Я Иетсуна. Теперь Иетсуна

      Утро Реборна началось с чашечки божественно пахнущего кофе и мягкой улыбки младшего брата его ученика. Самого Иетсуны дома в семь часов уже не было, хотя раньше он в это время принимал душ после пробежки, но лучший киллер мира не обратил на это внимание, увлеченный плетением словесных кружев вместе с Тсунаеши.       Школу он решил сегодня не посещать, оставив ученика без своего бдительного наблюдения всего на несколько часов, и это стало его второй ошибкой. Когда Тсунаеши вернулся из Средней Намимори в компании бывших кандидатов на места Хранителей, одна из комнат дома Савад оставалась все такой же идеально чистой и столь же идеально пустой, одинокой.       Впрочем, если бы не И-пин, по какой-то причине не нашедшая общего языка с младшим отпрыском данного семейства, но души не чающая в старшем, Реборн, стыдно признать, даже не заметил бы пропажи. Однако ее простой взволнованный вопрос: «Реборн-сан, а где Иетсуна-сан?» — буквально будто бы сбил с него вуаль невнимательности.       За окном садилось солнце, в комнате Тсунаеши шумела большая компания, а присутствия его ученика в пределах одного дома так и не наблюдалось, причем с самого раннего утра. Обуви, как и сумки, и документов, в доме не было, что значило, что Иетсуна обратно так и не вернулся. Опрос школьников выдал еще один нелицеприятный факт — старший сын семейства Савада в школе тоже не появлялся. Это заставляло скрипеть зубами, злиться, тихо ругаться, но не замечать странного взгляда Тсунаеши, будто бы планирующего что-то.       А вот обыск комнаты Тсуны в поисках подсказок привел… к очень неожиданным результатам. Как минимум из-за тетради-дневника, в которой повторялись лишь несколько слов: «больно», «почему», «ненавижу», «помогите», «только не одиночество», «спасите меня» и «убейте меня». Каждое слово, пусть и написанное без контекста, выбивало из-под ног землю, заставляя киллера хмуриться и понимать, что он все это время был слепцом, не способным заметить нечто… такое. — Куда же ты исчез, Иетсуна?.. — наполнил тишину комнаты голос репетитора, пока он сжимал в руках эту чертову тетрадь.

***

      Саваду Тсунаеши нисколько не мучила совесть, пока он подслушивал Аркобалено и подглядывал за ним, пытаясь узнать причину столь сильного интереса Солнца к ненавистному старшему брату. Услышанная же им фраза заставила в срочном порядке связаться с Шоичи, чтобы дать ему и Спаннеру задание — просмотреть все камеры, чтобы отыскать Иетсуну. Впрочем, его, как и потомков Первых, ждало разочарование. — Подожди. В смысле, «не был найден ни на одной камере»? — Еши с недоумением уставился на телефон, будто бы друг, находящийся по ту сторону связи, мог его видеть. — В прямом, Еши, в прямом. Твоего брата поймала только одна камера, и то вылетающим из окна своей комнаты почти в час ночи, — усталый голос Ирие разнёсся по комнате, позволяя каждому услышать содержание важного разговора, потому как звонок стоял на громкой связи. — А потом он будто бы исчез, испарился. Возможно, это была иллюзия, позволившая ему скрыться, а ты ведь знаешь, что наша техника сквозь них не видит. Но твоего брата мы по ним найти не можем. И, предвещая твой вопрос, нет, по документам он тоже нигде не светился. Вообще. Так что мыслей о том, где он может быть, у нас нет.       Тсунаеши прикусил нижнюю губу и с волнением обвел взглядом друзей. Он не знал, чего можно ожидать от вечно правильного, холодного и жестокого брата, отчего паника внутри в страхе требовала связаться с Занзасом, хотя тот маленький кусочек развиваемой им гиперинтуиции молчал, что означало лишь отсутствие каких-либо опасностей и проблем.       Их поиски были бесполезны, потому как техника ничего не зафиксировала, а опрашивать людей было бы глупо, ведь все они точно спали в такое время. И никто из ищущих не подумал взглянуть на камеры в другом городе или, например, обратиться к одному очень умному хамелеону, видевшему все от начала и до конца.

***

      А уже поздно ночью, почти под утро, всеобщая пропажа вернулась в отчий дом, сверкая уставшими, но довольными глазами и лёгкой, едва заметной улыбкой. И весь вид старшего Савады буквально выражал удовлетворённость, умиротворение. Настоящее спокойствие, а не ледяную маску, что было впервые за много лет…