Когда смеются портреты

Дождь зарядил еще ночью — как только Северус не догадался прихватить с собой зонт? На самом деле, очень легко и рационально «не догадался» — отец просто вышвырнул его на улицу, следом запустил школьный чемодан, и потом, вдогонку — пригоршню монет на дорогу. Денег, ожидаемо, не хватило и на половину билета. Благо, Северус вышел заранее, точнее это его вышли. Заранее — не то слово. В шесть утра. Но, справедливости ради, промозглая сентябрьская серость была на порядок лучше удушливого перегара и прогнивших стен. Чемодан промок насквозь вслед за потертым пальто. Ботинки сдались еще раньше — не пережили самой первой лужи, разлившейся на всю дорогу Паучьего Тупика. Ноги вязли в грязи, и Северус только надеялся скорее оказаться в поезде. Там он наколдует себе тепло, а пока, все, что осталось — втиснуться между спинами магглов в трясущийся автобус и молиться, что сегодня обойдется без контролёров. Как ни странно, Снейпу на этот раз везет, и добирается до вокзала он без особых происшествий. Кингс-Кросс встречает вымокшего до нитки слизеринца скрипом поездов и гудением толпы. Северус лавирует между суетливыми маглами, легко огибает тележки с багажом, торчащие изо всех карманов зонты, и с разбегу, как привык — задержав дыхание — вбегает на платформу Девять-и-три-четверти. Тут же он врезается в чью-то довольно-таки широкую спину. — А подальше отойти не дано? — возмущенно произносит он обладателю спины, который по стечению наверняка трагических обстоятельств оказывается Сириусом Блэком. — Видишь ли, — глаза гриффиндорца загораются недобрым огнем, — мне абсолютно плевать на твои слова. Он оглядывает Снейпа с головы до ног и брезгливо припечатывает: — Дрянь сопливая. Северус вдруг отчетливо ощущает, как глупо сейчас смотрится — со слипшимися волосами, в насквозь мокром пальто, в безобразно измазанных ботинках и с чемоданом, промоченным настолько, что вода подтекает с краю. — Что-то интересное, Бродяга? — слышит Снейп со спины, круто разворачивается — темные волосы взметаются вместе с каплями дождя. Он делает шаг назад, но там, сзади, Блэк и не думает отступать. Поэтому Северус снова впечатывается в него. — А, нет, — продолжает Джеймс Поттер скучающим тоном, наблюдая, как слизеринец брезгливо уходит в сторону, — опять это ублюдок. — Куда, — Сириус сжимает хрупкое плечо, притягивает парня обратно. — Могу сделать его интересным. Для тебя. У Снейпа внутренности сводит от отвращения. — О, какая честь, — Поттер отвешивает шуточный поклон, — однако, до отправления поезда остается всего ничего. У нас весь год впереди, Бродяга. — И то верно, — Сириус вырывает из рук Снейпа чемодан. Щелчок — и учебники вперемешку с одеждой оказываются на грязном перроне. Мародеры смеются и уходят, коротко переговариваясь, гудок паровоза возвещает о скором отбытии поезда. Северус Снейп смаргивает злые слезы и трясущимися руками запихивает испорченное имущество в чемодан. — Сев! — Лили стоит на подножке, поезд медленно трогается. — Скорее! Дальше, как в фильмах — может, чуть более неловко. Северус бежит за поездом, хватает руку подруги. Толчок — и Лили прижимает его ближе, очень близко. Поезд набирает скорость, их волосы сбиваются в сплошной черно-рыжий всполох, а Снейп может думать только о сдавливающей боли в груди. Романтичную картину портят темные круги перед глазами, и Лили, заметив наконец состояние слизеринца, буквально втаскивает его внутрь. — Тебе больно? Плохо? Что мне сделать?! — Лили хлопочет вокруг, роется в его грязном промокшем чемодане своими нежными руками, пачкает о разбившийся флакон Снов-без-сновидений белые манжеты маггловской рубашки. И Северус хочет сказать — «не нужно, Лили, все в порядке». Вот только ничего не в порядке на самом деле, потому что вместо слов в его горле клокочет желчь, и слизеринец, под испуганные возгласы подруги, скорее мчится в уборную. Теперь, помимо щемящей боли в груди, он еще и ощущает пустоту собственного желудка. Голова гудит, пульсирует где-то за глазными яблоками кровь. Шумит в ушах, лихорадочно мечется по венам, и, наконец, идет носом — красными кляксами на белоснежную раковину. Поезд потряхивает из стороны в сторону, и Северус все никак не может умыться как следует. Кровь не останавливается, а он думает только — как бы никто не увидел. За спиной до смерти перепуганная Лили Эванс позвякивает флакончиками зелий, нагло врывается в кабинку и вливает лекарства в непослушные губы — одно за другим. Цветные флакончики пустеют. Дышать становится легче. — Лили? — Снейп растягивается в полный рост, так, что ноги не умещаются на лавке купе. Голова его покоится на коленях Эванс. В очищенных заклинанием волосах гуляют тонкие пальцы девушки, перебирают, заплетают темные пряди в косички и расплетают обратно. Поезд мерно раскачивается, отстукивает свой ритм по бесконечной рельсовой дороге. — А? — она склоняется ниже, рыжие волосы приятно щекочут щеки, и Северус позволяет себе слабо улыбнуться. За окном мелькают всполохи света — Снейп видит их отблески на веснушчатом лице Лили, а в ее глазах — собственное отражение. В груди саднит и тянет, но это — Северус знает наверняка — совсем не связано с болезнью. Просто… Просто. Что тут может быть еще? — Хочу напомнить, что я тебя очень люблю. Слова даются легко, потому что этим летом Лили сказала ему тоже самое. Тогда шел дождь, и они прятались под крышей на детской площадке. Обоих в тот день пробило на воспоминания. И сейчас Северус возвращает слова Лили, и она это понимает и смеется. Потом зеленые глаза будто становятся ближе, и Снейп чувствует влажное прикосновение возле уголка губ. — Ты покраснел, — Лили заботливо заправляет темные пряди Северусу за уши. Снейп осторожно тянет руку вверх, касается щеки Эванс. — Это от того, что ты такая красивая. Теперь смущается уже Лили. Большего они себе не позволяют. Чувство, что они друг к другу испытывают, сложно охарактеризовать каким-то определенным словом. Если бы Снейп смыслил что-то в психологии, он бы, может, и разобрался. Но всякий раз, когда он смотрит на волны рыжих волос, замечает смеющееся лицо в толпе, он понимает, что это — навсегда. Северус не путает это с влюбленностью, они оба не видят в этом ничего романтического в общепринятом смысле. Снейп не хочет Лили, а Лили не хочет его. Иначе и быть не может — Эванс в любви слишком непостоянна, а Северус… никогда всерьез не задумывался о подобных пустяках. — И как тебе не мерзко, Эванс? — раздается ненавистный голос, и Северус готов прямо сейчас взять палочку и прошептать заветное «Авада Кедавра». Или «Круцио» — тут уж по вкусу. В дверях купе возвышается фигура Джеймса Поттера.

***

— Ну, успеет? Смотри, уже отчаливаем, — поезд тронулся, и двое гриффиндорцев плотнее прилипли к стеклу. Там, на перроне, темная фигура Северуса Снейпа скорчилась над своим распотрошенным чемоданом. — Нам влетит, если он останется, — произносит Джеймс настолько небрежно, что сразу становится ясно. Ему — плевать. Ливень бьет по стеклам, сквозь потоки воды плохо видно, но, кажется, слизеринца на месте уже нет. — Э! — Сириус пытается поймать ракурс, вертится из стороны в сторону, но потоки воды, стекающие по стеклу, не дают разглядеть абсолютно ничего. Платформа смазывается, поезд набирает скорость. Двое Мародеров отлипают от окна. Мимо проносится череда как по линейке рассаженных деревьев, тянутся, пересекая небо, линии электропередач. Солнце, только-только выглянувшее из-за туч, приятно греет и отбрасывает на пол купе светлый прямоугольник окна. Джеймс сидит напротив друга, и думает — как же ему повезло. Он понимает, что это очень редкое чувство — знать, что кто-то рядом, и рядом постоянно. Где бы ты ни был и с кем бы ты ни был, даже если вы не виделись все лето, даже если у него — скверная родня, а у тебя — скверный характер, вы есть друг у друга. Джеймс считает это высшим проявлением дружбы, на которое только способны люди. От ночных прогулок по Хогвартсу с их бессловесными переговорами, до рассказанных наперебой историй, где каждый из них буквально заканчивает за другим фразы. Джеймс Поттер считает себя самым счастливым другом, потому что вот он — Сириус — сидит напротив и улыбается. — Чего уставился? — Да так, — Джеймс усмехается. — Пошли поищем его что ли? Может, реально на платформе остался… Моральный компас подсказывал Поттеру, что всякий раз, нарываясь на Мародеров, Северус Снейп получал по заслугам. Да, Джеймс часто задумывался, чем таким особенным на общем фоне слизеринцев выделялся Нюниус, чтобы заслужить «особое» отношение. Как-то раз, курсе на втором, они всерьез обсуждали это с Сириусом. И выяснилось вот что: в Северусе Снейпе было донельзя много слова «слишком». Слишком любопытный, абсолютно не в меру мстительный. Излишне уродливый и нескладный, тощий, нервный. Со слишком грязными волосами, длинным носом, неряшливый и нелюдимый. Слишком не похожий на них самих. В Джеймсе подобное вызывало разве что отвращение. Тошнотворную жалость — может. И еще — желание увидеть хоть какие-то эмоции на некрасивом лице. Пока что Поттер предпочитал эмоцию страха, но больше всего в скудной палитре слизеринца ему нравились слезы. Когда Северус Снейп плакал, он был очень похож на живого человека. У одного из купе Джеймс отчетливо слышит смех Лили Эванс. Дверь приоткрыта, и он бестактно заглядывает внутрь. Поттер никогда бы не подумал, что Нюниус может улыбаться так искренне. Он стоял, как завороженный, и наблюдал эту приторную идеалистическую картину. И, что напугало его больше всего, ему понравилась эта улыбка. Живее, чем ярость и проклятия во все стороны. Живее обиды, злобы. Живее сдавленных рыданий. Живее стыда и слез. Поттер ощутил захлестнувшую волну ревности, потому что эмоции Снейпа были только для него. Может, еще для Блэка, но даже такими мелочами они привыкли делиться. — И как тебе не мерзко, Эванс? — спрашивает Поттер, а сам думает — я знаю, почему и как. Слизеринец меняется в лице, рывком поднимается с коленей девушки и замирает словно в растерянности. Чего это с ним? Голова закружилась? Секундное промедление — и вот они синхронно кричат «Экспеллиармус!», что, по правде сказать, не перебивает громогласное «Прекратите немедленно!». Как итог — обе палочки оказываются у Лили. Северус садится обратно, скрестив руки на груди, а Джеймс с кривой ухмылкой остается истуканом в дверях. Краснощекая от возмущения Эванс нелепо замирает посреди купе, переводя взгляд с одного на другого. — И чего ты приперся, Поттер? — девушка, решив что-то у себя в голове, плюхается рядом со Снейпом. Тот чуть заметно отсаживается. — А чего ты тут сосешься средь бела дня с этим уродом? — Лили густо краснеет — скорее от негодования, а Джеймс саркастично вскидывает бровь, — …когда такой шикарный парень едет почти что в соседнем купе? — Это ты про Блэка? — усмехается Нюниус, и Джеймсу хочется врезать ему хорошенечко. Потому что слова ну очень неправильно задевают. Или потому, что Снейп смотрит слишком бесстрашно. — Я бы на твоем месте еще раз все обдумал, Эванс. То мое предложение. Сердцу, конечно, не прикажешь, но я бы лучше поцеловал вздувшийся труп утопленника, чем эту… мерзость. Смотреть тошно. — А ты не смотри, — охотно советует Снейп, и Джеймс довольно отмечает, что слова тому даются с трудом. Ага, интересно, что именно тебя задело? Он твердо решает узнать это сегодня же, сейчас, сию минуту. Благо, случай выдается тут же — кто-то тычет его в спину и, обернувшись, Джеймс видит перед собой Томаса-как-его-там — высокого семикурсника с Когтеврана. — Лили Эванс? — незванный, но крайне удачный гость устремляет свои водянистые глаза на девушку. — Собрание старост уже началось. — О! Прошу прощения! — Лили напоследок дарит Поттеру взгляд, буквально вопящий «Тронешь — убью» и выходит вслед за когтевранцем. Волшебные палочки она, естественно, так и не возвращает. — Ну что ж, — Джеймс, наконец, отрывается от дверного косяка и закрывает купе, — чем займемся? Снейп бросает короткий взгляд на дверь, и Поттер готов поспорить, что в глазах слизеринца на секунду вспыхивает паника. — Ты свалишь отсюда к своей шавке? — миролюбиво предлагает Снейп, и все-таки отодвигается чуть дальше. Закидывает ногу на ногу. Закрывается. — М, да? — Поттер рывком подсаживается к Снейпу, так, что чуть касается костлявого плеча. Нюниуса словно бы отбрасывает к окну, он наверняка больно ударяется о раму, а Джеймс только шире усмехается: — Осторожнее. На что получает закономерное: — Да иди ты к черту! Поттер придвигается ближе, слишком близко — Нюниус непроизвольно вжимает голову в плечи — и раздельно произносит: — Я уже на месте. Он медлит. Это кажется безумно глупым и, в то же время, забавным — одно движение, шаг, притянуть к себе несопротивляющееся тело и, наплевав на собственные слова, поцеловать. Кажется, мысли его и правда порываются наружу, потому что в следующий момент он слышит второй раз за день: — Чего уставился? Но на этот раз Джеймсу есть что ответить. Губы Северуса, сухие и тонкие, все еще хранят привкус помады Эванс, но Джеймс позволяет себе больше — углубляет поцелуй. И в следующий же момент получает острым коленом в живот. — Как это… бестактно… — хрипит он, отползая к противоположной лавке. Сидит на полу, ждет, пока пройдет разливающаяся внутри боль. Усмехается, как-то полуосознанно облизывает губы. Помада Эванс. Приторно-цветочная. Напротив — худое лицо веселенькой гриффиндорско-красной расцветки и бешеные темные глаза. Снейп не двигается, напротив, вжимается в оконную раму. Боится? Чего, продолжения? От таких мыслей Поттер позволяет себе рассмеяться — боль в животе возвращается короткими спазмами. — Ты ебанутый? — вкрадчиво спрашивает слизеринец, и по глазам видно — знает ответ, ублюдок, точно знает. Джеймс наконец поднимается на ноги. Все еще посмеиваясь, смотрит в темные глаза. — Осталось поцеловать утопленника и сравнить эффект. Тебе сообщить о результатах эксперимента?