Драма во фьордах

Чуть от грибов оклемавшись, начал Флоки сооружения разные мудрёные возводидть да драккары в гору поднимать. Не один, конечно, с подельниками-викингами. Те сначала, как водится, пальцем у виска крутили да мамку Флокину поминали, но потом втянулись – всё лучше, чем без дела-то сидеть. Лагерта вот только перенапряглась, да так, что выкидыш у неё случился. Так-то она баба умная была, но дура. Не то ребёнка того не хотела, не то книжек умных медицинских в те времена тёмные никто ещё не написал, не то кто-то написал, да читать краса наша Лагертушка не умела, но факт остаётся фактом – не уберегла она ребёночка. Зато драккары всласть потягала и почти доказала мужикам этим, косматым да не культурным, что не хуже их уродилась. Но драккары все благополучно перетащили и снова на Париж тот вражеский двинулись. А навстречу им флот франкский, да не те три корыта да таз дырявый, что у франков ещё в прошлом годе имелись, а самый что ни на есть флот, хоть и корявенький, но на плаву, да и ещё и с грифонами золочёными и герцогом новоявленным. Ну, думает Рагнар наш богоравный да светлоокий, вот теперь-то я братца-предателя точно изведу. Он для такого случая даже дозой последней, на чёрный день припасённой, закинулся – чтоб, значит, наверняка. В те времена же на допинг никто бойцов не проверял, а тем более, конунгов. Как столкнулись два флота несметных, да как сошлись два брата в битве отчаянной, не на жизнь, а на смерть. Час друг друга мутузят, два, на третий уже чуток уставать начали. Да и окружающим этот батл надоел, они и билетов-то на него не покупали, у них, может, вообще другие планы были – Париж там брать или, наоборот, защищать. Зацепили туристы наши конунга своего крючьями абордажными, да и на драккар утянули – хорош, говорят, остынь. Ты так второго раунда не выдержишь. А какой там второй раунд, если он, светлоокий наш, и так чуть дышит?.. Поколотил его братец, но и самому, правда, досталось. Но он у Рагнарки дюже здоров был, что ему будет? А франки тем временем начали теснить драккары викингские, да так в конце концов и победили. Ролло, братец Рагнарушкин, отдал приказ беглецов не преследовать и не добивать – так у них, у подлых предателей, водится. Но мы психологию предательскую плохо знаем, поэтому точно сказать не можем. А знаем мы точно только, что бежали викинги от городу Парижу до самой Скандинавии, и больше их в землях франкских практически и не видели. Один раз только заплыли, но уже по делу, и об этом мы в другой раз поведаем. * * * А дальше случилось страшное. Пропал наш свет Рагнарушка, только его и видели. Вернее, не видели с тех пор и не слышали. Без него детки росли, викинги, народ его непутёвый, пьянствовали и морду друг другу били, в промежутках землю пахали и рыбу ловили, но уж в набеги не ходили – куда же без Светлоокого? Хотя и с ним в последний раз не особенно-то вышло, как мы помним. Эгберт коварный в своём Уэссексе все руки в кровь стёр, потирая их от радости, что никто за поселение уничтоженное мстить не собирается. Что же я, думает, всего одно поселение-то уничтожил викингское? Но потом всё же вспомнил, что их всего одно-то и было, на этом и успокоился. Так долго ли, коротко ли, прошло десять лет. Ну, или девять с половиною, мы уж так точно не замеряли. Выросли дети Рагнарушкины, один краше другого. И все в папу, даже Бьёрн, хоть и не знаем мы, кто этот папа, свечку ведь не держали. Но в кого же ведь он такой уродился – сильный да божественно красивый. И вдруг, в один прекрасный день, появляется в Каттегате мужик какой-то, плешивый да оборванный. И, не успев появиться, прям с порога, вернее, с площади самой что ни на есть центральной, орёт дурным голосом – кто, мол, хочет быть королём?.. И глазами так вращает, свирепо. Но тут уж детки узнали папашку своего непутёвого, они как раз по случаю мимо проходили. Вернее, кто проходил, а кто и проползал. Ивар-то, Рагнаркин младшенький, всё же не полностью от недуга излечился и ходить не мог. Зато ползал мастерски, любой змей бы позавидовал. А узнав батяню, сильно удивились сыновья и, между нами говоря, несколько даже расстроились. Не то чтоб никто из них королём становиться не хотел. Или, допустим, даже конунгом. Но почувствовали они в этом перфомансе какой-то подвох. И не зря, ведь мы знаем, что Рагнарушка наш великомудрый да хитроз... хитросделанный в простоте и слова сказать не мог – всё с подвохом, да с подвывертом. И, разумеется, власти никому уступать не собирался. А собирался он совсем другое. Что именно – про то в следующей части будет. * * * А надо вам сказать, что пока Рагнарушка, свет наш ясный, почти десять лет где-то болтался в ебенях далёких, вся правда о поселении наружу вылезла. Приплыл вестник из Англии туманной, да всё правительнице Аслауг и рассказал. А она уже пасынка позвала, Бьёрна, то есть, и всё ему по большому секрету поведала. А он уже и всем остальным растрепал. И сильно народ Рагнарушку нашего светлоокого по этому поводу невзлюбил. Хейтеры окаянные. Поэтому когда он так эффектно на площади появился, убить его, конечно, никто не убил, ведь все были люди интеллигентные да законам обученные, но в рожу, между нами говоря, пару раз плюнули. А может и не пару, про то нам не ведомо. Потоптались сыновья, значит, на площади, да и дальше пошли. Неловко им было признаваться, что мужик этот грязный да оборванный – их родной родитель. Вернее, все пошли, а Ивар пополз. Но совсем уже с другими мыслями. Он, как младшенький и безотцовщиной росший, очень уж сильно по отцу соскучился. К тому же мама его, Аслауг, очень много ему небылиц про отца рассказала, ну, как это у матерей-одиночек водится. А наслушавшись небылиц да сказок разных, начал Ивар pодителем своим гордиться. И всё мечтал хоть одним глазочком его увидеть. А тут он весь, собственной персоной – смотри, не хочу. А Рагнар-то наш, сокол ясный, как только травка китайская его отпустила, и сам про поселение вспомнил. Ну, лучше поздно, чем никогда, как говорится. А вспомнив, замыслил месть жуткую, лютую. И для мести для этой ему и народ его сразу понадобился, и сыновья его брошенные. Зря он их что ли рожал? И, утеревшись от плевков, пошёл он с сыновьями беседовать. Но те папашину инициативу как-то не поддержали. Бьёрн ещё в Париже карту какую-то у горожанина позаимствовал, да всё Средиземным морем грезил, Хвитсерк с ним плыть намылился, а Уббе и Сигурд решили дома остаться – и спокойнее, и вдруг что мамке понадобится. Посуду там помыть или от врагов защитить. У одного только Ивара планов особых не было, поэтому он с отцом плыть с радостью согласился. Но одного Ивара недужного для набега как-то совсем мало было, поэтому решил наш свет Рагнарушка ещё и любовь свою вечную навестить, Лагерту-раскрасавицу. Он, как мы знаем, всегда о ней вспоминал, когда помощь нужна была. Но Лагерта наша матушка к тому времени давно в мужиках разочаровалась и новую пассию себе завела, молодую да красивую, по прозванию Астрид. Поэтому встретила она муженька бывшего не то чтобы холодно, но как-то, скажем так, формально. И в Англию с ним плыть наотрез отказалась. Он хотел было с горя даже повеситься, но верёвка оборвалась. Так вот ни в смерти ему не повезло, ни в любви.