Наслаждение болью

      Всю ночь Том не спал и ворочался в постели, не в силах ни на что решиться, хотя он прекрасно осознавал, что никакого выбора у него и нет. Отдаться добровольно или ждать, пока тебя возьмут силой? Как говорится, из двух зол выбирают меньшее. Насилия над собой Том не желал, несмотря на то, что начал понимать — определенная доля принуждения ему даже нравится. Стоило уже принять в себе эту черту характера и смириться с нею. Такое открытие досталось ему нелегко, но ведь нельзя постоянно закрывать глаза на совершенно очевидные вещи навроде испытываемого возбуждения от боли или подчинения чужой воле. Не хотелось признавать, что Крис оказался прав, увидев такое в характере Тома задолго до того, как тот сам узнал об этом. Но Хиддлстону не оставалось ничего иного, кроме как принять существующее положение вещей.       Наступившее вслед за бессонной ночью утро также не принесло ему желаемого облегчения. К тому же, случилось еще кое-что, подтолкнувшее Хиддлстона к принятию решения: ему пришло письмо от матери. В нем она благодарила Тома за переданные деньги, на которые смогла снять приличную меблированную квартиру в хорошем районе, а оставшихся ей должно было хватить на пару месяцев безбедной жизни. Мать удивлялась, откуда у него столько денег. «Неужели же у тебя такое огромное жалованье, дорогой? — писала она. — Мы ведь даже не думали…» Читая эти строки, Том только зубами скрипел, отчетливо сознавая, что за столь заметное участие Хэмсворта в судьбе матери ему придется долго расплачиваться своим телом. Но, так или иначе, в каждой фразе письма сквозила радость от того, что больше не нужно голодать и скитаться по тесным убогим комнатушкам. По всему выходило, что Крис выполнил свою часть их уговора, и теперь настала очередь Тома. Раз он пообещал исполнять приказы Хэмсворта, значит нужно держать слово и сделать то, что от него требуют. Конечно, Том не был настолько наивным, чтобы не понимать, что письмо могло прийти в поместье гораздо раньше, и Крис просто придержал его до подходящего момента, а потом воспользовался им как средством заставить Тома принять нужное ему решение. Ведь именно письмо послужило последним аргументом для Хиддлстона в его выборе. Но ему было плевать на то, что им пытаются манипулировать, и плевать на то, что он продает себя. Том радовался, что дела у матери пошли на поправку и его мучения не оказались напрасны.       Определившись с тем, что касалось его ближайшего будущего, Том поспешил раздобыть у слуг все необходимое, чтобы написать матери ответ. В своем послании Хиддлстон сообщал, что жалованье он попросил выплатить ему за несколько месяцев вперед, дабы обеспечить мать средствами к существованию. Его хозяин (на этом месте рука Тома дрогнула от того, какой теперь смысл приобрело для него это слово) любезно согласился и передал деньги ей. Врать ему не хотелось, но все же это было лучше, чем рассказать, как именно он зарабатывает. Том дополнил письмо несколькими строками о том, как устроился на новом месте, и запихнул исписанный лист бумаги в заранее приготовленный конверт, который запечатал сургучом. Ему пришлось спуститься вниз, чтобы передать письмо мальчишке-посыльному, в чьих обязанностях было относить корреспонденцию на ближайшую почту. Том отсутствовал достаточно долго: паренек куда-то запропастился, и отыскать его оказалось не так-то просто. Когда же он вернулся в свою комнату, то услышал из ванной звук льющейся воды. В недоумении Хиддлстон вошел в туалетную комнату. Несколько девушек суетились вокруг, готовя горячую ванну. На его появление они не обратили внимания, продолжая заниматься своим делом. Одна из девушек старательно опустошала несколько флаконов, выливая их содержимое в ванну, другая сыпала туда же крупную морскую соль, а третья складывала полотенца в стопку. От воды поднимался пар, в воздухе приятно пахло цветами и немного — цитрусом. Том не стал ничего у них спрашивать: безо всяких вопросов было понятно, для чего все это. Через минуту девушки закончили приготовления и, так и не сказав ему ни слова, ушли. Хиддлстон немного постоял, ошарашенный нахлынувшим вдруг пониманием, что, как бы он ни был тверд в своем решении повиноваться Крису, реальность тем не менее пугает его. Но ничего не поделаешь — Том закрыл дверь на защелку и принялся раздеваться. Подойдя к ванне, он опустил в нее руку — проверить, не слишком ли горяча вода. Только убедившись, что не ошпарится, Хиддлстон лег в ванну, чувствуя, как сразу же начинают согреваться его теперь постоянно мерзнущие от хождения по холодному каменному полу ноги. Оказаться в горячей ароматной воде было определенно приятно. Впервые за долгое время Том ощущал себя расслабленным. Его по-прежнему тяготили мысли о предстоящем вечере, но сейчас они будто отступили на второй план. Он провалялся в ванне до тех пор, пока вода совсем не остыла, успев за это время вымыться до скрипа и пропахнуть флердоранжем с примесью аромата еще каких-то, неизвестных ему, цветов. Тому до ужаса не хотелось выходить и вновь оказаться наедине с пугающей действительностью. И все равно, рано или поздно ему пришлось бы это сделать, так что он, переборов свое нежелание, вылез из воды, тут же хватая полотенце и принимаясь вытираться насухо. Обнаженный, Хиддлстон прошел в комнату, надеясь найти там свежий комплект одежды. Как и ожидал, Том обнаружил его в изножье кровати — забота хозяина давала о себе знать. Одевшись, он плюхнулся на постель, не собираясь никуда идти до тех пор, пока Крис не пригласит его в свою спальню. Но вскоре чувство голода напомнило о себе, и ему пришлось спуститься в кухню, чтобы перекусить без особого, впрочем, аппетита. Время между тем не стояло на месте, и день стремительно таял. Близился вечер, а вместе с ним и тот момент, когда Том должен будет лечь в постель с Крисом. Хиддлстон вернулся в свою комнату и теперь мучился от затянувшегося ожидания, желая, чтобы все уже поскорее закончилось. Почти сразу после того, как часы пробили восемь пополудни, в дверь постучались. За дверью стояла незнакомая Тому служанка, которая передала ему слова Хэмсворта о том, что он ждет его у себя, и велела следовать за ней. Хиддлстон вышел в коридор, чувствуя, как сердце ушло куда-то в пятки от волнения и страха. Спальня Криса оказалась недалеко от комнаты Тома. Девушка проводила его до нужной двери и оставила одного. Хиддлстон с минуту собирался с духом, а затем робко постучался. — Ты можешь войти, Том, — донеслось из-за двери. Он зашел в комнату, потерянно остановившись на пороге, и принялся разглядывать паркетный узор на полу, не зная, куда кинуть взгляд от смущения и неловкости. — Ну, что же ты встал? Подойди ко мне, — раздался в тишине голос Криса. Том поднял голову и в изумлении уставился на огромную кровать под балдахином, которая могла бы показаться пошлой, не будь она такой же ощутимо древней, как и весь особняк. На ней поверх одеяла возлежал вольготно растянувшийся, абсолютно голый Хэмсворт. В комнате было светло как днем из-за множества свечей, расставленных повсюду. Вероятно, таким образом владелец особняка решил показать романтичную часть своей натуры, а заодно и продемонстрировать себя во всей красе. Крис нисколько не стеснялся своей наготы, и Хиддлстон, впервые увидев его обнаженным, прекрасно понимал, почему: тело Хэмсворта было идеальным ровно так же, как и его лицо. Он жестом подозвал Тома ближе и похлопал по кровати, приглашая сесть. Тот подчинился, присев на самый край. Крис, словно лев, бросающийся на загнанную жертву, в одну секунду оказался рядом и спросил: — Боишься меня? Не нужно. Я никогда не обижу тебя и не сделаю ничего, что тебе не понравится. От этих слов Том разозлился и стал выглядеть как сидящий на оледеневшей ветке нахохлившийся от холода воробей: сердито и одновременно жалко. Птица не способна справиться с морозом, так же как сам Том — с Хэмсвортом. Хиддлстон искренне не понимал, как тот мог быть настолько лицемерным. Не задумываясь, что творит, он выпалил в возмущении: — Мне не понравилось ничего из того, что Вы со мной делали! — Да неужели? А вот я видел совсем другое, — Крис, вероятно, решил не обращать внимания на то, что Том заговорил без разрешения. — Разве не ты вчера стонал и выгибался под моими ласками, всем своим видом прося о большем? Да ты выглядел почище, чем портовая шлюха, которой не терпится, чтобы ее отымели, — Хэмсворт шептал эти слова ему на ухо, отчего мурашки побежали у Тома по спине. — А Вы, стало быть, разбираетесь в шлюхах? — снова не смог удержать язык за зубами Хиддлстон. — Я разбираюсь в таких, как ты. В тех, кто упорно делает вид, что происходящее им неприятно, хотя в глубине души они признаются себе, что в восторге. Тебе пора уже принять то, что я видел с самого начала. Ты любишь быть ведомым, тебе нравится, когда тобой кто-то распоряжается. И боль тебе тоже нравится, — голос Криса будто проникал под кожу, растворяясь в крови пузырьками зарождающегося возбуждения. Том чувствовал, что не может и не хочет сопротивляться этому. Ему начинало казаться, что он уже сам не против, чтобы Крис сделал с ним все то, о чем говорил. Тем не менее, он старался не показывать этого и сидел смирно, сложив руки на коленях и уставившись в пол. Хэмсворт, похоже, видел его насквозь, потому что заметил ему с усмешкой: — Ничего, пусть сейчас ты и строишь из себя святую невинность, скоро сам будешь просить взять тебя. И будь уверен, перед тем как сделать это, я вдоволь наслажусь твоими мольбами. Но сперва сними свое тряпье. Том помялся с минуту, прежде чем его руки потянулись к пуговицам сорочки. Хиддлстон отчаянно старался сделать так, чтобы они не дрожали, и пытался отыскать в себе хоть немного решимости довести начатое до конца. Крис же тем временем продолжал: — У нас с тобой сегодня особенный вечер, и по такому случаю я даю тебе возможность узнать обо мне некоторые вещи, которые тебя интересуют. После того как мы насладимся друг другом, ты сможешь задать мне… ну скажем, пять вопросов, и я обещаю ответить на них предельно честно. Пока Хэмсворт непонятно зачем проявлял чудеса своей господской милости, Том успел раздеться и теперь сидел съежившись, пытаясь таким образом хоть немного прикрыться от хищных взглядов Криса. Он толком и не слышал того, что говорил хозяин, да и дела до этого ему не было никакого. Сейчас его волновало только то, что вскоре произойдет. И все равно, следующие действия Криса оказались для него неожиданностью, хоть Том и думал, что уже готов ко всему. Хэмсворт ненадолго задержал на нем взгляд, а затем как-то вдруг оказался рядом и притянул Тома к себе за шею близко-близко. Настолько, что Хиддлстон смог рассмотреть в его зрачках пламя отражающихся в них свеч. Пару секунд он чувствовал дыхание Криса на лице, а после ощутил его губы на своих. Хэмсворт целовал настойчиво, но в то же время нежно и даже бережно, как будто Том был одной из тех красивых фарфоровых кукол, каких когда-то собирала его мать. Они стояли на полках в застекленном шкафу, и лишь изредка матушка вынимала какую-нибудь из них, давала Тому в руки и говорила, что красота такая же хрупкая вещь, как и кукла, которую он держит — не успеешь оглянуться, и от нее останется только пыль. Крис относился к нему так же, словно боялся, что причини он сейчас Тому боль — тот сломается, как тонкий фарфор. А сам Том, целуясь с Крисом, все равно рассыпался на куски, потому что под губами Хэмсворта все его прежние убеждения превращались в ничто. Как мог человек, столь ужасный по своей натуре, целовать его так? Неужели в нем есть еще что-то, чего Том не видел прежде? С каждой секундой Хиддлстон испытывал все большее наслаждение от того, как чужой язык и губы ласкают его рот. Часть сознания по-прежнему твердила ему, что это зверь в человеческом обличье, но в паху уже приятно ныло, и мысли о том, как Крис мучал его, сменялись воспоминаниями, в которых он доставлял Тому удовольствие. Правда, теперь Хиддлстону казалось, что Крис ведет себя не как раньше: он стал более ласков и обращался с ним так, словно он не его раб, а любовник. Но не успела эта догадка толком оформиться в голове Тома, как Хэмсворт оторвался от его губ и объяснил такое необычное для себя поведение: — Я мог бы просто приказать тебе раздвинуть ноги, но мне хочется, чтобы твой первый опыт был приятен для тебя. Все-таки ты мне нравишься. Не нужно меня бояться, по крайней мере, сегодня. Хиддлстон, впавший в прострацию после слова “нравишься”, не успел заметить, в какой момент Крис оказался над ним, принимаясь целовать шею. Он не мог сдержаться и между поцелуями иногда кусал тонкую кожу, заставляя Тома вздрагивать от легкой, но резкой боли, которая затем порождала возбуждение, и от которой вдоль позвоночника бежали мурашки. Вдоволь насладившись вылизыванием шеи Хиддлстона и оставив повсюду следы своих губ и зубов, Крис спустился ниже, принимаясь ласкать соски лежащего под ним мужчины. Его губы поочередно касались то правого, то левого соска, отчего те затвердели, а Том пытался уйти от ласк, потому что соски его оказались неожиданно чувствительными. Возможно, что он просто не подозревал о таком их свойстве, а возможно, что это Хэмсворт так влиял на него, заставляя дрожать на постели. Тут то ли Крису надоело использовать одни лишь губы, то ли захотелось усилить воздействие на Хиддлстона, но влажный язык сменился чуть грубоватой кожей пальцев, которые с силой сжимали и терли потемневшие, блестящие от слюны соски. Тома переполняли новые ощущения — женщины никогда не ласкали его так. Совершенно внезапно к нему пришло осознание, что он вовсе не против продолжить, даже несмотря на то, что Крис продолжал развлекаться с его телом, как сам хотел, напрочь забыв об обещании сделать приятное и Тому. Хотя это совсем не означало, что Хиддлстону не нравилось такое обращение. Он поднял безжизненно лежавшие до этого момента руки и несмело зарылся пальцами в падающие на широкие плечи Крисовы золотистые волосы. В ответ на это действие Хэмсворт резко выдохнул, что Том счел за одобрение, и перестал играть с и без того уже возбужденными сосками. Вместо этого Крис принялся целовать вздрагивающее от прикосновений тело Хиддлстона, медленно спускаясь губами к низу его живота. На несколько секунд он прервал свое занятие, и Том встретился с ним глазами. О, если бы он уже не желал Хэмсворта, то после этого был бы просто обязан захотеть его. Во взгляде Криса царили похоть и страсть, казалось, его глаза сейчас могут метать молнии — столько в них было напряжения. Крис уже наверняка заметил, что Том и не думает больше сопротивляться, а даже наоборот, отзывчиво откликается всем телом на его действия. Хиддлстон видел, что слова сейчас давались ему с трудом, но он все-таки сказал: — Признайся, что хочешь меня, Томми. Хочешь по своей воле, безо всякого принуждения. И тогда я продолжу. Я отлично вижу все и так, по тому, каким твердым ты стал. Просто хочу, чтобы ты сам сказал мне это. Казалось бы, что может быть проще? Признание очевидного не должно вызывать никаких затруднений. Но Хиддлстон понимал, что произнести такое вслух означало признаться не только Крису, но и самому себе. Признаться, что каким-то недоступным его пониманию образом Хэмсворт приручил его, заставив хотеть себя несмотря на все проделанные с Томом издевательства. Хиддлстон и так не очень понимал, какого Криса хочет: того, который мучил его, или того, кто сейчас с ним в постели? Жесткого и властного или нежного и ласкового? Ведь, как ни крути, это был один и тот же человек, и признать, что хочешь одну его часть для него означало, что и другая не менее привлекательна. Том чувствовал, как горячо у него в паху. Он вдруг вспомнил, как удовлетворял себя под неотрывным взглядом Криса, и не смог сдержать стона, вызванного новым приливом возбуждения. Он должен принять важное в своей жизни решение, и сделать это прямо сейчас, когда толком подумать нет никаких сил. Том знал одно: если он добровольно и, более того, сам желая этого, отдастся Крису, то уже не сможет просто уйти, как собирался поначалу. Но Хэмсворт снял с его плеч главное бремя — заботы о матери, и Том отважился сказать ему то, что тот хотел услышать, то, что уже само рвалось с языка: — Я хочу тебя, — и, вымолвив это, чуть развел ноги, подтверждая собственные слова. Пути назад больше не было. Крис удовлетворенно кивнул, и Хиддлстон понял, что он даже не удивился хоть сколько-нибудь его согласию. Эта уверенность поразила Тома — сам он никогда таким не был. Но тут все связные мысли окончательно покинули голову, потому что Крис обхватил губами его член, а рукой несильно сжал мошонку. Не выпуская изо рта отвердевшую плоть, он языком касался головки, вызывая у своего любовника тихие хриплые стоны. Хэмсворт двигал губами вдоль всего члена, однако, не принимая его полностью, наверняка зная, что если сделает это — разрядка партнера не заставит себя ждать. Впервые за вечер Крис делал что-то только для Тома, позабыв на время о собственном удовольствии, и от этого мужчину переполняли эмоции. Нежность Хэмсворта дорогого стоила, и Том как никто другой знал это. Когда он уже плохо соображал и пытался вскидывать бедра, чтобы глубже проникнуть в ласкающий теплый рот, Крис оторвался от его члена и встал с кровати. Недолго повозившись у туалетного столика, он вернулся, держа в руках пузырек темного стекла. После тех важных слов Том так и не издал больше связных звуков, вот и теперь не смог и просто вопросительно посмотрел на любовника. — Это розовое масло, — ответил на его немой вопрос Крис. — Оно облегчит проникновение. Не волнуйся, я буду очень стараться, чтобы не причинить тебе боль. Том уже давно понял, что сегодня боли не будет, по крайней мере той, которую причиняют специально, и не стал задумываться о том, нравится ли это ему или все же он предпочел бы почувствовать немного боли для большего возбуждения. Хотя и сейчас Хиддлстон уже еле терпел, не отваживаясь попросить Криса поторопиться. Он был в постели с мужчиной впервые, но это больше не пугало его, скорее наоборот, необычность ситуации заставляла хотеть происходящего еще сильнее. Замерев и завороженно смотря на Хэмсворта, красивого, будто сошедшего с Олимпа или Капитолийского холма бога, Том тихо радовался, что не придется отдавать себя плюгавому старикашке, как могло бы случиться, окажись он в борделе. О том, что именно по вине Криса ему пришлось бы спать со стариками или еще один Бог знает с кем, Хиддлстон то ли уже начал забывать, то ли предпочел не вспоминать сейчас. Тем временем Крис вывел его из оцепенения, попросив тихо: — Приподнимись, — и подложил одну из многочисленных подушек ему под поясницу. На удивленный взгляд Тома он сказал только: — Так тебе будет удобнее, а я смогу видеть твое лицо. Хочу смотреть на тебя, пока ты отдаешься мне. Эти слова заставили Тома покраснеть. Его будут иметь как женщину! Но эта мысль не была ему неприятна, она только лишь сильнее распалила его, потому что сладко отдавала легким унижением, которое уже начало приходиться Тому по вкусу. Крис же наконец перестал медлить и провел влажными от приятного пахнущего масла пальцами между его ягодиц. Том только вздрогнул всем телом, ощутив новое для него прикосновение. Некоторые девушки, с которыми он был, предлагали приласкать его похожим образом, но тогда он отказывался, не желая, чтобы они касались его в таких местах. Теперь, с Крисом, все было совершенно иначе, поэтому он послушно развел ноги, когда тот сказал ему сделать это. Хиддлстон расставил свои длинные стройные ноги так широко, насколько, как ему казалось, он мог. Но Крис не удовлетворился увиденным и сам взялся руками за его колени, раздвигая их еще сильнее. — Шире, детка, — хриплым голосом потребовал он. — Вот так. Теперь ты выглядишь как надо: по-настоящему доступным и готовым отдаться. Тому и самому нравилось, как он выглядит: возбужденный, с нетерпеливым блеском в глазах и выставленным для Хэмсворта задом. Крис несколько долгих секунд любовался раскинувшимся на кровати Томом, а затем вылил новую порцию масла на пальцы и склонился над любовником. Хиддлстон почувствовал, как его палец прикоснулся к одному из самых интимных мест его тела, а потом оказался внутри. Ему не показалось, что это очень уж неприятно, как он слышал — в конце концов, порка кнутом была куда как более болезненна. Крис и правда был аккуратен и старался не причинять Хиддлстону боли. Он осторожно двигал пальцем в теле Тома, давая ему время привыкнуть и немного расслабиться. Через пару минут Том ощутил у своего входа еще один палец, который заставил его раскрыться чуть больше. Хэмсворт то разводил пальцы в стороны, то гладил ими Тома изнутри, чуть согнув. Хиддлстону нравилось, как растягивается его дырка, и нравилось легкое трение, несмотря на небольшой дискомфорт и жжение в анусе. И чем дольше Крис двигал в нем пальцами, тем сильнее он хотел почувствовать вместо них нечто большее по размерам. Но Крису было виднее, сколько необходимо ждать, прежде чем войти в него, и Том положился на его опыт, не решаясь сам попросить член внутрь. Прошло еще несколько долгих минут, пока Крис не удовлетворился результатом своих действий и только тогда, тяжело дыша от возбуждения и нетерпения, приставил свой член к готовому принять его анусу. Хиддлстон знал, что будет больно, но когда Крис сделал первый толчок, и головка члена погрузилась в тело Тома, не смог сдержать болезненного вскрика. — Потерпи немного, — шепнул ему Крис. Прислушавшись к своим ощущениям, Хиддлстон понял, что боль не такая сильная, как ему вначале показалось. Стоять на коленях на каменном полу было хуже, что ни говори. Хэмсворт вглядывался в лицо Тома, пытаясь определить, каково ему, и тот, не желая, чтобы Крис останавливался надолго, сказал, задыхаясь: — Мне почти не больно. И повторил снова: —Я хочу тебя. Крис не стал отвечать, очевидно, будучи не в силах разговаривать, только двинул бедрами, входя до конца. Хиддлстон ахнул, будто в изумлении, и широко распахнул глаза. Хэмсворт дал ему время привыкнуть к своему члену, замерев на пару минут. Нетрудно было догадаться, как тяжело это ему далось: он еле сдерживался, втягивая воздух сквозь крепко сжатые зубы — и Хиддлстон в очередной раз поразился тому, насколько Крис может контролировать себя. Он почувствовал, как его тело чуть расслабилось и сразу за этим — движение крепкого длинного члена, который распирал его изнутри. Его собственный орган почти обмяк от болезненных ощущений, и Том было потянулся приласкать себя, но Крис мягко убрал его руку от паха. Вместо этого он положил руки Тома на его колени, которые тот затем прижал к груди. Заставив любовника таким образом сильнее открыться, Крис неспешно задвигался, глухо постанывая от удовольствия. Хиддлстон же поначалу не чувствовал ничего, кроме непривычной наполненности, но Хэмсворт прекращать не собирался, и вскоре Том ощутил, как внутри него что-то отозвалось на очередной толчок, от чего удовольствие пронзило тело от макушки до пят и тихий вскрик сорвался с его пересохших губ. Том успел увидеть, как довольно улыбнулся на это Крис, а потом закрыл глаза, отдаваясь целиком Хэмсворту и своим ощущениям. Стыд принадлежать мужчине, поселившийся в нем с того момента, как он согласился принять условия Криса, стал сейчас невероятно острым. Но Тому нравилось это чувство, нравилось настолько, что желание, чтобы его хозяин овладел им, становилось невыносимым. Удовольствие в его теле все нарастало, Крис двигался в нем не переставая, входя на всю длину члена, так, что яйца его касались ягодиц Тома. Он успевал еще и целовать его, оставляя засосы на шее и груди, сжимать соски меж пальцев. Хиддлстон уже не чувствовал всех его действий по отдельности — они слились для него в единый поток наслаждения, который все разрастался где-то внутри него. Тяжелое дыхание Криса перемежалось стонами, а Том уже почти кричал, все так же не открывая глаз. Ему хотелось потрогать свой влажный от сочащейся смазки член, но Крис уже не дал ему сделать этого, и больше он не смел пробовать. Сколько времени Том провел под Крисом, он не знал. Может, десять минут, а может, целый час. Время будто исчезло из мира, остались только он да Крис, неистово двигающийся, заполняющий его собой, овладевающий им и подчиняющий себе. Он дотянулся до обделенного вниманием члена Тома, провел по нему раз и другой. Хиддлстон задрожал, предчувствуя близкий оргазм, его анус чуть сжался, а Крис выдохнул ему в ухо: — Открой… глаза… хочу их видеть, когда ты будешь кончать. Том еле смог собраться, чтобы выполнить просьбу Криса. А когда сделал, что велено, то увидел его склонившимся над собой, со спутанными взмокшими волосами, с мокрой тяжело вздымающейся грудью и горящими дикой, какой-то нечеловеческой, животной похотью глазами. Крис поймал его взгляд и снова двинулся в нем, одновременно с этим проводя рукой от основания до головки члена. Всего этого Том уже не мог вынести. Наслаждение наконец стало нестерпимым, он задрожал всем телом и с криком опустошился на свой живот, пачкая ласкающую его руку своим семенем. Хэмсворт последовал за ним, чувствуя восхитительно сильно сжимающие его орган тугие мышцы. Он кончил, содрогаясь в конвульсиях и наполняя внутренности лежащего под ним любовника спермой. После оргазма Крис с неохотой покинул тело Хиддлстона, ложась рядом с ним. Тому захотелось еще немного ласки, и он подвинулся ближе к Хэмсворту, положил голову на его вспотевшую грудь. Тот обнял его, чмокнул в макушку и сказал сорванным голосом, еще не до конца отдышавшись: — Вот теперь ты весь мой. Без остатка, как я и хотел. Хиддлстон ничего не ответил, только прикрыл глаза, желая просто насладиться близостью с этим необычным человеком, а про себя подумал, что и сам Крис его уже давно.