На той стороне, где ты

Виктор Каин видит вещие сны; заместо своей умершей жены, великой и опасной Хозяйки, умеющей делать из невозможного самое возможное. Этому определению нет точного названия. Так, по крайней мере, решил сам Виктор. Нечёткие образы, несущие в себе запахи гнилой плоти и смерти. Сложные начерания, невозможные линии, идущие туда, где не достанет даже самая хваткая рука. Каин часто видит их, но не может подойти ближе. Постоянное присутствие мучает его; ощущение чужеродности, того, что кто-то проникает своими тонкими когтями прямо в душу, невозможно отторгнуть. Незнакомое чувство, преследующее по пятам, от которого нельзя избавиться. Но он бы не предпринял никаких решительных действий, если бы не один фактор: Каины, подобно магнитному полюсу, притягивают к себе всё иноземное.  — - — Маленькая Мария редко заходит в отцовские покои (согласно правилу их дома, в родительский кабинет можно пройти только по строгому указанию матери; с её исчезновением эта обязанность взошла строго на Георгия), но когда касается своими острыми каблучками до деревянного пола, уверенный голос говорит тихо:  — Отец, на том углу стоит незнакомый человек. Странные цвета, сложенные в кучу, тут же рассасываются, и на их месте появляется неясный силуэт. Расплывчатый по краям, похожий на кляксу: изломленную, отцветшую, давно оставленную доживать свои дни на жёлтоватой бумаге. Естественно не похоже на реальность, думает он. А затем всё исчезает так же быстро, как и появляется. Но Мария, вопреки всему, продолжает видеть.  — Ему больно. Ему очень, очень больно. Я чувствую, как она касается его сердца и уходит дальше. В непонятное…  — Откуда ты знаешь, что это он? — отцовский инстинкт заставляет Виктора приблизиться к дочери, взять её за плечи, ближе прижать к себе. Девочка продолжает наблюдать молча, не отрывая взгляда от тёмно-серого угла. Карие глаза не моргают.  — Сложно объяснить. Я знаю, что это Он. Кожа горит, лицо горит, душа… То, что вместо души, горит. Он тянется к тебе, отец. Что-то хочет сказать. Но я не слышу, что. Виктор это знает, чувствует непонятные отголоски и впервые хочет перенять весь дар Хозяйки, чтобы увидеть, кто так пристально наблюдает за ним. У Нины не спросить, её память развеяна по городу, словно бушующий ветер. А дочь слишком мала, чтобы что-то понимать; да и не подпустит он её ближе. Кто знает, чем закончится подобная встреча. Поэтому он решает спросить у Симона. Тот умеет проносить целые звёзды на шершавых ладонях, держать ими грани старого и нового, останавливать и перенаправлять время. Он создал пристанище, где собралось обыденное и мистическое; дал фундамент Чуду, что расцвело хрустальным цветком.  — Брат мой, рад тебя видеть здесь. По какой причине ты покинул свои Покои? — когда Виктор проходит через порог, глава дома приветливо улыбается. За нею — серьёзность, которую удаётся очень хорошо скрыть. Тревожные новости дошли до другой стороны Горн. Виктор не знает, что говорить, когда спокойный голос спрашивает о случившемся. Единственное, что понятно: неизвестный тянет его к себе, запутывая в нитях противоречий, смешивая и без того беспокойные воспоминания новыми чувствами. Не давая забыть или переключиться на другое.  — Я вижу непонятное, Симон. Это меня беспокоит. — Виктор решает не скрывать своих мыслей, — Непонятный образ, больше похожий на призрак, преследует сознание и не желает его покидать. Симон хватает брата за руки, прятягивает к себе, внимательно осматривает грудь. Хмурится, замечая нечто странное.  — Хм, — задумчиво звучит голос, — Одно могу сказать точно — оно не желает тебе зла, Виктор. Точно не желает. Он ещё раз внимательно окидывает взглядом стоящую рядом фигуру. Виктор, отойдя в сторону, садится на кресло, но язык тела (такой ясный и доступный) показывает признаки подступающей тревоги.  — Что это такое? Кто это такой? Чего Он хочет? Ворох вопросов катится из языка, подобно рогу Изобилия. Но не сейчас думать о смущении — есть проблемы более важные, чем ядовитое чувство гордости. Это Симон, и ему можно довериться во всём. Хриплый тон голоса успокаивает, заставляет голову остыть. Систематизация, разложение различных деталей по полочкам; словно под линзой микроскопа, Чудотворец размышляет над поставленным вопросом.  — Есть вещи, которые мне не подвластны. Не подвластны миру живых, потому что смерть не пренадлежит к данной категории. По какой-то причине тебе открылась эта тайна. Виктор хмурится на такой ответ, но ничего не говорит: если глава дома не знает, что происходит, следует разобраться в этом самостоятельно. Дождаться нужного момента, лучше разглядеть, сделать собственные выводы.  — Благодарю за помощь. Старший Каин кивает, стуча металлическим пером по столу: Виктор навестил его в то время, когда создавалось письмо. Аккуратно прописанный текст чёрным выделяется под светлой рубашкой. Небольшие капли чернил отпечатались на рукаве. В конце-концов, они просто люди — не боги.  — Я спрошу у Исидора. Он негласный глава Уклада, слышал истории стяпняков. Иногда следует прислушаться к чужим голосам, чтобы услышать свой. Про Хозяек они не говорят намеренно — Виктория больна серьёзно, так, что Старший Влад никого не подпускает к порогу. Каин её жалеет, но сам ничего сделать не может; никто не способен обогнуть правил природы, отогнать объятья смерти, кроме как самого больного. Катерина употребляет морфий уже два года, что негативно сказывается на её эзотерических способностях. В данном случае её помощь бесполезна. Сложное положение в Городе душит; каждый это видит, но ничего не говорит. Слово способно воплотить плохую мысль в реальность. Как не им знать об этом, «волшебникам» и людям, своими действиями разрывающим само пространство?  — Наблюдай, Виктор. Зная, что происходит вокруг… Не предупреждение ли до нас стараются донести? Правда это или нет — Каин постарается узнать истину очень скоро.  — Хорошо, брат. — он смотрит на зеркало, висящее на стене, где виднеется собственное искривлённое отражение. Вокруг силуэта клубится чёрный туман: через искажения видения становятся чётче и сильнее.  — Как только узнаешь, что за душа стучится в нашу дверь, приходи. Делай предположения, ошибайся, но старайся найти. Ради нас и себя самого. Симон отворачивается от него и подходит к окну: за серой дымкой глаз отражается что-то далёкое от материального мира. Виктору остаётся только уйти, заставляя эхо шагов отражаться от светлых, хрустальных стен.  — - — Предметы расплываются: не более чем отрывки, пустые элементы без содержимого. Раскачиваемый волнами, Виктор терпеливо ждёт, когда пройдёт неожиданно нагрянувшее наваждение. Он открывает глаза, и неожиданно видит перед собой уже чёткую картину: контур человека, несомненно мужской, стоит перед взором. Глаза — воплощение неясного вопроса; чёрные омуты, в которые погружаешься полностью. Плащ, тянущийся до самых ног, покрытый остатками грязи и крови; воротник, такой же алый, как и само одеяние, придерживаемый серебряной маленькой брошью. Капли чёрной жидкости стекают на пол и тут же исчезают, не успевая коснуться ковра. Детали маленькие, но из них составляется представление личности заблудшей, твёрдой, у которой вместо грудной клетки торчат алюминиевые провода. Этот человек перенёс на своих плечах целую войну — до такой степени были уставшими его глаза. Неуловимо напоминающий его жену, Нину Каину.  — Кто ты? — Виктор слишком сильно растерян, чтобы заметить замешательство в собственном голосе. Мраморная статуэтка движется. Отрешённый взгляд окидывает его лицо, и проблески удивления оживляют статичный образ. Человек тянет свои руки к другому, но тут же отдергивает себя: как будто касается ими до раскалённого железа, окунает до самых локтей, не щадя своих нервов, сил, дыхания. Слабо качается, чуть ли не падает на колени, одной лишь силой воли сопротивляясь физическим законам.  — Виктор, это вы? — хрипы, вырываемые когтями из горла, не слова. — Но как?.. Каин не может дать вразумительных объяснений. В голове — пустота, вакуум, куски космоса, заточённые в простой смертной оболочке. Так проходит несколько секунд их тревожного молчания: безумные глаза с полопанными каппилярами смотрят на голубые, отражающие внутри себя свет цветущего весеннего неба. Пока один из них невольно не отворачивает взгляд.  — Впрочем, неважно. Эту смертельную битву я уже проиграл. — незнакомец, уставившись на собственные испачканные руки (пропытанные запахом земли и умерщвления — Виктор это почему-то знает), сгибает каждый палец, удостоверяясь, что тело слушается его. Каин приподнимает брови.  — О чём вы говорите? В происходящее трудно поверить. Он ощущает что-то, сравнимое с дежавю, когда ещё раз осматривает до невозможности тощую фигуру. Незнакомец неопределенно жестикулирует рукавами на вопрос Виктора.  — О том, что уже не предоставляет никакой важности. Реальность вокруг искажена до неузнаваемости. Только вглядевшись в неё внимательнее, Каин понимает, что пространство вокруг не более, чем сон. Время работает иначе — кипит, разбегается до невообразимой скорости, а затем резко останавливается, не сдвигаясь с места. Нельзя уйти дальше, пройти через искусственные декорации, выйти в настоящий мир.  — Смерть почти победила меня, но я не желаю сдаваться: не так, видя перед собой образы давно ушедших дней, следы прошлого, которого не существует больше. — собеседник горько улыбается, не скрывая своих тяжёлых чувств. Свет, льющий из лампы, делает круги под глазами более чёткими. Каин видит, как чёрние линии вен пересекают бедную кожу, исчезая за высоким воротником плаща.  — Возможно, мой вопрос звучит неуместно, но вы знаете природу своего появления здесь? — осторожный вопрос, который не должен вызвать слишком бурного отклика. Внутри него самого и чужого сердца. За линией горизонта образуется размытие. Он ощущает, как пространство сужается, трансформируется в нечто более тяжёлое. Чужие глаза впиваются в потолок.  — Не понимаю и понимать не хочу. Хотя, есть возможные предположения… — фигура приближается ближе, делая небольшой шаг вперёд, — Но сейчас следует задуматься о другом. Сколько осталось времени до моей окончательной смерти. Виктор хмурится, желая продолжить обсуждение темы (и забыть обо всём лишнем), но понимает по выражению лица, что ответов не будет. Губы, сухие, потрескавшиеся, проносят воздух со свистом. Каин слышит этот отчётливый ритм, невольно вслушиваясь в него. Жизнь. В движениях чужих звучит сама жизнь: большая и маленькая, нужная ли, оставленная умирать среди пустоты белого одиночества.  — Вы с трудом стоите на ногах. Можете присесть на кресло, если хотите. — горло пересыхает, а от былого спокойствия не остаётся и следа.  — Благодарю за гостеприимство. Но, боюсь, что этого будет… недостаточно, чтобы победить мой сложный недуг. Напряжение тут же начинает сгущаться в полумраке комнаты. На несколько секунд прикрыв веки, человек застывает, погружённый в свои мысли. Но, недолго пробыв в таком положении, тут же выпрямляет спину.  — Прошу прощения за мою невнимательность. Даниил Данковский, Бакалавр медицинских наук. Ощущение тревожности исчезает, освобождая место для лёгкого дружелюбия. Странно, что чужие эмоции проходят через внутренности так легко. Непонятный груз спадает с плеч, когда посторонний голос становится менее беспокойным.  — Виктор Каин. Но, я полагаю, что это вам уже известно.  — Да. — тяжёлый вздох. Даниил направил на него нечитаемый взгляд; затем критично осмотрел окружающее пространство в поисках того, за что можно зацепиться. Дрожащая рука на секунду коснулась «границ», но не пересекла их, — Вам несомненно интересно, почему именно так.  — Конкретного ответа нет? Данковский промолчал, не в силах что-либо сказать: видимо, силы окончательно покинули его. Потрепанный подол раскрылся шире, открывая вид на чёрную помятую рубашку. Пуговица на воротнике не затёгнута — под слоем одежды белым пятном выделяется тонкая, жилистая шея.  — Нельзя делать поспешных выводов. Shortsightedness sicut mors… Мне трудно дать объяснение, не приплетая парамистических элементов. Бакалавр начинает ходить из стороны в сторону. Движения заторможены, но при этом точны. Задумчивость отражается в чёрных, покрытых дурманом зрачках.  — Если не рассматривать случившееся, как ответную реакцию на медицинские препараты… Подобной галлюцинации всё равно быть не может, — тихие слова, диктуемые под нос, — Но… Да, болезнь. Всё её признаки остаются неизвестными.  — Вы полагаете, что это не более, нём иллюзия в вашей голове? Виктор приближается на небольшое расстояние, вглядываясь в доселе незнакомые черты. Нет, тот, кто стоит перед ним, чересчур реален и не похож на плод воображения. Стойкий запах крови указывает на это.  — Есть другие предположения? — складка между бровями становится больше. Несколько морщин более заметны.  — Ничего не могу сказать, предоставлено слишком мало информации. Я хочу задать другой вопрос… Как вы попали сюда?  — Через сон. Но, учитывая последние события, думаю, что всё не так просто. В голове невольно отображаются очертания гроба и холодной, торжественной улыбки Алой Хозяйки. Сердце Виктора пронизывают иглы. Чтобы память (такая нужная и такая бесполезная одновременно) не заполнила голову, он прикрывает веки ненадолго. Выравнивает дыхание.  — Хм? Каин обращает внимание на странный выдох: Даниил, почувствовав что-то, с беспокойством смотрит назад. Замечает непонятное. Диалог прерывает странный треск, раздающийся со спины. Виктор резко оборачивается, чтобы разглядеть источник звука, но неожиданно натыкается на сплошную стену из плотного тумана.  — Что?.. Обзор застилает множество трещин: на «полу» и «потолке» образуются тёмные пятна-воронки. Данковский, не замечая царящего вокруг хаоса, с научным интересом смотрит за происходящим. Тревожные ноты исчезли из его слов. Почти что отрешённость. Чистое безумие. Виктор же медленно погружается в какафонию звуков. Медленно, но верно мир вокруг начинает преобразовываться, превращаясь в нечто иное. Поверхность под ногами раскачивается; так, что обоих мужчин резким движением отталкивает в сторону двери. Ощущение надвигающейся тошноты доходит до горла. Но Виктор не обращает внимание на дискомфорт; обеспокоенно смотрит на подкосившуюся фигуру Бакалавра, которая вот-вот упадёт вниз. Через трещины пола в бесконечную бездну. Окружающий мир медленно осыпается, не оставляя после себя следов. Осколки исчезают, тут же превращаясь в мелко-накрошенную пыль. Образ, комната погружаются во тьму слишком быстро. Каин не успевает обдумать «настоящее». И постороняя душа, не его, окутывается чем-то старым, словно одеяло, снова прячется в кокон — непонятно от чего, непонятно, зачем, непонятно, почему. Последнее, что он увидел — закрытое отдельными прядями лицо, устремившее взляд в никуда. Задумчивое, сосредоточенное, напряжённое. Пока стремительно не потухает свет. — — - Виктор приходит в сознание резко, задыхаясь от приступа подступающей паники. Встаёт с положения лёжа, касается ступнями холодной поверхности пола. Резкая смена температур отрезвляет и тут же приводит в чувство. Он неровно дышит; неверяще смотрит на циферблат часов, отсчитывающих третий час ночи. Тик-так, тик-так. Ритмично отбивают молоточки. Сон. Это был сон, способный дать ответы лишь немногие нерешённые вопросы. Много, и так мало. Нужно, и одновременно с тем — нет. Тик-так, тик-так, медленно утекает время. И не хочется говорить, потому что внутри нечто перегорело самое себя — не сердце обнажилось, нет, но упало в яму из множества кочерег, осталось тлеть, затухая. Он касается пальцами висков, держит на месте руки, не смея сдвинуться — хуже станет, неприменно, и загорятся кострами два хитрых прищуренных глаза. Усталость, страх, потерянность. Вот какие эмоции держал в себе тот, кто назвал себя Даниилом Данковским. Но за именем скрывается нечто большее, знакомое, напоминающее детство и давно потерянную юность. А возможно, последние недели неотступающего кошмара. Тик-так, тик-так… Они должны неприменно встретиться снова. Правда же ведь, нужно? И хоть непонятно, зачем, остаётся лишь догадываться о правде, скрытой за занавесой мира физического и иллюзорного. Тик-так, тик-так… Шаги в тишине раздаются слишком громко, проникая биением сердца в уши. Прохладный уличный воздух касается открытых участков тела. Виктор смотрит на ночной пейзаж, наблюдая, как листья шелестят при каждом неловком порыве ветра. Делает вздох и замирает. Уйти домой удаётся только к самому рассвету.