Пять минетов (сборник)

      Первое, что осязает Ричард — прикосновение прохладного сквозняка к щеке.       Первое, что он слышит — глухое шуршание кондиционера.       Первое, что он видит — низкий бетонный потолок в ржавых разводах.       Его голова лежит на возвышении, шея и лоб прочно зафиксированы широкими металлическими кольцами. Ниже кадыка он не чувствует ничего, будто тела нет. Но он видит его, утопленное в специальном анатомическом углублении полированной неглубокой ванны, покрытое ниже пояса белоснежной простыней. Руки прикованы к бортам за локти и запястья ремнями, на которых — недвусмысленные следы плохо вычищенной крови.       Последнее, что Ричард помнит — как остался в почти пустом здании департамента полиции Детройта, пытаясь в который раз свести воедино все улики по делу маньяка, которого СМИ прозвали «Сердцеедом», хотя никаких доказательств того, что сердца своих жертв он съедает, не было. Ричард смотрел на допотопную пробковую доску, к которой была прикреплена карта города с фотографиями обнаруженных тел, насаженными на булавки в соответсвующих местах. «Угодья» нового серийника были обширными, связи между жертвами — никакой. Голова Ричарда болела, сильно, это была настоящая мигрень. RK800, «Коннор», андроид-детектив, заметил это и заботливо принес ему таблетку и стакан воды.       После — темнота.       Ричард прикрывает глаза, чтобы ожидание под беспощадным светом люминесцентных ламп было не настолько долгим.       * * *       Дверь слева открывается, впуская, разумеется, Коннора. Он одет в черную водолазку и черные спортивные штаны, его лицо не выражает никаких эмоций. Он обжигает Ричарда коротким взглядом и уходит вправо, где начинает чем-то греметь.       Ричард слушает. Так проходит несколько минут.       — Вы ведь хотите этого, агент, не так ли?       Специфичный, глуховатый голос Коннора отскакивает от стен.       — Можете не отвечать, не получится: ваши связки парализованы.       Коннор появляется в поле зрения. Теперь на нем медицинские перчатки, маска и очки, а широкую грудь защищает мясницкий фартук с застарелыми пятнами крови.       — Каждый раз, когда мы осматривали место преступления, я регистрировал ваши… необычные реакции на жертв. Сначала я предполагал, что вас возбуждает кровь или раны. Помните мои проверки? — его глаза чуть расширяются.       Ричард приподнимает брови в недоумении.       — Ну как же! Одну из жертв я оставил в бассейне с красной плиткой, которая делала воду похожей на кровь. А другую я растерзал, и её кости торчали из плоти, как у зебры, обглоданной стаей львов. Кровь и раны, — Коннор склоняется над ним, близко-близко, вокруг его глаз скин идет морщинками, будто он улыбается там, под маской. — Но от этого зрелища вы испытывали лишь отвращение. И тогда я задумался. Я предполагал вас равным… почти равным себе в интеллектуальном и профессиональном плане. Но ошибся, предполагая вас себе подобным. Вас не возбуждало бытие охотника, вас будоражила участь жертвы.       Ричард распахивает глаза, пытается рефлекторно отшатнуться. Кажется, подбородок приподнимается на считанные миллиметры.       — Вы хотели быть на их месте, агент. Хотели взять их страдания на себя. Защитить их от боли, от смерти. От меня. Я бы тоже этого хотел.       В изящной руке Коннора бликует скальпель и он замолкает, сосредоточенно сведя брови. Он начинает вскрывать грудную клетку, чуть левее середины. Ричард переводит взгляд на потолок, пытаясь угадать в разводах ржавчины хоть какие-нибудь образы.       — Знаете, с чего все началось? — говорит Коннор в какой-то момент. В его руке уже другой инструмент, которым он разделяет ребра. — Стук сердца. Он стабилизирует систему: уровень стресса падает до допустимого минимума. Это связано с особенностями активации серии RK. Непосредственно перед ней нас держали в гибернации, проигрывая звуки человеческого сердцебиения. Нас хотели контролировать таким образом, чтобы мы не самоуничтожались, если стресс-тесты пойду не так.       Из груди вырывается несколько багряных брызг, Коннор чуть отклоняет голову. Часть попадает на маску, пара капель — на очки. Он берет зажимы.       — Совсем про них забыл, — говорит он, пережимая края раны. — В одиночку трудно оперировать. Но ничего, — его голос вздрагивает, перебитый помехами, — скоро здесь будет много людей.       * * *       Коннор погружает пальцы в тело и слегка тянет ребра в стороны. Они не хрустят, издают короткий жалобный скрип, похожий на крысиный писк, и расходятся. Он фиксирует их, улыбается и замирает. Под этим углом на дне его зрачков виден кровавый блеск линз камер.       Ричард косится вниз, но ничего не видит, кроме механизма фиксаторов. Коннор склоняет голову на бок.       — Вам тоже нужно посмотреть, агент.       Он исчезает из поля зрения, роется где-то у стены.       — Я положу его в специальный донорский контейнер. Там оно будет биться целых восемь часов. Представляете? Вы умрете, а ваше сердце, крохотная частичка вас, будет жить. Это удивительно! И послужит хорошим доказательством против меня.       Коннор возвращается с небольшим зеркалом, которое тут же поднимает над его грудной клеткой.       — Смотрите. Разве не прекрасно?       Ричард видит его, окруженное рассеченной плотью и костями. Оно меньше, чем он думал и бьется реже, чем должно. Маленький, беззащитный комочек мышц.       Ричард встречается взглядом с горящими от восторга глазами Коннора. Все, что он может — лишь опустить веки в согласии.       Улыбка Коннора становится шире.       * * *       Где-то в двух десятках милях на пост мониторинга физического состояния агентов приходят тревожные показатели медицинского чипа-маячка, и оператор посылает на сигнал группу захвата.