Драма во фьордах

Пришла весна – собрались все в набег. Ну, как водится. Бьёрн возмужавший да поумневший с гор спустился, неся на плече жену новую, Торви, у поганого Эрлендурня отбитую. Он за ней по дороге домой специально в Хедебю спускался, расстояния там, видать, были небольшие. Или же Бьёрн так на лососях да медведях за зиму отъелся, что любое расстояние ему нипочём стало. Скорее, второе, как и дальнейшие события покажут, но точно про то нам неведомо. Зачем ему эта Торви сдалась, то ведомо нам ещё меньше. Вида она была неказистого, уж больно худа да глаза навыкате. Даже Эрлендур сам ею брезговал и, видимо, даже рад был, что избавился, хотя и он, между нами, внешностью был далеко не Бальдр. Вообще там кроме Рагнара нашего богоравного красотою-то особо никто не отличался, одно слово – викинги. Не красота в них главное. Следом за сыном и Лагерта подтянулась, мать, значит, Бьёрнова. С войском несметным да шумным, поскольку почти из одних баб состоявшим, да пузом немаленьким. Успел её покойный Калф перед смертью всё ж таки обрюхатить. Или другой кто, история о том умалчивает. Вместе с ней и Эрлендур-рогоносец пожаловал. Куда ж ему теперь, без жены да королевства?.. Только в набег, за богатствами несметными. Чтобы потом новую себе, значит, искать. Хотя, между нами, и новую сын Рагнарушкин, или племянник, к рукам прибрал был – уж больно он до баб охоч стал. Но про то мы отдельно поведаем. Появился ещё и конунг заморский, из самого аж Вестфолда, это миль пятьдесят от Каттегата будет. А то и все сто. Звали того конунга Харальдом, а прозвание ему было Прекрасноволосый. Для смеху ему такое прозвище дали или с каким тайным смыслом, он никому не объяснял. Да и сам, видать, не знал, потому как волосы его никакой особой красотой чарующей не отличались и среди других викингских причёсок не выделялись. У Рагнара по молодости и попышнее шевелюра была, а уж у брата его – и подавно. Вот чьим волосам все каттегадские красавицы завидовали, и то он себя ни разу Прекрасноволосым не называл. Но про то, что был он недалёкого ума, мы уже не раз упоминали. А Харальд-то не один приехал, а с четырьми драккарами и братом, Хальфданом именуемым. Видимо, прижила его матушка от какого-то дана заезжего, раз даном он был только наполовину. А на вторую половину, как и Харальд — норгом. Причёской тот брат и вовсе занятной отличался, чем-то древнего укра напоминал. Но поскольку викинги наши с таким племенем не знакомы были, то им до его причёски и дела никакого не было. И собралась, значит, вся эта разношёрстная компания в набег новый, на старый город Париж. Чтоб уж совсем, значит, франков этих до нитки обчистить. Сувенирами, то есть, запаститсь. Ждут только Рагнара хитроумного, великого стратега и прославленного конунга. День ждут, два ждут, на третий уже волноваться начали. Нет хитроумного да прославленного, целый набег под угрозой срыва. Уж и так его искали, и эдак, во все сараи, амбары заглядывали, даже в тронном зале посмотрели - нет Рагнара. Как сквозь землю провалился. А герой наш хитроумный, оказывается, новой рабыней зимой обзавёлся, аж из самого Китая. Вернее, в том самом Париже её захватили, а туда, в Париж этот, уже из Китая привезли. И вот Аслауг, значит, супруга конунга, возьми её, да купи. Любила, видать, всё заморское да необычное. И Рагнар, как оказалось, любил, поэтому пришлось Аслауг рабыню эту ему уступить. А то он тяжёл на руку был, ежели что не по-его. И показала та рабыня заморская конунгу нашему богоравному траву диковинную. И так трава эта ему понравилась, что он ни дня, ни ночи прожить без неё не мог, не ел, не пил, а всё траву жевал. Буквально как корова какая. Только у коров, говорят, от травы видений ярких да красочных не бывает. А у Рагнара были. И больно ему эти видения понравились. Он днём и ночью их смотрел, словно мультики, и только у китаянки травы новой просил. А она знай посмеивается да и выдаёт дозу. Ну и сама иногда принимает, а то что всё конунгу, да конунгу? И вот за этим, значит, занятием и обнаружили нашего богоравного соратники его верные да гости заморские. Сидит себе в одном из сараев, траву жуёт да мультики смотрит. Чем не жизнь? Не то что конунгством править или набеги устраивать. Удивились, конечно, соратники с подельниками, но взяли его за шкирку да в драккар погрузили. Вместе с китаянкой. Без рабыни своей богоизбранный наш ехать отказывался. Хотели и вовсе его дома оставить, ведь толку теперь от него практически не было, да Аслауг пожалели. Взмолилась она, горемычная, что, мол, забирайте. Сил больше нет его, ирода окаянного, говорит, терпеть. Он то дерётся, то траву жрёт, то мультики смотрит. На том и порешили. Собралось войско несметное, да и в Париж отчалило. * * * А братец героя нашего светлоокого тем временем готовился встретить земляков своих по-братски, чтоб и вовсе они до Парижа не доплыли. Он ведь раньше почему недалёкий был? Потому что у него прынцессы не было. И тестя-короля. И герцогства. А по правде сказать, ничего у него вообще никогда не было, кроме брата прославленного. А этого, видимо, викингу мало. Хотя кто их, викингов, разберёт. Им всего мало. И всегда. Но тем не менее, заделавшись герцогом и королевским зятем, брат Рагнарушкин как-то резко поумнел, понастроил вниз по течению Сены, это река такая парижская, фортификаций всяких и реку цепью перегородил. Чтоб ни один драккар, значит, не прошмыгнул. Ведь авиации, как мы знаем, в те времена ещё не было. А был флот, но не у всех. Вот у франков его отродясь, говорят, не бывало. А то, что было, флотом назвать сложно. А можно назвать каким-нибудь неприличным словом, которым мы лучше ничего называть не будем. Четыре корыта и таз дырявый. Но Ролло, распорядился за зиму понастроить кораблей, почти как у викингов. Только хуже. Ведь своего Флоки у него не было, а больше, как мы знаем, никто в Мидгарде кораблей толковых строить не умел. Тем более драккаров. Ну, что построили, то построили. Вышло плохо, но много. Зато корабли все красивые, богатые, с носовыми фигурами золочёными в форме птицы какой-то - не то долбодятла, не то грифона. Правда, как будут плавать, неизвестно, но хоть глаз радуют. * * * Приплыли наши турысты во Франкию, и Франкии не узнают. Где зимний лагерь викингов? И намёка нет, одни руины. А вверх по течению Сены, не доплывая до самого Парижа, две башни стоят подозрительные. А самое подозрительное то, что и братец Рагнарушкин им навстречу самолично выехал, во франкской герцогской одежде и на франкской же лошади верхом. Тут даже и самые несообразительные сообразили, что дело нечисто. Осерчал наш свет Рагнарушка на брата своего предателя, очами ясными захлопал, ножками затопал, дозой лишней закинулся, и приказал Париж тот штурмовать всей силушкой ратной. Всеми, значицца, драккарами, коих приплыло с ним не много, не мало, а примерно 120 штук. Про то и саги сказывают, коли нам не верите. Как подняли они паруса, да как вёслами по воде зашлёпали, да как устремились на штурм города того вражьего, Парижа... А не тут-то было. Как подняли франки на Сене-реке цепь толстенную, да как напоролись на неё драккары викингские со всей дури... Ибо что, как не дурь, заставляет по чужим землям шастать да города чужие грабить?.. Дурь, блажь, да кровь божественная. Ну и травка иноземная, не без неё. Как начали драккары друг на друга натыкаться, переворачиваться да тонуть, да как начали франки по ним горящими стрелами стрелять... Те, что не потонули, загорелись, ну чистый Рагнарёк начался. Пришлось туристам нашим отступить несолоно хлебавши, проклиная брата конунгского, предателя, да и самого конунга, не вовремя на травку заморскую подсевшего. Так и отступили перед франками. Ну, то есть, те, кто смогли. А кто не смогли – потонули. А конунг наш светлоокий да мудрый даром что на травку подсел. Ума своего он, видать, не растерял, а даже наоборот. Кое-что ещё даже добавилось. Как ни приход – так у него новая идея. Только вот беда – травка заканчиваться стала, уж больно интенсивно он её употреблял. Не за новой же в Китай ехать... Осерчал наш свет Рагнарушка, да китаянку свою в сердцах и утопил. На глазах у детишек своих малолетних, Уббе с Хвитсерком, которых он в набег предусмотрительно взял, чтоб маминой личной жизни не мешали. Но перед смертью успела ему рабыня китайская последнюю дозу выдать, которую он припрятал для решающей битвы с братом ненавистным. Приходы кончились, начались ломки. То паучки по столу побегут, то Лагерта с Ательстаном примерещатся. Хотя, казалось бы, Лагерте-то чего мерещиться – вот она, здесь, живая и почти здоровая (если не считать беременности). Или даже совсем здоровая, потому как мы знаем, что беременность – не болезнь. Но настолько привык свет очей наших к мультикам, что даже и грустные мультики смотрел с удовольствием. А на живую Лагерту и смотреть не хотел. Ну разве живая с мультиком сравнится? Тем более, с пузом неизвестно от кого. И идеи светлые закончились, начались тёмные. То подкоп до самого Парижу рыть, то драккары все в гору поднимать, и потом уже за фортификациями с цепью обратно на воду спускать. Последняя идея особенно Рагнару понравилась. Спросил он Флоки, который с ним почти и не разговаривал после издевательств в пещере, хватит ли его инженерной мысли для такого подвига. А тот как раз тоже под грибами был, на каттегатчине они в тот год не уродились, а во Франкии забористые были, почище мерсийских. Конечно, говорит, об чём речь? Каких-то полста драккаров в гору поднять? Да легко! Тем более, что остальные потонули, а то бы не управились. На том и порешили.