Крылья свободы

      Последний спокойный день перед очередной масштабной экспедицией. Возможно, последние минуты, когда можно обнять родных и попрощаться с ними.        Вернуться ли все? Нет. Были ли все уверены на сохранность своей жизни после этого главного боя? Нет. Была ли уверенность в победе?                   Да       Слишком долго человечество терпело лишения и гонения по вине титанов. Слишком слабо сопротивлялись напору этих кровожадных чудовищ, слишком.       Всё это время огонь людских сердец и пролитая кровь словно наполняли некий сосуд. И самое время той ярости и запалу, что таились внутри, натягивая воинов и жителей как тетиву, выплеснуться. Обрушить всю мощь на гигантов, стирая их с лица земли. Истребляя до последней скулящей особи. Уничтожая до хруста в собственных руках, до неистового садистского удовольствия.       Настало время людей упиваться кровью монстров, заполняя бескрайние холмы и равнины тлеющими телами, наполнять иссушенные русла рек багровой жидкостью, морщиться от тошнотворного запаха горячей плоти и зажимать уши от громогласных криков, уносить с поля сечи собратьев, ликуя и торжествуя.       Впервые люди позволят невидимым крыльям за спиной раскрыться, заслонить своей широкой тенью бранные поля. Впервые люди смогут почувствовать сладкий запах свободы, что дастся с огромными потерями и утратами.        Но они не умрут зря, нет. Другие попросту не позволят пасть своим товарищам на сырую землю попросту.        Каждый, кто умрёт в этом главном сражении, что определит судьбу людей, получит посмертную славу.       Его имя будет переходить из уст в уста, о нём будут говорить как об одном из тех, что сражались за свободу и возможность жить мирно.       И не прольётся больше невинная кровь.                         ***       Дэниэль чувствовал, что всеобщее настроение было хуже некуда. Даже вечно улыбающаяся Ханджи ходила чересчур серьёзной и хмурой. И без того серьёзные и тихие капитаны были слишком сосредоточенными, не произнося и слова без надобности.       Дышать было трудно.       Дэниэль чувствовал, что за спиной скрежещут цепи. На нём, как на одном из командиров, была огромная ответственность.       И сейчас к этим крепким и тяжёлым цепям прибавилось ещё несколько звеньев. Среди которых была сестра.       Дэниэль не мог отговорить сестру. Никак не получалось даже возразить ей. Яркое пламя в её груди поджигало затухающий фитилёк внутри юноши, и он, скрепя зубами и сжимая кулаки до невыносимого хруста пальцев, молчал, беззвучно восхищаясь сестрой.        Ей, как и другим «зелёным» рядовым, отвелась роль убийц титанов, что несомненно будут ждать воинов за стенами разрушенной Шиганшины.        План командора Смита был предельно прост. Йегер, открыв в себе возможность кристаллизации титанического тела, должен был заделать бреши в стенах. И воинам нужно было его защищать.        Иначе всё пойдёт вкривь и вкось, мягко выражаясь.        Ульв боялся. Боялся до дрожи в коленях, до влажных ладоней и нервной тряски. Потерять сестру, что совсем недавно вошла в ряды разведчиков, не хотелось.        Но Арден грубо отвечала братьям и матери, когда те возобновляли попытки оттянуть неизбежное, пытались заставить девушку задуматься и остаться в безопасности.       Арден была непоколебима. Она чувствовала, знала, что это её долг. Долг, который нельзя оставить без внимания и попросту отвернуться.       Девушка не понимала, куда вдруг исчез животный страх перед титанами, куда внезапно улетели мысли о преследующей смерти, что подобно разведчикам, взмахивала чёрными клинками и забирала с собой безвинных людей.        Арден перестала бояться? Нет. Беспорядок* вновь овладевал сердцем, сковывая движения и не позволяя спокойно вдыхать чистый воздух. В венах начинала кипеть горящая молодая кровь, заставляя сосуды вздуваться и неприятно пульсировать. В ушах слышался лязг металла и скрежет клинков о точильные пластины в кейсах.        Всё это порой выбивало землю из-под ног Арден. Девушка была сама не своя последние несколько дней.       Винсент пытался скрывать то, как сильно он боится за сестру. От стресса он начинал сильно расчёсывать руки, почти сдирая кожу отросшими ногтями.       Но тут же одёргивал себя, заставляя выпивать непозволительное количество успокоительных настоек.        Но перед матерью, что буквально потеряла себя, он не мог дерзнуть показать свою слабость и смятение.       Элеонора не ела, целые дни проводила в кровати, не желая подниматься.        Из неё выкачали все эмоции и чувства, забрали живой блеск глаз, здоровый румянец щёк.       Остались лишь тихий шёпот о том, что совсем скоро она останется совсем одна. Винсент покинет её, возвращаясь в госпиталь, когда вернутся поредевшие ряды бойцов.        Одна только мысль, что вместо старшего сына и единственной дочери у неё останутся туманные воспоминания и светлые каменные надгробия, и Элеонора начинала плакать, а после срывалась на истошные рыдания, разрывая горло, а голос до противной хрипотцы.       Винсенту приходилось силой укладывать маму обратно на кровать, когда та срывалась с места, норовя убежать к Арден и вернуть её в дом. А после юноша насильно кормил женщину, пропихивая ей в рот ложку с едой.       Элеонора отпиралась, выплёвывала, отворачивалась, напоминая со стороны капризного ребёнка.        Но только капризы были серьёзные.        Кусок не лез в горло, когда рядом не было всех детей. Когда Элеонора знала, что её родная кровь подвергает себя неразумной опасности. Когда она понимала, что её дети могут не вернуться домой полным составом.        А после Элеонора сдавалась под натиском Винсента, через себя доедая остатки ужина. А потом вновь бросалась на сыновье плечо, умоляя, чтобы хотя бы Винсент не уходил и был рядом.       Слишком тяжело было стерпеть эту муку, слишком сложно было не завыть волком от тоски, что бессовестно пожирала внутренности, оставляя после себя тёмную дыру.                         ***       В просторной комнате было свежо. Сьюзи нравилось спать с настежь распахнутыми окнами, ощущать слабые прикосновения ночного ветра, нравилось вдыхать полной грудью чистый и свежий воздух.       Ей нравилось стоять подолгу у окна, зажимая спадающую с плеч ночную сорочку. Девушка вытягивала руку наружу, расправляя пальцы и точно чувствуя чьи-то мягкие и ласковые руки на своей ладони. Бейлис нравилось смотреть, как меж тонких пальцев скользит лунный свет, проливаясь на пол незримой лужицей.       А чувство, когда особо сильные порывы ночного воздуха подхватывают крупные кудри, холодят бледную кожу, заставляло девушку робко вздрагивать.       Дэниэль вошёл тихо и незаметно. Старая и скрипучая дверь не смела выдавать его присутствия, с тихим шорохом закрываясь.       Бейлис, будучи человеком причастным к военному делу, поняла, что кто-то зашёл в комнату, но поворачиваться совсем не хотелось.       Ульв в несколько шагов преодолел расстояние от двери до окна, тут же располагая свои широкие ладони на девичьей талии.        Сьюзи вздрогнула, сжимая руками тонкую ткань сорочки сильнее. А почувствовав невесомый, еле ощутимый поцелуй в районе виска, совсем зажалась. Щёки вспыхнули, выдавая невозмутимую особу.        Дэниэль молчал. Говорить что-то было бессмысленно. Они оба понимали, что, возможно, это последняя их встреча или только новый и крутой поворот, знаменующий светлые и яркие изменения в их жизни.       Ульв чуть сильнее сжал ладони на талии Сьюзи, а после вовсе заключил девушку в мягкое кольцо рук, прижимая к себе и укладывая подбородок на хрупкое плечо.        Он ощущал, как она дрожит. Но дрожит внутренне, не желает признавать, что ей страшно. Не хочет казаться слабой и беззащитной.        А так хотелось расплакаться прямо на его крепкой груди, сжимая в руках уже ненавистную форму, кричать от отчаяния и яростно упрашивать его остаться с ней, с семьёй в Тросте.        Дэниэль не послушает. Он не останется в стороне хотя бы потому, что в самое пекло сражений хочет броситься его сестра.        И если бы не Винсент, что соврал на счёт серьёзных травм, Бейлис тоже ринулась бы в бой.       Они стояли так недолго, но эти минуты медленно текли, подобно сладкому сиропу, стекающему с деревянной ложки в чан. Да и вкус этих объятий был таким же сладким, как сироп.        Дэниэль вдохнул полной грудью запах тёмных волос, невольно зарываясь в пушистые пряди острым носом. Собственный аромат смешался с запахом мыла, превращаясь во что-то невероятно вкусное и притягательное.        Отпускать её совсем не хотелось.       Нежные женские ладони накрыли грубые и шершавые мужские.        Подушечками ласково огладила потрескавшуюся кожу костяшек, а потом музыкально-тонкие пальцы переплелись с длинными и холодными, что стискивали девушку чуть ли не до хруста в костях.        Они до сих пор молчали, хотя столько слов хотелось попросту кричать. Орать во всё горло до хрипа, срывать голос о том, что не хочется терять друг друга. Не хочется прощаться, даже если он вернётся назад.                   Не хочется       Сьюзи повернулась к нему лицом, тут же жмурясь от тепла, что ощущалось даже через несколько слоёв одежды. Она крепко прижалась к Дэниэлю, перекладывая маленькие ладони на мужские плечи.        Он оставил горячий поцелуй на покрытом испариной лбу, прикрывая свободной рукой ставни. Холод на улице крепчал, а Дэнни совсем не хотелось, чтобы Бейлис простудилась.        И если это была их последняя ночь вместе, Дэниэль не был намерен так скоро выпускать Сьюзи из своих объятий.                         ***       Арден сидела около стены, кутаясь в плащ и пытаясь сосредоточиться. Уснуть никак не получалось, а воспалённый разум никак не мог угомониться.        Он то и дело подкидывал в мысли девушки страшные догадки и предположения, страх был настолько явственный, что вот Он: стоит, скрючившись над девушкой, раскрывая пасть подобно титану. А со страшных клыков стекает нечто чёрное, тягучее, вязкое, противное. Эта жижа падает прямо на тёмную макушку, окутывая подобно плёнке. И никак не отмыть эту грязь, никуда не деться. Она твердеет, заставляет дёргаться и ещё сильнее впивается в младую плоть, полностью овладевая ею.       Только светлые образы матери и братьев, порой всплывающие мутными изображениями перед лицом, заставляли уголки губ дёргано приподниматься вверх, отпугивая Страх.        Рядовым было приказано ночевать в старом складском помещении Троста. Сон в родном доме, рядом с близкими мог пошатнуть собранность воинов.       А отсутствие серьёзности перед столь важным событием, могло преподнести отнюдь не самые прелестные сюрпризы во время сражения.        Патриция, не изменяя своим традициям и привычкам, сидела в углу, сжимая в руке какой-то маленький оберег, шепча какие-то верования. Эта светлая макушка перед каждой тренировкой просила сверхъестественные силы помочь ей, просила сопутствующей удачи и хорошего завершения тренировки.        А сейчас же Линс просила только одного: выжить. Дать ей шанс даже будучи побитой до смерти, с переломанными ногами и руками, выжить. Доползти до повозок с запасами, докричаться о помощи.       Только бы остаться в живых.        Томас пытался отвлечься от дурных мыслей ненавязчивыми разговорами о возможных исходах операции. А порой он начинал ведать Осберту и Рою о своих планах на будущее. Парень мечтал стать похожим на командора. Хотел вести за собой людей, прикрывать их в случае смертельной опасности, отдавать смелые приказы и нести за них ответ. За блестящими глазами скрывался страх, что плескался внутри Хейга бурными волнами, но юноша умело сдерживал его, зажимая руками мушкет и дёргая пальцами крепёжные ремни.        Осберт молчал. Что нужно говорить тогда, когда знаешь, что можешь умереть, даже не дождавшись приказа командира группы. Можешь запросто повиснуть на тросах между домами, болтаясь подобно болванчику на нитках. А можешь запросто попасть в титаническую пасть, быть сожранным, разорванным на куски и клочья.        Урсула, Анна, Чико и Ингрид проверяли, всё ли снаряжение на месте. За заботой об орудиях девушки пытались отвлечь себя, перевести мысли на нейтральные вещи, но получалось плохо.        Вот начищенные мушкеты. А зачем их начищать до противного скрипа чистого металла, если они всё равно испачкаются в крови. Людской, титанической, всё равно.        Вот заправленные газом баллоны. Будет ли в них смысл, когда тебе оторвут ноги или голову? Вряд ли. Все были равны перед ликом смерти.       О, Госпожа Смерть. Вы вечная спутница воинов, вы летаете над бранью*, посылая во все концы своих помощников-воронов. У вас за спиной тоже есть крылья, но они не значат свободу. Чёрные, кожистые, с противным шорохом редких смоляных перьев.       И как вы подло поступаете, госпожа Смерть. Пользуетесь против разведчиков их же оружием, подрезаете им свободные крылья клинками, подкидывая их как подачку титанам.       Поверьте, госпожа Смерть, хоть вы и заберёте с собой многих, но вы более не сломите человеческий дух и веру в свободу. Ваши крепкие путы будут обрезаны, ваши чёрные перья опалит жар затухающих сердец, что в последний миг вспыхнут настолько ярко и горячо, обжигая и ваши когтистые руки.        Рядовые дёрнулись, когда массивные двери склада со скрипом открылись. В дверном проёме, придерживая расстёгнутый плащ на плечах, стоял Йоханн.       Мужчина не смел ослушаться призыва на защиту шаткого человеческого мира. Служба во имя человечества стала его долгом уже тогда, когда он в первый раз примерил на себе плащ воина.        Молодые люди встрепенулись, общая дрожь охватила их. Беспокойство и тревогу можно было потрогать, стоило только чуть двинуть рукой во мраке помещения.       Левский уселся на ящики, что стояли около входа. Он тяжко выдохнул, опуская голову.       И как он мог позволить настолько юным и невинным детям идти на самую настоящую войну? Как он мог допустить такое?       Несомненно, бывший комендант не мог оставить своих учеников одних. Если они попадут в передрягу, то и он с ними. Если они получат травмы, несовместимые с жизнью, то и он получит их.       Разделит их страдания, хлебнёт горя и отчаяния с ними из одного кувшина, умоется кровью, что перемешалась с их алыми каплями и слезами.        Главное, чтобы они не тянули на себе эти грузила одни. В конце концов, Йоханн считал их своими «вторыми» детьми, не имея собственных.       Выпускать их из училища было тяжело. Слишком уж Левский привык пререкаться по утрам с Осбертом, привык терпеть писклявый щебет Патриции, переносить язвительные комментарии Чико и Миллисента, хвалить Томаса и Роя за соблюдение правил и техники безопасности, а Урсулу, Арден и Ингрид он привык хвалить за умение держаться в тяжёлых ситуациях.       Никто не смел прерывать тишину, попросту боясь сказать что-то не то.       Йоханн поднял мрачный взгляд на рядовых, понимая, что их больше нельзя звать детьми. Непозволительно, язык больше не повернётся.        Не выдержав громкой тишины, Патриция вскочила на ноги, резво подбегая к Йоханну и бросаясь ему на шею. Левский ошарашено смотрел на светлую макушку, что крепко прижалась к нему. Послышались всхлипы и невнятный шёпот блондинки. Левский растрепал ломкие волосы цвета пшеницы, вновь поднимая взгляд на бывших кадетов.       Арден поджала губы, еле сдерживая крупные капли, что так и норовили просочиться сквозь плотно сомкнутые веки. - Сэр! Не идите туда, вам не нужно! – Заходилась в рыданиях Линс, мелко подрагивая.        Йоханн нервно усмехнулся, понимая, что руки начинают дрожать. Страх девушки передался ему, заставляя беспокоиться сильнее и стискивать малюсенькое девичье плечо крепче. - Вот глупая. Как же я вас одних, дураков, отправлю туда? – Левский попытался перевести всё в шутку, но ломающийся голос не позволял говорить чётко и громко.       И ребята оставались относительно спокойными, порой поглядывали на мужчину и блондинку.        Патриция отскочила от Йоханна, утирая мокрые щёки и подбородок кулаком. А ведь эта хрупкая девчонка заняла восьмое место в десятке лучших, показывая прекрасные результаты в умении управлять упм и подрезать титанов быстро и чётко.       Мужчина выдохнул, возвращая себе потерянное спокойствие. - В случае, если операция пойдёт не по плану, вы отступите и будете защищать лошадей. После стычек с титанами, это будет наша единственная возможность вернуться назад, и это не менее серьёзное задание. – Голос эхом отразился от каменных стен, рядовые вздрогнули.        Осберт и Рой продолжали спокойно стоять около противоположных дверей, запертых на засовы.       Арден и другие девушки стояли, понурив головы и перебирая тонкими пальцами ткань плащей. Лишь Патриция стояла в нескольких шагах от бывшего коменданта. Слёзы стекали по румяным щекам, капая на грязный пол и растекаясь в трещинках камня.        За окном уже начинали появляться первые утренние лучи солнца, когда рядовые, не прерывая молчания, сидели на полу и проверяли снаряжение.       Совсем скоро раздадутся звоны колоколов, что оповестят о начале масштабной операции.       Совсем скоро придёт час расправить крылья, сложенные за спиной, для борьбы. Физической и внутренней. Быстрой и медленной.       Арден зажмурилась, когда всё-таки послышались глухие звоны. Вот он, судный час.