Ты сумасшедший, Поттер!

Осознание возвращалось медленно. Опьяненный сумасшедшим поцелуем, Гарри не сразу понял, что Снейп отстранился от него и уже не удерживал так же сильно, как и до этого, давая возможность наконец отойти от холодной каменной стены. Хотелось продолжения прямо сейчас, чтобы он вновь оказался так же близко, как и мгновение назад, чтобы его руки уже не только прижимали к стене, но и касались везде, где Гарри так часто видел это во снах. — Не уходи, — поспешно попросил он, снова схватывая его за мантию раньше, чем тот успел бы хоть что-то сказать, и даже не обратил внимания на странный взгляд профессора и его приподнятую бровь, а только повторил еще отчетливее, — не уходи, не сейчас, пожалуйста… Я… я не отпущу, я с тобой пойду! Видимо, со стороны это звучало далеко не так серьезно, как он мог себе представить, потому что усмешка Снейпа, различимая даже в полутьме, означала, что по крайней мере он не собирается отцепить его пальцы от собственной мантии прямо в эту секунду. — А не страшно? — прозвучавшие достаточно саркастично, эти слова заставили его, безуспешно пытавшегося восстановить дыхание, снова набрать в грудь воздуха, но не успеть ответить, потому что Снейп, покачав головой, остановил его тише, чем до этого. — Успокойся. Или у тебя есть желание остаться здесь? «Тебе честно?» Он огляделся по сторонам. Ему было глубоко плевать, где именно оставаться наедине со Снейпом, тем более когда он только что поцеловал его так, что тот чуть не задохнулся, и ни заброшенный кабинет, ни стены в паутине, ни пыльные, грязные парты нисколько его не смущали, но он запнулся перед ответом. Вопрос Снейпа означал, что он предоставлял совершенно другую альтернативу, и отказываться от этого было бы просто дуростью. Не успел он сказать хоть что-то, что думал по этому поводу, как почувствовал, что тот уже сам забрал его, уводя за собой точно так же, как несколько минут назад из большого зала, но теперь хватка была однозначно мягче. Гарри ощущал только прикосновение его пальцев к своему запястью, их тепло и легкий нажим, и думал о том, что наконец все это ему не снится, хотя и очень, очень похоже на сон. Голова кружилась уже прилично, и он даже не заметил, как после их выхода обратно в коридор Снейп резко опустил его руку. — Что… — тут же попытался спросить он, самостоятельно схватив его за рукав мантии, но уже через секунду заметил, что буквально в нескольких шагах профессор МакГонагалл, куда-то направлявшаяся из большого зала и при этом довольно спешившая, остановилась и подошла к ним, а потом сразу же произнесла немного путающимся голосом, то ли от шампанского, то ли, что вероятнее, от волнения. — Северус, — причем его имя, даже звучащее от нее, странно резануло слух, но Гарри не успел понять, что думает по этому поводу, потому что она взволнованно продолжала, — лорд Малфой там выдвигает такие серьезные обвинения… скажи мне, — было видно, что ее очень напрягало, что она не присутствовала при самом конфликте, а теперь ей приходилось уточнять информацию, — ты что, тоже можешь подтвердить его слова? Касательно мисс Грейнджер, он сказал, что ты можешь… — Я тоже могу, профессор, — порывисто заявил Гарри, на которого Минерва взглянула так резко и внезапно, что казалось, будто его, стоящего практически за спиной Снейпа, она до этого даже не заметила, а может, не придала этому значения, потому что ее голова была занята совершенно другим. — Да, Минерва, — Снейп снова обратил ее внимание на себя, и было заметно, что его начинал напрягать этот разговор, по крайней мере Гарри почувствовал это явно, несмотря на то, что тот не выражал этого намеренно, — я смогу подтвердить все заявления, сделанные Малфоем, и часть из них смогу доказать. Но, полагаю, это ждет до завтра? — Конечно, конечно, — закивала она, опуская взгляд, что выражало ее обеспокоенность и даже сожаление о сложившейся ситуации, но внезапно ее глаза остановились примерно на одном уровне — там, где Гарри продолжал удерживать Снейпа за рукав его мантии, и даже с учетом рук Снейпа, отведенных назад, ее положение позволяло ей это заметить. Она даже замерла на несколько секунд, странно поведя бровью, но вопрос профессора заставил ее снова обратить на него внимание. — Что-то еще? — Ребят, вы… — она как будто опомнилась, тряхнув головой, и пробормотала немного сбивчиво, но все-таки серьезно, и судя по всему, этот вопрос был для нее хоть сколько-нибудь, но важен, — вы не знаете, настойку валерианы вообще можно смешивать с шампанским? Кажется, на сегодня для меня слишком уж много волнений… Гарри, проследив за ее взглядом, приложил все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы продолжить сохранять невозмутимый вид, но глупый смех буквально рвался наружу, так что он из последних сил был вынужден держать лицо. Если бы она с самого начала представляла, о чем и о ком, как оказалось, были все ее мотивационные речи, наверняка энтузиазма в ее попытках бы поубавилось, но теперь оставалось лишь сделать вид, что он вовсе не хочет ни сказать, ни сделать ничего еще более компрометирующего. — Не советую, — коротко ответил Снейп, и она, едва дождавшись этого ответа, — о котором наверняка догадывалась и сама, — сдержанно его поблагодарила, бросив еще один странный взгляд то на него, то на Гарри, а потом резко вспомнила о том, что до этого очень спешила, и снова направилась туда, куда шла, ускоряя шаг ближе к повороту, потому что, очевидно, это действительно было важно. — Она догадалась, — засмеялся Гарри, как только фигура МакГонагалл наконец исчезла из виду, и вгляделся в лицо Снейпа, буквально потянув его за рукав на себя, чтобы понять, как он сам к этому относится. Однако тот предпочел никак это не прокомментировать, да и Гарри не дал ему такой возможности, потому что как только он, приподняв бровь, собирался заявить что-то — наверняка важное и наверняка про то, что нельзя так себя вести, — Гарри уткнулся в его шею, шумно втягивая носом воздух и легко касаясь губами кожи. Пусть это было недопустимо, нереально и за гранью здравого смысла, но ему захотелось сделать это прямо сейчас, и он не смог себя перебороть. В конце концов профессор, окончательно передумав говорить то, что планировал, только медленно выдохнул, позволив себе на несколько секунд провести пальцами по руке Гарри, тем самым меняя их захват, чтобы уже снова он его держал, а потом отстранился на шаг и не говоря ни слова, повел его за собой. Больше всего на свете Гарри хотелось не вернуться домой сегодняшней ночью. Он уже готов был на все, что угодно, ради этого, но то, что спустя даже несколько коридоров их шаг не замедлялся, а значит, сомнений уже не возникало, дарило уверенную надежду, что сражаться за собственное счастье больше не придется, потому что оно уже осуществлялось прямо сейчас, кружа голову и добавляя к алкогольному опьянению куда более сильную и ощутимую эйфорию. *** — Ты дашь мне обещание, — произносит Снейп, и Гарри готов согласиться на что угодно и дать любые клятвы, чтобы он позволил снова к себе прикоснуться, но крепкая хватка продолжает удерживать его руки, потянувшиеся, чтобы обнять и наконец закончить все разговоры. — Обещаю, что бы там ни было, — шепчет он, неотрывно глядя на его губы, и единственные мысли, которые остаются в его голове, связаны только с тем, что хочется коснуться их сильнее, чем продолжать любые разговоры. Он ждал этого момента в течение всего пути до подземелий, потом — до личных покоев Снейпа, а там еще и до его спальни, так что теперь, когда желаемое было совсем близко, никаких сил на выдержку уже не оставалось. — Услышь меня, — настаивает тот, и Гарри ничего не остается, кроме как взглянуть в его глаза достаточно серьезно, чтобы он озвучил что хотел. — С завтрашнего дня ты лечишься строго по моим предписаниям. И ты больше не посмеешь игнорировать то, что касается твоего здоровья, и подвергать жизнь опасности из-за сиюминутных порывов. — Ты знаешь, что это был не просто порыв, — шепчет Гарри в ответ, и обращение на «ты» отдается в голове как что-то совершенно запредельное, таинственное и недопустимое, так что он соглашается раньше, чем Снейп успел бы продолжить этот разговор, — обещаю, я обещаю… Шаг ближе к нему, чтобы, оказавшись вплотную, коснуться губ, вовлекая в поцелуй и ощущая, как хватка его рук слабеет, когда он перехватывает инициативу, а затем — едва удержаться на ногах, когда ладони Снейпа скользят по его торсу к спине, а там проходятся сверху вниз, вызывая моментальным откликом крупную дрожь. Кажется, что это все еще сон. Затянувшийся, волнительный, местами слишком сумасшедший, но сон, который может закончиться в любую секунду, растворившись дымкой и оставив после себя только разочарование. И Гарри настойчиво проверяет, насколько все реально: он прижимается ближе, хватает края черной мантии, и упорно стаскивает ее на пол, где-то на периферии сознания улавливает звонкий удар об пол чего-то как будто металлического, но уже через мгновение напрочь забывает об этом, потому что задумываться над чем-то невозможно физически. Его целуют с каждой секундой настойчивее, его рубашка, пуговицы которой раздражают своим количеством, в конце концов летит в сторону, и когда он добивается того, что и сам Снейп наконец остается только в рубашке, его уводят по направлению к кровати, вынуждая в последнем шаге от нее практически потерять равновесие. Совсем недавно он считал безумием сражение в большом зале, но то, что происходит сейчас, не идет ни в какое сравнение с ним по степени своей нереальности. Он утаскивает мужчину за собой, и тот, впервые отрываясь от его губ, заставляет Гарри шумно выдохнуть и закусить губу, чтобы не простонать что-то совершенно невнятное, потому что он в первый раз касается губами его шеи. Нежно — только в первые секунды, а потом — все более настойчиво, уверенно, местами совершенно неаккуратно, и в конце концов вызывая тихий, сдавленный стон, потому это оказывается за гранью. Гарри уже не понимает, как у него хватает выдержки, чтобы расправиться с рубашкой Снейпа, когда тот продолжает терзать его шею, попутно касаясь его, кажется, абсолютно везде, и нависая сверху, но в конце концов Гарри стягивает ее с него и слишком яростно отбрасывает в сторону. — Зачем тебе… столько… одежды, — шепчет он, наконец имея возможность провести ладонями по его спине и притянуть к себе еще ближе, не заботясь о том, что дышать так становится в разы тяжелее, а возбуждение, до этого накатывавшее волнами, достигает своего предела. Он подается навстречу, проклиная и всех создателей одежды в принципе, и то, что не стянул с него брюки как можно скорее, потому что теперь лишняя ткань откровенно раздражает, мешая и ощущениям, и движениям, которые хочется сделать как можно более чувственными. — Чтобы тебе было не так просто, — шумно выдыхает Снейп, одновременно прихватывая кожу на его шее зубами, и Гарри не удерживается от того, чтобы впиться ногтями в его спину, буквально вынуждая продолжать, не останавливаться и не сбавлять темпа, потому что возбуждение становится слишком сильным, чтобы его можно было игнорировать. Полумрак комнаты, рассмотреть которую так и не удалось, не оставляет ни малейших причин для стеснения, так что когда наконец все ненужные детали одежды оказываются за пределами кровати, — причем то, куда именно они их бросали, Гарри бы не смог даже вспомнить, — он с протяжным, сдавленным стоном прижимается к Снейпу всем телом, практически выгибаясь под ним, чтобы и продемонстрировать степень собственного возбуждения, и ощутить, насколько это взаимно, но тот на несколько мгновений останавливается, продолжая нависать над ним так, что пряди его волос касаются щеки Гарри. — Только скажи сейчас что-то про дискомфорт, — предупреждает Гарри, сверкнув глазами очень серьезно, раньше, чем тот успевает произнести хоть что-то. — Думаешь… — все же произносит Снейп, но он, подтянувшись, буквально силой целует его, заставляя замолчать раньше, чем будет сказано хоть что-то, и этот поцелуй, слишком настойчивый, слишком откровенный, как будто мгновенно сменяет атмосферу, заставляя его в очередной раз задохнуться и от физических ощущений, и от эмоций, которые вызваны одним лишь пониманием, что именно и кто именно собирается с ним сделать. Он ерзает на кровати, выражая таким образом крайнюю степень нетерпения, совершенно нахально толкается навстречу Снейпу, давая понять, что больше не собирается ждать, но когда тот, снова накрывая его губы поцелуем, наконец скользит рукой ниже по его груди, затем по животу, а потом, намеренно минуя возбужденный и давно истекающий смазкой член, еще ниже, чтобы, мягко коснувшись входа пальцами, слегка надавить, он буквально замирает. Гарри не может сказать, когда и каким образом появилась прохладная смазка, но уверен, что Снейп слишком медлит, и буквально двигается бедрами навстречу его пальцам, снова ощущая давление, а когда внутрь проникает один палец, не успевает даже осознать, какие это приносит ему чувства, потому что ощущение губ на своей шее, близость разгоряченного тела и возбуждение, которое он больше не в силах контролировать, затмевают все остальное. Второй, а затем третий пальцы все же доставляют ощутимый дискомфорт, но только в первые секунды, так что реагировать на это спустя несколько мгновений становится не актуально, и возможно, это заслуга нескольких стаканов виски, притупляющих и чувство страха, и стыд, и болевые ощущения, зато добавляющих к и без того сильному головокружению желание наконец ощутить все целиком и сполна. — Ну ско-олько еще?.. — протягивает он недовольно, снова, еще более демонстративно подаваясь навстречу, и встречает в ответ только тихое рычание, смешанное с очередным смазанным поцелуем, не сразу осознавая, что пальцы, которые только что заполняли его, исчезли, и теперь можно наконец заткнуться, потому что медлить больше никто не собирается. Однако, как оказалось, он ошибается. В первые несколько секунд, ерзая от нетерпения и болезненного возбуждения, он ощущает только небольшое давление, и уже после этого проникновение, довольно медленное и плавное, заглушаемое всевозможными прикосновениями и томным, долгим поцелуем, которое все же заставляет напрячься, чтобы не зашипеть от терпимых, но неприятных ощущений. Снейп будто чувствует это интуитивно. По крайней мере, Гарри в этом уверен, поскольку, как только он ощущает малейший дискомфорт, тот останавливается еще до того, как это становится критичным, и дает ему время привыкнуть, намного больше, чем ему нужно на самом деле. Гарри пользуется только первыми двумя секундами, а потом, не желая отказываться от того, чтобы они ни за что не останавливались, опять подается навстречу, насаживаясь самостоятельно и стараясь скрыть то, что это отзывается не самыми приятными ощущениями в теле. — Не спеши, — останавливает его Снейп полушепотом, и он действительно подчиняется, потому что такого голоса у него не слышал никогда. Вот как, оказывается, звучит его голос, когда он возбужден, и понимание того, что теперь он слышит это в реальности, а не в собственных фантазиях, накрывает его новой волной возбуждения, и он закрывает глаза, подставляя свою шею, ключицы, плечи — все, чего касались поцелуи, чтобы это длилось как можно дольше. Очередное плавное проникновение больше не вызывает прежнего дискомфорта, хотя ощущения все еще смешанные, но Гарри отвлекается от этого: он снова открывает глаза и вглядывается в лицо мужчины, нависающего над ним и периодически целующего так, что из головы напрочь вылетают все мысли, скользит ладонями по его спине, вдоль позвоночника, сходя с ума от одного лишь ощущения горячего тела под собственными пальцами. Очередное движение приносит ему неожиданную волну удовольствия, причем настолько, что легкие касания подушечками пальцев внезапно превращаются в ногти, впившиеся в спину Снейпа, и он получает в ответ на это болезненный укус в плечо, смешанный с тихим, хриплым рычанием. Это окончательно срывает крышу. Он двигается навстречу, ускоряя темп и иногда совершенно сбиваясь с ритма, абсолютно на это наплевав, потому что это не имеет никакого значения. Зарывается пальцами в волосы Снейпа, притягивая его к себе, и снова целует — долго, бесконечно, бесстыдно постанывая в его губы, чтобы показать, насколько происходящее сводит его с ума. Но то, что заставляет окончательно потеряться в ощущениях, — ответная реакция. Гарри никогда бы не подумал, что Снейп умеет так. Так двигаться, буквально срываясь на быстрый темп и уже совершенно его не жалея, так тяжело дышать, так возбужденно оглаживать его тело, заставляя выгибаться в ответ на прикосновения, и так рычать, когда действия становятся совершенно безумными. Гарри то доводит до грани их обоих своей несдержанностью, то полностью поддается действиям Снейпа, с каждым его движением ощущая и приближение финала, и то, насколько отрывистыми и резкими становятся проникновения. Это сумасшествие, не поддающееся ни описанию, ни хоть какому-то определению, и по мере того, как он чувствует, что до пика ему остается совсем недолго, он впивается в спину Снейпа еще сильнее, не задумываясь о том, какими следами это обернется позже, но мгновенно ощущая ответную реакцию, еще больше погружающую в круговорот нескончаемых эмоций. Оргазм накрывает волной, выталкивая из головы абсолютно любые мысли и поражая тем, насколько он отличается от того, до чего Гарри мог довести себя сам. Это не идет ни в какое сравнение, поскольку ничего более чувственного и яркого он до этого не испытывал, и поэтому понимание того, что удовольствие накрыло их практически одновременно, с разницей в несколько секунд, приходит далеко не сразу, а лишь когда он вспоминает о том, что нужно сделать хотя бы один вдох. Сердце бьется как сумасшедшее, готовое просто вылететь из груди, но он прислушивается не к нему, а к сердцебиению Снейпа, отмечая, насколько они оба за последние полчаса довели друг друга до безумия и как долго он ждал этого, продумывая в своей голове, как и что должно быть. Фантазии рассыпаются на фоне реальности, потому что ни одна из них не дотягивает до произошедшего даже на одну десятую, а потом эти мысли рассеиваются сами собой, и Гарри шумно выдыхает, когда Снейп наконец выходит из него и, судя по всему, использует очищающее заклинание, чтобы избавить их обоих от липкого ощущения, напоминающего о недавнем пережитом удовольствии. — Северус… — впервые произносит он, когда тот, тяжело дыша, занимает место рядом с ним на смятом покрывале, и скорее проверяет собственную реакцию на это обращение, чем реакцию Снейпа. Когда-то обратиться к нему по имени казалось нереальным, а теперь от этого обращения веет чем-то настолько интимным, что его имя всегда будет ассоциироваться с близостью, с непередаваемыми эмоциями и ощущением чистого, неподдельного удовольствия. — М? — отзывается тот, переводя дыхание, но Гарри ничего не говорит, а лишь поворачивается, чтобы рассмотреть его лицо в мельчайших деталях, как будто не видел его до этого, и отмечает, что в его взгляде больше нет ни напряжения, ни раздражительности, ни даже волнения. Хочется сказать столько всего, но все это не имеет значения, и Гарри делает единственное, что не успел за сегодняшний вечер, — подносит ладонь к его лицу, чтобы, коснувшись щеки, мягко провести по ней кончиками пальцев, убирая в сторону мешающую прядь волос, и ничего не говорить, наслаждаясь и запоминая первый в их жизни момент настолько неприкрытой, безграничной нежности, пока она не сменилась ничем другим. *** — Нет, нельзя, — произнес Снейп, впервые за последние три часа добавляя в голос твердости, ровно столько, чтобы Гарри услышал, что эта тема довольно серьезная, и обсуждать ее шутя он не станет. — Ну и не говори потом, что я не хочу лечиться, — фыркнул тот в ответ, выводя на его груди какие-то бесконечные узоры, потому что это было единственным, на что у них обоих прямо сейчас оставались силы. — Оно несовместимо с алкоголем, выпьешь утром, после осмотра, — пояснил он, смягчившись, зарывая пальцы в волосы мальчишки и мягко их перебирая, на что тот отозвался незамедлительно. Он потерся щекой о его грудь, а потом оставил на ней череду легких поцелуев, после чего замер на минуту и укусил его, довольно ощутимо, сопровождая это тихим, довольным смехом. — Поттер, как ребенок, — фыркнул Снейп, чуть сильнее в отместку смыкая пальцы в его волосах, но когда он совершенно никак на это не отреагировал, ослабил хватку и продолжил мягко их перебирать. — Во-первых, у меня есть имя, — напомнил тот снова, по всей видимости, совершенно потеряв всяческий страх, — а во-вторых, согласен на сто процентов. У детей нет никаких торможений против стремления к удовольствию так что-о… — хитро это протянув, он коснулся его груди вначале губами, а затем — кончиком языка, мягко проводя им вплоть до соска, который успел обхватить раньше, чем Снейп, приподнявшись на локтях, заставил его прекратить. — Ты хоть знаешь, что именно это означает? — удивленно произнес он, вглядываясь в лицо Поттера так, словно пытаясь понять, каким именно образом эта фраза вообще залетела в его голову, а главное — как она, учитывая его образ жизни, в ней задержалась. — Ага, — кивнул тот невозмутимо, добавляя в свою улыбку еще больше хитрости, — а если я скажу, что в сексуальности объединяются наиболее возвышенное и самое низменное, ты решишь, что в меня вселились злые, но очень хорошо знакомые с концепциями Фрейда, демоны? — Я решу, — наконец догадался Снейп, поражаясь тому, как не понял этого раньше, но решив, что сегодня ему позволительны такие оплошности и невнимательность, — что в тебя вселились монологи моего крестника, который год назад забрал из отцовской библиотеки несколько томов по психологии. Но попытка удивить зачтена. Гарри только недовольно фыркнул, потому что он ожидал совсем другого ответа на его внезапные рассуждения, но спорить не стал, ибо угадал Северус безошибочно. Правда, это были одни из немногих цитат, которые Малфой успел ему объяснить, потому что после этого он сказал, чтобы тот завязывал со странными концепциями, но и фамилию автора, и сами цитаты, показавшиеся необычными, запомнил, хоть и не думал, что они пригодятся. — Слушай, — обратился он, снова возвращаясь к своему прежнему занятию и касаясь ладонями его груди, — а почему все-таки ровно две недели? Не больше, не меньше, как будто что-то могло измениться за день или два? — Ты был моим студентом. Раньше выпускного это было недопустимо, — ответил Снейп, минуя второй факт, который заключался в его собственных попытках дать себе еще немного времени, чтобы все обдумать, и Гарри, к его удивлению, даже не продолжил развивать эту тему, но задал другой вопрос, ничуть не лучше предыдущего. У него как будто была целая их коллекция, и теперь он решил выдать их один за другим, при этом своими действиями, заключающимися в блуждании его рук практически по всему телу Снейпа, весьма мешал на них отвечать. — А почему ты все-таки не отдал тому волшебнику Веритасерум? Теперь-то я могу спросить, даже если меня не касается? — совершенно наглым образом намекая на изменившийся статус их отношений, поинтересовался он, скользя ладонью от груди ниже, к животу, и делая свои прикосновения практически невесомыми. — Он основной поставщик зелий Дамблдору, — пояснил Снейп, который не считал эту тему ни запретной, ни неуместной, но и не особо интересной, — не хочу быть спонсором своеобразного подхода директора к чаепитию. — Он все равно найдет в другом месте, — справедливо рассудил Гарри, чьи мягкие поцелуи становились уже не такими невинными, а потом снова оторвался от его груди и поднял голову. — Кстати, насчет Дамблдора. Знаешь, что он сказал мне на вручении диплома? — Ну? — совершенно равнодушно переспросил Снейп, в одну секунду понимая и то, что мальчишка тогда действительно видел его напряженный взгляд, и ему не показалось, и то, что если он выдаст свое нынешнее напряжение по этому поводу, то расспроса уже действительно будет не избежать. — Чтобы я не отказывался от мечты, — усмехнулся Гарри, снова склоняясь, чтобы поцеловать его, но теперь коснулся губами уже шеи Снейпа, заставляя его прикрыть глаза и позволить себе насладиться этими секундами, медленно, размеренно выдыхая, пока очередной вопрос не нарушил атмосферу спокойствия. — А Сектумсемпру почему нельзя использовать? — голос прозвучал действительно заинтересованно, но строгий взгляд был бы несправедливым хотя бы потому что Поттер понятия не имел о действии этого заклинания, а значит, не мог и оценить масштаб последствий того, если бы он все-таки применил его этим вечером. — Во-первых, нельзя использовать ничего, что написано на полях старых учебников, которые… — начал он назидательным тоном и тут же был перебит, причем довольно приятным образом. — А во-вторых? — прошептал Гарри, проходясь мажущими поцелуями от его шеи обратно к ключице, а потом возвращаясь к груди. — Рассекает тело, вплоть до отсечения конечностей, — пояснил он, вспоминая, как много лет создавал это проклятие и сколько сил к этому приложил, — есть контрзаклятье, но нужен бадьян, а у меня его с собой не было. Секунда. Еще одна. Снейп тихо прикрыл глаза, мысленно выругавшись на то, что вначале произнес, а потом уже подумал, потому что реакция Гарри оказалась моментальной. Тот поднял голову, нахмурившись, и задал вопрос, ответ на который нужно было придумать намного быстрее, чем он прозвучал бы до конца. — Не было? Откуда ты знаешь, что я собирался применить его сегодня? Тот невозмутимо взглянул на него, делая вид, что не понимает, о чем идет речь, а потом изогнул бровь и заметил, добавляя в голос саркастичности: — Нужно следить за тем, что бормочешь, даже если думаешь, что тебя не слышат. Еще через мгновение Гарри положил голову обратно, очевидно, признавая, что такое в самом деле могло быть, тем более, что он был достаточно пьян, но чтобы эта тема совсем исчезла из его головы, Снейп задал другой вопрос, косвенно связанный с предыдущим, но уводящий рассуждения совершенно в другое русло: — Кстати, почему Уизли уже не в первый раз намекал на то, что ты мой… протеже, — выбрал он максимально завуалированное определение, а потом даже сам усмехнулся с того, как оно прозвучало, учитывая их положение и то, что его протеже снова активно покрывал поцелуями его шею, а единственным подобием одежды у них служило атласное покрывало, уже давным-давно сползшее до пояса. — Потому что он придурок, — пробормотал Гарри, полностью увлеченный процессом оставления на шее профессора ярко-розовых отметин, что тот не допустил бы, если бы не существовало маскирующих заклинаний, а так просто позволял делать то, что было приятно им обоим, — и потому что он так шутил еще до того, как мы поссорились. Когда ты на уроках на меня больше всех… кх-м, обращал внимания, он еще курсе на четвертом начал свои идиотские шутки, а к шестому почему-то решил, что, может, это не такие и шутки. Мы с Гермионой даже внимание обращать перестали, думали, успокоится, но как видишь… К этому моменту игнорировать действия Поттера, который умудрялся еще и болтать при этом, было уже невозможно. Они доставляли удовольствие, но одновременно очень мешали вести диалог, так что, когда Гарри в очередной раз заявил совершенно неожиданную вещь, опять переводя тему, Снейп решил заканчивать их дискуссии, потому что Поттер, как бы ни старался делать вид, что ни разу не провоцирует его, добивался именно этого. — Я не собираюсь поступать вместе с Драко, кстати, — он даже слегка притих, когда говорил это, потому что, наверное, считал, что за это может и получить как минимум подзатыльник. — И не собирался, — кивнул Снейп, тут же поясняя свои слова, чтобы у него не осталось лишних вопросов, — это было очевидно. Тот в ответ только смущенно засмеялся, однако смущение уже через секунду пропало, потому что Снейп, буквально вынудив его оторваться от приятных издевательств над собственной шеей, вовлек его в поцелуй, на который он ответил со всем энтузиазмом, словно силы, которых он лишился за последние три часа, восстанавливались у него быстрее, чем у кого бы то ни было. И даже то, что алкогольное опьянение постепенно проходило, не отражалось ни на его раскрепощенности, ни на том, что он периодически слишком явно проявлял свою нежность. Было очевидно, что уже через несколько часов с наступлением утра им придется вновь вернуть себе серьезность, но сейчас, пока в запасе была еще большая часть ночи, у профессора было время подумать и о том, что Малфой, чтоб он был спокоен, оказался все-таки прав, и о том, что дойти до этого осознания ему нужно было самостоятельно. Сейчас оставалось только принимать произошедшее, потому что он точно знал, что это было результатом личного, продуманного выбора их обоих, а когда Поттер, совершенно потеряв всяческие отголоски смущения, боролся за инициативу хотя бы в поцелуе, не позволять ему сделать этого, тем самым вовлекаясь в их противостояние и удивляясь тому, как безумна порой весна. Причем одно дело — в семнадцать лет, и совсем другое — почти в сорок.