Драма во фьордах

Попадали, в общем, викинги, как спелые фрукты, со стен парижских, снова в кружок собрались и думу думают. Как бы всё-таки за стены пробраться и сувенирами разжиться. Уж больно они сувениры эти любили, да и город понравился. Думать-то, правда, не очень хорошо получается – главный мозг и гигант мысли, свет наш Рагнарушка, всё, что можно, себе отбил. И что нельзя. Но кое-чего всё-таки надумали. А именно, раз не удалось днём город захватить, решили ночью попробовать. Как будто это и раньше не очевидно было. Подплыли, значит, ночью, уже без драккаров, вплавь, всю охрану на мосту перерезали, да ворота-то и открыли. Казалось бы, вот он, город, как на ладони. Но не тут-то было. У франков коварных машинки всякие адские были припасены ради такого случая. Знать они не такие уж лохи были, франки эти. К визиту туристов наших слегка подготовились. Во-первых, ворот оказалось двое. И от вторых ворот сначала в друзей наших северных дротики полетели, из автоматической штуки выпущенные с силой неимоверной, не иначе, как йотунской (не сказать бы ещё хуже), а потом франки подлые, негостеприимные, и вовсе на них бочку покатили. И не простую, а огромными гвоздями утыканную. Много туристов тогда полегло, на бочку эту намотанных. А франки её на цепях назад подтянули – и ну опять катить. С тех пор выражение это во многих языках и закрепилось. Приуныли наши северяне, особенно те, кто, значит, к бочке пришпилился – болтаются на ней такие грустные и окровавленные, сами на себя не похожие.Только братец Рагнарушкин, Ролло который, вовсе не приуныл, а, наоборот, психанул. Ну не нравилось ему, когда ему в грабежах да набегах препятствуют, раздражало как-то... Такой уж характер, вздорный да вспыльчивый. Не повезло Рагнару с братом. Перелез он, значит, через бочку эту, пока франки зловредные назад её не укатали, да двумя дротиками и зафиксировал – ни вперёд, ни назад. Обрадовались викинги, тоже через бочку всей гурьбой перелезли (раз так можно было) и решили уж было Париж окончательно захватить. Но не тут-то было. Франки, пока конструктором своим туристов наших отвлекали, успели значительные силы к воротам подтянуть и атаку викингскую отбили. Те еле успели за воротами скрыться, пока их не подняли, ворота, значит. А некоторые даже и не успели, среди них ярл один, Зигфридом прозываемый и почему-то странник, Синрик, то есть. Что мирный странник там делал, одному Одину известно. И то не точно. Не иначе, тоже сувенирами решил поживиться. Тут его франки-то и сцапали. * * * В Уэссексе тем временем случилось совсем непредвиденное. Ну, вернее, как... Такое порой случается. И даже часто. Невестка Эгбертова, Джудит, родила сына, второго уже. Но поскольку муж её, Этельвульф, с момента рождения первого к ней не прикасался, ну, кроме как пылинку там смахнуть или локон поправить, возник у него законный вопрос – как же такое чудо произошло? Но на всякий случай, ещё до ответа на этот вопрос, впрочем, вполне законный, решил он, с папашей посовещавшись, жене своей уши отрезать, чтоб, значит, неповадно было деву Марию косплеить и непорочным зачатием баловаться. У них, у христиан, на этот счёт строго было. Чуть что - сразу уши резали. А то и другие части тела. И только, значит, палач принцессе нашей незадачливой одно ухо-то отрезал, как она возьми да и признайся, что отец ребёнка не кто-нибудь, а монах, Ательстан который. Тут Эгберт монахолюбивый аж в лице переменился. Не дам, говорит, в таком случае невестке уши резать. От святого человека она понесла и сама есть не более, чем сосуд для ребёнка великого. Все от таких слов малость прифигели, включая саму Джудит, но спорить с Эгбертом не стали. Король всё-таки... Так и осталась невестка Эгбертова двух сыновей растить – законного да нагулянного. Правда, уже с одним ухом. * * * Рагнарушка же наш, светоч мудрости, встретил своих подельников ехидным смехом. Ну что, говорит, опять лоханулись? О том, правда, что он в первый раз и сам лоханулся, плотника главнокомандующим назначив, он деликатно умолчал. Вообще-то он парень деликатный был, особливо в том, что его самого касается. Другим же спуску не давал, а то ещё забалуют. Повесили викинги головы. Да, говорят, свет очей наших, не без того. Лоханулись мы по полной программе, и, значит, и есть мы никто иные, как последние лохи. Боги от нас отвернулись. Хотели уже всплакнуть по такому случаю, да Рагнар свет Одинович их утешил. Не кручиньтесь, говорит, викинги, ибо пока у вас есть я, не о чем вам кручиниться. Умом меня Один, отец мой, наградил с запасом, так что и сейчас что-нибудь да придумаю. А придумал он ни много ни мало, как для начала креститься. А то чего, думает, я такой некрещёный хожу? Ательстан, свет мой ясный, меня в раю дожидается, а меня же, нехристя, никто туда и не пустит. Крестился он, значит, да и... помер. То ли на радостях, то ль от болезни, но угодил прямёхонько в ящик. Впрочем, все там будем. А перед смертью договорился сокол наш с ясный с франками, что похоронят они его по христианскому обычаю, с отпеванием в главном соборе парижском и прочей помпой. Ну, как брата во Христе, значит. Новообращённого. Простились викинги с конунгом своим, на плечи его взвалили да и потащили в собор, что посреди Парижу того возвышался. А тот возьми, да из гроба-то и выскочи. Я, говорит, пошутил, а у вас просто чувства юмора нету. А у франков его, видать, и правда не было. Не оценили они шутки Рагнарушкиной. Стоят, по углам жмутся, прямо как неродные. Ну он, конечно, расстроился, с горя даже епископа парижского прирезал, взял принцессу в заложницы да и поковылял с ней к воротам. А там уже ворота-то открыл, да орду свою, до сувениров жадную, в Париж и запустил. Принцессу, правда, отпустил зачем-то. А викинги разграбили Париж да вечером на радостях пьянку устроили. С оргией и прочими аттракционами (ну, как у них, викингов, водится). Во славу конунга своего богоравного да хитроумного. * * * А дальше самое интересное началось. Рагнар наш распрекрасный да непобедимый зря, видать, совсем мёртвым прикинулся. Примета плохая. Сплохело ему и взаправду, да так, что пришлось лагерь сворачивать да назад в свою каттегатчину плыть. Под Парижем же отряд небольшой остался, из тех, кому лень было туда-сюда шастать — ведь весной планировал наш светлоокий вернуться. И во главе того отряда остался брат его непутёвый, Ролло. Ему ещё дома оракул местный, которого все Провидцем звали, предсказал великое будущее - что женится, мол, на принцессе, да таких дел наворотит, что другие только рты пораскрывают. Не поверил тогда ему брат конунга нашего премудрого, подумал, что, видать, старик грибами злоупотребляет. А как увидел принцессу на стене парижской, так и понял - вот она, судьба его. Тем более, что братец, притворившись мёртвым и никому об этом даже не сказав, кроме сына их общего, Бьёрна, окончательно его разочаровал. Ну не поступают так порядочные викинги. Да и непорядочные тоже не поступают. В то время франкского короля Карла Простоватого очень уж нашествие туристов наших испугало. Он и раньше-то смелостью не отличался, а тут и вовсе струхнул. И решил, чтоб такое больше не повторялось, предложить им самое дорогое, что у него было - дочь, значит, красавицу, и пол-Франкии к ней впридачу. Одним махом решил хитрец старый и оборону укрепить, и от дочери незамужней избавиться. А то засиделась она в девках из-за характера своего мухоморного. Рассказал ему странник, что во главе викингов как раз остался тот могучий воин, что машинку адскую на мосту остановил. Обрадовался Карл, ну, думает, если с такой хренью управился, то и с принцессой как-нибудь справится. Хотя тяжело, конечно, парню придётся. Но не хватало ещё врагов иноземных жалеть. Послал он к Ролло посольство, а тот возьми, да и согласись. Видать и вправду недалёкого ума был брат Рагнарушкин. Но уж что поделаешь - в семье не без урода.