Наслаждение болью

Хиддлстон очнулся от холода. Спросонья он было подумал, что надо бы накрыться одеялом, но почти сразу понял, что находится не в кровати. Попытавшись протянуть руки, Том с удивлением обнаружил, что они крепко связаны, а сам он обнажен до пояса и стоит на коленях на каменном, совершенно ледяном полу. Когда мужчина подался вперед, чтобы встать на ноги, послышался металлический лязг. Кожа шеи ощутила прикосновение холодного металла, и Том с ужасом понял, что на нем железный ошейник. Глаза привыкли к темноте, и тогда Хиддлстон смог разглядеть цепь, протянутую от стены к его шее. Цепь слегка поблескивала в луче света, пробивающемся из-под закрытой тяжелой двери. Как он оказался здесь? Почему не проснулся, когда его тащили сюда и сажали на цепь как собаку? Вопросы мигом заполонили мысли Томаса. Немного подумав, он нашел ответ — во всем был виноват чертов Хэмсворт, больше некому. Наверно, подсыпал ему в вино снотворного, а Том так нервничал под его взглядами, что и не заметил странного вкуса. Догадка подтвердилась тут же. Дверь, заскрипев петлями, отворилась, и в освещенном дверном проеме появился Крис. В одной руке он держал канделябр на три свечи, а в другой — непонятных форм предмет, который Том никак не мог рассмотреть. Хэмсворт поставил канделябр в нишу в стене и закрыл дверь освободившейся рукой. Хозяин дома оглядел прикованного, и Хиддлстону показалось, что его глаза хищно блеснули при этом, хотя возможно, это было просто отражением в них огоньков горящих свечей. Увидев того, по чьей вине он оказался в таком унизительном положении, Том вскинул голову, смотря на Криса снизу вверх и прошипел: — Не угодно ли объясниться? Что я здесь делаю? — Всего лишь получаете свое наказание, — был ответ. — Я не намерен спускать Вам опоздание. — И что же меня ждет? — с вызовом спросил Хиддлстон. — Ничего особенного. Порка. Двадцать ударов плетью, — будничным тоном произнес Хэмсворт. Наверно, у Тома сделался очень глупый вид после этих слов, потому что его будущий мучитель неприятно ему улыбнулся. Мысли метались в голове как тигры, загнанные в клетку. Его хотят выпороть, что за неслыханная вольность! Никто не порол Тома, даже в детстве ему прощали шалости и ограничивались выговором. А этот нахал решил, что ему все позволено?! Том знал, что если поддаться силе один раз, то в следующий сопротивляться будет труднее, а потом он и вовсе перестанет это делать и смирится. Решив не сдаваться просто так, Хиддлстон сказал как можно более твердым голосом: — Если Вы позволите себе сделать это, я ни на минуту не останусь в этом доме. Уеду обратно в Лондон. — На Вашем месте я не стал бы принимать таких поспешных решений, Том, — обманчиво мягко ответил ему на это Крис. Тот ничего не стал говорить, просто вопросительно воззрился на аристократа. — Я поясню, — кивнул богатый наследник. — Вы никуда отсюда не уедете. А если даже и уедете, то скоро вернетесь обратно. В моих силах сделать так, что в Лондоне никто больше не примет Вас на работу. Разве что в «веселый дом». Не думаю, что Ваша благородная матушка переживет такой удар, ведь долго скрывать от нее свое ремесло у Вас не получится. И тогда, когда она будет готова пойти просить милостыню, Вы придете ко мне и будете умолять взять Вас обратно. Вы будете готовы на все, чтобы я это сделал. И тогда я великодушно дам Вам работу, но уже на несколько других условиях. Том слушал его и чувствовал, как в душе зарождается паника. Неужели его и правда ждет все это? Как этот Крис может лишить его работы в Лондоне? Ведь это ерунда, ни у кого нет таких связей. Немного успокоившись, Хиддлстон пришел к выводу, что слова Хэмсворта просто блеф. Крис всего лишь хочет оставить его тут и вволю поиздеваться. — И как часто Вы планируете меня наказывать, если я останусь? – поинтересовался Том, просто для того, чтобы что-то спросить, пока сам он обдумывал, как достойно выйти из всей этой ситуации. — Не чаще, чем Вы дадите для этого повод. Все слуги в моем поместье за провинности несут наказание. Должно быть, поэтому они так исполнительны, — хохотнул Хэмсворт. «Неудивительно, кому охота добровольно получать удары плетьми?» — подумал про себя Том, а вслух сказал: — Как бы Вы ни угрожали мне, я не намерен работать на Вас. Я хочу уехать. — Что ж, поступайте, как знаете, — согласился Крис. — Тогда отпустите меня — и покончим с этим фарсом. — Отпустить? Ну, это вряд ли. Вы не в том положении, чтобы указывать, что мне делать, Том. Избежать порки Вам не удастся, можете и не пытаться. Не стоило меня злить — ненавижу, когда заставляют ждать. Да и Вы все равно уезжаете, так что один раз можно и потерпеть. — Потерпеть, чтобы удовлетворить Ваши садистские наклонности? — припомнил Хиддлстон новый термин из психиатрии. — Интересуетесь медицинскими науками? — удивился Крис познаниям жертвы. — Не Ваше дело, — сквозь зубы прошипел Том. — И правда, довольно болтовни. Приступим, — гадко ухмыльнулся хозяин дома. — Учтите, при попытках увернуться от плетки, я приплюсую за каждую из них еще по 5 ударов, так что в Ваших интересах не сопротивляться мне. Уже бывший управляющий смотрел на него со страхом в серо-голубых глазах. Том понимал, что ему сейчас никуда не деться и придется снести очередное унижение от Криса. Пришлось уверить себя, что по возвращении в Лондон он как можно быстрее постарается забыть все, что приключилось с ним в этом кошмарном месте. Только по одному внешнему виду особняка можно бы понять, что тут дело нечисто. Надо было послушать свое шестое чувство и уехать сразу после того, как оно намекнуло ему об опасности. И Хиддлстон тут же вспомнил мать, которую ему нужно содержать... Нет, все-таки он обязан был попробовать, хотя бы ради нее. Видимо, его сумбурные мысли отражались на лице, потому что Хэмсворт ехидно спросил: — Что, душевные терзания замучили? Ничего, боль — лучший способ избавиться от них. Том уже догадался, что тем непонятным предметом, принесенным его мучителем вместе с канделябром, была плетка, которую тот теперь перекинул в правую руку. А ведь поначалу Крис казался ему очень даже симпатичным, несмотря на холодные глаза. Хотя Хиддлстон никогда не претендовал на то, чтобы хорошо разбираться в людях. И теперь отсутствие этого умения обходится ему недешево: страданиями, пытками, болью, возможно, даже шрамами и поруганной честью впридачу. Тем временем, пока Том предавался жалости к себе, почти уткнувшись кудрявой макушкой в колени, Хэмсворт взял плеть удобнее, готовясь нанести первый удар по так удачно выставленной томовой спине. Хиддлстон не успел додумать мысль о своем моральном падении по вине Криса — с первым прикосновением кожи плети к его собственной она испарилась, и ее место заняла жгучая боль. В первый момент он дернулся, пытаясь уйти от удара, а потом вспомнил, что тогда придется вынести пять лишних и замер. Прошла минута, другая, но боль все не проходила, наоборот, только усиливалась. Том не мог разглядеть плеть в полутьме, но то, что страданий ему она причиняла достаточно, было несомненно. Спина горела огнем, покрытая полосами следов от кожаной плетки. Том не считал удары, просто ждал, когда все закончится. Он не кричал, и сам не понимал, почему. Казалось, что горло перехватило от сильной боли, и крику просто не удается прорваться наружу. Хэмсворт бил его по всей спине, не ударяя вновь по уже покрасневшим местам. Но, видимо, чистой кожи больше не осталось, потому что плеть опустилась на место чуть ниже лопаток во второй раз. И вот тут Том закричал, жалобно всхлипнув. Сквозь пульсацию крови в ушах он расслышал довольный рык терзающего его тело мужчины: — Наконец-то голос прорезался. Осталось шесть ударов, покричи еще, у тебя хорошо получается, — с легкостью перешел на фамильярное обращение Крис. Хотя как еще разговаривать с тем, кто сидит на цепи, и кому ты раздираешь плетью кожу? Еще шесть? Неужели на этом его мучения не прекратятся? Хиддлстон захлебнулся очередным воплем, почти готовый сделать что угодно, лишь бы прекратить пытку. Он сказал бы об этом, но не мог вымолвить ни слова: с губ срывались одни вскрики. Через несколько долгих минут Том не почувствовал, что порка прекратилась, а просто увидел Криса, когда тот сжал пальцами его подбородок и заставил смотреть себе в лицо. Глаза у него потемнели, поменяли свой цвет, из голубых став почти синими, и на дне их плескалось нечто, чему Том не мог дать названия. Нечто, пробирающееся под кожу, холодное и жестокое, такое же, как Ледовитый океан. Оно заставляло чувствовать себя таким жалким, слабым и беспомощным, что хотелось сделать все, что тебя попросят, лишь бы оно отступило, не залезло глубже, к горячему сердцу, и не превратило его в лед, вымораживая чувства, оставляя после себя снежную пустыню. Крис моргнул, и нечто пропало, будто растворилось в глубине зрачков, а в уголках глаз Тома сверкнули слезы. Хэмсворт, конечно же, заметил их и, ухмыльнувшись, произнес: — Когда соберешься приехать ко мне снова, я буду ждать тебя к трем. Не опаздывай больше. С этими словами он поднялся и вышел из комнаты, оставляя Хиддлстона наедине с его унижением и болью.