Mon inspiration

Два или три дня назад Антон поймал себя на мысли, что совершенно не волнуется перед намечающимся мероприятием, хотя ему бы следовало. Вчера во время очередной репетиции с Ляйсан Антон понял, что, наверное, волноваться всё же стоит и что отделаться так просто у него не получится. И в этот самый момент, то есть сегодня, Антона вдруг прошибает: он начинает не просто волноваться — он начинает конкретно так сцаться. Вся их команда с Пашей во главе уже упакована (костюмы, которые подобрали дамы, действительно шикарные, хоть Антон и чувствует себя максимально некомфортно, будучи настолько выряженным) и укомплектована в милый минивэнчик, будто они небольшая элитная группка детей, направляющаяся куда-то на экскурсию под присмотром любимого, но строгого классного руководителя. Антон толком не понимает, откуда у него в голове появляются такие странные сравнения, но за эту короткую неделю все они действительно неплохо сблизились, а сам он стал воспринимать Пашу больше как повидавшего мир старшего брата, которого он так хотел иметь в детстве. Возможно, это случилось потому, что и Паша стал относится к нему по-другому. Не так, как к Вите — вежливо, галантно, но слегка отстранённо, и не так, как к Стасу — по-деловому серьёзно, требовательно, но в то же время понимающе, а, скорее, как к внезапно появившемуся новому другу, которого не хочется спугнуть. Взаимная симпатия между ними растёт в геометрической прогрессии, потому что у Воли просто отменное чувство юмора, он достаточно терпелив, хотя иногда и бывает резок, и ведёт себя совершенно приземлённо, ни капли не кичась своими деньгами и положением в обществе, и всё это очень импонирует Шастуну. Единственная зона повышенной опасности в броне Паши — его жена. Ляйсан завоёвывает симпатию Антона буквально с первых же секунд своей искренностью, широкой улыбкой и громким смехом без всякого стеснения. Она прекрасна — и внутренне, и снаружи, и сама знает это. Поэтому Шастун вполне себе понимает Пашу, который постоянно крутится вокруг своей жены, будто спутник, который просто не в силах оторваться от своей планеты. Паша даже присутствует практически на всех тренировках, то ли составляя компанию Ляйсан, то ли поддерживая своих подопечных, и то и дело комментирует происходящее, с садистским удовольствием наблюдая за бесконечными мучениями Антона, а после даже немного помогая ему самолично. И если в первый день Воля ещё поглядывает на Антона и его взаимодействие с Ляйсан чуточку настороженно, то потом он быстро расслабляется, явно понимая, что здесь опасаться нечего. Шастун честно не знает, почему он не производит впечатление человека, который мог бы отбить чужую жену (он не очень красив? Слишком тонкий и неспортивный? Неуклюже двигается? Всё-таки выглядит как стереотипный гей?), но на деле только радуется этому, потому что атмосфера на занятиях, не считая умеренного доёбывания Виты, становится ещё более лёгкой и дружественной. И в настоящий момент, пока все беззаботно переговариваются и отпускают различного рода шуточки, а также перемывают косточки конкурентам из других издательских домов, Антон сидит молча, стараясь как можно незаметнее вытереть потные ладони о сиденье машины, так как делать это о костюм немного слишком даже для него. Сказать, что им резко овладевает жуткий страх и что он может упасть в обморок в любой момент, конечно, было бы огромным преувеличением, но чем больше он осознаёт, сколько известных людей он повстречает и насколько огромен масштаб бала, тем меньше уверенности в нём остаётся. Как и всегда чересчур внимательный Паша поглядывает на него краем глаза, а после того, как Шастун в очередной раз снимает-надевает-снимает каждое своё кольцо по порядку, пересаживается к нему поближе, закидывая руку парню на плечо. — Шаст, ты как? Сильно волнуешься? — тихо спрашивает он, и в кои-то веки в его голосе нет и намёка на сарказм. Антон понимает: Воля искренне переживает за него, и благодаря этому ему становится немного спокойнее. Паша опытный, даже слишком, и Паша привык крутиться во всём этом день и ночь, год за годом, поэтому одно его присутствие рядом даёт Антону поддержку. — Немного, — отвечает он. — Я как-то не до конца врубился, во что именно вляпался, когда ты только сказал о Бале. — На это и был расчёт, — усмехается Паша. — Не дать тебе испугаться слишком заранее. И вообще, не придуривайся. Стас мне рассказывал, что ты любимец публики и настоящий зверь, а не стесняшка-миловашка, коим прикидываешься. Антон пытается сдержать смех, но в итоге проваливается, поддаваясь позитиву, так и прущему от Паши. — Стесняшка-миловашка, — передразнивает он, поражаясь тупизму этого слова. — Кто это вообще придумал? — Я, — невозмутимо отвечает Паша, но на губах его играет лукавая улыбка. — А если тебе не нравится, то придумай своё слово получше, мистер Очумелые Ручки. Всё это звучит более чем нелепо, особенно от такого умного и учёного человека, как Воля, но это прекрасно работает, тут же отвлекая Антона от напрасных тревог. Девушки болтают о чём-то своём, Шеминов увлекает шофёра в очередное обсуждение новых марок машин и травит ему истории-ужастики о дорогах в Самаре, и до конца пути Паша так и остаётся рядом с Антоном, втягивая его в разговоры обо всём и ни о чём одновременно. Уже внутри помещения их заставляют надеть специально подобранные под костюмы маски, что, по личному мнению Антона, чертовски дебильно. Может, эти маски и придают костюмам некий мазок завершённости, заставляя людей почувствовать себя таинственными незнакомцами, но они совершенно не скрывают лиц. И Антону становится просто смешно, когда он вспоминает все эти фильмы, в которых главные герои не могли узнать друг друга из-за такой вот маски, потому что блять, он бы узнал своих друзей даже с полностью заклеенными скотчем лицами, если уж на то пошло. Но это всё неважно. Потому что когда Антон делает первый шаг в бальный зал, у него перехватывает дыхание: зал просто огромен и он блестит и переливается огнями многочисленных красочных люстр и светильников, все стены в нём украшены лентами и живыми цветами, а вдоль них стоят маленькие стеклянные столики с канапе и шампанским. Весь центр освобождён для танцев, и мраморный пол настолько чистый, что Антону кажется, будто он попал в грёбаную сказку, и в любой миг под его ногами окажется зеркало, а его утянет в неведомые страны. Ещё одна причина неправдоподобности происходящего после серых питерских улиц — наряды. И если мужские костюмы, не считая отдельных деталей, хотя бы похожи на те, которые носят и сейчас, то женские платья просто поражают воображение. Раньше Антон никогда не проявлял сильного интереса к женской одежде, но сейчас писательская любопытная натура мгновенно прорывается вперёд, и ему хочется смотреть, щупать, расспрашивать и восхищаться. Вита, одетая в пышное бордовое платье с невероятным количеством юбок, рюшек и всего остального, находится в ещё большем восторге и деловито подхватывает застывшего Шастуна под руку, медленным шагом направляясь вперёд. Антон идёт на автомате, рассматривая всё и всех вокруг, и мимо проплывающие парочки, неспешно прогуливающиеся в своих утончённых нарядах, неожиданно вызывают в нём трепет. Вита что-то щебечет ему на ухо, и то ли дело в самом окружении, то ли в чём-то другом, но и её манеры и тон меняются, будто они и впрямь сливки общества XIX века, решившие посетить очередной благотворительный приём. Примерно так себя Антон и ощущает, когда вместо того, чтобы завопить «Здаров коллега, как дела?» смутно знакомым лицам по далёким конференциям, он почтительно кивает, улыбаясь краешком губ, и так же почтительно принимает ответные кивки. Люди, собравшиеся здесь — далеко не новички, и это становится заметно практически моментально. Те, кто ведут себя подобно обычным людям современности, сразу же выбиваются и бросаются в глаза, зарабатывая этим многочисленные осуждающие взгляды. Антон и вовсе не удивляется, когда обнаруживает, что Вита мастерски делает книксены, и даже целует её руку в перчатке, когда спустя полчаса они всё-таки расходятся по разным сторонам. Шастун успевает попробовать четыре вида закусок и выпить два бокала шампанского для смелости, когда его и вовсе отпускает. В этом месте все выглядят счастливыми и одухотворённым, и Антон физически ощущает бешеную энергетику от людей рядом. К его удивлению, около него то и дело кто-то останавливается, знакомясь и расспрашивая о том, кого он здесь представляет, и совершенно никому нет дела до его возраста или внешности. Он здесь — а значит он уже избранный, и это заставляет Антона вернуть былую уверенность. Время пролетает с неземной скоростью, и он так входит во вкус, что начинает подходить к людям сам, выбирая себе новые знакомства по интересной одежде, и только невесть откуда взявшийся на небольшом балкончике оркестр, оповещающий о начале непосредственно бала, немного возвращает его на грешную землю. Антон отходит к самой стене, ища глазами кого-нибудь из своих, но все вокруг двигаются как одна сплочённая команда, выстраиваясь по всему периметру зала парами и готовясь к первому танцу. Закинув в рот ещё одну закуску с самым большим кусочком сливочного сыра, Антон устраивается поудобнее у высокой колонны, слегка облокачиваясь о неё плечом, и наслаждается представлением. Чувство нереальности происходящего вновь захватывает его буквально с первой ноты. Этот мир так сильно отличается, что Антону хочется петь и играть на скрипке, представляя себя кем-то совсем другим. Нежное серебристое платье Ляйсан, кружащейся с элегантно двигающимся Пашей, привлекает его внимание, и Антон с удовольствием наблюдает за ними, в очередной раз поражаясь пластике девушки и отточенным движениям её мужа. Возможно, для человека, годами находящегося в браке с профессиональным хореографом, ничего странного в них и нет, но Антон, совершенно далёкий от танцев, не может не восхищаться мужчиной. После трёх открывающих танцев люди расходятся, разгоряченные и довольные, и Антон тут же направляется к Паше. — Это было великолепно, — кричит он сквозь звуки музыки, дотрагиваясь до плеча начальника, а после разворачивается к разрумянившейся Ляйсан. — Мадам, а про ваши таланты я просто промолчу, вы волшебны! — Вот же ж дамский угодник, — ласково бормочет Паша, с улыбкой переглядываясь с женой. — Спасибо, Антош, — добавляет Ляся. — А сейчас будет твоя очередь, кстати. Вальс дебютантов, называется. Видимо, у Антона делается такое испуганное лицо, что пара начинает в открытую смеяться, но самому парню совсем не до шуток. Он-то действительно понадеялся, что тренировались они просто для приличия и ему удастся отстоять у стеночки эту часть мероприятия. Наивный. — Но я не могу, — жалобно тянет Антон, переводя молящий взгляд на Пашу, который только предательски качает головой, и не думая его поддержать. — Я же совсем плох, вы видели! — Ты единственный "дебютант", представляющий наше издательство. Ещё не хватало мне потом оправдываться перед коллегами, — отрезает Воля. — Это традиция, — добавляет Ляся. — Ты не имеешь права отказаться. Да и зря что ли мучился последние дни? Антон честно хочет сказать, что да, зря. И ему будет совсем не жаль пропустить сейчас этот танец. Всё равно танцор из него никудышный, а уж вести в паре какую-то незнакомую девушку, только чтобы отдавить ей всё, что только можно и нельзя, а потом позорно сбежать, ему не хочется и вовсе. — Но мне не с кем, — гнёт он свою пластинку, судорожно оглядываясь по сторонам. Из знакомых здесь — только Вита, но та уже давно ускакала к какому-то хахалю и сейчас её, к счастью Шастуна, даже не видно. Ляйсан вопросительно смотрит на Пашу, и Антон явно чувствует, что у них происходит немой разговор, в итоге которого Воля кивает. — Потанцуешь с Лясей, без проблем. Девушка улыбается ему ободрительно, и Антон выдыхает, немного расслабляясь. С ней он хотя бы будет уверен, что если вдруг что, его подтолкнут и повернут в нужном направлении, да и на репетициях они уже танцевали друг с другом и примерно представляют, чего можно ожидать. Пауза на еду и напитки длится буквально пять минут, и вот Антон уже с ужасом осознаёт, что стоит чуть ли не в центре зала, сжимая заново повлажневшей ладонью руку Ляйсан. Этот танец и правда объявляется как "вальс дебютантов", и по сравнению с предыдущими, танцующих пар тут намного меньше, так что Антон мысленно молится о том, чтобы он не споткнулся и не привлёк к себе внимание всех счастливчиков, прохлаждающихся у столиков. Впрочем, о них он забывает довольно быстро: вальс, может, и не настолько подвижный танец, как некоторые другие, но он тоже требует полной концентрации и осознанности движений, поэтому Антон сосредотачивает всё своё внимание на музыке, ритме и своих длинных ногах. Когда проходит примерно половина танца, а ничего плохого не случается (не считая того, что Лясе пару раз приходится слегка подпихивать его в нужную сторону), Антон поворачивает голову, быстро находя взглядом Пашу. Тот смотрит на них неотрывно, немного умилительно, и широко улыбается, показывая Антону большой палец вверх, когда замечает его взгляд. Шастун переводит взгляд на Ляйсан, и та тоже дарит ему улыбку, задорно подмигивая, благодаря чему приободрённый Антон вдруг открывает второе дыхание и танцует намного смелее, уже и не нуждаясь ни в каких подсказках. Когда музыка подходит к концу, Шастун, жутко довольный собой, вновь ищет Пашу, но в этот раз тот совсем не смотрит на них: всё его внимание сосредоточено на высоком и худом мужчине, одетом с иголочки, как и все вокруг. Они с незнакомцем стоят близко, даже слишком, о чём-то активно переговариваясь, и Антон моментально понимает, что это не просто какой-то левый человек или коллега, а кто-то близкий, потому что Паша смотрит на него с искренней радостью и теплотой, а потом приобнимает его за плечи, и они вместе направляются в сторону выхода. С такого расстояния Антон не может точно сказать, знает ли он этого человека, особенно учитывая, что его чёрная маска прикрывает чуть ли не пол-лица, но его любопытство быстро сменяется другими эмоциями, так как танец заканчивается и Ляйсан, тоже заметившая пропажу мужа, угрозами и уговорами подбивает его на второй танец, а потом передаёт его на руки какой-то своей знакомой барышне на третий. Этот блядский карнавал заставляет Антона переоценить всю свою жизнь, и, хотя одна его часть хочет, чтобы всё это длилось как можно дольше, другая и более громкая требует пива с рыбкой и фифу на приставке, а также сжечь чёртову маску, которая щекочет его лицо. Когда Антон окончательно освобождается от чужих рук, то сразу же сбегает в самый дальний угол зала, тут же хватаясь за выпивку. Если бы всё происходящее видели его друзья — оборжались бы вусмерть, Антон в этом уверен. И то, что здесь никто ничего не снимает на камеру, да и вообще не пользуется телефонами, очень сильно играет ему на руку. Через некоторое время рядом с ним останавливается молодой парень, тоже сбежавший от партнёрши, обожающей танцы, и Антон чудесным образом проводит с ним всё оставшееся время официального бала. Всё, что начинается дальше, напоминает этакий плавный переход в XXI век, потому что никак иначе это не назовёшь. Шастун находит свою компанию во главе с вернувшимся откуда-то весёлым и немного пьяноватым Волей, и все они перемещаются в следующий зал с кучей столиков, с нормальной едой и небольшой сценой с микрофонами. Вежливый официант подводит их к нужному столику, и Антон чуть ли не стонет, наконец имея возможность снять чёртову маску, утонуть в мягком сидении и поесть что-то, кроме сыра, икры и фруктов. Судя по всему, все вокруг тоже устают с непривычки, потому что подавляющее число народа мигом рассаживается, принимаясь болтать и делиться ощущениями, совершенно игнорируя всё ещё открытый бальный зал с льющейся оттуда музыкой. Когда начинается официальная часть, Антон выпрямляется, внимательно вслушиваясь в то, что происходит на сцене. С такими вот мероприятиями он знаком уже давно: сейчас все важные шишки будут читать речи и благодарить свою семью, друзей и президента за помощь в развитии их бешеного таланта, а также петь дифирамбы всем тем, кто может лишить их зарплаты. Примерно так всё и происходит, и пусть это не является ни для кого сюрпризом, Антону, к удивлению, всё равно интересно, потому что многие из выступающих здесь — реально крутые чуваки, про которых он то и дело слышит от Стаса и других своих коллег. Люди, собравшиеся здесь, не просто творческие — они сами и есть определение творчества, поэтому слушать их легко и увлекательно, и вместо заунывных речей большинство рассказывают забавные истории на пути к успеху и смеются над собственными неудачами. Все важные выступления занимают не более часа, и только потом начинают раздавать награды, грамоты и премии, и на сцену всё чаще поднимаются главы издательств и авторы, некоторыми из которых Антон тоже восхищается и чуть ли не пищит от восторга, тут же мысленно вознамерившись познакомиться с ними самолично в обязательном порядке. Когда их издательство выигрывает номинацию «Лучшее издательство последнего десятилетия», Антон чувствует влагу, скопившуюся в уголках глаз. И обычно он не сильно сентиментальный парень, но здесь совсем другая обстановка и люди, и все они сразу начинают хлопать и обниматься, с широкими улыбками наблюдая за тем, как абсолютно счастливый Паша поднимается на сцену. Антон чокается бокалом с Стасом, хлопая его по плечу, а потом ещё раз обнимается с Лясей и Витой. Речь Паши воистину трогательна: он говорит живо и искренне, рассказывая про то, как несколько раз порывался бросить своё дело и как жена грозилась выгнать его из дома, если он это сделает, и про то, как в него не верил даже собственный отец. Шастун слушает его, затаив дыхание, как и все остальные. Если сначала Паша показался ему одним человеком, а за прошедшую неделю раскрылся по-новому, то сейчас он вообще весь не свой. Или, скорее всего, наоборот свой. Сейчас он самый настоящий, и он говорит про своё дело с такой любовью и благодарностью, что Ляйсан всё же начинает тихо плакать, и Антон легонько сжимает её руку в поддержку. Разумеется, с Шастуном нормально ничего никогда не бывает, поэтому даже в такой чудесный вечер находится западлянка, которая абсолютно не входила в его планы и к которой он совершенно не подготовился — он тоже выигрывает блядскую номинацию. Целый «Прорыв года», хули! От полной неожиданности Антон слегка паникует, но Паша, как раз спустившийся со сцены, по-отечески треплет его по волосам и выталкивает вперёд, поэтому Антону не остаётся ничего иного, кроме как сжать яйца покрепче и подняться наверх. — Дамы и господа, а вот и сам Шаст, давайте поаплодируем! — торжественно объявляет ведущий, всовывая ему в руки статуэтку и большой золотой конверт. — Искренне поздравляем с победой и желаем новых удачных публикаций! — Спасибо, огромное спасибо всем, — улыбается Антон, слегка кланяясь залу. — Всё это совершенно неожиданно для меня, и получить награду на этой сцене является большой честью. Он не знает, что говорить, потому что совсем не подготовился, да и вообще не знал, что его на что-то номинировали, а чёртов Паша и не подумал намекнуть об этом, поэтому Антон надеется, что сейчас сможет быстренько спуститься вниз и вставить своему начальству, однако у ведущего оказывается стальная хватка и совсем иные намерения. — Поздравляем ещё раз! — восклицает он. — Нам не так часто удаётся лицезреть ваше лицо, так что пообщайтесь с нами ещё немного, расскажите что-нибудь секретное, например, концовку вашей новой книги, — его голос звучит шутливо, и под конец он переходит на таинственный шёпот, заставляя зал прислушаться, а Антона мысленно чертыхнуться. — А может, вы поделись с нами своими фирменными советами? В конце концов, за такой наградой всегда стоит тяжёлая и упорная работа. Антон чертыхается ещё раз, но его голова уже сама думает в нужном направлении, и он начинает говорить, даже особо не следя за своей речью. Когда надо — он умеет, и этого у него не отнять. Антону удаётся пошутить, дать небольшое наставление всем нуждающимся и изящно пропиарить свою книгу, умудрившись ни капли не проспойлерить сюжет. Всё внимание здесь приковано к нему, и он вовсю наслаждается горящими лицами коллег и жёлтым светом прожектора, направленного на него одного. Естественно, Антон не может уйти без благодарностей и начинает перечислять всех, кто его поддерживал, стараясь не затягивать свою речь, но и не пропустить кого-нибудь важного, чтобы потом не извиняться следующие полгода, и, затрагивая своё издательство, он на автомате переводит взгляд на нужный столик. И его сердце останавливается. Потому что место рядом с Пашей, его место, занято кем-то другим. Тем же человеком, которого Антон видел с Волей во время бала и которого не смог разглядеть. Но сейчас он находится не так далеко, а все маски сняты, и Антон видит его лицо как никогда отчётливо, даже включая те разы, когда они находились нос к носу и слышали сердцебиение друг друга. Арсений Сергеевич. Просто Арс. Сидит здесь, на его месте, возникнув буквально из ниоткуда, и смотрит на него широко распахнутыми глазами, не в силах оторвать взгляда. Он выглядит шикарно в своём классическом костюме, впрочем, как и всегда. Но его глаза убивают. А может, воскрешают? Потому что Шастун не дышит на полном серьёзе, он просто не может. Не может вдохнуть и наполнить лёгкие кислородом, не может пошевелиться и отвести взгляд, не может почувствовать свою руку, держащую микрофон, и совершенно не слышит собственного голоса, продолжающего вещать невесть что. Наверное, в этом и заключается профессионализм: делать свою работу, несмотря ни на что и ни на кого. Делать её на автомате, совершеннейшем автопилоте и заставлять себя оставаться на месте, когда единственное, чего хочется — вырваться и побежать. Ну, или хотя бы спрятаться и обмозговать всё. Но никак не находиться под ярким светом и кучей глаз, никак не держать марку изо всех сил и не сжимать микрофон совсем уж судорожно, чувствуя, как накатывает темнота из-за слишком сильной нехватки воздуха. И в этот момент Антон открывает в себе профессионала такой степени, к которой, он думал, никогда и не приблизится. И пусть он всё так же не может оторвать взгляд от ярко-синих глаз Попова, но он заканчивает свою речь, принимает аплодисменты и крепко жмёт руку ведущему, даже толком не глядя на него. Антон вдыхает впервые, как только спускается со ступенек. Его внутренности болят — его душа тоже. Вопросов так много, что они даже не крутятся в голове, а попросту исчезают, решая не добивать и так измученного парня. Видимо, на некоторое время он подвисает, потому что сзади раздаётся громкая музыка и во всём зале включается яркий свет, а ведущий объявляет о небольшом перерыве перед заключительной частью мероприятия. Антон бредёт к своему столику как сомнамбула, а люди вокруг копошатся, шумят и разговаривают, совсем не замечая его состояния. Вита с Лясей моментально куда-то исчезают, наверняка, попудрить носик, Стас тут же достаёт телефон, и Шастун точно знает, что тот сейчас пишет своей девушке о том, как скучает, и только Воля активно что-то рассказывает Попову, который так же, как и Шастун, выглядит отсутствующим в реальности и совершенно не слушает друга. Антон чует его запах ещё раньше, чем подходит к ним: богатый, манящий, совсем не похожий на аромат обычного преподавателя. Антон знает, что Попов необычный. Он это чувствовал. Он просто не знал, что тот как-то связан с литераторами, и это его конкретно подрубает, потому что ни в одном из сюжетов, которые он напридумывал себе в голове, они не знакомятся официально вот так. И уж точно не в таком месте. Там, где Шастун чувствует себя не совсем в своей тарелке, а зато Арсений смотрится так… правильно что ли, гармонично. У него даже имя такое по-дурацкому графское. Арсений. Блять. У Антона подкашиваются коленки, как у первокурсника перед первым экзаменом. И он ненавидит себя за эту слабость. А Воля всё так же не замечает ничего странного, то ли выпив слишком много, то ли на радостях из-за победы, и налетает на Антона с крепкими мужскими объятиями, стискивая его до боли в рёбрах. — Молодец, Антоха! Такую речь забомбил, да и без подготовки! И как я умудряюсь постоянно собирать все таланты России у себя? Антон усмехается, впервые переводя взгляд. — Скромности хоть отбавляй, — бормочет он больше по привычке, вызывая этим очередную улыбку у Воли. — Есть такое. А знаешь, кто ещё от неё не умрёт? Сейчас узнаешь! — И да, Паша выпил явно слишком много, потому что его артикуляция чересчур активная. Он совсем некультурно тычет пальцем в Арсения, застывшего на месте с лицом "что-здесь-происходит-джисус-крайст", и заговорчески шепчет так, чтобы было слышно только им троим. — А вот это реальная честь, Шастун. Представляю тебе Попова Арсения Сергеевича, со-основателя нашего издательского дома и человека, благодаря которому мы и держимся на плаву так долго, потому что он хорош аб-со-лют-но во всём. Ну, а ещё он мой лучший друг со школьной скамьи. И хотя обычно он всегда остаётся по ту сторону экрана, как говорится, сегодня твой счастливый день. И паззл складывается. Немножечко неровно, потому что вопросы у Антона всё равно остаются, и с небольшим треском, но он складывается. — Добрый вечер, — нейтрально вежливо здоровается Попов. — Поздравляю с победой. И чёрт, как он умудряется так идеально контролировать свой голос? Потому что пусть Антон и не видит, но он знает, сука, абсолютно точно знает, что тот пребывает не в меньшем шоке. — Здрасьте, — брякает Шастун, как последний идиот, боясь выдать свои истинные чувства и зарабатывая этим подозрительный взгляд от Паши. — Спасибо. — Ну, а о нашей звёздочке Шасте ты наслышан, сам ратовал за продвижение его книг, — быстро кидает Паша, — так что представлять ещё раз не буду. Охуеть не встать. Сам ратовал за продвижение его книг? Арсений знает, кто он такой? — Паша, быстрее сюда, пойдём поздороваемся с мэром, — оказывается рядом с ними внезапно Ляйсан, буквально выдёргивая Волю за руку. Антон даже не удивляется тому, что где-то здесь, оказывается, разгуливает их мэр. Подумаешь. Сегодня у него — день открытий и чудес. Хотя открытия уже и не так-то удивляют его. Другое дело — человек, стоящий сейчас перед ним. И эта долбаная молчаливая пауза, жутко напоминающая немую сцену из Гоголя, которую Антон ненавидит. — Извини, — мягко говорит он, решая покончить с ней. Молчание повисает вновь, но Антон не знает, что сказать ещё. Он уже сказал самое главное. То, что давно хотел. И теперь он выжидающе смотрит на Попова, готовый к чему угодно, а Арсений гулко сглатывает, поправляя и так идеально сидящую бабочку на шее, что только подтверждает догадки Антона о том, что тот нервничает не меньшего его самого. — За что? — только спрашивает он. — Притворство, лекции, обман или поцелуй? — За всё, — выдерживать такой интенсивный взгляд Попова действительно тяжело, и Антон всё же опускает глаза, теперь уже пялясь на неприлично сексуальный кадык мужчины. Тот молчит, и Антон хмыкает, решая покончить с ложью раз и навсегда. — Хотя знаешь, о последнем я не жалею. И никогда не буду. Арсений рвано выдыхает, делая мелкий шажок в сторону Антона и вынуждая его вновь поднять взгляд. Вокруг суетятся люди: пауза заканчивается, все хотят успеть наговориться и наобниматься, и только двое из них по-прежнему стоят у своего столика, в который раз деля одно дыхание на двоих. Никто из них не замечает, что вся их команда потихоньку возвращается, но деликатно не мешает и не подходит ближе, с интересом посматривая за происходящим со стороны, и никто из них не заботится о том, что пятиминутный перерыв не длится вечность. — Ты не мой студент, — тихо шепчет Арсений. — И никогда им не был. Они практически соприкасаются лбами, и в одеколоне Попова наверняка присутствуют феромоны, потому что Антона ведёт жёстко и не по правилам. — Я говорил тебе это уже два раза, — напоминает он. И пусть те два раза были довольно завуалированы, они были. Арсений не спорит, но не доколупаться не может. — А когда мы перешли на "ты"? Антон усмехается. «Это всё, что ты хочешь спросить?» — вертится у него в голове. — Когда поцеловались. Арсений поджимает губы, а потом быстро проводит по ним языком, будто вспоминая, каково это было на вкус. — Ты не спрашивал, хочу ли я этого поцелуя, — всё же парирует он. И это могло бы быть наездом, претензией, но Антон слышит в его голосе нечто новое. То, чего никогда не слышал в голосе Арсения-преподавателя. Арсений с ним играет, подзуживает, проверяет на прочность, если хотите. Он не злится. В его глазах нет обиды или разочарования. Более того, Антон уверен, что Арсений уже более-менее отошёл от неожиданности их встречи и воспринимает происходящее гораздо трезвее, чем он сам. Да и кто знает, когда именно Арсений увидел Антона? Быть может, он узнал его ещё на балу? А даже если и нет, то у него всё равно был шанс затеряться, не подходить ближе, и уж точно не усаживаться на место Шаста. А значит... он хотел их встречи, хотел проверить его и узнать, как он отреагирует. Антон не знает, откуда в нём берётся это. Способность подыгрывать. Потому что люди вокруг окончательно рассаживаются, а ведущий уже проверяет микрофоны, но они даже не замечают этого, слишком погрязнув в своём собственном мирке. Но не выстрелить сейчас, когда ему наконец дают такую возможность, подобно греху. И он делает это. — Хочешь? И это единственное, что удаётся произнести Антону, потому что голос, как и сердце, совсем его не слушает. Да и не надо. Ему хватает одного слова. — Хочу. Хриплый шёпот, громкий стук сердец. Взрыв. Свет в зале гаснет, ведущий что-то говорит, но большинство глаз прикованы к ним. Арсений целует его сам, и целует так, будто не делал этого вечность. Будто наконец дорвался до сладкого запретного плода и больше никогда не сможет стать чистым вновь. Будто Антон — единственное, к чему он стремился всю жизнь, что искал и чего ждал. Губы Арсения мягкие, точно такие же, как и в прошлый раз. Но в этот они пахнут вишней, и Антон без зазрения совести слизывает этот вкус, а потом просто растворяется в сильных руках, оборачивающихся вокруг его спины, и становится ведомым. В прошлый раз всё было так, как хотел он. В этот настаёт время Арсения. И это время — лучшее в жизни Антона. А на людей вокруг, ёбаную репутацию и правила приличия ему просто начхать. Им начхать. Потому что в этот миг больше никого и не существует. Только они вдвоём.