Капитану центрального отдела полиции Готэма Мистеру Барнсу Н. От мисс Гордон К.
̶З̶А̶Я̶В̶Л̶Е̶Н̶И̶Е̶ ЧИСТОСЕРДЕЧНОЕ ПРИЗНАНИЕ
Я, Гордон Кэйтлин, данным документом заявляю и подтверждаю, что дала ложные показания по делу Дженис Колфилд. На самом деле мистер Кобблпот Освальд, больше известный как Пингвин, не является моим клиентом и ни разу не был ни на одном сеансе. Личная карточка, составленная на него, была ложной, а во время убийства вышеупомянутого лица он не находился рядом со мной. Что он делал и как проводил время, я не знаю. Заведомо ложные показания были даны обдумано. Мистер Кобблпот не угрожал мне или кому-либо из моих близких, не подкупал меня. Причину помочь ему я не желаю озвучивать. ̶П̶о̶т̶о̶м̶у̶ ̶ч̶т̶о̶ ̶я̶ ̶п̶о̶л̶н̶а̶я̶ ̶д̶у̶р̶а̶.̶ Прошу принять меры по поимке преступника, и сама полностью готова понести наказание. Оставалось лишь поставить подпись, убрать бумагу в конверт, запереть Пингвина в кабинете и поехать в участок. Уже устно добавить все известные подробности про Бутча и Виктора. Можно ещё рассказать про груз и зеркало. Думаю, этого количества информации хватит, чтобы не говорить про визиточников и то, кто на самом деле осуществил их поимку. Так и быть, пусть Джеймс оставит свой кусок славы при себе, хоть и добытый нелегальным путём. Я же больше не могла чувствовать на своих руках кровь невинной женщины, смыть которую не получалось уже какой день. Но и решиться на конкретные действия — тоже. Будет ли вообще от них толк или всё пройдёт впустую? У Пингвина достаточно денег и влияния, чтобы моё заявление потерялось где-то в районе десятой ступеньки в участке на лестнице между первым и вторым этажом. А даже если Барнс каким-то образом получит его, лучшие адвокаты раскатают представителя обвинения в пух и прах, как и карьеры брата и матери. Сколько ещё всё это будет продолжаться? — Можно почитать? — голос Пингвина больно резанул. Он всё ещё сидел рядом и, похоже, совершенно не желал уходить. — Накатала уже целую историю болезни. — Конечно. Вытащив нижний лист с тремя абзацами, я почти кинула им в мафиозного короля и вскочила на ноги. Достала из рюкзака зажигалку и метнулась к окну, открывая жалюзи. Старое деревянное окно хрустнуло, в комнату ворвался свежий утренний холодный ноябрьский воздух. Край заявления слегка закоптился, и пламя, расползаясь, потянулось к центру, жадно пожирая написанное в порыве слабости признание, которое никто и никогда не увидит. Когда Пингвин выхватил листок из рук и, кинув его на пол, затоптал, от текста осталось лишь полтора слова: «Прошу при…». На светлых досках паркета осталось чёрное пятно, оставляя точно такой же след в душе. Интересно, его можно будет когда-нибудь вывести или придётся перекладывать пол? О том, чтобы как-то облегчить совесть, и вопроса не вставало, особенно после пристального, пронизывающего насквозь взгляда, которым на меня смотрел Пингвин. Казалось, ему хватило и жалкого обрывка, чтобы всё понять, и сейчас он в очередной раз выбирал способ смертной казни для меня. Но вместо того, чтобы озвучить хоть один, он отобрал у меня зажигалку и, высунув руку в окно, подпалил остатки моей прошлой жизни. Легче от этого не стало, но пришло осознание того, что теперь мы плотно связаны вместе. — Есть у вас здесь туалет? — прозвучал неожиданный вопрос вместо очередного бесплатного совета. Неужели они закончились и теперь за них нужно будет платить? — Да. До конца по коридору и налево. Пингвин кивнул и поплёлся к выходу, чуть сильнее прихрамывая на ногу. — Подожди, — остановила я его, когда он уже вышел за дверь. — Вот, возьми. В обычном можно разве что самоубиться, — я протянула Пингвину связку ключей, подходя к нему и показывая нужный. — Дверь направо. Пяти минут одиночества вполне хватило, чтобы переставить кресла местами, запыхаться при этом и успеть остыть. Ещё десяти, чтобы прочувствовать на собственной пятой точке все прелести жизни, и начать волноваться отсутствию Кобблпота. Не так уж и сильно я жаждала его возвращения, но что можно было делать в туалете целых пятнадцать минут? Вряд ли он ушёл поправить макияж, да и огромной косметички, что он волочил за собой по полу, я тоже не заметила. Оставалось только два варианта: либо французский ресторанчик готовил из просрочки, либо уборные были всё-таки перепутаны и к чёрному выходу, скорее всего, пора подгонять катафалк. — Держи, — от неожиданно положенной на плечо руки и упавшей связки на колени я подпрыгнула, чувствуя, что к вечеру обзаведусь парой синяков на заднице. — Да что с тобой сегодня такое? То пытаешься мысленно меня проклясть, то упасть на колени и молить о пощаде. — Не правда. Пингвин прыснул. — Я слишком хорошо знаю и то, и другое выражение, — он крутанул пальцем перед лицом. — С одним Джим наведывается ко мне с завидной постоянностью, другое я вижу каждый день в любых его разновидностях от оступившихся мелких сошек. Даже в первую нашу встречу ты была более настойчива и уверена в себе, несмотря на то, что впала в ступор от ужаса, а потом билась в истерике. Кстати, я уже сказал Виктору, чтобы он что-то сделал со своими манерами. На него иногда действительно без слёз не взглянешь. А уж эти неожиданные появления из ниоткуда, — Пингвин уселся на кресло и тут же замолчал. Положил на сидение руки, пробуя мягкую обивку на ощупь. Нахмурился, осматривая меня, несколько раз качнул головой, чуть поджав губы. — Удобные кресла, не правда ли? — Очень. Их делали на заказ. Я уже говорила? — Да. Так на чём мы остановились? Я дотянулась до листа с отчётом, валявшегося под журнальным столиком, подняла его и показала Пингвину. — Ты читал это. — Пусть будет так. Можно озвучить скромное мнение, раз эта писанина касается и меня? — я кивнула, уже не зная, чего ожидать. — Суховато, знаешь ли, безэмоционально. Инструкция по приготовлению пасты на упаковке и то более будоражит воображение, чем твои каракули. Ну что это такое? — он подался вперёд, забирая отчёт и пробегаясь по строчкам. — Х привыкает к нашим встречам? Даже каждый новорожденный в Готэме знает, что если мне что-то не нравится, я не буду это терпеть, тем более привыкать к этому! Зачем, если можно найти другого психотерапевта, а от предыдущего избавиться? — Пингвин усмехнулся. — Ладно, у вас там есть какие-то правила, кодекс чести? Так и быть, оставлю их всех в живых, пока они не начнут раскрывать рты. А вот это что? Х не любит французскую кухню. Узнать почему возможности не представилось? Да я с удовольствием поведаю тебе сию трогательную историю — главное успевай записывать. Я кивнула в который раз за сегодняшний день, наблюдая за тем, как улыбка медленно исчезает с лица Пингвина. Он тяжело выдохнул, роняя голову на грудь, подался вперёд, вытаскивая из-под термосумки очередной листок и, привстав, вложил его мне в руки. Затем кинул планшет с закреплённой на нём ручкой, оставшийся на моем прежнем кресле. — Нет, если ты не хочешь, могу и сам всё оформить. Такого я уже точно не могла себе позволить, но как не прискорбно признавать, новая история оказалась гораздо лучше предыдущей, правда, черкать и переписывать её пришлось несколько раз, чтобы избавиться от чрезмерного самовосхваления и явно эпатажных фразочек в паре мест. Начали мы с того, что мистер Х заявился ко мне с утра пораньше с воплем о том, как его все достали, в основном орущий за стеной младенец, не дающий спать по ночам. Затем плавно перешли на тупого администратора, работающего у Пингвина в клубе, который устроил ему попадалово на деньги, решив сэкономить на алкоголе, заказав новую партию у непроверенного поставщика. Со слов Пингвина он тотчас же уволил бедолагу, но судя по тому, как он при этом сжимал ручки кресла и брызжал слюной, его бывшему работнику пришлось принять на свой счёт не только парочку оскорблений. Хорошо бы он тоже остался жив. В конечном итоге всё свелось к ненависти к французской кухне и воспоминаниям из детства, где миссис Кобблпот работала на кухне в одном ничем не примечательном заведении и пару месяцев получала зарплату списанными продуктами. Тогда ещё совсем юный Освальд в свои пятнадцать лет ночью исписал стену кафешки, выражая всё, что думает о её владельце. Чем кончилась та история я так и не узнала, потому что Пингвин пустился вновь рассказывать о том, насколько замечательный человек его мать, при этом изменяясь до неузнаваемости. Лицо его преображалось, голос наполнялся щемящей любовью и нежностью, иногда ломаясь. Пару раз ему приходилось брать паузы, чтобы успокоиться, когда к глазам подступали слёзы. Я давно перестала писать, лишь слушала, затаив дыхание. На самом деле я впервые в жизни видела человека, настолько любящего и дорожившего своим родителем, да и который мог говорить об этом в открытую. Обычно люди, сидевшие напротив, наоборот проклинали матерей и отцов, жалуясь на загубленное детство, испорченную юность и продолжавшуюся во взрослом возрасте травлю. Если же отношения между ними были нормальными, то они просто говорили о них лишь в паре слов, переходя на волнующую тему. Поэтому сейчас мне было странно и неловко слушать открывающегося передо мной Пингвина. Анализировать его слова я не могла, понимая, что мы не на консультации, хотя здесь было о чём подумать. Просто порадоваться за него мешало то, что перед глазами вставал образ безжалостного убийцы, прикончившего Дженис Колфилд, будь она проклята трижды, и он никак не желал совмещаться с тем человеком, взахлёб вещавшем о единственном близком человеке. Как вообще в одном теле могло ужиться две настолько противоположные личности? Или это были лишь мои заморочки, накрученные до предела после встречи с Буллоком? Ведь, по сути, Пингвин за всё время нашего с ним знакомства ни разу не показался мне таким уж маньяком или безумцем, готовым воткнуть вилку в глаз любому ради удовольствия, в отличие от того же самого Джерома. А все эти всплески эмоций вполне могли быть оправданы, правда, посвящать меня в их причины он всё равно явно не стал бы. Когда в дверь постучали, за окном уже успело посветлеть. Часы показывали восемь пятнадцать. Основных клиентов я ожидала только после трёх, и где-то в глубине подсознания начинала активно мигать красная тревожная кнопка, потому что последний раз неожиданно явившимся гостем оказался Бутч. Возможно, и на этот раз тоже пришёл он поторопить своего босса. Всё-таки мы сидели с Пингвином уже почти два часа и встречу пора было заканчивать. Пусть он и уболтал меня, дал немного успокоиться, но я всё равно чувствовала себя выжатой, словно лимон. Из меня неведомым образом словно вытянули все соки, тем самым усыпляя бдительность, и влезали под кожу, пытаясь добраться до жизненно важных органов. Не обнаружить бы потом через пару дней какую-нибудь пингвинью установку в своей ценностной иерархии. — Доставка мебели, — сразил меня белоснежной улыбкой молодой парень в рабочем комбинезоне болотного цвета, суя голову в кабинет, стоило только открыть дверь после того, как Пингвин пожал плечами и одарил меня абсолютным непониманием, кто бы мог сюда пожаловать. — Заносить? — Э-э-э-эм… Заносить что? — Как что? Кресла! От неожиданного заявления, больше похожего на злую шутку, я подавилась слюной. В голове возникли нехорошие подозрения, но я очень надеялась на то, что парень просто что-то попутал — этаж ли, адрес, или вообще город или страну! — Извините, но я ничего не заказывала, — наверное, стоило сразу закрыть дверь и прекратить разговор, только в голову это пришло мне ближе к вечеру после сотого прокручивания ситуации. — Как это не заказывали? — протянул озадаченно парень и вытащил из кармана бумажку, разворачивая её. — Вы — Кэйтлин Гордон? — я подтвердила это, как и последующий названный им адрес. — На ваше имя был сделан срочный заказ на два кресла Рактул с реклайнером коричневого цвета. — И сколько я вам за них должна? — вопрос вырвался сам собой, потому что я прекрасно представляла то, о чём говорит мне доставщик, но при обустройстве кабинета даже не рассматривала подобные варианты из-за отсутствия должных средств, хотя в глубине души мечтала об откидывающейся спинке и выдвигающейся подставке для ног. Всё как в современных анекдотах про дедушку Фрейда. — Заказ оплачен, — очередная шокирующая и сбивающая с толку новость. — Так куда заносить, хозяйка? — Сюда, — Пингвин вырос у меня из-за спины, обхватывая дверь чуть выше моей руки и дыша в затылок. Дёрнул её на себя, чего я совершенно не ожидала, впечатываясь ему в грудь и затем отскакивая в сторону, словно от огня, после нескольких секунд, пока меня придерживали, чтобы я не упала. Воздуха вдруг начало не хватать, повисло неловкое молчание. Я старалась не смотреть на Пингвина, как и он на меня, но мы всё равно продолжали исподтишка поглядывать друг на друга, только он находился в большем преимуществе, завладев входом. — Эй, так чё с креслами-то делать? — нарушил тишину доставщик. — Мы вообще сюда попали, а? — Тащи их уже, идиот! — рявкнул вдруг Пингвин, одёргивая и без того идеально сидящий пиджак, с силой распахивая дверь. — Битый час тут из-за вас торчу! Так вот, значит, откуда взялся этот непрекращающийся словесный поток из откровений и воспоминаний. Кобблпот просто усыплял мою бдительность, дожидаясь, пока ему обеспечат комфорт и уют. Интересно, когда он вообще успел сделать заказ, ведь при мне он не разговаривал ни с кем… Разве что во время похода в туалет. Вот ведь — сукин сын! И чего мне ждать теперь от него дальше? Дизайнера по интерьеру с образцами нежно розовых занавесок или бригаду ремонтников из соседней комнаты с рулонами обоев в цветочек? Ну уж нет! — Не позволю! — я сделала шаг вперёд, пытаясь перекрыть дорогу доставщикам, вносящим в кабинет первое кресло, и тут же вновь была снесена в сторону, чуть не попадая под ноги одному из грузчиков. На сей раз Пингвин вместо нежных объятий предпочёл железную хватку, держа меня за запястье. — Дура, — процедил он сквозь зубы, очень сильно напоминая в этот момент Джеймса, выглядя почти как его двойник. Разница была лишь в росте: если брат возвышался надо мной как скала, будучи выше на добрых десять сантиметров, то Пингвин наел в детстве творожка не намного больше моего, опередив совсем на чуть-чуть. — Хочешь, чтобы тебя зашибли? — Нет. Пытаюсь сделать так, чтобы меня наконец начали принимать всерьёз и перестали считать за пустое место, — я попыталась вырвать руку, но её сжали только сильнее. — Кто вам… Тебе… Дал право распоряжаться здесь? — Здравый смысл. — Что?! То есть наглое вторжение на чужую территорию с её насильственным изменением ты называешь здравым смыслом? — Нет. Зато считаю полным отсутствием мозгов заставлять кого бы то ни было сидеть на… — Пингвин подвис на пару секунд, в глазах читалась активная мозговая деятельность. — На этом недоразумении! — он скривился, глядя на второе занесённое кресло, поставленное в самом центре. — Поэтому, если ты не хочешь расторгнуть наш договор, то я вношу в него ещё один пункт о комфорте. Моём. — Но я и так уже всё исправила, поменяла их местами! — И сидела с таким несчастным выражением лица, будто тебя мучает столетний геморрой. Я даже не уверен, что ты услышала и четверть того, что я тебе рассказывал, — в недовольной интонации проскользнула обида. — Поставила бы уж тогда два скрипящих стула. С ними и то было бы приятнее. Но если ты так любишь мучиться, так и быть — я верну тебе этот отстой сразу же после того, как мы разойдёмся. Надеюсь, что это случится достаточно скоро. — Я тоже. — Вот и отлично! — выплюнул мне в лицо Пингвин и, отпустив мою руку, поковылял к рабочим, раздавая приказы. Один из парней вдруг узнал в нём «того самого мафиози из телевизора», поэтому работа пошла в ускоренном режиме и через пять минут мою законную собственность уже погрузили в фургон, увозя на хранение на один из пингвиньих складов, хотя внутри что-то подсказывало, что они потеряются где-то по дороге и мы уже никогда больше не встретимся. Вроде бы подобным поворотам судьбы стоило радоваться, попытаться выпросить новые кресла в качестве подарка, выдав самое милое выражение лица из имеющегося в репертуаре, и заключить Пингвина в конце в крепкие объятия на радостях, но я могла лишь сдерживать подступающие к глазам слёзы, забившись в угол и наблюдая за всем со стороны. Молча и ненавистно смотреть на то, как он командовал перепуганными грузчиками, таскающими его заказ то на пару сантиметров ближе к окну, то к стене — и так по кругу. Потом мысленно простреливать ему вторую, здоровую ногу, пока залаченная макушка то появлялась, то исчезала за верхом спинки. Довольное мычание позволило грузчикам заикнуться об окончании работ. Пингвин, недолго думая, согласился с ними, выгоняя всех вон очередным истерическим воплем. Настроение его скакало настолько молниеносно, что начинало казаться, что это всего лишь игра на публику, акт устрашения, показушничество в чистом виде, оставшееся с ним с подросткового возраста. И, действительно, это очень похоже на правду, потому что стоило нам вновь остаться вдвоём, он спокоен и невозмутим, как слон на водопое, а от его пытливого: «Ну, как? Вроде неплохо вписалось?» — хотелось сорваться с места, схватить Пингвина за лацканы пиджака и вышвырнуть его в окно, после же полететь следом за ним. — Да. У тебя прекрасный вкус, Освальд, — выдал после недолгого раздумья он, отходя чуть поодаль, чтобы в очередной раз осмотреть своё превосходство. — Спасибо, Освальд. Нет. — Ну, теперь всё. Что там у вас принято делать в заключении разговоров по душам? — Платить, — отозвалась я из своего угла, надеясь на то, что свалит Пингвин быстрее, чем я разревусь. — Хм, — он качнул головой, доставая из внутреннего кармана пиджака бумажник. — Я так и думал. Три бумажки с Улиссом Грантом легли на журнальный столик поверх отчёта: сотня за консультацию и полтинник за моральный ущерб. Затем Пингвин выглянул в окно и добрался до меня, останавливаясь рядом с вешалкой. Влез в дорогущее чёрное пальто, от которого за версту тянуло чем-то приторно сладким, и протянул руку, замирая в ожидании не случившегося ответа. — Я позвоню, — поджимая губы, выдал он после, разворачиваясь с протянутой рукой к двери, будто начал готовиться открыть её заранее. — Надеюсь, здесь ничего не изменится. — Даже не надейся, — прошептала я уже минут через пять, когда осталась в одиночестве, и сползла вниз по стене, оседая на пол. Долго сдерживаемые слёзы полились потоком и только усиливались под накатившим чувством ничтожности. Особого смака добавляли альтернативные варианты развития событий, прокручиваемые в голове, где я всё-таки давала Пингвину отпор, отстаивая собственную точку зрения. Но, в конце концов, в борьбе побеждал всё-таки он по одной простой причине — правда была на его стороне, как бы я не пыталась оправдываться. Хоть я и являлась психологом, что отдаляло меня на многие мили от обслуживающего персонала, позволяло не кланяться перед каждым, натянуто улыбаясь, но правило комфортности, как его обозвали, никто не отменял. А благодаря Барнсу оно дало глубокую трещину, которую Пингвин и попытался склеить. Пусть по-своему, нагло и бесцеремонно, но он сделал это более рационально, нежели я. Ладно, хоть ему не помешала дыра в углу, где стоял сейф, и он не пожелал заставить и её чем-нибудь интересненьким. Так что, спасибо, Освальд, что твоя задница оказалась настолько нежной. Какой-нибудь странной антикварной вазы времён фараонов здесь я бы уже точно не пережила. Термосумка так и осталась стоять на журнальном столике. Уж не знаю, нужно ли было вернуть её обратно в ресторан или нет, но меня теперь это никоим образом не касалось. Чтобы она не мозолила глаза, я закинула её как раз в тот самый пустующий угол, поправляя расположение парой пинков. Напряжение не ушло, лишь раззадорило напрягшиеся мышцы. Обхватив себя руками, я подошла к стене почёта, вглядываясь в фотографию. В тот день, когда она была сделана, стоял непривычно холодный февральский день. Не спасали даже две тёплые кофты и огромный вязаный шарф, намотанный поверх пуховика, доходившего до щиколотки. До выпуска оставалось несколько месяцев, и почти полностью закончившиеся лекции позволяли уделять почти всё время работе, захватившей меня тогда с головой. Сколько было радости, когда профессор пригласил меня к себе в ассистенты, чтобы показать, что представляет из себя настоящая психиатрическая клиника изнутри. Сколько практических знаний я получила всего лишь за полгода, проведённые там под его чутким руководством — вашингтонскому университету и не снилось. В тот самый холодный февральский день, пятнадцатого февраля, когда мне исполнялось двадцать три, вечером он пригласил меня в кафе, где сделал предложение, от которого никто и никогда бы не отказался в здравом уме. Профессор получил грант на разработку методики по коррекции болезненных воспоминаний больных, мешавших эффективному лечению, и набирал команду для её осуществления. Одно из основных мест подле себя он отвёл мне, как перспективному, молодому специалисту, готовому поддержать его, и звал с собой, обещая помочь с окончанием университета без присутствия там до самого выпуска. Что бы в таком случае сделал другой человек? Наверное, на радостях бросился собирать чемоданы, вопя на всю округу о своём согласии. Я же позвонила матери, чтобы похвастаться очередным завоёванным трофеем, как хорошая девочка, которая во всём и всегда должна быть лучшей. Но вместо хоть какой-то похвалы и радости получила холодное: «Нет». Больше с профессором мы не виделись, хотя у меня оставался его номер телефона и заверение, что он найдёт свободное местечко в любое время, когда бы я не одумалась. Но одумываться спустя два с половиной года, наверное, уже было поздно. Вряд ли сейчас он помнил, кто я такая и откуда, а даже если в его голове и оставались воспоминания обо мне, шанс давно был упущен. Поэтому единственное, что теперь оставалось — утереться и терпеть выходки Пингвина, знавшего толк в роскоши. Его комфорт, как бы больно не было это признавать, оказался действительно шикарен. Кресла были размером почти что с диван — на одном мы могли бы убраться с ним вдвоём и между нами бы оставалось ещё приличное расстояние. Выдвинув подставку для ног, я свернулась на своём калачиком, гипнотизируя журнальный столик. Внутри стояла звенящая, ноющая пустота, заполнить которую теперь я смогу ещё не скоро. Даже постоянно таскавшийся за мной образ Барбары куда-то пропал, хотя ещё утром она пристально наблюдала за тем, как я пыталась не уснуть, пока чистила зубы. На удивление я достаточно быстро привыкла к её несуществующей компании и сейчас, в отсутствии персональной галлюцинации, стало только тоскливее. Да и она, в отличие ото всех остальных, не пыталась комментировать происходящее. Даже Томас всем своим видом выказывал недовольство. По его мнению, я всё ещё была слишком неприспособлена к реалиям Готэма, тем более к его тёмной стороне, но на вопрос, что же делать, чтобы выбраться из этого дерьма, он ответить так и не смог. На очередной стук, раздавшийся в полудрёме, я никак не отреагировала, разве что закрыла лицо руками от пристально надвигающегося очередного пасмурного дня. Кто бы мог подумать, что небо, покрытое лёгким слоем облаков, будет настолько ярким после постоянно блуждающих по нему грозовых туч? Еле слышный стук шагов раздавался где-то очень далеко, словно совсем в другой реальности. Может, это были и не шаги вовсе, а удары молотка из соседнего кабинета, или кто-то в очередной раз пытался расшатать пожарную лестницу, чтобы та не портила вид исторического здания, но перед глазами уже возник бежевый ковёр с густым высоким ворсом, на котором я обычно засыпала в детстве, читая перед сном очередную, выбранную совершенно не по возрасту, сказку. Но на сей раз вместо книги я прижимала к себе большую куклу в жёлтом платье, подаренную отцом. Прижав её к себе ещё сильнее, я крепко зажмурилась, оставаясь в ожидании того, когда меня возьмут на руки, отнесут на кровать и поцелуют перед сном, ведь сквозь неплотно закрытые веки уже виднелись приближающиеся серые брюки от папиного счастливого костюма. Он частенько любил говорить, что особо бесперспективные дела ему помогает выигрывать именно кусок ткани, потому что все вокруг застывают от его ослепительно облика и совершенно забывают повод сборов. Щекотавшие шею и скатившиеся на лицо волосы откинули за спину. Тёплое, почти невесомое прикосновение к щеке, потом более осмелевшее, ещё одно. Я потянулась за ними, чувствуя, как прогибается пушистый ворс рядом, необычно скрипя. Всё те же серые брюки и белая рубашка, по краям распластались полы песочного цвета плаща. Интересно, когда он успел его купить? Но спросить сил нет. Хочется лишь одного — чтобы этот миг никогда не прекращался. Продолжать лежать у отца на коленях и чувствовать, как он гладит меня по голове. Раствориться в этом ощущении и остаться в нём навсегда, ведь рано или поздно сон закончится, и он опять уйдёт без права на возврат. — Кэйли, — настойчиво позвал будто растворяющийся сквозь толщу воды голос. Пальцы быстро прокатились со лба вниз, останавливаясь на плече и сжимая. — Кэйли. Вода, разделяющая нас, начала настойчиво капать, почти литься сверху, ударяя ледяными всплесками. Того и гляди захлебнусь в хлынувшем сверху нескончаемом потоке. Отпустившая ненадолго тревога змеёй обвила тело, туго затягивая хвостом ноги, что не сдвинуться с места. Нужно пошевелиться, прогнать её раньше вместе с настойчивым голосом, пытающимся меня обмануть. Нет, это был не отец. Он всегда звал меня только Кэй, что после и прицепилось за мной, но никак не Кэйли. Среди всех выделялся только один человек, имя которого я никак не могла выхватить в памяти, хотя оно всегда было со мной с самого рождения. — Кэйли! Громкий оклик прорвал невидимую преграду, дающую висящей вместо потолка воде полною свободу. Она хлынула нескончаемым потоком, захватывая в свой водоворот и бежевый ковёр, и куклу, и песочный плащ, прилипший ко мне и не дающий сделать ни одного движения, чтобы попытаться выплыть на поверхность. И чем сильнее я пыталась содрать его с себя, тем крепче он прилипал к открытым участкам тела. Дышать оказалось нечем. — Дьявол, Кэйтлин! Успокойся! — меня крепко ухватили за локоть, отводя руку в сторону. — Кэйли! Подгоняемая липким страхом, я обнаружила себя сидящей. Рядом на кресле пристроился брат, щурясь одним глазом, потому что я упиралась ладонью ему в подбородок, растопырив пальцы. Вторую мою руку он поднял над головой и заодно придерживал мне колено, оказавшееся в опасной близости от его паха. — Джеймс? — не поверив своим глазам, я несколько раз моргнула, но видение не испарилось. — Наконец-то. Я думал, ты уже не придёшь в себя. Надеюсь, больше никакого рукоприкладства? — он отпустил меня, давая отползти. От падения на пол меня спас подлокотник. — Ты что, живёшь на работе? Второй день пытаюсь застать тебя дома. — Только не говори, что решил проверить, как я обустроилась. — И это тоже. Райончик ты выбрала так себе. — Подо мной живёт охранник из Блэкгейта, — я пожала плечами, наблюдая вечно невозмутимую физиономию Джеймса. Он, похоже, решил сразу перескочить через стадии извинения и примирения, или вообще позабыл, что не разговаривал со мной целых четыре года. — Так зачем ты пришёл? — Узнать, как ты поживаешь. Неужели не веришь? — Извини, но нет. Поэтому давай перемотаем тот момент, где ты будешь меня активно в этом убеждать, потом мы поругаемся и ты всё-таки раскроешь цель своего визита. — Хороший план, — Джеймс тяжело вздохнул и поднялся с кресла, пересаживаясь на соседнее. Ненадолго его хватило. — Хочу взять тебя покататься. — В Калифорнию? — Если ты намекаешь на то, звонил ли я матери, то — нет. — Как благородно с твоей стороны! — Кэйли, — Джеймс завалился на подлокотник. — Рано или поздно это должно было случиться. Ты уже взрослая девочка и остановить тебя никто не сможет. Только я всё же надеялся, что ты махнёшь во Францию или в Нью-Йорк. На крайний случай, на Аляску. — Я раздумывала над Аргентиной, но сам знаешь — мой испанский эс муй мало (1). — Да. Я помню, как в пять ты послала друга отца пасти овец в пустыню. — Всё только благодаря тебе, — я невольно улыбнулась. — Но вопрос остаётся открытым. Джеймс, у меня совсем нет сил и полно работы. Что ты хочешь? — Скажем так. Через сорок минут начнётся одно важное мероприятие, и я очень надеюсь, что ты будешь присутствовать на нём. — И что там будет? — Увидишь на месте. — У меня есть возможность отказаться? — Джеймс отрицательно покачал головой и подмигнул мне. Интересно, когда он научился это делать? Хотя какая разница, всё равно выглядело нелепо. — Стоит звонить адвокату? — Нет. Это не касается твоей работы с Освальдом. — А что по форме одежды? — Твоя сойдёт. — Хорошо. Тогда дай мне пять минут привести себя в порядок. Вытащив из термосумки все пустые упаковки, я засунула туда отчётный лист мистера Х, надеясь, что если кому-то вздумается в очередной раз залезть ко мне за ценной информацией, то сунуться в неё они точно не додумаются. Зеркало в туалете саркастически насмехнулось надо мной, выдавая в отражении совсем не то, что хотелось. Глаза покраснели и опухли, волосы на затылке приподнялись и торчали в сторону из-за неудачно выбранной позы сна, плюс ко всему на запястье начал проявляться синяк. Спасибо, Освальд! Да и вообще вид у меня был ужасно несчастный. Умывшись, я попыталась улыбнуться, от чего зеркало почти превратилось в кривое. Хорошо, хоть не треснуло от испуга. На улице Джеймс заботливо открыл передо мной дверцу своей машины, обещая вернуть на работу к двум, максимум к половине третьего, даже обещал покормить, что совсем было на него не похоже. Пару раз он принимался начать непринуждённый разговор ни о чём, но что-то постоянно не клеилось: то вопросы были дурацкие, то не требовали ответа. Поэтому после протяжного: «Э-э-э-э-э…», выданного следом за примечанием, что снег в этом году, скорее всего, выпадет ещё до Рождества, брат заткнулся и, насупившись, уставился на дорогу. Последний раз мы праздновали Рождество все вместе — я, он и мать, когда мне было шестнадцать. Глаза я открыла после тычка в плечо. — Я не сплю, — выпрямившись в кресле, я осмотрелась по сторонам, совершенно не узнавая местности. С одной стороны стояли какие-то железные контейнеры всевозможных размеров, начиная с будки и заканчивая хорошей двушкой, с другой — текла река, названная одним шутником в своё время точно так же, как и город. Перед нами стояло две гражданские машины, полицейская и фургон с надписью «GCPD». Джеймс, не сказав ни слова, успел покинуть меня и, потянувшись на ходу, склонился над Фордом. Это была машина Буллока. Ну, приехали! К ним присоединился вылезший из фургона капитан. После пары фраз он перевёл на меня злобный взгляд и, похоже, между ним с братом началась перепалка. Слов было не слышно, но и без них всё казалось понятным: Барнс, размахивая руками, словно мельница, и качаясь вперёд-назад при особо крепких фразах, парочку из которых я всё-таки разобрала по движениям губ, явно был недоволен моим появлением. В конце концов он ткнул пальцем в сторону машины брата и чуть ли не сел в реверансе, начиная что-то активно ему втирать. Джеймс же не изменял своему амплуа, оставаясь абсолютно невозмутимым. Странно, что за всю его жизнь никто не додумался разукрасить ему лицо, дабы придать хоть какой-то живости. Сломанный нос там, шрам под глазом… Буллок между делом аккуратно выполз наружу через водительское сидение, когда жесты, причём довольно активные, начали касаться и его. Чуть пригнувшись, скрылся за машиной и попытался смыться, но в конце концов остановился и развёл руками на чуть громкий окрик: «Харви». В очередной раз пошло бурное обсуждение, но уже на троих, и в конечном итоге, сплюнув под ноги, ко мне пошёл именно Буллок. Желанием делать это он не горел, скорее наоборот. — Ну, привет, пси… — распахнул он дверцу и завис, разглядывая меня. — Кетрин. — Кэйтлин. — Постараюсь запомнить. Что, готова повеселиться? Нянечка Харви к твоим услугам. — А можно я останусь здесь? — Извиняй, — он сунулся в салон, отстёгивая ремень безопасности, за который я держалась, словно за соломинку. — Ты же знаешь, каким убедительным может быть твой братец. — И невыносимым. — И это тоже. Ну, вылазь-вылазь! Иначе всё самое интересное пропустим. Тебя ещё надо приодеть. Под «приодеть» Буллок подразумевал напялить безразмерный бронежилет и чуть не придушить меня им во время фиксации застёжек. Затем поржать над тем, как на мне смотрится защитная каска, всё-таки разрешить её снять, чтобы не позориться, но потом сдаться и застегнуть и её после того, как Джеймс вдалеке пару раз постучал пальцем по голове. Все вокруг суетились, особенно брат с капитаном, раздавая приказы уже знакомым по сейфу офицерам-детсадовцам, пока мы с Буллоком расположились у него в Форде. Он вытащил откуда-то большую пачку чипсов с паприкой, предлагая и мне. Отказываться было просто неприлично, особенно оставшись без завтрака. Минут через двадцать бессмысленной беготни все загрузились в фургон, а моя нянька завела мотор, двигаясь под прикрытием основного транспорта, всё углубляясь в ряды контейнеров. У некоторых из них виднелись рабочие, даже встретился один погрузчик, спускавшийся к нечто, напоминающему пирс. Похоже, мы были в доках. Застёжка шлема больно царапала кожу подбородка при каждом повороте головы, в бронежилете просто было неудобно находиться. Да и весило это обмундирование столько, что вымотанное тело еле оставалось в вертикальном положении. Поэтому что бы мне не собирались показать, я очень надеялась на быстрый конец. Остановились мы так же неожиданно, как и начали движение. Из распахнувшихся настежь задних дверок фургона высыпалась куча народа с автоматами наперевес и короткими перебежками понеслась к одному довольно приличных размеров ангару. Шествие заключали неспешно идущие за ними капитан полиции Натаниэль Барнс и величественный Джеймс Гордон. Буллок рядом съехал вниз по сиденью и натянул шляпу на глаза, сладко зевая. — Ну, смотри. — На что? — я с радостью последовала его примеру, чувствуя, как благодарно отзывается спина при соприкосновении с опорой. — На то, как твой ненаглядный Пингвин остаётся без кэша, а ты без зарплаты. Кстати, если хочешь, можешь позвонить ему, предупредить. Я сделаю вид, что не видел. Прекрасно понимаю — босс, все дела. — Зато я как-то не очень, — я уставилась на Буллока, погребённого под шляпой. — Что здесь происходит? Эй! — Что, боишься остаться без денег? — хохотнул он. — Нет. Не люблю, когда меня обманывают, — я сжала кулаки, вспоминая обещание Джеймса, что его просьба покататься никак не связана с моей работой с Освальдом. Да, а он мастерски научился играть словами. В армии ведь был прямой, словно бронетранспортёр. Заодно и его напарник особо не желал ничего говорить, похоже, заснув. Нет, можно было, конечно, пойти и поинтересоваться прямо сейчас, что же всё-таки происходит у непосредственных участников боевых действий, или же дождаться их с трофеями, но ни один из вариантов оказался не по душе. Поэтому, решив пытать Буллока, я схватила его шляпу. Он тут же встрепенулся, хватаясь за пистолет и начиная водить им из стороны в сторону. — Хорошая реакция. — Ты! — оскалились на меня, он затряс в воздухе указательным пальцем. — А если б я тебя пристрелил с испугу? — Не вы, так кто-то другой, — я надула губы, играясь со шляпой. — И не меня, а вас. Мистер Кобблпот только сегодня утром говорил о том, что ему повезло наткнуться на хорошего специалиста с первого раза, иначе бы ему пришлось угрожать всем, кто мог бы выдать его личные тайны. Так что меня точно никто не тронет. — Ах ты! — казалось бы, пара невинных фраз, но они возымели самый неожиданный эффект. Буллок снял предохранитель и приставил пистолет к моей каске, источая чистейшую ненависть. — Я же говорил, что ты что-то знаешь, дрянь! Что ты в теме! — Детектив, пожалуйста, опустите оружие. — Хрена с два! — зашипел он. — Сейчас мы подождём, пока Джимбо возьмёт одну из банковских точек Пингвина, куда стекаются подати от наркоторговцев, а потом ты всё нам расскажешь! Кто, как, в каких позах и по сколько раз. — Что? — Только не говори, что ничего не понимаешь, Кетрин. — Извините, детектив, но я правда не понимаю, на что вы намекаете. Говорите уже прямо? — я почти подняла руки для наглядности и усмирения своей няньки. — Хорошо. Прямо, так прямо. Если ты думаешь, что после твоей дачи показаний я сидел без дела, то глубоко ошибаешься, — Буллок несколько раз ткнул дулом в каску, что отозвалось лёгким глухим звоном внутри неё. — У меня есть свои источники. Я походил среди них, поспрашивал и узнал одну любопытнейшую новость о том, что у нашего общего знакомого вдруг появилась девушка. Маленькая такая, хрупкая, светловолосая, вроде даже миленькая — ну сущий ангел рядом с ним. И как раз в тот самый момент, когда, как ты говоришь, стала его психологом. И — бац — есть кому обеспечить ему алиби, кому подтирать зад, и кому подарить машинку почти за двадцатку, да? Услышав это, я затряслась, закрывая рот ладонью, чтобы не дай Бог не засмеяться в голос. Видимо, необдуманно брошенная когда-то Виктору фраза так и будет преследовать меня до конца жизни. Надо же — я девушка Пингвина. Да случись такое, я же первая застрелюсь, чтобы не терпеть его дрянной характер и постоянные попытки показать своё превосходство над другими. — Я сказал что-то смешное? — Да, очень. Извините, но можно я уже сниму каску? Не люблю разговаривать с людьми, не видя их глаза, — не дожидаясь ответа, я быстро расстегнула застёжку и стащила с головы котелок, закрывая им шляпу на коленях. Так было значительно лучше, хотя Буллок продолжал тыкать в меня пушкой. Так что теперь, случись что, рикошет мою жизнь не спасёт, но он и изначально был не нужен. Я была на сто процентов уверена в том, что стрелять Буллок не собирается — так, устрашает. — Раз уж мы всё равно здесь застряли, то можно я задам вам вопрос? После же, возможно, расскажу очень интересную историю. Обещаю. — Попробуй. Но если мне что-то не понравится — пеняй на себя. Я обернулась к Буллоку, заглядывая ему в глаза. — Вы говорите, детектив, что о том, что у мистера Кобблпота появилась девушка, узнали из надёжных источников. И эти источники явно приближены к нему… Ведь мало кто об этом знает, правда? — Так, значит, ты подтверждаешь, что Пингвин твой хахаль? — Но, увы, этим источникам мистер Кобблпот доверяет не настолько, чтобы оставлять их подле себя, а выставляет за двери, — продолжила я, игнорируя Буллока. Интересно, стоит рассказать Пингвину, что в его логове завелась крыса? Ведь, возможно, по его же вине мы сейчас уже битый час сидели в доках, ожидая, пока на горизонте появятся бравые служители закона с мешками денег. — Иначе бы не несли сейчас такую откровенную фигню. — Тогда расскажи мне уже, что произошло на самом деле! Сколько я ещё буду распинаться перед тобой и тыкать долбаным пистолетом, а? — Буллок тяжело вздохнул и всё-таки отвёл пушку от моего лба, но окончательно не убрал. К его несчастью он был не настолько страшен, как Виктор в нашу первую ночь знакомства. Так что вызывал разве что умиление и лёгкое покалывание в висках, или последнее всё же был эффект от снятия каски? — Насколько вы близки с Джеймсом, Харви? Только честно. — Вот только не надо приплетать сюда Джимбо, деточка. Он — самый честный коп, с которым я только был знаком в жизни. И я не позволю вмешивать его в вашу грязную игру с мелким уродцем. — Вижу, Джеймс вам очень дорог, правда? — Буллок вновь направил на меня пистолет, тревожно оглядываясь в сторону пингвиньего «банка», будто сейчас он должен был взлететь на воздух и похоронить заживо всех людей внутри. — Не волнуйтесь вы так. Я и правда понятия не имела, куда меня привезут. Уверяю, Освальд ничего не знает, хотя рад уж точно не будет. — Значит, вы всё-таки встречаетесь? — Боже упаси, нет! Я его психолог, не более. Правда, детектив. Если хотите, могу поклясться жизнью лучшего друга. — Тогда говори, как ты связана со всем этим дерьмом! Откуда ты вообще знаешь Пингвина? — У меня есть какие-то гарантии, что узнав правду, вы не побежите ябедничать к своему капитану? Что вам важнее — напарник или заложить меня? — Джимбо что, опять просил Пингвина о чём-то? — Буллок тяжело вздохнул, а на его лице остался отпечаток вселенского непонимания. — И что он теперь ему должен? — Скорее всего — ничего. Теперь же настало время ответить на ваш вопрос, потому что познакомились мы с мистером Кобблпотом как раз по той же самой причине, по которой моего ненаглядного брата вернули на работу в участок. Припоминаете? По салону прокатился стон отчаяния, Буллок рухнул лбом на руль и пару раз ударился им о него. Подниматься он не стал, забурчал под нос что-то неразборчивое. Я же смотрела на него и радовалась, что у Джеймса, похоже, наконец-то тоже появился друг. Конечно, немного не такой, как хотелось бы мне или уж тем более матери, потому что, увидя Буллока, она начнёт рвать на голове волосы, но всё же. — А ведь Джим не сказал мне, откуда достал тех бандюков, отмахнулся. Надо было догадаться самому. Уж больно шёлковые они были, податливые, сразу признали свою вину… — Для меня это тоже стало полным сюрпризом. Освальд отдал их Зсасзу для развлечений, — последнюю мою фразу Буллок предпочёл пропустить мимо ушей, продолжая лежать на руле. — Значит, покушения всё-таки дело рук Пингвина? — Может и так. Он лично мне об этом ничего не говорил. — Ты действительно думаешь, что я поверю тебе, Кетрин? — Кэйтлин. Мы вновь уставились друг на друга, но больше устало, нежели враждебно, как было до этого. Я, похоже, сказала слишком много, и теперь действительно только оставалось надеяться на то, что напарник для Буллока был дороже очередной звёздочки на погонах, а за поимку Пингвина ему могли их дать хоть три. Что вообще на меня нашло? Зачем я рассказала о нашей встрече с Пингвином, главное — кому! Но факт оставался фактом — мне стало гораздо легче. Если раньше я будто весила центнеров пять (2), то сейчас вполне тянула всего лишь на три. Неожиданно одно из окон ангара, куда довольно давно зашла процессия полицейских, со звоном разбилось, и из здания наружу сквозь него вылетел мужик. Пролетев довольно далеко, он приземлился на асфальт, продолжая катиться. Буллок даже оторвался от руля, заинтересованно посматривая за представлением. — Похоже, началось. Из всё того же разбитого окна следом за несчастным неспешно вылез Джеймс, держа на плече какую-то трубу зелёного цвета, направляя её на мужика, явно не из «наших». — Ты смотри — даже РПГ где-то достал, чертяга! Опять все развлечения мимо меня.