Дневник памяти

Здравствуйте, призраки завтра Со мной так все время нельзя Для героев фатальность безнадежно смешна Здесь большая игра, пленных не брали в расчет... — Ух ты! — присвистнул лежащий на полу мужчина, поднимаясь на локтях. — Добрый дядя Джуффин решил разнообразить мой рацион? Какая прелесть! Комендант тюрьмы оттер меня плечом и первым протиснулся в дверной проем. Сделаться величественным и суровым у этого славного человечка не получилось бы и за все деньги мира, но он очень старался. — Послушайте, сэр Лонли-Локли, на этого гостя распространяются стандартные правила, и вы их прекрасно знаете. Не приведи Магистры тронуть его хоть пальцем — у вас тогда будут очень большие неприятности! — Что, ко мне пожаловала важная шишка и сэр Халли-Галли расстроится, если я сломаю его любимую игрушку? — Точно. Сделает из тебя придверный коврик и глазом не моргнет, — отсутствующе подтвердил я, скользя взглядом по обстановке камеры. А неплохо всё же у нас устраиваются государственные преступники! Каждый раз при виде обстановки камер мне хочется выйти, совершить парочку симпатичных убийств и вернуться сюда уже на законных основаниях. Жаль, врожденная доброта постоянно сопротивляется. Комната представляла собой классический кабинет, иным сильным мира сего впору позавидовать. А вот поднявшийся узник… я даже не знал, как его назвать. Не Шурф, определённо нет: выражение лица того я знал прекрасно. Бесстрастности и горькой складки у уголка губ здесь не было и в помине. Однако и знакомым Рыбником не пахло. В Кеттари он, проявившийся от наркотиков, вел себя как типичный командировочный. Спешил насладиться моментом, буквально жрал атмосферу вокруг, не носом, нет — всем телом, совал нос везде, где можно и нельзя, а главное — был уверен, что его не запомнят и ничего не сделают в ответ. А здесь напротив меня встал хищник. Признаться, в первый момент я обманулся. Когда спокойная поза со скрещенными на груди руками и чуть поднятым подбородком так напоминала Истину, замершего навытяжку перед Джуффином. Но мгновенно возникла язвительная ухмылка, обнажающая хищные и, кажется, заострённые зубы — и наваждение развеялось. — Кто ты? — бросил он. — Тебе так нужно мое имя? — Вообще не нужно. Это ваши условности — руки у лица, имена… мне на все это уже давно и глубоко плевать, — лениво зевнул узник. — Ты же… ты Безумный Рыбник, да? Или Шурф? Ты меня не помнишь? — я жестом показал Камши подождать меня за дверью камеры. Тот покачал головой — видно, это не входило в его планы — но послушался. Рыбник проводил коменданта небрежным жестом и потянулся, сладко, всем телом, вытянув руки за голову — и в этот момент малейшее сходство с Шурфом пропало. Тот не позволял себе ни единого лишнего движения, а этот владелец тела наслаждался каждым мгновением, позволял себе провести пальцами по руке до появления мурашек… просто жил. — С чего я должен помнить тебя, не подскажешь? С такой-то… — он окинул меня взглядом с ног до головы, так что я поневоле поежился, — заурядной внешностью. — Ты — не должен, — я махнул рукой в сторону пары кресел вокруг низкого столика — очевидно, подарок Джуффина, в камере Арегата такого не было и в помине. — Присядем? Кажется, мне удалось его заинтересовать. По крайней мере, сел он достаточно послушно, скрестил ноги и опер подбородок на отставленную на подлокотник руку. — Давай начнем сначала, — предложил я. — Сэр Макс, вижу тебя как наяву. — А, так мы всё-таки на «ты»? А ты шалун, Макс, — усмехнулся Рыбник. — Успокойся, а. Хватит уже строить из себя непонятно кого. У меня пара вопросов есть и ты мне на них ответишь. — А если нет — что тогда? — он подался вперёд. — Тогда умрёшь от любопытства, какого драного Магистра к тебе пришел кто-то ещё, кроме Джуффина, — в противовес ему откинулся на спинку кресла я. — Ладно, уел, хороший мальчик. Начинай. — Почему ты здесь сидишь? Да уж, Рыбник ожидал какого угодно вопроса, но не этого. По крайней мере, нижняя челюсть у него поползла вниз довольно показательно, превращая грозного, в общем-то, волшебника в ребенка, который не в силах поверить, что Дедом Морозом все это время был переодетый пьяный сосед. — Ты… ты нормальный вообще? — свободные от тюрбана волосы стегнули Рыбника по лицу, когда он замотал головой — надеялся, видно, что так из ушей вылетит заданный вопрос. — В смысле «почему»? А где я должен быть, с моим-то послужным списком? По правую руку от Джуффина сидеть? Или нет — наверное сразу в придворные податься! А ещё лучше — в Семилистник, точно, прямо на насиженное тощей задницей Нуфлина место. Ну и чего ты ржёшь, ошалелый? Я и правда захохотал от его последних слов, как припадочный. Все переживания последних дней вылились то ли в истерику, то ли в лёгкую степень безумия. И попадание в точку, вот так, мимоходом, желая продемонстрировать скорее невозможность такого для него будущего… нет, это стало последней каплей. Отсмеявшись и утирая повисшие на ресницах слезы, я поймал задумчивый взгляд, брошенный Рыбником на стоящий на столе кувшин. Похоже, он всерьез задумался вылить на меня его содержимое. Ну да, магией-то он бы не смог воспользоваться в любом случае. По техническим, так сказать, причинам. — Успокоился? — хмыкнул он. — В честь чего такое веселье? Если представил меня в цветах нашего Благостного и Единственного — лучше развидь обратно. Зрелище то ещё было бы. — Нормальное зрелище, — я махнул рукой. — Не хуже прочих. Я имел в виду причины, по которым ты вообще здесь оказался. Что, охота Джуффина на тебя закончилась неудачно? — Почему, вполне удачно, — легко пожал плечами Рыбник. Он выглядел совсем не как жертва обстоятельств или дикий зверь, запертый в клетке — скорее как тот, кто давно и прочно смирился с обстоятельствами и начал получать от них какое-то извращённое удовольствие. — Охотник победил, жертва сдалась, зрители торжествуют… — Но всё должно было быть не так! Слышать этот спокойный, чуть усталый голос было невыносимо. Неправильно. Эта неправильность словно проникала под кожу, взрываясь там пузырьками гнева. Не в силах выносить эти ощущения, я вскочил и принялся мерить шагами пространство перед столиком. А Шурф — нет, Макс, это не Шурф, уймись! — сделал уж совсем непостижимую для него вещь: положил ноги на стол, да так обыденно, словно делал так каждый день. Хотя, может, так оно и было. — Я все никак не могу взять в толк, о чем ты говоришь, — сказал он. — Давай-ка поговоришь лучше ты, а я посижу послушаю. Как по-твоему всё должно быть? Рассказывать пришлось долго. Ну никак не хотела вся жизнь этого сумасшедшего парня умещаться в трёх предложениях! В моих воспоминаниях нашлось место и Кеттари, и Тихому городу, и Семилистнику — тут Рыбник, вспомнив свои слова и оценив иронию, заржал, откинув голову назад и став неуловимо похожим на Мелифаро — и его собственной пропаже. — Это звучит как бред, ты это понимаешь? — заявил он после того, как я окончательно охрип и умолк. — Ты мне не веришь? — Да верить-то верю. Чистейшая на первый взгляд чушь чаще всего оказывается правдой. Ложь требует украшения, четкой красивой структуры, а правде достаточно просто быть — она хороша сама по себе, — заявил этот невозможный последователь Декарта, после чего неуловимым движением вытянул у меня из руки только что зажженную сигарету. Затяжка — и он с уважением посмотрел на тлеющий огонек. Видно, табак иного мира пришелся ему по душе. — Нет, у меня все было по-другому, — расправившись с сигаретой в несколько затяжек, он, не мудрствуя лукаво, затушил окурок о поверхность стола. — Когда Охотник меня поймал и предложил наведаться в Коридор между Мирами — в голове словно голос возник. «Откажись, не надо», что-то такое он нёс. Ну я и отказался. Посчитал это интуицией. Видно, это и было послание Шурфа самому себе. А потом он просто исчез, ведь Шурф Лонли-Локли в том виде, в котором Ехо его наблюдал последнюю сотню лет, так и не появился в мире. — С тех пор я сижу здесь, — со спокойным осознанием собственной глупости продолжил Рыбник. — а Джуффин периодически приходит и рассказывает, как его достали окружающие. Он ведь на самом деле умный мужик, ваш Чиффа. Умный, а главное хитрый. И ему с вами дико скучно. Он словно живёт в окружении… я даже не знаю. Рыбок? Воображение тут же послушно подкинуло картинку, изображающую сэра Кофу в виде огромного зеркального карпа. Проглотить смешок оказалось невероятно сложно. — Но ты мне рассказал не все, не так ли, как тебя там, Макс? Что-то ещё произошло… Из кармана лоохи сам собой достался изрядно потрёпанный за последние дни дневник. Если то, что у меня сохранилась память о произошедшем, ещё можно было объяснить природой Вершителя, чудесами и черт знает чем ещё, то вот что делала эта синяя книжица рядом со мной с самого первого дня пребывания в этом неправильном мире — вопрос, на который пока так и не нашлось ответа. Я небрежно бросил книгу на стол, а Рыбник тут же подхватил, бегло пролистав несколько страниц. На лице его мешались изумление пополам с отвращением. — Какая прелесть, — наконец сказал он. — Очаровательно. — Теперь ты понимаешь, что я не мог просто так этого оставить? И именно ты сможешь помочь, подскажешь, как все вернуть! Ты-то свою логику уж точно зна… — Зачем? — одно-единственное слово, произнесённое глухим голосом, заставило меня неверяще помотать головой. — В смысле «зачем»? Неужели ты не понимаешь? Мир изменился до неузнаваемости из-за тебя! То есть не из-за тебя, точнее из-за другого тебя… — я почувствовал, что начинаю путаться в количестве Шурфов на квадратный метр. — В общем, теперь хорошие люди страдают, потому что в них что-то изменилось! И тебя это совсем не волнует? — Какая точность формулировок! Какая патетика! Я в восторге! А эти людишки могут сдохнуть все разом, — любезно разрешил Рыбник. — Я даже не чихну. — Хорошо, на других тебе плевать, я понял. Но ты-то сам! Если все вернуть — ты выберешься из этой клетки, станешь уважаемым человеком! Об этом ты не думал? — И окончательно спячу, да. Потому что свяжусь с тобой. Не понимаю, чем ты мог привлечь… меня, скажем так, — взгляд Рыбника нарочито, напоказ медленно прошёлся по каждой складке моего лоохи, а тонкие губы тут же изогнулись в презрительной усмешке. — Жалкое зрелище. — Я не привлекал! Мы были друзьями! — У меня нет и не может быть «друзей», — выплюнул он, вставая с кресла, отходя на шаг и складывая руки на груди. — А если ваша хваленая дружба подразумевает желание разложить другого на ближайшей горизонтальной поверхности — не пошла бы она, в таком случае, менкалам в задницу? — Он не хотел этого! — Правда? — Рыбник показательно перелистал дневник и остановил палец на одной записей. — «Жаль, что в тот момент я не мог сказать ему, как он красив. Оставалось только смотреть, как его тела касаются солнечные лучи — если уж этого не было позволено моим рукам»… — Прекрати! Отдай сюда! — я выхватил у него дневник и, кажется, отчаянно покраснел. Щеки так точно запылали с такой силой, что на них можно было спокойно жарить если и не мясо, то яичницу — точно. Что бы он понимал… нет, я тоже все это читал. То и дело откладывал дневник, много, просто невероятно много курил, а с началом самых интересных описаний вообще сдался и добыл из Щели между мирами бутылку коньяка — но мне было можно. В конце концов, писалось-то это все про меня! Но озвучивать это всё вот так, издевательским тоном, будто стоя на подмостках театра перед публикой — было кощунством. — В общем, не буду уточнять, что он там тебе куда засунуть хотел, — невозмутимо продолжил Рыбник. — Но что хотел — это точно. Так что я на твоём месте два раза подумал бы, стоит ли его возвращать. Я ведь себя знаю. Я бы не отступился. — Стоит, — упрямо кивнул я. — Чем бы это не обернулось — плевать. Шурф стоит всего этого. Ты мне помоги, главное. Без тебя я, похоже, не справлюсь. — Ладно, — ответный кивок. — Сам напросился. Пошли, заодно расскажешь, что тебе удалось уже узнать. Вопрос «куда?» застрял у меня в горле. В неприметном углу, скрытая раскинувшимся во всю стену шкафом, была незаметная дверь. За ее ручку-то и взялся Рыбник. — Чиффин подарок, — он спокойно посмотрел на меня. — Объединил две камеры, на правах доброго тюремщика, так сказать. Но не сразу — лет пятьдесят подождать пришлось. За дверью находилась… наверное, спальня. При виде этой комнаты я как никогда ярко понял, чем отличался мой Шурф — и это чудом выжившее недоразумение. Книги в комнате были везде — только потолок обошёлся без пары увесистых томов. Но как они там размещались! В стопках, нагроможденные одна на другую в подобии уродливых, склонившихся друг к другу башен. Педантичного Лонли-Локли от такой картины должен был схватить сердечный приступ на месте. А этот ничего — деловито зарылся в середину ближайшей стопки, попутно буркнув мне, чтобы не тормозил и рассказывал. — … И в итоге набрёл на какой-то детектив какого-то Иты, где есть Жизнь, Смерть и Морок, — закончил описание своих злоключений я. — И где их искать — понятия не имею. — Не какого-то, а Эрая Иты, бестолочь, — заявил успевший развалиться на полу с парочкой томов Рыбник. Он поднял на меня глаза — видимо, оценил недоуменное молчание — и добавил, — читал я этот бред, читал. И даже в оригинал рукописи заглядывал. — Ты серьезно сейчас? Где ты ее нашел вообще? — Не я. Отец, я тогда ещё совсем подростком был. Где он ее раскопал — понятия не имею. Стянул где-нибудь, скорее всего. В нашей семье, знаешь ли, всегда было очень трепетное отношение к книгам, и очень не трепетное — к методам их добычи. Я обвел взглядом пространство с книжными пирамидами. Меньше всего эта картина походила на описание слов «трепетное отношение». — К книгам — в смысле, к их количеству, — правильно оценил мои действия Рыбник. — Так ты мне расскажешь, в чем там дело было или нет? Я опустился на пол рядом с ним и скрестил ноги. По полу, временами машинально задевая мое колено, барабанили длинные узкие пальцы, пока их владелец смотрел в потолок и собирался с мыслями. — Этот Эрая — идиот и дилетант, — наконец заявил он. — Полез писать, толком не разобравшись в теме. Жизнь, Смерть и Морок — это не люди. Скорее, что-то вроде стихий, живущих в местах-архетипах. — В чём? — Как бы тебе объяснить… это такое место, которое ассоциируется только с этой сущностью и ни с чем иным. Как дом, в котором человек прожил пару сотен лет. Ты в такой зайдешь и скажешь: «Точно, этой твой дом! Я сразу понял! Это же видно!» — И что это за места такие? Рыбник закатил глаза — видно, насчёт моего интеллектуального уровня он больше не обманывался. Но всё-таки пояснил: — Жизнь — это тот странный Хумгат, про который Джуффин все талдычит. Место, где создаются миры — это жизнь в чистом виде. С Мороком вообще все просто — это Черхавла. У той и облика-то своего нет, так, мираж в бескрайней пустыне. А Смерть — это… — Харумба, — синхронно выдохнули мы.