Война судеб

Тёплый ветер, дующий с берегов Эгейского моря, проникал через балкон прямо в виллу и легонько трепал пряди волос Заратустры, который, валяясь в своей ложе, будучи полуобнажённым, наслаждался утренними солнечными ваннами рассветного солнца, свет которого проникал к нему всё через тот же балкон. Взяв чашу с вином, что стояла на столике перед ложей, он сделал один глоток, после чего обратился к своему собеседнику: — Говорю тебе, попробуй, вино отличное. Виноград моих садов дал прекрасный урожай в этом сезоне. — Пожалуй, я всё же воздержусь. А собеседник Лейка, мужчина средних лет, сидел на стуле около столика и уже в который раз отказывался от предлагаемых угощений. — Да ладно тебе, моё вино куда лучше той кислятины, что вы пьёте у себя в Афинах. Дай себе возможность отдохнуть, расслабься. — И всё же нет. Мне ещё сегодня выступать с речью перед советом, так что я должен быть трезв. — Но моё вино практически не пьянит. — Нет. — Хм, ну ладно, дело твоё, Анит. Сделав ещё один глоток Алан задрал голову и открыл рот, следом за чем ему прямо на язык положили виноградину. В своей ложе он был полностью окружён прислугой, которые так же значили для него и нечто большее чем просто прислуга. Любовники и любовницы, молодые девушки и юноши — все они ласково массажировали различные участки тела своего господина, одаривая того взглядами полными любви. — А ты очень любвеобильный, впрочем, как и всегда. — заметил Анит, приподняв бровь, — Продолжаешь утопать в ласках, даже когда принимаешь гостей. — Ха, а ты как будто ожидал чего-то другого? Сам знаешь, я ведь делаю всё, что захочу. — Ну прям воплощение самого Диониса. — В точку! — Алан сделал ещё один глоток из кубка, осушив тот уже почти полностью. — Но, межу прочим, это только в Греции я могу так позволять себе так проявлять свою любовь без осуждения общества. По крайней мере не слишком сильного. А ты вот в курсе, что когда я путешествовал, то однажды наткнулся на такие земли, где любовь считалась грехом? — Грехом? Что за бред. Такое вообще возможно? — Да, вполне. — Алан немного приподнялся и стал горячо рассказывать свою историю, — Эти земли очень далеки отсюда, и если ты когда-нибудь и достигнешь их, то ой как нескоро. Но суть в том, что в той стране, в том обществе, есть одна очень занимательная религия. Приверженцы этой религии искренне считают себя добродетельными, чуть ли не святыми, но при всём при этом они всячески проповедуют смерть, отрицая и борясь с жизнью. Вечно кричат о любви, но сами полны ненависти. На самом деле они ненавидят любовь. У них даже сам процесс любви, процесс соития, считается грешным, так же, как и рождение ребёнка. У них человек рождается во грехе, а боль женщины, что привносит в этот мир новую жизнь, совсем не ценится. Да что там говорить, они превратили в грех даже насилие, даже если оно направленно на защиту! И за всё это в потусторонней жизни грешник должен страдать, в их так называемом «аду». — Ну и ну… что за варвары. — Варвары? Варвары будут и то лучше этого отребья! — Однако, я сомневаюсь, что, то общество, да и в принципе, хоть что либо, способно остановить тебя. — Верно, ведь я люблю всех. Хоть мужчина, хоть женщина, но познать это прекрасное чувство достойны все. И мне плевать что про меня говорят другие. Те же проповедники смерти из той далёкой страны, они признают только отношения мужчины и женщины, да и то в какой-то извращённой форме. — Но тебе, конечно же, плевать на их осуждение. А сам то не пытался переубедить их? — А зачем? — искренне удивился Алан, — Спорить с такими, практически всегда равносильно, что спорить с клиническим идиотом. Я не собираюсь никого переубеждать. Я просто раздавлю всех несогласных. — Сурово. С вином Лейк закончил уже окончательно. Теперь он неторопливо ел виноградины, которые ему подавали слуги, но вместе с этим было видно, что лицо его стало чуть серьёзнее. — Но ты ведь пришёл сюда не затем, чтобы просто побывать в гостях, порассуждать о любви и насущном. У тебя есть какое-то дело. — Верно. Только вот… — Анит аккуратно указал пальцем на прислугу вокруг Алана, — Вот они… — Не беспокойся, мои люди не причинят тебе неудобств. Они преданы мне до глубины души, и при них можно обсуждать считай любые темы, даже не вполне приличные или законные. Так что говори, я слушаю. Анит немного наклонился вперёд и тяжко вздохнув начал излагаться: — Проблема одна появилась. Совет твой нужен. — И что за проблема? — В последнее время… да по правде говоря уже достаточно давно в Афинах орудует один непростой гражданин. — Преступник что ли? — Нет, не совсем. Был бы это обычный преступник, я бы к тебе не пришёл. Суть в том, что этот гражданин, называющий себя философом, ведёт проповеди весьма сомнительных учений. И всё бы ничего, посчитали бы городским сумасшедшим, да вот только у него уже набралось немалое количество последователей. А учения этого философа угрожают не только власти нашего славного полиса, но и всему строю, всем традициям нашего народа! — Хм, интересно. И что же это за философ такой? — Его зовут Сократ. Алан немного помрачнел, а губы его искривились неприятной ухмылкой, словно попробовал кислую виноградину. — Да, слышал я про этого Сократа. Мерзкий старикашка. — Его учения могут подрывать авторитет текущего строя. — В этом я не сомневаюсь. Он считает себя предвестником новой философии, желает изменить умы людей, привить им новую добродетель. Да вот только всё его учение в конечном итоге приведёт к одному лишь упадку, греческой культуры в частности. Можно даже сказать, что есть в нём некое сходство с теми проповедниками смерти, про которых я тебе рассказывал. — Так выходит всё-таки его учение опасно. Тогда, получается, надо его как-то устранить? — Верно. — Но как? У него набралось уже немалое количество учеников, да и в целом народ ему симпатизирует. Как бы его устранение не вызвало волну народных волнений. — Ох, насчёт этого ты зря беспокоишься. Последователи его учения, во многом благодаря самой его философии, достаточно бесхребетны, чтобы выразить достаточное недовольство. Да и самого Сократа можно казнить вполне законно и достаточно легко. — А вдруг прознает и попробует сбежать? — Не волнуйся, у этого человека совершенно нет воли к жизни. — Алан взял опустевшую чашу в руку и как бы протянул её Аниту, — Протяните ему чашу с ядом, и он с удовольствием выпьет её содержимое. — Не дурно. — уголок рта Анита искривился в улыбке, — Но как устроить это всё? Не думаю, что всё будет так просто. — А что сложного? Я ведь уже говорил, что он мерзкий старикашка. Мне лично однажды доводилось наблюдать как он развращает юношей. Кроме того, ты сам сказал, что он проповедует сомнительные учения. Насколько я слышал, он учит о новых богах, отвергая старых. Тут уже достаточно набралось на то, чтобы организовать ему смертную казнь. Соберите немного доказательств, найдите обвинителя, проведите суд — готово, проблема с Сократом решена! — Что б я без тебя делал! — Но учти!.. — предупредил и пригрозил напоследок пальцем Заратустра, — Человек умирает, а идеи могут жить вечно. Опасайтесь, чтобы идеи этого философа даже после его смерти не получили распространения. А иначе греческая культура рискует оказаться на грани упадка. — Ну, этого, думаю, не случиться. — Как знаешь, как знаешь… Анит с облегчением вздохнул. Встав со стула, он прошёлся в сторону балкона, наблюдая оттуда за морем вдалеке. И после он вновь обратился к Лейку. — Знаешь, Заратустра, я тут прослышал о твоих… новых странствиях. Услышав это Лейк нахмурился. Он сделал жест рукой, следом за которым вся находящаяся в комнате прислуга тут же вышла прочь, плотно закрыв за собой двери. — Значить всё-таки прознал. — усмехнулся Алан. — Впрочем, я сам собирался об этом вскоре рассказать. — Обидно терять такого друга, но тебя невозможно остановить, раз решился уйти в путешествие. Ты ведь больше не вернёшься? — Вряд ли. Такова моя натура, я путешественник. Не моё это, долго сидеть на одном месте. И как бы я не любил Грецию, но и её мне придётся покинуть. — И скоро. — Где-то через неделю. Продам поместье и пущусь в путь. — Интересно, а прислуга твоя знает? Они ведь любят тебя. — Пока нет, я им ещё не сказал. Но с ними расставаться мне особенно тяжело. Я ведь люблю их, они для меня не просто работники. Не передать словами насколько мне всегда было приятно дарить им свою любовь и принимать её в ответ. Но увы и ах, придётся мне покинуть их! — Понятно. Анит поспешил покинуть поместье Лейка, но перед тем как выйти из комнаты он напоследок спросил: — И далеко поедешь? — Далеко. В далёкие-далёкие земли, туда, где я ещё не был. — Тогда удачи тебе, Заратустра!

***

Следующим своим шагом, пройдя через двери миров, Лейк уже вступил в песок, оказавшись в пустынных землях. Окружавшие его барханы, вкупе с жарящим солнцем, даже отдалённо не могли дать намёка на хоть какую-то жизнь. «И вновь в пустыню я вступаю, такую уже родную, но всё так же негостеприимную.» «Ах, как тяжело в этот раз было расставание! И хоть привык я постоянно приходить и уходить, но всё равно даются тяжело мне некоторые прощания. Как было тяжело мне оставлять прислугу всю свою. И хоть служение хоть кому-либо я не уважаю, но искренность любви их не может не восхищать. Тяжело даже представить, как горевали они об уходе моём. Но даже так, я надеюсь, что смогут они жить дальше и найти новую любовь всей своей жизни.» Некоторое время бродил Заратустра по пустыне. Но не успело пройти и пол дня, как наткнулся он на кое-что интересное. Взбираясь, а затем спускаясь с очередного бархана Заратустра чуть было не наступил на человека, который лежал на песке. А был это мужчина, примерно лет тридцати, с небольшой бородкой и волосами, достающими до плеч. Он был истощён, и судя по одежде довольно беден. «Как же тебя угораздило попасть в пустыню без запасов воды?» Опустившись на колени Лейк прощупал пульс несчастного. «Живой всё-таки. Но солнце этой пустыни порядком иссушило его.» Приподняв свою плащ Алан достал из-под него бурдюк с водой. Открыв крышку, он сначала пролил немного воды на лоб мужчине, дабы охладить нагревшуюся голову, а затем и всунул горлышко в рот, понемногу заливая влагу в горло. Поперхнувшись водой, мужчина всё-таки пришёл в себя. — О, очнулся, доходяга. Повезло тебе, что я наткнулся на тебя, а то так бы ты и сгинул в этих песках. Тяжело дыша мужчина открыл веки. И сразу же поражало, насколько у этого человека были добрые и невинные глаза. Никто из всех людей, которых когда-либо встречал Алан в своей жизни, не обладали таким великодушным взглядом. — Кха… спасибо… — проговорил мужчина, — Спасибо тебе добрый человек. — Добрый? А откуда ты знаешь, что я добрый? — Все люди добрые. Не бывает на свете злых людей. Но лучше скажи мне, милый человек, как зовут тебя? Каково имя моего спасителя? — Моё имя слишком неизвестно для этих земель. Обычно брожу я безымянным для всех. Лучше сперва назовись ты. Немного прокашлявшись мужчина смог немного привстать на колени. И его глаза… его добрые глаза всё никак не могли перестать поражать Алана. — Иешуа.