Back in Black

      — Иди, пройдись по магазинам, — говоря это, Пингвин отсчитал в бумажнике купюры и протянул мне три сотни.              — Нет, — сложив руки на груди, я облокотилась о дверной косяк. — Не люблю шопинг.              Под тяжёлое сопение к сумме прибавилась ещё сотня. Затем, махнув рукой, Пингвин добавил ещё сто пятьдесят, чуть ли не тыча в меня деньгами. Спасало только то, что он почему-то очень сильно боялся прикасаться ко мне.              — Тогда… Просто уйди! — в его голосе стояло отчаяние. — Нам надо поработать!              Бутч за спиной Пингвина в подтверждение закивал головой.              — Поработать в моём кабинете?              — Да. Мне нужно спокойное место, где никто не сможет меня отвлечь. Понимаешь?              — А если нагрянут копы? Не думаю, что им понравится обнаружить вас здесь одних. Сразу возникнут вопросы, подозрения.              — Да брось! Никто сюда не придёт. Они заняты абсолютно другими делами, — Пингвин крепко стиснул зубы, его глаза чуть ли не горели от злости. Похоже, сейчас он имел в виду вчерашнее маленькое ограбление, о котором я всё-таки решила ему не говорить, хотя очень хотела. Но поведение мафиозного короля оставляло желать лучшего.              — Но это не значит, что сегодня им не стукнет в голову посмотреть, как я поживаю. Так что — нет. Я и с места не сдвинусь. Это мой кабинет в конце концов! Если хотите, снимите себе номер в отеле, квартиру в центре или, не знаю, офис. А здесь всё будет подчиняться моим правилам. Вы и так уже порезвились вдоволь.               Пингвин плотно прижал руки к бокам, чуть подаваясь вперёд и опуская подбородок, чем приобрёл почти полное сходство со своим собратом из животного мира. Всё-таки не зря ему дали именно такую кличку, и особенность походки тут совершенно ни при чём.              — Выстави её за дверь, Бутч!              — Извини, босс, не могу.              — Что? — вскинулся Пингвин, оборачиваясь вполоборота. — Я сказал — убери её!              — Психологиня права. Сюда могут заявиться не только копы. Представляете, какой шум поднимется? Журналисты ещё сбегутся. Хочешь, чтобы все узнали, что ты обзавёлся личным психоаналитиком?              — Тогда… — Пингвин раскинул руки в стороны, поднимая вверх указательный палец и переходя на крик. — Тогда купи это здание и выгони всех отсюда! Сейчас же!              — Босс, — Бутч вздохнул. — Это историческая ценность Готэма. Мы не потянули бы его содержание даже до… — он замялся. — Ну вы понимаете. Может, мы сможем что-то придумать? — последняя фраза была уже обращена ко мне. — Нам правда нужно немного поработать в тихом месте.              Я пожала плечами, почти подгорая под пристальным взглядом Пингвина. Жаль, что он не обладал эффектом солярия, иначе я давно бы приобрела шоколадный оттенок, как после месяца, проведённого где-нибудь на островах или даже в той же самой пресловутой Аргентине. Сейчас там как раз должно было начинаться лето.              Что нам делать, я понятия не имела, но ясно было одно — уступать никто никому не собирается. В конечном итоге Пингвин психанёт и сам выволочет меня наружу без помощи Бутча. Тогда с кабинетом как минимум на сутки можно будет попрощаться, а так я хотя бы могла контролировать их, находясь внутри. Но как сделать так, чтобы я смогла остаться, а заодно не видеть и не слышать того, что здесь собрались обсуждать?              — У меня в машине есть плеер, — идейка, конечно, оказалась плохенькая, но ничего другого в голову больше не приходило. Пингвин же вообще не собирался помогать искать выход, как будто это было нужно мне, а не ему.              — Ещё можешь сходить за кофе, — сразу же подхватил Бутч. — Что скажешь, босс?              — Пусть она выйдет отсюда хотя бы на пять минут! И ты тоже!              — Разрешите, — Бутч одним грациозным движением обогнул Пингвина, на ходу стягивая с вешалки мою куртку и заодно закрывая меня своей широкой спиной от начинающихся сыпаться на нас проклятий. Дверь он закрыл с другой стороны в тот самый момент, когда в неё со всей дури что-то ударилось. — Работа нервная.              — Бывает, — примыкая к двери, я попыталась прислушаться, что происходит внутри, но было тихо. Никто ничего не расшвыривал, не разбрасывал, не орал. И это выглядело гораздо страшнее, нежели поломанный журнальный столик или разбитая ваза, купленная на барахолке. — Всё точно будет нормально? — я посмотрела на Бутча.              — Обещаю. Иди погуляй где-нибудь минут пятнадцать и можешь возвращаться обратно. Он как раз придёт в себя.              — Хорошо. Как раз возьму плеер и схожу за кофе. Будете какой-нибудь?              — Чёрный без молока, — мне всучили пятёрку. — И американо для, — Бутч кивнул головой в сторону стены. Я лишь закатила глаза и медленно побрела вниз, пытаясь понять, в какой момент вновь сглупила, отдавая всю власть Освальду Кобблпоту.              Казалось, ещё совсем немного, и он полностью подожмёт меня под себя, заставляя делать абсолютно всё. И блинчиками по утрам вместе с завоеванием квадратных метров не обойдётся. Конечно, никто не послал бы меня убивать или, скажем, выведывать ценную информацию в самый центр вражеского лагеря, но с каждым новым днём Пингвин начинал вести себя со мной как с одной из своих, или, по крайней мере, очень похоже. Хорошо хоть не посылал прямым текстом, как того же самого Бутча, обзывая того идиотом, или не пытался убить взглядом, как Виктора. Судя по всему, он его боялся, пусть и имея власть над наёмником, что было довольно забавно. Но в любом случае, что бы там Пингвин ко мне не чувствовал и кем бы не считал, радости это не приносило.              Сначала я решила забрать из машины плеер, надолго зависая над выбором кассеты. Сколько придётся просто сидеть и ничего не делать, было неизвестно, а неожиданно бежать за новой порцией музыки могло оказаться чревато. Поэтому все заезженные кассеты я решила оставить внутри, натыкаясь на ту, что как-то на днях оставил Томас. Друг пытался подбодрить меня всеми возможными легальными способами, даже записал какую-то сборку, обещав, что мне точно должно понравиться. Наши с ним вкусы в музыке расходились кардинально — он грозился покончить с собой, стоило только включить какую-нибудь любимую композицию, мне же хотелось от его предпочтений сунуть в уши беруши, но сегодня, кажется, наконец настал тот день, когда я смогу полюбить и Дюран Дюран, и даже пару месяцев назад взлетевшую в чартах Мадонну, от которой тащились все вокруг.              Ещё минут двадцать я потратила в кафе напротив, ожидая кофе. Именно в этот момент бармену приспичило почистить сопло кофемашины, за что я была готова расцеловать его, наблюдая, как в подъезд вошёл Зсасз вместе с каким-то мужчиной. Вот вам и тихое место для работы. Да Пингвин, похоже, решил собрать съезд преступников в моей обители. Но подозрения оказались ложными. Виктор вышел через три с половиной минуты, переходя на неспешный бег и скрылся из виду. Я отложила телефон, который гипнотизировала всё это время, в сторону на барную стойку и попыталась перевести дух. И почему я только не согласилась взять деньги и пойти за новыми нарядами, а точнее за новым шкафом для старых нарядов. Не думаю, что Пингвин бы обиделся, узнай, что я купила.              Когда я вернулась к себе в кабинет, оживлённая беседа сразу же прекратилась. Мафиозный король восседал на своём новом троне, за ним облокачивался о спинку кресла Бутч. На моём кресле сидел тот самый мужик, пришедший с Виктором. Лицо его было чертовски знакомо, но вот где мы встречались, я никак не могла вспомнить.              — Уступи место даме, Гейб. Где твои манеры? — буркнул Пингвин, сгребая в кучу и пододвигая к себе бумажки на журнальном столике. Мужчина тут же подскочил, давая мне не упасть. Ноги вдруг неожиданно ослабли и почти не слушались. Кофе реквизировал Бутч.              — Спасибо, — довольно улыбнулся он, протягивая один из стаканчиков боссу. — Мы можем продолжить?              — Да. Не волнуйтесь, я не услышу ни единого слова, — я вытащила из кармана плеер, показывая его на всеобщее обозрение. Начала распутывать перекрутившиеся наушники. — Глаза завязывать будете?              — Нет. Смотри, если хочешь, — Пингвин разложил на столике непонятно откуда взявшуюся у него карту Готэма. В тени кресла его синяки под глазами казались ещё чернее и больше, как у не евшего много столетий вампира из какого-нибудь фильма. Он пристально смотрел на меня и молчал, все остальные тоже не спешили говорить. Намёк был понят.              Я засунула наушники в уши, включая плеер на полную громкость, чтобы уж точно не вызывать никаких подозрений. Абба задала темп Бутчу, начавшему пришпиливать к карте кнопки и что-то активно говорить Пингвину. Под Принса в игру подключился и второй мужчина, но более робко. Он то и дело косился на реакцию своего босса, утирая ладонью пот со лба, а каждое движение Пингвина вводило его чуть ли не в предсмертную агонию. Сам Освальд, казалось, совсем не обращал внимания на своих шестёрок, не сводя взора с карты, на которой выстроился незамысловатый узор из канцелярских кнопок. Большинство из них находились в центре — администрация, элитная высотка, где жили самые богатые люди Готэма, городской музей. Лишь одна точка находилась далеко за пределами, уходя в лес. Что всё это значило, я действительно не понимала, а смотреть на то, как стелятся перед Пингвином два здоровенных бугая, не очень-то и хотелось. Наверное, нужно было пристально внимать ему, перенимать опыт, но вместо этого я улеглась в кресле, закрывая глаза.              Музыкальная подборка, как и сказал Томас, действительно оказалась удачной. Особенно я была благодарна ему за Кисс и Битлз. Никакой быстроты, особого трагизма или жгучей страсти — он выбрал то, что успокаивало, давало глоток свежего воздуха, а не заставляло дёргаться в такт музыке, будоража нервную систему. Большинство песен, правда, оказались про любовь, что на Томаса было совершенно не похоже, но как же было приятно мысленно подпевать знакомым голосам. «Но мои мечты — обман, мои мечты — ложь, и это меня убивает… (1)» или «В ком ты нуждаешься, кого любишь, когда теряешь себя? (2)». Всё это походило на некий нескончаемый печальный монолог с нотками прекрасных воспоминаний.              К тому моменту, когда первая сторона кассеты закончилась, разговор рядом, похоже, только начал набирать обороты. Пингвин стоял, крепко вцепившись в пиджак Бутча, и отчаянно просил его что-то найти. Я быстро включила музыку снова, сглатывая вставший в горле комок, и попыталась задушить на корню возникшее желание подслушать их. Судя по тону, Пингвин лишился действительно чего-то очень важного для него, только это всё равно меня не касалось, а голос в наушниках сладко призывал петь с ним.              Одна же песня и вовсе зашла на повтор несколько раз, хотя обычно подобные композиции меня только раздражали. Но было в тексте что-то такое, что цепляло, заставляя возвращаться к нему вновь и вновь.              Однажды, в одной далёкой-далёкой стране       Жил-был маленький мальчик, и он пил целыми днями.       Друзья называли его дурачком, его братья называли его пидором.       Он опустошал все бутылки, пока не уходила боль.              Возможно, потому, что это было жизненно. Возможно, потому, что я чувствовала нечто похожее, хотя вела себя иначе, нежели герой из песни, но основная канва идеально ложилась на всё происходящее вокруг.              Видел бы сейчас Джеймс или мама, во что я только ввязалась, а ещё лучше Остин. Хотя, нет, хорошо, что он этого не видит, иначе бы сразу разочаровался во мне, а объяснить ему что-то я вряд ли бы смогла. Ведь как можно объяснить кому-то то, что я и сама до конца не понимала, а единственная ассоциация, которую у меня вызывал Пингвин было огромное, непроходимое болото, засасывающее вниз, не давая и шанса выбраться.              Однажды, в одной далёкой-далёкой стране       Жил-был маленький мальчик, и он плакал целыми днями.       Просмотр «Плейбой» не заменит настоящего секса.       Он выпил ещё одну бутылку, пока боль не ушла. (3)              — Выключи! — раздалось злостное шипение поверх уплывающей музыки и резко выдранных наушников. Когда я открыла глаза, плеер уже летел куда-то в угол комнаты, а Пингвин, тяжело дыша, склонился надо мной, упираясь одной рукой в плечо, свезя воротник кофты. Он был горячий, нет — словно горел изнутри, а лицо перекошено от боли. Таким же оно было в тот самый вечер, когда Пингвин сначала якобы пытался повеситься, потом просил меня уйти. И вот опять эта невыносимая мольба, бьющая под дых.              — Извините, — прошептала я так, чтобы слышно было только ему, не отводя взгляда от глаз Освальда, полностью перенёсшего вес на одну руку, грозя тем самым сломать мне ключицу. Он прикусил нижнюю губу с такой силой, что в уголке появилась капля крови. Пожар, бушевавший в нём, начал передаваться и мне. Я потянулась к нему то ли желая обнять, то ли заставить прекратить мучать себя, но Освальд не дал коснуться себя, отшатываясь назад и спотыкаясь о журнальный столик. Бутч успел поймать босса, чтобы тот вовсе не свалился на стеклянную поверхность.              Через секунду рядом со мной вновь стоял тот самый Пингвин. Властный, гордый, ни от кого не зависящий, и внушающий страх. На лице застыла безэмоциональная маска. Он одёрнул задравшийся при почти падении пиджак.              — Заканчиваем, — голос звучал глухо и грубо. — В следующий раз снимем комнату в отеле.              Бутч виновато пожал плечами, собирая всё, что они разложили и что теперь валялось на полу, а после улепётывал за давно уковылявшим боссом.              

***

             На следующий день Пингвин заявился в самом конце рабочего дня, когда я собиралась закрывать кабинет. Первое, что бросилось в глаза — огромный букет роз, который он держал в одной руке, и початая бутылка в другой.              — Здравствуй, Кэйтлин, — он растянулся в довольной улыбке и издал пьяный смешок.              — Добрый вечер, — я нервно глянула на настенные часы, показывающие половину десятого, очень надеясь на то, что Пингвин заскочил просто поздороваться и сейчас уйдёт вместе со мной. — У тебя что-то срочное?              — У меня? — он ткнул себе бутылкой в грудь. — Да. Я хотел поговорить.              — Это не может подождать до завтрашнего дня?              — Нет. Это очень, — он поднял бутылку в воздух, глянул на неё и сделал глоток. — Очень срочно! И просто невероятно. Это — победа, моя милая Кэйтлин!              Усталое лицо светилось от счастья, что было непривычно. По сути, я ведь ни разу не видела, чтобы Пингвин хоть раз искренне улыбался, зато успела изучить пятьдесят оттенков его гнева, нотный ряд боли и ещё черт те знает чего. Так почему бы не разделить с ним и это его состояние? Всё равно дома сегодня меня никто не ждал.              — Ну проходи, — пришлось отойти от двери, чтобы мафиозный король смог уместиться в проходе. Пьян он оказался правда не настолько сильно, как мне показалось в самом начале, и уверенно стоял на ногах. Я бы даже сказала, что сейчас он держался гораздо увереннее, чем в своём обычном состоянии, и почти не хромал. — Будешь раздеваться?              — Нет. Я ненадолго, — Пингвин приложил к губам указательный палец напевая себе под нос какую-то незнакомую мне мелодию, затем отхлебнул из бутылки ещё раз и протянул её мне. — Хочешь? Коллекционный виски сорок второго года. Уверен, ты никогда такого не пробовала.              — Я не пью, да и тебе не советую появляться здесь в подобном виде. Я не имею права работать с людьми, находящимися в состоянии алкогольного опьянения.              — Какая же ты скучная, Кэйтлин! По магазинам не ходишь, по ресторанам тоже. Не пьёшь. Ещё скажи, что и дорогу переходишь только на светофоре.              — Как и не превышаю скорость, — похоже, разговор вновь начинал идти куда-то не туда, по крайней мере для меня. Пингвин же весело хихикал, разглядывая меня, словно диковинную зверушку в зоопарке, оставшуюся в единственном экземпляре на всём белом свете.              — Ничего. Это рано или поздно проходит у всех, — заключил он, и вдруг лицо его вытянулось от удивления. — Точно! Совсем забыл! Это тебе. Хотел извиниться за вчерашнее, да и вообще. Сегодня прекрасный день. Я ехал домой и подумал, что почему бы не разделить его с моим хорошим другом. Так что вот.              Пингвин протянул мне букет, с надеждой заглядывая в глаза и топчась на месте. Сквозь умело наложенный на щёки тональник проступил румянец, да и выглядел он сейчас словно десятилетка, решившийся впервые в жизни подарить что-то понравившейся девочке за соседней партой, нежели взрослый, солидный и добившийся высот мужчина. И это подкупало.              — Спасибо, — приняв букет, я положила его на полку у выхода и сняла куртку. Как бы Пингвин не убеждал меня в том, что он пришёл ненадолго, что-то внутри подсказывало, что просидим мы с ним минимум час, если не все два. — Но лучше бы поберёг красоту для своей матери. Она скоро возвращается?              — Да! Жду её со дня на день вот с таким букетом лилий, — Пингвин развёл руками в стороны, явно изображая масштаб того самого букета. — Она их очень любит. Белые цветы — символ чистоты и непорочности. А сколько легенд связано с этими цветами. Например, в одной из немецких сказок говорится, что в каждом цветке жил эльф и каждую ночь они устраивали перезвон из колокольчиков лилий, читая молитвы, заодно тем указывали заблудившимся путникам дорогу. В христианстве лилия считается цветком Девы Марии, а на всех дошедших до нашего времени изображениях Тора его скипетр везде был украшен этими цветами. Или… — Пингвин оборвал себя на полуслове, его щёки покраснели ещё сильнее. — Тебе неинтересно, да?              — Очень даже. Просто последние несколько дней у меня не совсем приятные ассоциации со всякими сказочными существами. Феями, эльфами… — я невольно поморщилась, вспоминая два трупа в своём бывшем доме и блондинку, твердившую, что она не убивала своих родителей. — Не хотелось бы говорить о них.              — Оу, ладно. Тогда давай перейдём к другой сказке? Я бы сказал — легенде. Именно из-за неё я как раз и приехал сюда. Хочу, чтобы ты выслушала её и высказала своё мнение.              — По поводу?              — Без повода, — Пингвин уселся в кресло, ставя бутылку на журнальный столик. — Просто скажешь свои мысли касаемо того, что услышишь. Это же ты можешь себе со мной позволить?              — Только если ты не попытаешься рассказать мне завуалированную историю о себе.              — Нет! Клянусь, это просто красивая легенда. Если хочешь убедиться, то заскочи в библиотеку. С радостью подскажу тебе номер полки и цвет обложки талмуда.              — Хорошо. Сделаю вид, что я тебе поверила, — я пожала плечами и устроилась напротив Пингвина. Всё-таки разговаривать с ним в довольном состоянии было гораздо приятнее. На удивление за те десять минут, что мы находились вместе, он ещё ни разу меня не взбесил. — Я вся во внимании.              Пингвин прочистил горло, демонстративно поправил залаченную чёлку, потом слегка склонился, будто находился на сцене перед огромным залом зрителей.              — Пару веков назад, — начал он с придыханием. — Собрались пять семей и на пустом участке земли организовали поселение. Шло время, поселение росло, превращаясь в город. Семьи богатели, обритая величие, о котором говорили далеко за пределами их владений. И вот в один прекрасный день в одном из самых влиятельных и богатых домов родилась прелестная девочка. Каждый влюблялся в неё с первого взгляда раз и навсегда, но обещана в жёны она была сыну второй семьи. Все были с этим согласны, их союз, казалось, благословил сам Бог, но… — Пингвин заёрзал, облокотился о подлокотник, подпирая пальцами подбородок. — В один из дней во время праздника все вдруг обнаружили пропажу прекрасной девушки, — голос его приобрёл нотки таинственности. — Родственники вместе с гостями и прислугой обыскали дом, обнаружив пропажу в тёмной комнате, где она придавалась любовным утехам не со своим будущим мужем, а с сыном из другой семьи, что тоже стояла у истоков города. Подлец, опозоривший до свадьбы честь прекрасной девушки, пытался оправдываться, что всё произошло по согласию, но вот сама девушка настаивала на том, что ею овладели силой, — Пингвин вздохнул. — Тогда старший брат опороченной девушки решил отомстить. Он выгнал из города насильника вместе со всей родней. Сделать это ему не составило особого труда, ведь он был самым главным и богатым в городе. Но содеянного ему показалось мало. Он долго думал и решил, что должен полностью стереть фамилию насильника, сделать так, чтобы никто и никогда не говорил о нём, а потомки не подозревали, что в их городе жил этот человек. Были переименованы улицы, дома, прессе под страхом смерти запретили упоминать ненавистную фамилию. Так постепенно из умов горожан насильно вытравили воспоминания о них. Прекрасная девушка же прожила всю свою жизнь в полном одиночестве, почти не появляясь в обществе. Грустно, правда?              — Вполне обыденно.              — И сейчас ты должна сказать, что не любишь любовные романы, да? — усмехнулся Пингвин.              — Как раз-таки нет. Поэтому и говорю, что сюжет довольно повседневный, причём не только для любовных романов, — я смотрела на Пингвина, пытаясь понять по его лицу, что он затеял, рассказав мне эту душераздирающую по его мнению историю, но видела только блеск пьяных глаз, в которых отражался отголосок страшной тайны. И в неё меня, скорее всего, никто посвящать не собирался. — Кстати, что случилось дальше?              — Дальше?              — Да. Ты рассказал только то, что случилось с девушкой и её женихом, но где-то за пределами города остался ещё выгнанный насильник, возможно, несправедливо обвинённый и обиженный.              — А ты проницательная! — Пингвин помахал указательным пальцем в воздухе. — О них мало что известно. В легенде вскользь упоминалось, что он отправился далеко за океан, куда — никто не знает. Вступил в религиозную секту, принявшею его и его семью. На этом всё.              — Всё?              — Абсолютно. Думаешь, у этой истории могло бы быть продолжение?              Я кивнула.              — Просто обязано. Если уж ты упомянул любовные романы, то в каждом из них уважающий себя потомок отправился бы мстить. Если не за себя лично, то за беспричинно опозоренного предка. А там поди разбери через столько лет, кто прав, кто виноват. Ничего не докажешь, поэтому можно творить любой произвол.              — Произвол, говоришь?              — Ну, да… — я замялась под чересчур пристальным взглядом. — Тебя всё равно никто не знает, поэтому вряд ли в чём-то заподозрят. Подумают, скорее, на врагов, чем на гостя из другой страны. И всё-таки я очень надеюсь, что ты не хочешь мне сказать, что вернулся в Готэм спустя много-много лет, чтобы отомстить Уэйну за детство, лишённое роскоши.              — Почему именно ему?              — Так Уэйны же самая влиятельная семья в городе, разве нет?              — Кэйтлин, Кэйтлин… — Пингвин развалился в кресле, растягивая моё имя, словно пробуя его на вкус. Вид у него был мечтательный. — Ты воспринимаешь всё слишком конкретно. Тем более в твоей версии имеется парочка очень существенных несостыковок. Я родился и вырос здесь, Готэм — мой дом. Да, мама много лет переехала сюда, бежав из Германии, но, поверь, далеко не для того, чтобы отомстить за кого-то. Она всего лишь спасала свою жизнь, надеясь выбраться из нищеты. Да и если бы всё это действительно оказалось правдой, то зачем бы мне тогда занимать тот трон, на котором я сижу? — он похлопал по подлокотникам. — Как отсюда я смогу навредить Брюсу Уэйну?              — Не знаю. Подорвёте его престиж?              — Он непоколебим.              — Поднимете народное восстание?              — И всё время, пока оно будет длится, он просидит в домике на Лазурном берегу, потягивая свежевыжатый апельсиновый сок. Нет, как бы прискорбно не было признавать, но если я и вправду захочу свергнуть Уэйна с пьедестала, то единственный выход — разорить его или завладеть контрольным пакетом акций его компании. А я понятия не имею, какой вариант из двоих наиболее фантастический.              — Тогда к чему вся эта история, если она не имеет никакого смысла?              — Очень, очень даже имеет, моя дорогая, Кэйтлин, — вдруг взбудоражено повысил голос Пингвин и кое-как выбрался из кресла, хватая стоящую на столе бутылку коллекционного виски, будто это был самый дорогой предмет в его жизни. — Она показывает, что пусть время и идёт вперёд, но люди всё равно остаются прежними. Миром правят похоть, жажда власти и знания. И последнее — самое ценное, что мы можем только себе представить. Твоё здоровье, — он приложился к бутылке, делая довольно внушительный глоток. — Наша задача лишь понять, как правильно распоряжаться полученной информацией. Вот ты, услышав эту легенду, что вынесла из неё?              — Ну…              Пингвин метнулся ко мне, вновь склоняясь, как вчера, только не настолько близко.              — Так что же?              — Предположим, — я опустила голову, не выдерживая безумной энергетики, лившейся на меня потоком. — Что не стоит давать обещаний, которые не можешь выполнить. Иногда это приводит к плачевным последствиям.              — Как интересно, — Пингвин выдохнул прямо мне в лицо, обдавая запахом алкоголя. — Тебя подвести до дома? Бутч будет рад.              — Нет, я на машине. Да и надо ещё написать отчёт.              — Какая же ты всё-таки скучная, Кэйтлин Гордон. И слишком правильная, — Пингвин поднялся, отталкиваясь рукой от кресла, и поковылял в сторону выхода, оставляя меня в полной растерянности. Кажется, он только что пытался меня оскорбить? Или это такие странные пьяные комплименты? Спросить бы, что он имел ввиду, говоря подобное, но вместо этого я уселась на кресле на колени, успевая как раз застать самый уход неожиданного гостя.              — Освальд!              Пингвин вздрогнул, услышав своё имя, и обернулся, удивлённо глядя на меня.              — А что ты извлёк из этой истории?              — О! Не поверишь, но я подумываю прикупить процентов двадцать акций Уэйн Энтерпрайзис.              

***

             Следующие сутки прошли как на иголках. Работы почти не было — двое клиентов с перерывом в полчаса значились утром, ещё один должен был подойти к семи вечера. В любое другое время я бы радовалась почти целому свободному дню, загрузив его по максимуму, но не сейчас. Пингвин хоть и был донельзя пунктуален, но о своих визитах по началу предупреждал в самый последний момент, а потом и вовсе начал заявляться без звонка. А так как он захаживал ко мне два дня подряд, значит, его стоило ждать и сегодня.              До двух я честно просидела в кабинете, пытаясь занять себя японскими кроссвордами из соседнего ларька, но после кучи исправлений и перечёркиваний картинка больше походила на жирную кляксу во всё поле. Звонок Бутчу, номер которого я втихаря записала как «Жаннет», тоже не принёс результата: абонент оказался вне сети. Сидеть и дальше ждать у моря погоды было слишком невыносимо, поэтому, плюнув на всё, я поехала домой в надежде хоть немного расслабиться. Ну, заявился бы Пингвин к закрытым дверям, и поделом ему. Только вместо него я, похоже, всё время натыкалась на воображаемые дверки. Не просидев в горячей ванне с горой приятно потрескивающей пены и пятнадцати минут, я устроилась перед телевизором в надежде найти какой-нибудь выпуск новостей. Из головы всё никак не выходила вчерашняя рассказанная легенда о несчастной, оставшейся старой девой девице и её обиженном любовничке. Пусть я почти не знала Пингвина, образ которого состоял из мелких деталей, собранных с большим трудом, и походившего на монстра Франкенштейна, я даже не знала, где он настоящий, а где фикция, но ясно было одно — этот человек не будет говорить о чём-то просто так. Любое его слово имело двойное дно, множество смыслов, догадаться о которых можно было только по прошествии определённого времени. И поверить в то, что его просто так взяла и затронула любовная история аристократов, пусть и живших задолго до нас, я не могла. Нет, она, конечно, могла вызвать в нём бурю эмоций, но далеко не умиления, а, скорее, раздражения из разряда: «Вот ведь же делать им было нечего. Шли бы работать и дело с концом».              По любым каналам же, как назло, не крутили ничего кроме предвыборной гонки, куда вступил Тео Галаван, оставшись, можно сказать, единственным кандидатом в мэры, после того как Пингвин заколол Дженис Колфилд, а несколько остальных влиятельных персон вдруг без каких-либо особых причин отказались от выдвижения. Других тем не было, лишь один раз по центральному уделили пару минут на сюжет о враче, спасшем жизнь матери и её двум новорождённым детям. К теме Брюса Уэйна или Уэйн Энтерпрайзис никто даже близко не подходил, хотя и в обычное время редко кто из репортёров вспоминал о мальчике-сиротке и его многомиллионной компании.              В том же, что Уэйн имеет прямое отношение к той истории, я убедилась или убедила себя вечером, заползая домой в двенадцатом часу ночи. Пингвин так и не появился, зато Томас сегодня остался у меня и мирно спал на кресле, держа в руках уголовный кодекс. На коленях у него валялась тетрадь, рядом на полу аккуратной стопкой стояли несколько учебников. На столе рядом с двумя открытыми коробками лапши запряталась одна нетронутая, явно для меня. Решив не будить его, я укутала Томаса пледом и, не раздеваясь, легла на диван. Есть не хотелось.              Утром вместо друга я обнаружила целую тарелку бутербродов и пакетик с развесным зелёным чаем с клубникой. К его большому удивлению, да и моему тоже, я начала подсаживаться на эту некогда гадость, бодрившую даже больше, чем свежемолотый и только что сваренный кофе. Ещё раз прокрутила новости, в очередной раз убеждаясь, что в Готэме всё спокойно — затаились даже сбежавшие из Аркхема психи, а копы надеялись, что они вовсе свалили из города после убийства их рыжего главаря. В голове стоял только один вопрос — случись что с Брюсом Уэйном, то будут ли вообще освящать эту тему? Или его служба безопасности по-тихому сама найдёт преступника, покусившегося на честь и достоинство юного миллиардера, и порешит его так же тихо, закопав где-нибудь на окраине? Ответа не было, зато чувство тревоги, которому ещё вчера вечером я могла дать двоечку по десятибалльной шкале, уже подходило к шестёрке. Казалось, что вот-вот должно было что-то случиться, что-то очень глобальное и затрагивающее жизни не только Уэйна, на которого мне было в принципе наплевать, не только Пингвина, который мог и сам за себя постоять, а и мою, и Джеймса, и всех остальных. По телеку вновь крутили Галавана, дающего обещание вывести Готэм со дна американского рейтинга преступности, дать людям работу и перестроить Нероуз, сделав жильё бедняков более пригодным для жизни. В голове всё сливалось, преобразовываясь в шум. Выключив всё и захватив пару бутербродов, я поехала в библиотеку, надеясь разузнать что-нибудь там. Всё-таки не зря же Пингвин упоминал о ней в разговоре.              Библиотекарша за стойкой, увидев меня, заметно побледнела, но быстро успокоилась, когда узнала, что сегодня криминальная хроника отменяется. Обрисовав ей ситуацию в двух словах, сообщая о том, что меня интересует история Готэма и в большей степени всевозможные мифы и легенды, я была послана в соседний зал к одной из сотрудниц, знающих толк в теме. «Ту самую блондинку не старше тридцати с высоко собранным пучком на затылке» я нашла за плотно задёрнутой занавеской, подклеивающую корешок у книги, которую явно было уже не спасти. Рассказав ей всё то же самое уже вместе с легендой, услышанной от Пингвина, я оказалась глубоко разочарована, потому что Изабелла, та самая «знающая толк в теме», оказалась глубоко озадачена.              — Первый раз слышу нечто подобное, — прижимая корешок к переплёту книги, сказала она. — Готэм основали четыре, а не пять семей: Эллиоты, Кейны, Крауны и Уэйны. Есть слухи, что были кто-то ещё, но все они бездоказательны, да и в основном разнятся от учёных, занимающихся историей. Три основные версии гласят, что их было семь и девять, а Керри Боуэн вообще пишет, что те четыре представителя явились уже на всё готовенькое, когда Готэм получил статус города. Но, знаете… — девушка нахмурилась, подпирая пальцами подбородок.              — Да? — я почти не дышала, слушая её.              — Есть нечто схожее между мемуарами семьи Уэйн и вашей историей. Действительно, в конце восемнадцатого века существовала некая Селестина Уэйн. Её сравнивали с прекрасной жемчужиной, считали самой красивой женщиной, когда-либо жившей в Готэме, и она, имея множество поклонников, никогда не была замужем, стала затворницей в молодом возрасте. Но только потому, что её жених Мартин Эллиот скоропостижно умер от чахотки. Поэтому не думаю, что это действительно ваш случай.              — Могу я где-нибудь посмотреть эти мемуары?              — У нас есть их копия. Если хотите, я выдам её в читальный зал, — Изабелла отложила книгу на подоконник, на котором мы сидели, и внимательно взглянула на меня. — Но сначала ответьте на один вопрос.              — Конечно, — я активно закивала.              — Не сочтите за наглость, но зачем вам всё это нужно? Не хотелось бы потом быть уволенной с работы из-за какой-нибудь разоблачающей статьи в газете или… Понимаете — тема очень щепетильная.              — Да-да, простите, — я постаралась выдать самую невинную улыбку из своего репертуара, соображая, что можно соврать. — Не волнуйтесь, я не журналист и не состою в кружке желающих свергнуть мистера Уэйна с трона. Скорее наоборот. Наверное, мне нужно было рассказать вам всё с самого начала, прежде, чем спрашивать… Не знаю, — я взмахнула руками и упёрлась ими в колено, отворачиваясь к окну, начиная изучать внутренний двор библиотеки. — Но я тоже не знаю, насколько могу вам доверять, потому что…              — Почему? — с явным интересом спросила Изабелла.              Мозг начал буксовать, красивая версия всё никак не желала находиться. Что я вообще имела в арсенале? В библиотеке меня знали как студентку полицейской академии, плюс ко всему я уже успела упомянуть в своём рассказе о лояльности к золотому мальчику Готэма. Не густо. Джеймс вёл дело об убийстве его родителей и благополучно раскрыл его. В итоге, они с напарником пристрелили какого-то закоренелого вора, позарившегося на жемчужное ожерелье Марты Уэйн и кошелёк Томаса Уэйна, в котором, поговаривают, не нашлось и сотни. Тоже малоприятная история. А что если совместить их вместе? Всё равно никто об этом не узнает — Джеймс вряд ли забредёт в библиотеку, а сидевшая передо мной Изабелла, скорее всего, сама ни разу в жизни не была в участке. Брюсу же будет ни горячо, ни холодно от моей байки, если попытаться подать её под правильным соусом.              — Мисс Изабелла, — я повернулась к девушке. — От той информации, что я пытаюсь получить, зависит очень многое. В особенности восторжествование справедливости. Поэтому прежде, чем что-то вам рассказать, я должна быть уверена в том, что ни одна живая душа не узнает о нашем разговоре. Иначе очень многие могут пострадать.              Изабелла явно напряглась после моих слов. Осмотрелась по сторонам, насколько ей позволяла это чуть задёрнутая занавеска. Затем встала, выглядывая из-за неё, после чего села совсем близко ко мне, не оставляя даже сантиметра свободного пространства.              — Вы ведь из полиции? — её голос звучал еле слышно. — Помню, как вы несколько недель назад спрашивали криминальные сводки. Если так, то я готова помочь.              На красивом чуть вытянутом лице поселилась обеспокоенность. Под пристальным взглядом понимания зашевелилась совесть, затрагивая почти все внутренние органы попеременно. В правом боку начало колоть.              То, что я хотела сделать, а точнее уже начала осуществлять, было, как минимум, некрасиво. Да и по словам Пингвина, а точнее его легенды, оскорблённая семья постаралась стереть всё, что было связано с их обидчиками, поэтому я могла остаться ни с чем, в отличие от явно знавшего что-то мафиозного короля. Так же никто не давал гарантии того, что он действительно не припёрся ко мне вечером подшофе просто поболтать, сделав легенду обычным предлогом.              Страшно захотелось схватиться за голову и пару раз удариться лбом о стекло, чтобы привести себя в порядок, но этому помешал сигнал телефона.              — Извините.              Достав мобильник, я включила дисплей. Жаннет сообщала, что её босс очень занят и не появится у меня в ближайшие пару дней. Внутри от этого сообщения всё окончательно похолодело, а рядом с собой я почувствовала присутствие Барбары, от которой сегодня веяло холодом сильнее, чем обычно. Её туфли на тонкой длинной шпильке оставили на полу невидимый другим кровавый след.              — Извините, Изабелла, — я подняла голову. — Вы точно готовы сотрудничать?              — Да. Только объясните, в чём конкретно нужна моя помощь и для чего. Если нужно я приду в участок и…              — Нет-нет, — перебила её я. — Это неофициальное дело. Понимаете… — я ещё ближе нагнулась к ней под смех Барбары, отдающийся в голове словно звон колокола. — Вы знаете, кто такой Джеймс Гордон?              — Конечно!              — Я его младшая сестра. Вот, — стащив со спины рюкзак, я выудила оттуда водительское удостоверение, мельком показывая его. — И я помогаю ему в одном деле, связанном с Брюсом Уэйном. Точнее — с убийством его родителей.              — Но преступника же поймали?              — Изабелла, как будто вы не знаете, как работает наша система? Властям нужно было быстрее закрыть дело, свалить на кого-то вину. Но Джеймс продолжает искать настоящего преступника, и мы рассматриваем все версии. Ищем людей, которым действительно была выгодна их смерть. И тут нам рассказывают эту легенду. Да, выглядит глупо, но что, если всё правда? Кто даст гарантии, что потомок той самой пятой семьи не решил отомстить? Понимаете?              — Я выясню всё, что смогу, и сразу же позвоню вам.              — Спасибо, — Барбара рядом захлопала в ладоши, и я попыталась прогнать её образ. — Давайте обменяемся телефонами.              Из библиотеки я бежала так быстро, как не бежала никогда в жизни, подгоняемая угрызениями совести, следующей за мной белой шубой и внезапно возникшим ощущением того, что кто-то за мной наблюдает. Причём последнее с каждой минутой только усиливалось, заставляя постоянно смотреть по сторонам, ища источник слежки. В итоге начало казаться, что виновник находится в красном пикапе, ехавшем за мной по пятам уже несколько кварталов. Ну вроде бы, какой идиот станет выбирать настолько бросающуюся в глаза машину для слежки, но несмотря на это я начала петлять по городу, то и дело сворачивая, куда только могла. Пикап ещё какое-то время ехал следом, но остановился возле магазина электроники и дальше явно никуда не собирался. Преодолев ещё пару улиц и заблудившись, я поехала обратно тем же путём, наблюдая, как водитель грузил в пикап холодильник. Блеск! Похоже, ото всех происходящих событий и накативших переживаний я начинала потихоньку сходить с ума.              Изабелла позвонила тем же вечером, чуть не плача, и долго извинялась, что не смогла найти ничего, что могло бы действительно помочь в расследовании. Ни о какой пятой семье-основательнице не было даже самого завуалированного намёка, хотя девушка за довольно короткий срок перечитала все книги по истории Готэма за нужный период, добираясь чуть ли не до наших дней. Томас, слышавший наш разговор, не проронил ни слова, закрывшись учебником по праву, но их и не нужно было — хватало одного постукивания пальцами по обложке.              Пингвин же, несмотря на заявления своего помощника, появился на пороге следующим вечером в лучших традициях — с новым настроением. Чуть не столкнувшись плечом к плечу с мистером Сальваторе, которому жестами пришлось объяснять, что всё в порядке, он молча тучей проплыл к креслу и уселся на него, чуть ли не утыкаясь носом в колени. Его плечи были опущены, спина сгорблена, будто кто-то возложил на Пингвина тяжелейшую ношу и она вот-вот была готова его расплющить.              — Может, чаю? — все остальные вопросы отошли сами собой на второй план, оставляя лишь одно желание — сесть рядом и обнять бедного несчастного ребёнка. Именно таким мне сейчас виделся взрослый влиятельный мужчина, вгоняющий в ужас добрую половину Готэма.              Не особо надеясь на ответ, который так и не последовал, я всё-таки сделала две чашки чая, ставя их на журнальный столик вместе с упаковкой кускового сахара. Помнится, на нашем совместном завтраке Пингвин добавлял несколько ложек после того, как обнаружил, что чай несладкий. Сейчас же он залпом выпил всё содержимое и вновь вернулся в своё состояние атланта, держащего на плечах небесный свод. Его тело словно фонило, отдавая в окружающее пространство желание свернуться калачиком где-нибудь в углу и больше никого никогда в жизни не видеть, или, наоборот, чтобы никто никогда не видел его.              — Освальд, — я вовремя успела мысленно одёрнуть себя, иначе бы спросила всё ли у него хорошо. — Если захочешь выговориться, то я к твоим услугам. Как… друг?              Пингвин горько ухмыльнулся, опуская голову ещё ниже, затем и вовсе упёрся локтями о колени, запуская длинные пальцы в волосы. Только после этого я заметила отсутствие лака и свисающую вниз чёлку, обычно плотно прилегающую ко лбу в виде сосулек. Похоже, случилось действительно что-то серьёзное, если не катастрофическое.              Обычно молчаливые пяти-десяти-пятнадцати минутки от клиентов не доставляли никакого неудобства, будь моя воля, я вообще бы позволяла им просто отсиживаться напротив весь час, варясь в собственных мыслях, но с Освальдом всё было иначе. Он не был моим клиентом, не был другом, хотя я, вроде как, и назвалась для него таковым полчаса назад. Я не могла назвать его даже приятелем или знакомым, потому что всё это было не то. Он был спасителем, псевдогероем, которого я до одури боялась в определённые моменты, и всем сердцем ненавидела за то, что из-за моих необдуманных действий жизнь сделала кульбит, ломая все подпорки, выстраиваемые так долго и тщательно, чтобы ничего не упало и не развалилось при потоке малейшего ветра. И сейчас, несмотря на всё это осиное гнездо, я молча сидела, боясь пошевелиться, чего говорить — сделать вдох, чтобы не потревожить Пингвина, так и не сменившего позы. Его состояние было настолько горьким, настолько бессильным и настолько знакомым…              — Кэйтлин, — позвал, наконец, Освальд, будто отчаянно молил о помощи. — Я хочу спросить.              — Да?              — Какого это — терять?              — Терять? — переспросила я, очень надеясь, что понимаю всё не так, как надо, и Пингвин просто страдает из-за ограбления его полицией.              Прошло ещё не менее пяти минут, прежде чем он всё-таки поднял голову, избегая смотреть мне прямо в глаза. Чтобы начать говорить тоже потребовалось время.              — Как это, когда… умирает кто-то из близких?              По спине от услышанного побежали мурашки, в кабинете резко стало невыносимо холодно. Мои опасения начали подтверждаться.              — У тебя кто-то…?              — Нет, нет, — он отрицательно покачал головой. Движения были настолько медленные, словно кто-то невидимый специально придерживал Пингвина. — Но, возможно…              — Ох, Освальд! — возможно, стоило спросить, кого могла настигнуть печальная участь, но я не стала лезть не в своё дело. Я всё равно не знала, есть ли у Пингвина родственники кроме матери, друзья или ещё кто-либо, но ответить на его вопрос я вполне могла. — Нельзя заранее подготовиться к такому, особенно если сильно любишь человека.              — Но всё же? — его зелёные глаза были почти чёрными. — Что испытывает человек в этот момент?              — Каждый по-разному. Кто-то воет от горя, кто-то замыкается в себе или неделями ходит в прострации. Некоторые злятся, обвиняют умершего, что он оставил их. Есть те, кто наоборот рад, что больше не придётся терпеть рядом с собой давно доконавшую, выжившую из ума бабку или нелюбимого мужа. Так что у меня нет точного ответа на твой вопрос.              — А что чувствовала ты? Джим говорил, ваш отец погиб.              — Разбился, — я тяжело вздохнула. — Мне долго не говорили, что произошло, старались уберечь нежную детскую психику. Сначала мама врала, будто он в реанимации, потом, что очень слаб, и врачи запрещают его навещать. Потом он якобы лечился в санатории. Что было, когда врать дальше стало невозможно, — не помню. Только не проходящая тоска по нему, особенно после того, как я поняла, что он действительно больше никогда не придёт. Со временем она длилась всё меньше, приходила реже, но не утратила силы и по сей день.              — Ты его очень любила?              — Да, папа был для меня всем. Мама постоянно работала, Джеймсу со мной было неинтересно. Какой мальчишка в восемь лет захочет возиться с новорождённой сестрой, да и потом тоже, когда появляются девчонки, взрослые дела? Помню, как один раз он лет в шестнадцать закатил истерику, что никогда не просил рожать ему меня.              Освальд усмехнулся.              — Я в этом возрасте наоборот мечтал о младшем брате или сестре, но уже понимал, что этого не будет. Забавно, правда?              — Жизнь вообще странная, иногда несправедливая штука. Только никто не мешает нам вертеть её под разными углами. Вот у меня есть человек, с которым мы вместе с самого детства, и он дороже мне всех на свете. Всегда рядом, всегда поддержит, даже несмотря на то, что мы очень долго жили в разных городах. Он — моя семья, я бы даже сказала, что гораздо большее. И отсутствие родства нам совсем не мешает. Главное найти такого человека.              — Не тот ли это денди на побегушках у Грея?              — Вы разве знакомы? — я чуть подалась вперёд.              — С кем из них? Пэнни Греем — да. Был тот ещё козёл. Плотно работал с Фиш Муни, много дел её головорезов не дошли до прокурора. Да не важно. Он постоянно измывался над твоим дружком, когда они приходили в клуб. Один раз запустил в него ножом для масла из-за какого-то пустяка. Фиш себе подобного не позволяла…              Не будь подо мной кресла, я бы точно свалилась от услышанного. Томас никогда не рассказывал мне об этом случае, да он вообще особо не касался своих взаимоотношений с бывшим начальником. Поэтому узнавать о них от Пингвина было дикостью, хотя вообще само по себе происходящее нормальным назвать было сложно.              — Я всегда знал, что рано или поздно Грея кто-нибудь устранит. Судьба знатно пошутила над ним, не находишь? Джером Валеска. Лучше уж под поезд попасть, — Пингвин слегка поморщился. — Кстати, не твой ли парень подсказал, где меня искать? Я ведь так и не поинтересовался, как ты нашла мой адрес.              — Мне обязательно отвечать на этот вопрос?              — Да ладно, ничего я ему не сделаю. Думаю, он умный мальчик и понимает, чего делать не стоит.              — Томас такой. Только он не мой парень. Мы с ним друзья детства.              — Хм, — мне показалось, что в пустующих глазах Пингвина промелькнул интерес. — Виктор посчитал обратное.              — Это когда Том попытался напасть на него с пистолетом? Я сама этого не ожидала.              — Хорошо, когда есть человек, готовый броситься даже на Зсасза. Нужно быть либо безумцем, либо очень сильно дорожить тем, кого хочешь защитить. Можно? — Пингвин указал на мой стакан чая, к которому я ни разу не притронулась, и после соглашения сразу же забрал чашку себе.              — Если нужно, налью ещё.              — Спасибо, — он сделал глоток. — Так, значит, тот Томас не твой парень?              — Нет. У меня вообще его нет, — я поёжилась, сильно надеясь, что Пингвин не станет дальше развивать эту тему.              — Не сошлись характерами или нашёл себе другую?              — Он был прекрасным человеком и очень сильно меня любил.              Кожаное кресло напротив скрипнуло, а Пингвин выглядел так, будто собирался получать Оскар. Зато я смогла привести его в почти нормальное состояние, хотя сама уже балансировала на грани, пусть и не признавалась себе в этом.              — Неужели ты нашла себе другого?              — Тоже нет. Остин был моим первым и единственным парнем.              — Тогда не понимаю. Почему вы не вместе, если так сильно любили друг друга?              — Он… — я перевела дыхание. — Погиб при исполнении.              — Оу, я… Прости, — повисло неловкое молчание, заполняемое поскрипыванием кресла от ёрзания Пингвина напротив. Он изредка посматривал на меня, явно порываясь что-то спросить, но пока не решался этого сделать, что выглядело довольно странным, ведь раньше все мысли и предположения выдавались сразу же без особого размышления на тему, понравится ли это собеседнику. Сейчас же, похоже, его сдерживала тема разговора, заданная изначально, от которой мы отошли, но вернулись к ней вновь.              — Он был копом, как Джеймс. Работал в наркоконтроле. В тот день они брали крупную партию героина, на встрече должны были присутствовать заказчики, но один из своих их предал. Троих похоронили в закрытых гробах, ещё несколько человек остались изувеченными на всю жизнь. Ты и сам должен знать, как всё это происходит, верно?              — Немного, — Пингвин отвернулся в сторону. — Я не вмешиваюсь в их дела, только контролирую оборот. Не приемлю дурь в любом виде, особенно тех, кто её распространяет. Сам насмотрелся, пока мы не перебрались из Нероуз на живых трупов. Тех барыг повязали?              Я усмехнулась.              — А ты как думаешь? Конечно же нет! Да и какая разница? Это всё равно не вернуло бы Остина.              — Жажда расплаты, мести? Не зря же все так хотят увидеть обидчика за решёткой сломленного и раскаявшегося.              — Мне было не до этого. Я еле нашла в себе силы, чтобы встать с кровати и пойти на его похороны. Единственное, чего хотелось в тот момент, лечь рядом с ним, но Томас с Джеймсом не дали мне этого сделать. А ведь через месяц у нас была назначена дата свадьбы, разосланы приглашения… И каждый посчитал своим долгом отзвониться и выказать свои соболезнования. Не знаю, как я тогда не сошла с ума, — я вытерла рукавом свитера подступившие к глазам слёзы. — Ты спрашивал, какого это, потерять кого-то. Ощущение такое, будто у тебя вырвали ту самую часть, которая отвечала за все жизненно важные функции. Больше не получается ни ровно ходить, ни связно говорить, дышать выходит через раз. А все вокруг продолжают жить как ни в чём не бывало и сильно удивляются, что же с тобой происходит, хотя они ведь тоже потеряли того же самого человека. И с каждым днём фразы, что когда же ты уже придёшь в себя, звучат всё настойчивее, и никого не интересует, что прошло всего две недели, месяц, полгода. Никто не видит ту дыру в груди, которая только растёт с каждым днём, когда, по идее, должна только уменьшаться. Первая партия боли проходит и накатывает с новой силой после осознания, что теперь придётся жить по-новому, учиться ходить одной по тем местам, где вы были вместе, продолжать радоваться тому, чему вы радовались вместе, обсуждать с кем-то другим ваши темы, готовить его любимые блюда. И ведь совсем не важно, что это был за человек — парень, жена, бабушка или друг, поверь. Да хоть хомячок! Если он был самым близким.              — Возьми, — голос Освальда звучал тихо и осторожно. Он склонился над журнальным столиком, протягивая мне несколько бумажных платочков, взятых из коробки, стоящей по центру. Обычно такими щедрыми жестами разбрасывалась я.              — Спасибо, — я попыталась вытереть катящиеся по щекам слёзы, хотя это всё равно было бесполезно. — Прости. Обычно эта тема не вызывает такой бурной реакции. Не знаю, что на меня нашло.              — У тебя доброе сердце, Кэйтлин. Поэтому оно и болит.              — Уже нет. Со временем в памяти остаётся только хорошее. Грустные воспоминания воспринимаются иначе. Самое главное — дожить до того момента, когда, наконец, перестанет казаться, что ты один на всём свете.              Я выбралась из кресла, на ходу разминая затёкшие мышцы. Нужно было выпить таблетки и немного пройтись, пусть даже из угла в угол. Движение всегда помогало мне отвлечься, переключить внимание на что-то другое. Вот и сейчас в голове уже крутилась мысль, что неплохо было бы переставить кулер с водой чуть дальше от двери в самый угол, чтобы какой-нибудь особо нервный клиент не снёс его, врываясь в кабинет. И займусь я этим как раз после ухода Освальда. Физические упражнения на ночь ещё никому не вредили.              Спиной я чувствовала на себе пристальный, следящий взгляд. Пингвин не сбавил обороты, даже когда я обернулась к нему с пластиковым стаканчиком в руках.              — Я что-то не то сказала?              Он склонил голову на бок, разглядывая меня под другим углом, будто никак не мог решить, какую часть тела отпилить у меня первой.              — Да так… После твоих рассказов никак не могу понять одну вещь — как можно остаться одному, когда у тебя есть ради кого жить дальше.              — Это сложно объяснить. Просто в одно мгновение весь мир замыкается на одном конкретном человеке и всё. Ты не думаешь о других, не замечаешь их. Понимание приходит запоздало. Главное, чтобы потом эти люди всё ещё оставались с тобой.              — А ты смогла сохранить всех?              — Да, они… — тело словно пронзил электрический разряд, я еле удержала стаканчик с водой. Слишком внимательный взгляд Пингвина приобрёл совсем другие краски, вроде бы невинные вопросы, интересующие его, переосмыслились вмиг. Он словно вёл меня за собой, подводил к определённой черте, хотя, по сути, я сама рассказала ему всё в порыве эмоций, решив ответить честностью на его честность. Или же Пингвин не был ни в чём виноват, и я сама сейчас накручивала себя, пытаясь усмотреть злой умысел. Но этот последний вопрос не просто намекал, кричал, что Пингвин знает о том, о чём не знает ни мама, ни Джеймс, ни даже Томас. — Говори прямо. Не люблю, когда со мной играют.              — Не понимаю о чём ты, — чуть ли не пропел Пингвин, разводя руки в стороны.              — Думаю, прекрасно понимаешь! Я и так уже рассказала тебе о том, что чувствовала после смерти отца, но тебя это нисколечко не заинтересовало. Потеря любви, как я вижу, тоже для тебя не близка. К вещам я не привязываюсь, так что здесь ничем не смогу помочь. Что ещё осталось? Домашние питомцы? О ком тебе поведать: о собаке или кошке? Только вот загвоздка — у тебя в квартире нет ни намёка даже на тараканов. Поэтому будь добр, Освальд. Хватит ломать комедию.              — Ты действительно проницательна, Кэйтлин. Мне это нравится.              — Значит, ты пришёл, чтобы сделать мне комплимент?              — Не злись, будь добра. Я не хотел как-то оскорбить тебя и уж тем более, как ты выразилась, играть, — Пингвин выглядел оскорблённой невинностью. — Мой вопрос всё ещё остаётся в силе, но ты права, звучит немного иначе.              — И как же?              Те несколько секунд, что Пингвин собирался с мыслями, закидывал ногу на ногу и открывал рот, показались вечностью, а его слова впились в кожу миллионами острых игл.              — Что значит потерять человека, в смерти которого ты виновата?              — Я никого не убивала, — я еле успела схватиться за кулер, чтобы не упасть или не броситься на Пингвина с кулаками, хотя желание оставить его без густой шевелюры обжигало изнутри. — Это раз. И уж тем более никто не погибал из-за меня. Ни одной аварии, никаких суицидов у клиентов…              — Но твой ребёнок так и не родился, верно?              — Не тебе обвинять меня в этом! Ты понятия не имеешь, что я пережила и каково это было! Понимаешь?!              — Так расскажи мне, — Пингвин поднялся на ноги и быстро добрался до меня, вставая рядом. Требовательный тон, величественный вид — он возвышался надо мной словно Джеймс, и я в очередной раз поймала себя на их схожести. Узнай брат тогда, что я потеряла ребёнка, тоже истерил бы точно так же, обвинял, набрасывался. — Каково это, Кэйтлин?              — Хватит издеваться надо мной! — я попыталась оттолкнуть от себя Пингвина, но он оказался слишком силён и не сдвинулся ни на шаг назад. Его слишком близкое присутствие душило, он вытягивал из меня остатки сил, а над его головой поплыли разноцветные пятна. — Как ты вообще узнал? Зачем?              — Не поверишь, сколько всего интересного можно найти в медицинской карте.              — Там ничего нет! Бумаги лежат… — я замолчала, начиная задыхаться. — Ты!              Оставшиеся полстакана воды оказались у Пингвина на лице, намочили волосы, капли стекали вниз, оставляя разводы на воротничке, белоснежный рисунок на чёрном галстуке посерел. Пингвин моргал, шокировано таращась на меня с открытым ртом. В добавок я скомкала стаканчик и запустила ему им прямо в нос.              — Ты залез ко мне в дом, шарился по шкафам! Вот, значит, как ты ведёшь свои дела, да? Само благородство! — я начала переходить на крик, абсолютно наплевав, что нас может кто-то услышать.              — Я… Нет! — Пингвин провёл ладонью по лицу, убирая остатки воды. — Это делал Зсасз.              — Мило. Правда, мило! Один страшный большой дядька посылает другого такого же ещё более страшного и большого дядьку копаться в ящике с нижнем бельём совершенно незнакомой ему девушки! Браво, Освальд! — я несколько раз демонстративно хлопнула в ладоши, вкладывая в удары столько силы, чтобы хоть немного разрядиться. Не помогло. — Знаешь что? Пошёл вон!              — Ты выгоняешь меня?              — Да! Прошу на выход, требую выйти, хочу, чтобы ты свалил отсюда не-мед-лен-но! — последние слова я проорала ему в лицо. — И никогда больше сюда не приходи, хорошо? Иначе я сдам тебя копам!              Нырнув вбок, я покидала все необходимые вещи в рюкзак, схватила с вешалки куртку, влезая в один рукав и распахнула настежь дверь. Кулер дрогнул, но остался на месте, как и Пингвин, растерянно стоящий у выхода и, похоже, не понимающий, что происходит. От его вида злость стала только сильнее. Неужели он думал, что я в очередной раз поведусь на его грустную физиономию и всё прощу, брошусь утешать и клясться в вечной верности? Ну уж нет. Всё. На этом наша не начинавшаяся дружба закончилась, недорабочие отношения тем более. Отныне я сама по себе, он тоже. Пусть убивает кого хочет, крадёт у кого хочет, главное, чтобы не у меня.              — Выметайся! Уходи! — не в силах больше выдерживать присутствия Пингвина, я бросилась на него, пытаясь выталкивать в коридор. На сей раз он поддался, вываливаясь из кабинета. Щёлкнул замок.              — Кэйтлин… — раздалось за спиной.              — Ни слова больше! Я тебя ненавижу.              Не оборачиваясь, я сорвалась с места, чуть ли не перепрыгивая целые лестничные пролёты, молясь лишь об одном — благополучно добраться до дома. Ключ далеко не с первого раза попал в зажигание, мотор взревел, выплёвывая из-под колёс, судя по звуку, пластиковую банку. Стрелка скорости плавно клонилась вправо, хотя я честно пыталась контролировать её, не превышая шестидесяти, крепко держать руль и смотреть на дорогу, но в какой-то момент всё пошло своим чередом.              В голове раз за разом крутились слова Пингвина.              «Твой ребёнок так и не родился, верно?»              Да что он вообще мог знать?              «Потерять человека, в смерти которого ты виновата».              На удивление после его обвинения мне стало гораздо легче. Я столько лет носила эту ситуацию в себе, каждый день, каждый час напоминая себе о том, что не смогла сохранить то единственное, что могло бы связать нас с любимым человеком вместе навсегда, истязала себя каждую секунду, стоило только остаться одной. И теперь кто-то со стороны подтвердил мою вину. Жестоко, беспардонно, но без прикрас — не пытаясь оправдать или пожалеть. Это единственное, за что я была благодарна Пингвину, но не за всё остальное, что он вытворял. И если ранние подъёмы, захват территории и вечные перепады настроения простить ему я ещё могла, но копание в моей жизни — нет. Тем более не своими руками.              От одной только мысли о том, что Зсасз ходил по моей квартире, трогал вещи, делал с ними непонятно что, хотелось только одного — отмыться, а потом облить всё бензином и поджечь. И плевать, что площадь съёмная.              Поэтому, ворвавшись домой и не снимая обуви, я рванула к шкафу.              — Детка, ты? — раздался голос с кухни.              В ящике с нижним бельём всё выглядело как обычно: разложено по цветам по определённой технологии, чтобы сохранить больше места, вычитанной в каком-то женском журнале в разделе полезных советов. Интересно, когда он был здесь? Сегодня, вчера, месяц назад? Да и сколько он подсматривал за мной по просьбе босса? В принципе, какая разница, сколько вообще он знает обо мне вместе с Пингвином? Пусть хоть приходят смотреть альбом с детскими фотографиями, если им так надо!              Переборов брезгливость, я начала вышвыривать всё из ящика, пока на самом дне не блеснул краешек файла.              — Э-э-э-эм, детка… Я всё понимаю, у нас нет друг от друга секретов, все дела. Я даже видел тебя голой… Ну, когда тебе было шесть, ты помнишь. Но это немного перебор, не считаешь?              Я стояла, прижимая к груди документы, боясь не то, что обернуться, даже пошевелиться. Казалось, ещё чуть-чуть, и мир разлетится вдребезги, и собрать его вновь уже не получится.              — Детка? Всё нормально? Только не говори, что тебя покусал Пингвин.              Сдержать всхлип не удалось.              — Да что происходит? — Томас схватил меня за локоть, разворачивая к себе. На плече у него висел лифчик. — Что это? — он указал пальцем на файл, больше не пытаясь шутить.              В голове сразу же пронеслась тысяча ответов, озвучить которые так и не хватило смелости. Закопавшись в своей боли, я совсем забыла о том, что в квартире может быть кто-то ещё, кому опять придётся всё объяснять.              — Можно я возьму? — когда он коснулся файла, я только крепче прижала его, не желая отдавать. Томас взял меня за руку, переплетая пальцы. — Кэй, я не причиню тебе вреда, ты же знаешь. Я всего лишь посмотрю, хорошо?              В тот самый момент, когда я почти сдалась и кивнула, у меня нагло вырвали документы, отскакивая в центр комнаты. Протестовать и бросаться с кулаками на Томаса не было смысла, он уже успел уткнуться в них, замирая на месте. На относительно спокойном лице с каждой секундой появлялось всё больше напряжения. Сжав губы, он вытащил бумаги из файла, отбрасывая его в кучку валяющихся носков, начиная судорожно переворачивать три жалкие страницы, выдранные из карточки и скреплённые степлером. Проделав эту процедуру несколько раз, он всё равно вернулся к началу, приближая листы к глазам, словно от этого заключение могло измениться.              Отсутствие слов позволяло отчётливо слышать, как трещит по швам сегодняшний день.              Томасу потребовалось время, чтобы прийти в себя, после чего он сгрёб меня в охапку, крепко прижимая к себе. Проехался губами по щеке, откинул мне волосы назад, начал слегка раскачиваться по кругу. Скинул с плеч рюкзак, забираясь руками под куртку. Друг был тёплый, живой.              Страшно захотелось схватить его за ворот футболки, разрывая её, впиться ногтями в кожу, но вместо этого я крепче прижималась к нему, чтобы попытаться согреться. Ничего вокруг больше не имело значения.              — Кэй, надо раздеться, — прошептал он мне на ухо и попытался отстраниться. Я вцепилась в ремень на брюках — первое, что попалось под руку. — Детка, я не уйду. Я здесь, рядом, — Томас чуть нагнулся, гладя меня по щеке. — Видишь?              Я закрыла глаза, всё-таки отпуская его.              — Вот так, — зашуршала молния, тяжести стало меньше. — Сейчас я принесу тебе успокоительное, мы ляжем. Хорошо? — я кивнула. — Я на кухню. Не теряй меня.              Не дожидаясь непонятно чего, я побрела вперёд, пока не уткнулась ногами в диван. Ухватилась за него, сползая на пол, устраиваясь между разбросанных вещей. Документы валялись ровно по центру комнаты, образуя «чёрную» дыру, засасывающую в себя всё.              — Блять, Кэй! — ворвавшийся обратно в комнату Томас поставил на стол стакан и стал метаться из угла в угол, собирая вещи. Я еле успевала переводить за ним взгляд, выхватывая лишь общий силуэт. Когда с уборкой было покончено, он опустился рядом, заставил взять стакан, помогая удерживать его. На донышке плескалось что-то коричневое, разившее спиртом. — Пей. Легче не станет, но немного отпустит. Давай. Залпом.              Горло обожгло, было слишком крепко. Томас, притянув меня, уложил к себе на колени. Его самого всего трясло, он то начинал гладить меня по волосам, то пытался заплетать косички, распуская их и начиная заново. Пару раз прочищал горло, явно намереваясь что-то сказать или спросить, но так и не собрался с духом. В какой-то момент он аккуратно вытащил пачку сигарет из кармана брюк, пепельницей послужил всё тот же стакан. Воздух быстро наполнился дымом, потому что друг тянул почти одну за одной, но было всё равно.              Не знаю, сколько прошло времени, когда в рюкзаке зазвонил телефон. Абонент оказался настойчив, мелодия звучала до победного. С места никто не сдвинулся, даже не пошевелился. Потом звонок повторился вновь, звуча ещё и ещё, сливаясь в один сплошной звук, начиная убаюкивать. Алкоголь действительно сделал своё дело, немного расслабляя. Совмещать его с какими-то из одних таблеток по инструкции, конечно, было нельзя, но было так несказанно плевать, что могло произойти в любую следующую минуту.              — Задрали! — прорычал Томас, туша очередную сигарету. — Скажу, что никого нет дома.              Пришлось выпустить его. Резко вскочив на ноги, он слегка пошатнулся, хватаясь за голову, потом вытряхнул из рюкзака все вещи на недавно убранный пол. Поднял телефон и завис, переводя взгляд то на дисплей, то на меня.              — Детка… Это Пингвин. Отвечать? — я кивнула, Томас поднёс к уху телефон. — Алло… Нет, она не может подойти. Что? Сейчас, — друг закрыл динамик ладонью. — Он говорит, что стоит под нашими окнами и хочет поговорить.              — Передай, пусть остаётся на месте.              Шальная мысль врезалась в голову и её нужно было непременно осуществить, раз уж кое-кто не понимал просьб больше никогда не приближаться ко мне. Пингвин посчитал разговор незаконченным и так жаждал знать, что всё-таки я чувствовала в тот момент, когда потеряла ребёнка? Без проблем — сейчас узнает.              Не без помощи Томаса я поднялась и добрела до ванной, беря ведро и наливая туда воду. Вернулась обратно в комнату к уже распахнутому настежь окну, рядом с которым стоял Томас.              — Что ты собралась с этим делать? — он ткнул сигаретой на мою ношу, оставляющую за собой по полу брызги.              — Поставить точку. Уйди.              Мафиозный король, как и говорил, стоял внизу, задрав вверх голову.              — Кэйтлин! — начал он сразу же, стоило мне высунуться. — Нам надо поговорить.              — Вы хотели знать, мистер Пингвин, что чувствует человек, когда кто-то погибает по его вине, — я проигнорировала его, затаскивая ведро с ледяной водой на подоконник. — Так вот — я готова дать вам ответ.              Томас успел вовремя подхватить меня, слишком поздно соображая, что происходит. Водный поток попал точно в цель, с головы до ног окатывая Пингвина, а ведро приземлилось в нескольких метрах от него.