая из чашки, слегка обжигая пальцы: времени на аккуратное переливание не было, а он оказался действительно горячим, да еще и, скорее всего, под заклинанием, которое не позволяло ему остывать долгое время. — Нас в Хогвартсе прекрасно кормят, — улыбнулся он, причем сам удивился тому, насколько искренне это получилось: манера той, прежней, дружелюбной миссис Уизли накормить всех и еще дать еды с собой всегда его удивляла и заставляла краснеть членов ее собственной семьи. Только сейчас догадка о том, для чего она это делала, промелькнула в голове и почему-то неприятно уколола в груди: если их опасения подтвердятся, это будет означать, что никого более подлого, чем эта семья, он не встречал в своей жизни. Да, было множество злых волшебников, но подавляющее большинство из них не скрывало ни своих планов, ни принципов, а семья Уизли поступала совершенно иначе. — Да знаю я, какая там выпечка, Гарри, — отмахнулась она, уже успев завернуть свои печенья в какое-то, видимо, специально для этого хранящееся в кухне, вафельное полотенце, после чего впихнула ему в руки этот сверток. — Вот, угости от меня Драко. Я думаю, мы друг друга тогда не поняли, и ему будет приятно принять такой жест от нашей семьи. — Не сомневаюсь, — хмыкнул Гарри, но пояснять свои слова не решился, а только поднялся с места. Он и так слишком много времени провел в этих стенах, и если бы остался еще дольше — это точно отразилось бы на нем в дальнейшем, так что это был самый удобный момент, чтобы вернуться в школу. — Мир, Гарри? — улыбнулась Молли своей самой доброй улыбкой. — Я могу рассчитывать, что ты станешь относиться к Рону менее враждебно? Я уж не говорю об уважении… — И правильно, миссис Уизли. С каких это пор студенты могут требовать к себе уважения, не сделав ничего, чтобы его заработать, — улыбнулся Гарри в ответ так выразительно, что у Молли от этого улыбка поубавилась. — Я напоминаю вам, что мой визит означает только готовность присмотреться к Рону еще раз, а не вернуть ему свое расположение. — Что ж, Гарри, — устало вздохнула женщина, выражая своим тоном благодарность, — и на том спасибо. Спасибо тебе, правда, Гарри… Надеюсь, что с этого дня ваша вражда не будет причинять вреда ни Рону, ни Гриффиндору, ни тебе самому. Спасибо тебе, что пришел, это взрослый поступок, я это ценю, — она протянула руки, чтобы приобнять его, и он позволил это, но никак не ответил на объятия, на которые постарался не обратить даже внимания. — Пойду посплю. Так от меня вреда меньше, — выдавил он из себя, после чего шагнул в камин, который теперь был для него уже открыт: Молли не повторяла ошибок прошлого, когда ею завладели эмоции, и она закрыла все камины в доме, заставляя Гарри три километра брести пешком до антиаппарационного барьера. Теперь ей явно нужно было заставить его забыть ее вспыльчивость, а после этого — наладить с ним отношения, хотя Гарри и не понимал, как она вообще может считать, что ей это всерьез удастся. Сжимая в руках сверток с печеньем, он бросил в камин горсть летучего пороха, и после нескольких секунд кислотно-зеленого пламени, произнеся место, в которое хочет попасть, только у себя в голове, вышагнул уже из камина профессора Снейпа, который сразу после этого закрыл его от посторонних. — Ненавижу, — выпалил Поттер на выдохе, швыряя печенье на стол и заваливаясь на стул около преподавательского стола, прикрывая глаза. Снейп, занявший место за своим столом, и Драко, сидящий напротив Гарри, взглянули на него одинаково нахмуренно, но Малфой предпочел ничего не говорить. — Успокоительное? — с усмешкой предложил Снейп, что сработало моментально: Гарри выровнялся на стуле, выдохнул и произнес в ответ с той же интонацией: — Обойдусь. — Замечательно, — кивнул профессор невозмутимо, а потом хмуро оглядел принесенный сверток. — Ты же понимаешь, что я имел в виду маленький кусочек, когда говорил принести все, что вы будете есть? «Я не идиот». — Она сама мне это дала, — Гарри закатил глаза, потому что вопрос Снейпа показался ему по крайней мере несерьезным, а на шутки он пока что настроен не был. Несмотря на внешнее спокойствие, внутри его еще потряхивало от того, что он вообще пошел в тот дом, что заговорил с Молли о Роне, что говорил вещи, которые противоречат его убеждениям. — И вот это тоже, — выудив из кармана пузырек, который был снаружи липким из-за пролитого на него чая, он протянул его Снейпу, и тот аккуратно его забрал. — Чай? — Нет, коньяк. Сладкий, — саркастично заметил Гарри, намекая на то, что Снейп не мог не заметить липкости флакона и того, что жидкость была все еще горячей. Вопреки ожиданиям, Снейп криво усмехнулся. Гарри даже показалось, что профессор подумал о том, что он пошутил бы точно так же на его месте, и эта догадка — не имеющая под собой никакого логического обоснования, — вселила в него уверенность, что они понимают друг друга чуть лучше, чем раньше. Глупо, но ему захотелось так думать, и это никому не принесло бы вреда. — Я это есть не буду, если это было передано нам двоим, — скривился Драко, рассматривая развернутое печенье, которого было несколько видов, и в его тоне чувствовалось пренебрежение, хотя выпечка была безупречной: уж в этом Молли упрекнуть трудно. — Это никто не будет есть, — убирая вглубь стола и печенье, и флакон с чаем, Снейп взглянул на них обоих, но все-таки акцентировал внимание на Поттере. Он прищурился, чуть склоняя голову, а потом тихо произнес, заставляя Гарри спорить с собственным мозгом, который утверждал, что просто не мог услышать подобного от Снейпа. — Молодец. Никаких претензий. «Что?.. Я?» Драко, судя по его совершенно беспристрастному лицу, слышал похвалу от крестного гораздо чаще, чем любой из студентов Хогвартса, но для Поттера это было в самом деле удивительно. Он опомнился только через пару секунд, растерянно кивнул и поблагодарил, уже в тот момент понимая, что будет вспоминать эти слова, сказанные так мягко и искренне, еще много раз, а возможно, даже назначит этот день нулевым в хронологии установления положительных отношений со Снейпом. Тот решил добавить еще кое-что после длительной паузы: — Общение со слизеринцем идет тебе на пользу. Думаю, ты способен на большее, — эти слова, звучащие от Снейпа так странно, почему-то грели душу, но ненадолго, потому что уже в следующий момент Гарри нахмурился и даже почувствовал раздражение из-за того, что его долгую работу над собой приписывают к побочным эффектам общения с Драко. «Тогда уж как минимум с двумя слизеринцами», — пронеслось в голове совсем некстати, потому что это не соответствовало другим его мыслям, но произнес он совсем другое: — Между прочим, мне пришлось спорить с Распределяющей шляпой, чтобы она не отправила меня на Слизерин, потому что она очень этого хотела. Воцарилась неловкая пауза. Профессор Снейп взглянул на Гарри так, будто тот сказал, что по ночам он убивает девственниц и выпивает без остатка всю их кровь, чтобы не превратиться в огромного таракана или еще что похуже. Разглядывая эту заминку — пораженного Снейпа и самодовольного Поттера, — Драко, для которого новость про шляпу уже не была сенсацией, внезапно громко рассмеялся, хорошо, что не согнувшись пополам. — Этот момент стоил того, чтобы хранить это в тайне, пока ты сам не расскажешь, Поттер, — смеясь, прохрипел он, а потом взглянул на крестного, которому такое его поведение, вероятно, не особо нравилось, судя по тому, как он нахмурил брови. — Профессор Снейп, я уверен, что это была чистая случайность. Не исключено, что те же пресловутые близнецы Уизли просто напоили шляпу огневиски перед распределением, вот она и несла всякую чушь на пьяную голову, с какой шляпой такого не бывает… — он пожал плечами, все еще сдерживая смех, но уже старался не привлечь к себе больше внимания. «И кто еще тут идиот несдержанный», — фыркнул Гарри про себя, разглядывая улыбающегося и даже покрасневшего Малфоя и думая о том, что сам он, к сожалению, так быстро переключаться не умеет. — Ладно, я сделал все, что нужно было, так что я пойду, — пробормотал он вместо прощания и встал со стула, справедливо рассудив, что о результатах проверки ему может рассказать и Малфой, и для этого необязательно было оставаться в кабинете им обоим. — Ты куда? — переспросил Драко, прежде чем он успел уйти. — Надо помыть голову. Изнутри, — объяснил он, уже зная, как именно нахмурится тот на такой нелогичный ответ, но задерживаться не стал, а быстро попрощался и закрыл за собой дверь кабинета. Уже поднимаясь из подземелий вверх по лестнице, он внезапно понял, что это был единственный раз за последнее время, когда он стремился не задержаться в обществе профессора Снейпа как можно дольше, а наоборот — как можно быстрее от него уйти. Объяснение этому было более чем логичное: ни Снейп, ни Драко не были виноваты в том, что встреча с миссис Уизли в Норе заставила его вспомнить так много всего, что он в последнее время усердно старался похоронить в своей памяти как можно глубже, чтобы никогда к этому не возвращаться. Это нужно было рассовать обратно по задворкам памяти, а такая работа была возможна только наедине с собой, тем более его эмоциональность никак не помогла бы в проверке принесенной им еды, а только наоборот — разрушила бы в глазах Снейпа все, что он долго и размеренно пытался выстраивать в своем характере. *** — Поттер, скажи пожалуйста, что ты творишь? — закашлялся Драко, как только вошел в выручай-комнату. Ему негде было привыкнуть к сигаретному дыму, поэтому даже небольшое его скопление вызвало у него кашель, борясь с которым, он пытался рассмотреть в клубах дыма самого Гарри, сидевшего на собственной заправленной постели, запрокинув голову и касаясь затылком холодной стены. Его глаза были прикрыты, но размеренное дыхание свидетельствовало о том, что все с ним в порядке. Он поднес к губам сигарету — маггловскую, по всей видимости, хотя Драко даже не был уверен, что магические чем-то отличаются, если они вообще существуют, — и сделал долгую, спокойную затяжку. — Что ты делаешь, я тебя спрашиваю?! — взбесился Малфой, решив, что если ему придется задать этот вопрос в третий раз, он окатит Поттера ледяной водой, чтобы убить двух зайцев: и взбодрить друга, и затушить сигарету, а вдобавок еще и избавиться от противного дыма, который разъедал горло и мешал свободно дышать. — Хоть чем-то пытаюсь ускорить сердечный ритм, — произнес тот на выдохе, одновременно выпуская несколько клубов белого дыма, и Драко пришлось помахать руками перед собой, чтобы его развеять. — Идиот, — фыркнул он, доставая палочку, чтобы применить очищающее заклинание, которое по идее должно было действовать и на воздух тоже, но еще одна затяжка и такой же медленный выдох вернул концентрацию сигаретного дыма обратно, так что Драко только обессиленно закатил глаза. — Тебе ведь нельзя. — Жить тоже нельзя, — равнодушно ответил Гарри, — от этого умирают. Одна из тарелок для ингредиентов служила ему пепельницей, и когда он затушил о нее окурок, Драко проследил за этим так, будто какой-то кусочек его привычного мира изменился, и теперь было неясно, как к этому относиться, но как-то — надо было. — Не знал, что ты куришь, — сказал он вместо очевидного вопроса, на что получил только пожимание плечами, а потом Гарри вытащил из пачки еще одну сигарету, которая, судя по тарелке, должна была быть уже третьей. — Да ты хоть не одну за другой, еще плохо будет! — А сейчас все прекрасно, — фыркнул Гарри, выдавая этим свое состояние, которое уже и не пытался скрывать. — Да я и не курю почти. За всю жизнь раз десять-двенадцать. — А сейчас зачем? — Малфой то и дело очищал воздух, заботясь хотя бы о собственной возможности свободно дышать, и в конце концов, уже не убирая далеко палочку, он уселся на кровати рядом с Поттером, повторяя его позу и так же прислоняясь затылком к стене. — Запутался, — прошептал Гарри на выдохе, прикрывая глаза. Они с другом уже давно не говорили вот так: спокойно, никуда не торопясь, ни на что не отвлекаясь и при этом даже ничего не планируя. Затянувшись еще раз, он отложил тлеющую сигарету в пепельницу, не беспокоясь, если она стлеет до самого фильтра. — Несколько лет назад, объясняя мне, как относиться к студентам каких факультетов в военное время, Дамблдор сказал одну фразу, которая показалась мне мудрой, — начал он говорить, и видя, что Драко слушает и не перебивает, продолжил, практически процитировав. — Дай по-настоящему хорошему человеку силу — и он останется хорошим. Дай силу плохому — он останется плохим. Вопрос всегда о тех, кто посередине. Кто не добро и не зло, а обычный человек. Мол, никогда не знаешь, как ординарная личность выглядит изнутри. И я старался следовать этому принципу, присматриваясь к тем людям, чья позиция не была понятна мне изначально… Он внезапно замолчал, отвлекаясь на сигарету, а когда отложил ее вновь, продолжил говорить, с каждым словом выдыхая дым. Драко даже удивился, как легко он это делает, потому что был уверен: у него самого бы ничего подобного не получилось, он бы просто закашлялся и на этом все закончилось. — А сейчас я наконец понял. Это не люди не определившиеся, это я сам не смог установить для себя их позицию или сделал это неправильно. Не бывает нейтральных, посредственных, не определившихся. Каждый сделал свой выбор тогда, да и делает его каждый день, и своими словами директор хотел не помочь мне присмотреться к людям, а отвести внимание от тех, в ком мне сомневаться не следовало! Только к этому моменту Драко стало относительно понятно, о чем идет речь, но он все так же, то отмахиваясь от дыма, то уничтожая его очищающим, слушал молча, не перебивая, потому что знал, что пока Гарри хочет говорить — ему лучше дать такую возможность. — Я просто неправильно их идентифицировал, — усмехнулся тот кривовато, будто неосознанно повторяя манеру Снейпа усмехаться только одним уголком губ. — Но самое отвратительное то, что несмотря на осознание этого, несмотря на понимание, что никакой любви ко мне у этой семьи на самом деле не было, я не могу избавиться от идиотской ностальгии. — Жалеешь? — переспросил Драко, стараясь не нарушить ход его мыслей, а подтолкнуть к какому-то выводу, параллельно наблюдая, как на каждой его затяжке кончик сигареты краснеет, и она стлевает на несколько миллиметров, а после этого вместе с выдохом в воздухе появляются уже отчего-то странно привычные клубы дыма. — Скорее скучаю. По тому, чего не было, — выдохнув более шумно, чем обычно, Гарри отложил последний окурок, а потом поджег их все простым Инсендио, после чего очистил тарелку от оставшегося пепла и отлевитировал обратно на стол. — Ушел, чтобы Снейп не жалел тебя? Он, кстати, сказал, что результаты будут готовы через пару дней, — Драко и сам прикрыл глаза, задумываясь об услышанном от Гарри, так что его кивка — то ли в ответ на вопрос, то ли на утверждение, — уже не увидел, но ответ ему и не требовался: все было понятно. Драко догадывался, судя по их предыдущим разговорам о войне и тому, что ей предшествовало, что этот визит в дом Уизли не пройдет для Гарри легко и непринужденно, но был уверен: как и в другие разы, он быстро приведет себя в чувство, и наутро уже будет вполне вменяемым и адекватным. Право на несколько часов наедине с собой или с лучшим другом есть у каждого, главное, чтобы подобные минуты слабости не выходили за рамки того помещения, в котором она проявилась, и оставались в памяти не как минуты отчаяния, а как вечера, способствовавшие восстановлению морального равновесия. Не будучи до конца уверенным, что у него получится, Драко, однако, был намерен помочь Гарри в этом. Даже если это означало просто находиться рядом с ним и поддерживать диалог на любую выбранную им тему.