Раб неведомого, служитель бесконечного

— Хрупкие смертные, — незримое беззвучно шептало в пустоте, обнимая тело тягучей сыростью тьмы. Неестественный болезненный жар охватывал его. — Кто ты? — спрашивал Мирак пересохшими губами, — Скажи, кто ты? Что ты? Иногда он вновь терялся в пустоте, и тогда ему казалось, что он шествовал меж причудливых башен, по громадным залам под открытым туманным небом, свет которого погружал окружающее в зеленоватый сумрак. Он дышал манящими тайнами и смутными отгадками, сам зловонный воздух полнился знаниями, а шелест книг подсказывал утерянные секреты. — Я — загадка, разгадку которой никому не постичь, — нашёптывало вечное. — Я — дверь, что никогда не откроется. Книга, что невозможно прочитать. Вопрос, на который невозможно найти ответ. Открывая глаза, он видел омерзительную бездну, затаившуюся за догорающим костром. Кошмарная тварь, пришедшая из времени, когда не было самой истории, не было людей, не было Властителей, не было даже аэдра, вдохнувших в Нирн жизнь; он видел бесформенную массу, расцвеченную мириадами вспыхивающих и тут же гаснувших глазков — оно скользило к нему, перекатывалось по пещере, непрерывно двигалось, приближаясь и отступая вновь. — АЭ АЛЬТ ФАЛ КЕ АЛЬТАДУН ХЕРМА МОРА! — надрывались голоса водяного потока вдалеке. — Сунавар! Сунавар! — в страхе шептал Мирак, то пропадая в беззвёздной пустоте бессознательности, то открывая глаза, чтобы вновь встретиться с наблюдающим ужасом. — Что тебе нужно от меня? Он из последних сил творил очищающий огонь, но ветви догорали и тьма подступала ближе. — Иди! Иди, смертный! Докажи право служить мне! — слова въедались в разум, появляясь из ниоткуда. И Мирак побрёл прочь из укрытия, он карабкался по скалам, рискуя сорваться вниз, он плёлся среди древних елей, укрытых снежными одеялами, и бездна повсюду следовала за ним. Он понятия не имел, куда идёт, просто шёл, и шёл бы, пока не кончатся силы, пока не вытечет алая жизнь из раскрытых ран, но за деревьями у самой горной вершины ему открылось врезанное в скалу святилище, каменные пятиугольные колонны которого сперва показались обманом разума — только нельзя было не заметить геометрическую правильность лазуритовых арок, их неестественную звёздную цельность, отражающую ясное ночное небо. Даже на пороге смерти жажда знаний жила в Мираке, он вошёл в святилище с трепетом учёного, открывающего нечто новое. Ведомый горячностью бреда, он видел, как шевелится ночная мгла, перед которой бессильный освещающий огонёк, сотворённый им, дрожал, волновался и съеживался. — АЭ АЛЬТ ФАЛ КЕ АЛЬТАДУН ХЕРМА МОРА! — невнятно шумела в голове кровь. Спутанные ходы лабиринта привели его в громадную залу, в центре которой высилось исполинское изваяние из цельного камня. Мирак приблизился к нему, поражаясь очевидной древности построек — он только предположил, что они были сотворены в далёкие времена фалмерами или иными эльфами, потому что нельзя было поверить, что люди способны на такое. Покрытые изящными орнаментами стены несли бесчисленные знания о прошлом — о созвездиях, тысячи лет неизменно пригвождённых к небосводу; о сиянии Магнуса, удивительном прорыве из замкнутости Нирна; о странном цилиндре, превращённом в «Я»; о загадочных глубинах морских вод, скрывавших чужеродных чудовищ; о древних книгах на неразгаданных языках, никем не виданных тысячелетиями. Именно тогда он осознал, что именно привело его в древнее святилище. Садовник людей, Хермеус Мора, вот кто представал пред глазами в форме омерзительной бездны. Его устрашающие клешни заботливо были выточены неизвестными скульпторами, его многоглазие слепо наблюдало синим лазуритом за неслучайным гостем. Перед изваянием лежал том без названия, обтянутый чёрной кожей. Мирак не знал, откуда, но он точно чувствовал, что должен открыть эту таинственную книгу, что она здесь для него, предназначена ему. И он подошёл и раскрыл её на первой странице. «Сны наяву о беззвёздном небе», — прочёл он, и голова его закружилась. «Автор: Билий Фелкрекс», — он никогда не слышал этого имени. «Глаза, однажды просветлённые звездопадом величайшего откровения, навеки запечатлеют бледный абрис всеобъемлющего вопроса, поскольку лишь Истинный Поиск оттачивает огранённость мыслей. Прочее — лишь вульгарные домыслы, навязчивые потуги упорядочить консенсус мантлинга¹ Равнодушного бога². Прежде всего…» Буквы плавились перед его глазами, чёрной слизью облепляли пальцы, и казалось, страницы испускают зеленоватое свечение. Смысл прочитанного терялся, Мирак вновь погрузился в чтение, возвращаясь к началу. Гипнотические касания тайны туманили разум и утягивали внутрь. На плечах тяжестью повисли скользкие щупальца, сжимая почти бережно — он словно со стороны увидел, как оседает его тело полупрозрачным, невесомым контуром, а затем взгляд заволокла пелена. Когда он очнулся и поднялся, то обнаружил, что лежит на книге с исцеляющим заклинанием, а вокруг, знакомые по бредовым путешествиям в страну снов, высились замысловатые башни таинственного мира. Оценив безмолвную иронию бога, он открыл том и через некоторое время — магия исцеления, которой он всегда пренебрегал, оказалась удивительно несложной — смог верно сотворить заклинание. — Так чего ты хочешь от меня, враг людей? — негромко спросил он. — Зачем ты призвал меня в свои чертоги? — Ты избран мной, жрец драконов, — меланхолически отвечало небо, чернея и распахивая тысячи тысяч глаз, — поэтому я даровал тебе милость. Но ты получишь значительно больше, когда станешь моей дланью. Моим жрецом. Отринь прежних господ, Мирак, и прославляй меня. — С чего ты взял, что я захочу служить тебе, демон? — спросил Мирак. — Что драконы, если им нет дела до человеческих жизней? У меня есть всё, что мне нужно. А чего ещё нет — я могу добыть сам. Перед лицом открывшейся бездны он был беспомощен и ничтожен. Величие многоглазого неба опускалось на него, поднимая из самых тёмных глубин подсознания потаённый страх, но Мирак не готов был сдаться так легко. С незапамятных времён норды верили, что умерший в бою отправляется в Совнгард, и в тот момент, глядя в бесконечность тающих глаз древнего чудовища, Мирак готовился к последнему сражению. Но то ли Садовник людей в самом деле был настроен благосклонно, то ли не считал нужным обращать внимание на человеческие эмоции — он простил дерзость. — Ты будешь служить мне, хочешь ты этого или нет, как и все искатели знаний до тебя и после тебя. Твои наивные убеждения о независимости лишены оснований. Ты и так подчинён господам, но куда менее могущественным, чем я, и куда менее благосклонным. Разве не по велению «Властителей» ты приехал в Солтсхейм? — говорил запредельный голос. — Я знаю, ты жаждешь знаний, потому что знания — это власть. Лишь я открою тебе загадку твоей сущности, я открою тебе секреты силы, которой нет больше ни у кого в вашем мире, силы, которая позволит тебе возвыситься не только над людьми. — Загадку моей сущности? Что ты имеешь в виду? Манящий и интригующий, голос бездны обещал большее, чем способен был предложить кто-либо из смертных или чем захотели бы предложить драконы. Мирак не мог признать притягательной силы возможностей и власти, что несли в себе знания. Но это был Хермеус Мора, тот, кто едва не обратил нордов в меров, тот, кто долгие годы тщился обмануть и запутать Исграмора. Мирак медлил и сомневался. — Ты и сам знаешь ответ, — произнесло ничто, сгущаясь перед ним. — Ты тот, кто действительно отличается. От всех, от людей, от меров и даже, хм-м, от драконов. Потому ты и привлёк меня. Но довольно вопросов. Я могу подождать ещё. Раньше или позже, но ты всё равно будешь принадлежать мне. Если ты будешь сопротивляться, я сломлю тебя. Но ведь ты разумнее других смертных, не так ли? Мирак знал: то, чему следуют другие, редко оказывается верным. Боязливые люди опасаются приблизиться к неведомому. Опасаются коснуться таинства знаний — заглянуть в чарующую бездну, — но ведь он, Мирак, отличался от прочих, и в этом Хермеус Мора, проливающий свет на страницы книг, снова был прав. — Я последую твоему пути в обмен на могущество, — согласился Мирак, склоняя голову. — Но что именно ты ждёшь от меня? — Я знал, что ты быстро примешь верное решение, Мирак, — в голосе бездны слышалась тягучая расслабленность. — А теперь отдай мне свою память, я желаю знать то, что знаешь ты. Из сконцентрированной протоплазматической массы вдруг резко метнулось несколько щупалец. Они обхватили тело Мирака, поднимая его над орнаментальным полом странного мира; одно из них — скользкий кисель абсолютной черноты — содрало маску с лица, вошло в правое ухо, заполнив его. — А-а, так ты обманул меня? — несмотря на оглушённость, невозможность двигаться и отвратительное шевеление в голове, Мирак говорил спокойно. — Как подобает Принцу Обливиона, я всегда держу слово, неразумный смертный, — ответила бездна, утомлённо прикрывая мириады глаз. — Моё слово — это сама судьба, часть гобелена, в который сплетаются нити событий. Сильная боль пронзила сверху донизу, а затем плавно обратилась мучительным удовольствием. С губ Мирака сорвался стон. Его тело — и без того более не подконтрольное — вдруг содрогнулось в приятном томлении. Чувственный жар охватил его, расходясь пылающими цветами по коже, обрывки мыслей спутывались в голове, поддаваясь инородному вмешательству. — Ч-что… что происходит? — с ужасом спросил он. — Ах, существа Нирна, — ответил Хермеус Мора, — Ваши плоть и разум столь непрочны. Гипоталамус — это слово, которого ещё не существует, оно возникнет… не скоро, но вот сам объект оказывает значительное влияние на все эти мелочи… Если вкратце, то выбор невелик, Мирак, и этот выбор вечен. Никто не властен над ним — боль или удовольствие. — П-прекрати, — выдохнул Мирак, вспотевший и неподвижный в цепких объятьях омерзительной бездны. Неприемлемое и постыдное экстатическое исступление пронизывало нервы электрическим биением. — Я не отпущу тебя, пока не узнаю всё, что знаешь ты, — задумчиво и как-то отвлечённо сказал Принц, — однако я могу вернуть боль, если так предпочтительнее. В обоих случаях, может статься, твой разум не выдержит. Но я знаю, ты проходил мои испытания до этого момента, пройдёшь и сейчас. — Я расскажу всё добровольно, — ему стоило невероятного труда проговорить эту фразу, сбившееся дыхание мешало движению мыслей. Трепет противоестественного наслаждения доводил до грани потери сознания с неизведанной ранее силой. — Мне не интересны твои бессмысленные рассказы, — с запозданием отозвался Хермеус, — Ты не помнишь всего, что помнит твой мозг. Не мешай мне. Вернувшаяся — медленно и неспешно — невыносимая боль за доли секунды чуть не свела его с ума, он почти взмолился о её прекращении, и она вновь испарилась в пучине эротического опьянения. Мирак не смог бы найти слов для описания этих чувств, запредельных для его тела. Он стиснул зубы, терпеливо пережидая сладостные накатывания и хаотические судороги плоти, жаждущей сейчас физического слияния — с чем угодно, как угодно, это не имело значения. Эфемерность ощущений, схожих по своей сути с грёзами и снами, своей яркостью надламывала в разуме нечто естественное и до того казавшееся незыблемым. Мирак обещал себе отомстить за свершённое над ним жуткое поругание, за отвратительное принуждение. Он обещал себе забыть туман позорного извращённого блаженства. Он клялся бежать без оглядки на другой край света и больше никогда не связываться с даэдра, даже если все Принцы Обливиона ринутся за ним в погоню. Но бескрайний океан эйфории колыхал его в космической прозрачности божественных осознаний — словно приоткрывшаяся вуаль мироздания позволила вдруг погрузиться в самые недра сути вещей. Это страшное не-одиночество пробирало до дрожи и до слёз, и если бы Мирак мог коснуться своих щёк, то он с удивлением бы обнаружил, что действительно плачет. Вряд ли он смог найти бы слова, чтобы описать сладостный туман откровений, коснувшийся его лишь одной из своих многочисленных граней в чудовищном слиянии с Хермеусом Морой. — Нет, — в конечном счёте разочарованно заметил Хермеус, мягко опуская его на лазуритовые ячейки пола, — ты и в самом деле не знаешь тайн Исграмора. Что ж, неважно, с этим можно разобраться позже. И когда безобразные конечности Моры мягко опустили его, ошеломлённого, на землю, в его измученной памяти проступили слова, два слова Силы. Гол! — сама сущность земли разверзла объятья. И он, ещё содрогаясь от перенесённого, осознал их во всей могильной глубине, во всей порождающей жизнь ясности. Ха! — чужой разум открылся пониманию. Низменность желаний, высота помыслов — в слове Силы они отпечатались намертво. — Знание за знание, — вновь раздался голос Хермеуса, когда взгляд Мирака прояснился. — Эти слова позволят подчинить Солтстейм. Когда ты начнёшь постройку святилища в мою честь, когда займёшь в новом храме место жреца, я дарую тебе третье слово. — Что оно делает? — его голос прозвучал высоко и жалко. Дороги назад больше не было. Нельзя убежать от Всезнающего. Нельзя убежать от того, кто ходит всеми путями, от того, кто властен над временем, от того, чей разум способен охватить и выдержать неохватное. — Оно поможет тебе справиться с твоими бывшими господами. Что до тебя самого, таким людям, как ты, нет пока названия, потому что ты первый, — продолжил Принц, не замечая человеческих метаний. — Нет ещё Исмира, чтобы дать тебе наречённость. Нет ещё понятия Драконорожденный, потому что нет женщины, изменяющей Бога. Но всегда остаются предтечи, и эта история началась давным-давно, когда…