Back in Black

      — Я не оставлю тебя одну в таком состоянии, — заявил утром Томас, растолкав меня почти в шесть утра. — Поедешь со мной на работу. И не спорь!              Делать это я, конечно же, не собиралась за неимением каких-либо сил, да и действительно оставаться с самой собой в пустой квартире было просто страшно. Поэтому, пока друг мотался домой переодеваться, предварительно захватив ключи новой-старой колымаги, я бродила из одного угла в другой, пытаясь выйти хоть на чуть-чуть из состояния зомби. Вчерашняя стычка с Пингвином выжала настолько, что после устроенного ему внепланового душа я долго не могла унять смех, а успокоиться помогла лишь очередная порция виски. Сейчас же внутри не осталось ни единой эмоции, никакого крошечного желания чего-либо. Поэтому заботливо приготовленную Томасом, остывшую яичницу пришлось насильно запихивать внутрь, пока не накатило чувство тошноты. На чувство холода я уже не обращала внимания, но по привычке попыталась прогнать его под горячими струями воды. Не помогло.              Единственное, к чему потянулась рука — пачка сигарет, оставленная на подоконнике. Открыв окно, я вытащила одну, вертя её между пальцами, принюхалась к запаху табака. Не возникло ни вкусовых воспоминаний, ни ломки, которую периодически испытывают люди, бросившие курить — только жажда смотреть и смотреть за тем, как тлеет сигарета, оставляя вместо табака, утрамбованного в бумагу, пепел. Прямо как человеческая жизнь, проходящая с каждым днём. Сначала слегка подпаляются ноги, постепенно сгорая, потом затягивает туловище, проходясь по всем жизненно важным органам, отнимаются руки, шея, и в конечном итоге наступает время разума. Конечно, схема может меняться, начиная путь с совершенно разных точек. Кого-то же жизнь вообще ломает, причём иногда совершенно случайно, или мочит. И если с первым ещё как-то можно бороться, то сырые сигареты одно из самых отвратительных вещей в мире.              Всё-таки щёлкнув зажигалкой, я затянулась и тут же закашлялась, вспоминая, как первый раз попробовала курить на похоронах Остина, всё так же отобрав сигареты у Томаса. Тогда это затянуло меня на целый год, в день уходила целая пачка, иногда больше. Но на первую годовщину смерти любимого я бросила курить так же неожиданно, как и начала. Желание пропало вместе с отступившей наконец-то мучительной болью, отголоски которой вновь воскресли в душе.              Вот-вот должен был вернуться Томас. Нужно было проветрить комнату до его прихода и успеть собраться. Можно было поехать в том, в чём есть — синем халате со звёздочками и больших пушистых тапках, но вместо этого я выкопала в шкафу тёмно-зелёное вельветовое платье и из ещё более глубоких недр выгребла косметичку, доставаемую только по особым случаям. И последний из них, кажется, был выпуск из магистратуры.              Минут двадцать я провозилась с подводкой для глаз, постоянно смывая кривые стрелки и начиная рисовать их заново. Руки дрожали настолько, что мог позавидовать любой заправский алкоголик. Когда наконец стало понятно, что ничего путного из этой затеи не выйдет, пришлось остановиться на туши для ресниц и светло-розовой матовой помаде. Затем дело дошло и до духов, флакончик которых не уменьшился даже на треть за год со дня покупки. Гулять, так гулять!              Друг вернулся домой в тот самый момент, когда я успела собрать волосы в высокий хвост и пыталась заплести из него косу. Он застыл в проходе с раскрытым ртом, видимо намереваясь что-то сказать, но смог лишь что-то невнятно промычать, шокировано меня осматривая. Поднял руку, указывая непонятно на что, и вышел из комнаты. Хлопнула входная дверь, через пару секунд ещё раз, и Томас вновь появился в комнате, роняя на пол дипломат.              — Нет, квартирой не ошибся, — выдал он и начал обходить меня по кругу, сначала загораживая зеркало, висевшее с внутренней стороны створки шкафа, появился в отражении, не убираясь в него полностью. Единственное, что я видела — острый подбородок с ямочкой и узел чёрного галстука на фоне белой рубашки. — Только не говори, что собираешься идти так?              — Помада лишняя, да?              — Нет… Всё отлично. Просто твоё состояние теперь меня пугает ещё больше.              — Со мной всё нормально, — я попыталась улыбнуться, в сотый раз выпуская из рук не до конца заплетённый хвост. Волосы вмиг распустились. — Чёрт!              — Дай сюда, — Томас вмиг подхватил инициативу, начиная явно лучше справляться с поставленной задачей. — Знаешь, если хочешь…              — Не хочу.              — Ладно.              Я протянула ему резинку и повернулась боком к зеркалу, осматривая готовый результат. Вышло очень даже неплохо.              — Никогда не думал сменить профессию?              — Если не сдам квалификационный экзамен, встану за соседнее кресло рядом с Мией, — друг усмехнулся и встал за спиной, обнимая меня. — Ты сама сегодня как?              — Отменила всех. Не хочу ехать в участок за файлами. Джим начинает плеваться ядом, стоит появиться на горизонте.              — Буллок рассказал ему всё?              Я пожала плечами.              — Не знаю. Сказал, что ему надо хорошенько подумать. Наверное, опять пошёл трясти свои источники. Но я явно ему как кость в горле.              — Харви умный мужик. Не думаю, что он будет подставлять тебя только потому, что ты ему не приглянулась. Не его профиль.              — А ты откуда знаешь? — я запрокинула голову, глядя на Томаса.              — Встречались не раз. Если ты забыла — я вроде как бывший помощник одного из лучших адвокатов в городе. Так, стоп! — Томас вдруг поморщился и принюхался. — Ты что, курила?              — И где вы встречались? Не у Фиш?              — Детка, — с нажимом произнёс друг, разворачивая меня к себе и кладя руки на плечи с очень серьёзным видом. — Откуда ты знаешь про Фиш?              — Одна птичка напела.              — Жаль, эта птичка не сдохла от её рук ещё будучи птенцом.              Пальцы Томаса сжали плечи настолько сильно, что я невольно попыталась отстраниться, да и сам он выглядел далеко не дружелюбно — подобно дикому зверю, готовому броситься на свою добычу в любой момент. Словно голодный волк после долгой холодной зимы.              — Прости! — секундный оскал сменился испугом. — После вчерашнего я сам готов пристрелить Пингвина.              — Он не сделал ничего предосудительного.              — Вот так? Теперь ты будешь его защищать? Сообщишь заранее, когда у тебя разовьётся Стокгольмский синдром?              — Это немного из другой оперы. Должен знать, мистер бывший помощник, — под недовольное цоканье я двинулась к дивану, беря в руки рюкзак и начиная осматриваться по сторонам в поисках того, что надо было бы взять. Зонт? Кажется, на небе начинали собираться тучи. — У меня была целая ночь на раздумья. И, знаешь, он виноват разве что в том, что устроил за мной слежку. Будь я на его месте, поступила бы точно так же. Да я и так это сделала, пытаясь накопать на него информацию в газетах. Только не преуспела в отличие от него. Во всём остальном Пингвин не виноват. Не он сдал ту операцию, не он убил Остина. Да и вообще, надеюсь, Кобблпот больше не появится. Должен же он понимать, что на этом всё.              Я обернулась к Томасу.              — Собрать нам обед?              — Нет, детка, — он в несколько шагов оказался подле меня, отбирая рюкзак и вытаскивая из него небольшого плюшевого медведя вместе с зонтом. — Рядом с офисом есть шикарное кафе. После обеда прошвырнёмся по торговому центру, посмотрим тебе новое пальто. Что скажешь?              — Хорошо. Сделаю всё, что захочешь.              Друг тяжело вздохнул.              — Вот этого-то я и боюсь.              За руль меня не пустили, аргументируя это тем, что машина не заслужила быть разбитой сразу же после ремонта из-за того, что у её хозяйки не всё в порядке с головой, как и возможные жертвы, которые могли сунуться под колёса. Я в очередной раз не стала спорить, позволяя другу стать хоть ненадолго чуточку счастливым за рулём классной тачки. Да и на него, когда мы стояли на светофорах, в отличие от меня водители из соседних машин смотрели с восхищением, толикой зависти в глазах.              Дождь, как я и предполагала, начался почти сразу же. Крупные тяжёлые капли барабанили по стеклу, словно пулемётная очередь. И без того тёмные тучи сгущались, становясь только чернее, а где-то вдалеке, похоже, на выезде из города, сверкали молнии. Ведущий новостей в прямом эфире рекомендовал готэмитам воздержаться от прогулок и не выходить на улицу без особой надобности, потому что на город надвигалась буря. Начинавшие опадать жёлтые листья лихорадочно кружились, содранные с земли резкими порывами ветра. Просто прекрасная погода для того, чтобы прийти в себя и набраться сил, ведь мало кому понравится страдать в последние осенние тёплые, солнечные деньки. Например, как вчера, когда на обед хотелось выскочить в одном только свитере. Сейчас же приходилось топить печку, словно за бортом тянулись беспросветные ледники, хотя Томас, похоже, на этот счёт имел совершенно иное мнение, пытаясь снять с себя всё, что мог.              — Кто такая Фиш? — нарушила я гробовое молчание, тянувшееся с самого отъезда от дома. До пункта назначения оставалось не более пяти минут, мы уже были на подходе к центру города, постепенно сбавляя скорость из-за плотного потока машин и всё чаще появляющихся на пути светофоров.              — Бывшая владелица клуба Пингвина, над которой он носил зонтик и выполнял любые прихоти, — ответил на удивление Томас, даже не став выказывать своё недовольство моим интересом. — Не думаешь же ты, что он всегда был таким властолюбивым, напыщенным чмырём? Нет, я прекрасно помню сгорбленного, неуверенного в себе, заикающегося мальчика, боящегося даже собственной тени.              — Все мы когда-то в разной степени такими были, нет?              — Возможно, — Томас крепко сжал руль. — Но за нами не охотятся копы и не жаждет убить большая часть подполья.              — Это только пока.              — Как оптимистично, — Томас усмехнулся. — Не вздумай только взболтнуть что-нибудь подобное при Стефе. Он не разделял увлечения брата.              — Значит, ты теперь добрый коп?              — Можно и так сказать. Скоро сама всё увидишь, раз уж вчера у меня не получилось рассказать тебе новость.              В офисе «G&G», находившемся на одиннадцатом этаже в одной из деловых высоток в центре, я оказалась впервые и почувствовала себя неуютно, стоило только пройти через центральный вход. Вокруг сновали люди в дорогих костюмах с невозмутимыми лицами, даже Томас резко превратился в одного из них, подхватывая меня под руку и подстраивая шаг, иначе бы ему пришлось тащить меня на себе. Не зря я надела с утра платье, хотя вместе с курткой поверх оно всё равно смотрелось нелепо. Да и плевать. Всё равно я никогда в жизни больше не увижу ни одного человека, косившегося на нас, а если судьба и сведёт нас вместе, то им явно будет не до того, как я буду одета, о чём свидетельствовал эксперимент одного психоаналитика, опубликованный недавно в одном из журналов. Клиент после консультации так и не смог ответить на вопрос, что не так с его врачевателем души, не заметив специально вывернутую наизнанку рубашку.              Сам офис оказался ещё более пафосным, чем обстановка в общественных помещениях. Вокруг, казалось, расположилось одно стекло: огромные панорамные окна с видом на город, несколько перегородок вместо стен, за которыми сидели люди, даже стойка ресепшена просвечивала насквозь, что уж говорить о стульях и прочей мелочи.              Девушка на входе, одетая в строгий чёрный костюм, приветливо улыбнулась, но завидев меня за спиной Томаса тут же скривила губы. Её «Доброе утро, мистер Майклсон» вышло до неприличия натянутым, но друг быстро проскочил мимо, продолжая тащить меня за собой по длинному светлому коридору, то и дело кому-то кивая или здороваясь. На деле его «маленькая конторка» оказалась чуть ли не гигантским муравейником, что приятно радовало, как и то, что Томас, наконец, оказался свободен от своих оков благодаря всё тому же проклятому Джерому Валеске. Всё-таки парень смог сделать за свою жизнь что-то хорошее.              Остановились мы в небольшой комнате, уже более приземлённой, с нормальными деревянными столами, пальмой в горшке, а главное, отделённой ото всех остальных помещений дверью. По обе стороны располагались входы в ещё два помещения, с боков от них находились рабочие места. За одним сидела женщина лет сорока, разговаривая по телефону.              — Привет, Сэм, — поздоровался Томас, получая в ответ взмах рукой. Снял пальто, вешая его на стойку в углу, и помог раздеться мне. Джентльменство из него так и пёрло. — Стефан у себя?              Женщина отрицательно качнула головой, начиная повышать голос, объясняя кому-то, что они не занимаются апелляциями пожизненных заключённых.              — Для меня что-нибудь есть?              Другу тут же вручили пару увесистых конвертов, и он, приобняв меня, потащил к кабинету в противоположной стороне. В небольшом помещении оказалось довольно уютно: у дальней стены стоял длинный стол со стульями по обе стороны, остальное пространство занимал забитый папками шкаф. Чуть поодаль от двери расположился кожаный чёрный диван со столиком, заваленным всякими журналами, начиная «Канадским юристом» и заканчивая «Гламур». Где-нибудь в дальнем ящике при таком раскладе должен был быть ещё заныкан «Плейбой».              — Как тебе? — Томас остановился возле панорамного окна, за которым открывался вид на башню Уэйнов, раскидывая в стороны руки.              — Масштабно, — я всё продолжала стоять возле выхода, ожидая продолжения экскурсии. — Пойдём дальше?              — Куда?              — На твоё рабочее место?              — Ох, детка, — просиял Томас. — У меня для тебя есть несколько хороших новостей. Теперь это мой кабинет, а не тот ужасный разваливающийся стол рядом с Самантой. Ну, видела её, — он указал пальцем на дверь. — Та ещё бубнящая заноза в заднице. Постоянно закладывала меня Пэнни по любому поводу. Кстати, это его бывший кабинет. Достался мне, можно сказать, по наследству.              — За какие такие заслуги? — теперь я начала осматриваться по сторонам более внимательно. — Ты даже не юрист.              — Хорошая новость номер два — экзамен через месяц. Стеф договорился обо всём и очень хочет видеть меня своим помощником. А это аванс. Как он сказал — мотивация работать на результат.              — Ну…              — Кэйтлин, ради Христа, не делай такое выражение лица! Я очень тебя прошу, — Томас заправил за ухо вьющуюся чёлку, стараясь скрыть своё расстройство. — Что тебе не нравится?              — Это слишком подозрительно. С чего бы человеку, с которым вы почти не пересекались, вдруг одаривать тебя благами сразу после смерти своего компаньона? Сколько лет они проработали бок о бок? Двадцать?              — Пятнадцать, — буркнул друг, дошёл до стола, швыряя на него конверты, и уселся на край. — Да и какая разница? Старый козёл последние несколько лет работал просто отвратительно, об этом знали все. Вместо дел он отмазывал преступников, работал на твою ненаглядную Фиш Муни, пытался подбить к ней клинья. Я год вместо него бегал по инстанциям, собирал документы, общался с клиентами. Даже в суде чуть ли не подсказывал с места, какой вопрос задать следующим. И Стефан прекрасно видел всё, что происходило. Он как-то пытался выторговать меня у братца, но Пэнни упёрся рогами в землю и сказал, что отдаст меня только через свой труп. Так, в общем-то, и получилось.              — И сколько ты уже сидишь здесь?              — Неделю. Я каждый день честно пытался сообщить об этом, но тебе было не до меня. Пингвин же занял всё место в твоей светлой головке.              — Прости.              Я опустила голову, утыкаясь взглядом в носки начищенных до блеска сапог. Чувство стыда не заставило себя долго ждать, разливаясь во всём теле жгущим желанием начать что-нибудь теребить или рвать. Ведь Томас действительно почти каждый вечер, когда я не являлась в то время, когда он уже спал, пытался завести со мной какой-то разговор, но обида на Джеймса, весь полицейский участок была сильнее, как и жалость к мафиозному королю, сменявшаяся то на злость к его персоне, то на умиление. Потом же меня вообще захватило очередное расследование по Брюсу Уэйну, казавшееся теперь глупым и неуместным. Плюс ко всему я запудрила мозги довольно милой девушке, которая теперь, возможно, не спит ночами из-за выдуманного расследования. И когда я только стала настолько легкомысленной и поддающейся эмоциям? Ведь до приезда в Готэм я не занималась подобными вещами. Да я даже врать не умела, а теперь за неделю плотного общения с Пингвином вполне могла вешать любому лапшу на уши и глазом не моргнув. И это, к моему ужасу, не вызывало никаких приступов отвращения, самобичевания или хотя бы желания вымыть рот с мылом.              — Эй.              Я вздрогнула, когда Томас коснулся моей щеки.              — Не загоняйся, я всё понимаю. Сам по началу работы с Пэнни себя ненавидел. Главное, чтобы всё это закончилось, и помни, если тебе вдруг понадобится адвокат — я к твоим услугам. И возьму всего лишь половину цены, — мне подмигнули.              — Я так рада за тебя. Ты это заслужил!              — Детка, только не реви — косметика потечёт. И проходи уже, сейчас принесу тебе чай, — меня провели к дивану, усаживая на него. — Говори, если чего-то захочешь, хорошо?              Я кивнула.              — Вот и отлично. Чёрный, зелёный?              — Зелёный.              — Всё-таки подсела. Ладно, стащу тот, что припрятан для вип-персон.              — Том, — я окликнула друга у двери. — Я люблю тебя.              — И я.              Когда дымящаяся чашка оказалась у меня в руках, я тихонько пристроилась, чтобы не мешать Томасу работать, изредка поглядывая на то, как он пристально вчитывается в какие-то бумаги, берёт с полок огромные увесистые папки и периодически кому-то звонит, задвигая умные речи. На него было приятно смотреть, и очень хотелось верить, что теперь у друга всё будет хорошо, ведь он правда был достоин всего, что окружало его вокруг.              Уверенность и спокойствие Томаса действовали умиротворяюще, в какой-то момент я даже поймала себя на мысли, что теперь всё точно будет хорошо, но это состояние продлилось до того момента, пока в рюкзаке не завибрировал телефон. Пингвин, названивающий вчера до глубокой ночи даже после холодного душа, избрал новую тактику, начиная слать сообщения.              «Нам нужно поговорить», — гласило первое послание, вновь портя настроение.              «Я не хотел тебя обижать», — пришло через пятнадцать минут. Ну-ну. Так я и поверила в эту наглую ложь.              Отложив телефон в сторону, я схватилась за первый попавшийся журнал, натыкаясь на статью о методах работы с заключёнными, подвергшимися насилию со стороны работников тюрьмы. Пролистала пару страниц с пояснениями к какому-то недавно принятому закону о налогах и сборах, потом долго разглядывала фотографию какого-то старичка-профессора из Нью-Йоркского университета с юридической кафедры, а потом вновь схватилась за мобильник, стоило ему начать вибрировать.              «Открой дверь или я вынесу её».              — Кто там? — Томас оторвался от своих бумаг, подозрительно глядя на меня.              — Один интроверт пытается договориться о встрече, — я отвела взгляд, набирая в ответ, что не дома, и занося Пингвина в чёрный список.              — Точно?              — Да. Представляешь, не все люди любят разговаривать с другими. Некоторые предпочитают писать письма.              — Или стоять полночи под окнами.              — Том, не начи… — я осеклась, потому что к нам постучали. Какое счастье!              — Войдите, — чуть прикрикнул Томас и тут же вскочил, когда дверь открылась.              В кабинет вошёл мужчина средних лет в сером костюме. Ухоженный, лощёный, подтянутый. Короткий ёжик светлых волос, гладко выбритый подбородок, явно дорогой неприторный парфюм, распространяющийся в пространстве. Он словно сошёл с подиума и никак не вязался с окружающей обстановкой.              — Мистер Грей! — Томас протянул ему руку для рукопожатия, ставя меня в тупик. Пусть я и видела его бывшего босса всего единожды, мельком и уже мёртвым, но он никак не был похож на того человека, который сейчас, кажется, был его братом. Мы-то с Джеймсом выглядели очень похоже.              — Саманта сказала, что у тебя посетители. Нужна моя помощь?              — Эм, мистер Грей… — Томас замялся. — Это… моя подруга. Я хотел показать ей своё новое место и…              — И? — мужчина улыбнулся.              — Можно она побудет здесь? Это очень важно. Она не мешает работать. Я уже доделал документы, которые вы просили меня сделать вчера.              — Уже? В таком случае можешь приводить эту милую девушку сюда, когда захочешь, если она будет настолько влиять на твою оперативность, — в кабинете повисло неловкое молчание. Томас явно не знал, куда себя деть, я тоже чувствовала себя не в своей тарелке. Знай, что посещения здесь не приняты, я бы никогда не согласилась поехать с другом к нему на работу, но мужчина, кажется, совсем не сердился. Наоборот, выглядел радушно, даже слишком. — Стефан Грей, — он обернулся ко мне, чуть склоняясь.              — Приятно познакомиться. Кэйтлин Гордон.              — Гордон? — на аполлоновском лице возник неподдельный интерес. — Извините меня за дерзость, но вы никак не связаны с детективом Джеймсом Гордоном?              Ну вот, опять.              — Да, я его младшая сестра.              — Вот как… Томас никогда не говорил, что у него такая девушка.              — Подруга детства.              — Хорошо… Очень хорошо… — пробубнил себе под нос Стефан Грей и стал каким-то более спокойным что ли, будто от информации, кто я такая, зависела его жизнь. — Рад был встрече. Томас, зайди ко мне. Сейчас.              — Да, мистер Грей! — друг кивнул, наблюдая за тем, как перед его носом закрывается дверь, и сразу же метнулся к столу, начиная что-то судорожно искать. — Не говори мне ничего, окей? — перевалившись через столешницу, он выдвинул ящик и вытащил очередной конверт, после чего понёсся к выходу, поправляя на ходу галстук, застыл в проёме, чуть выглядывая из него. — Я скоро. Даже не вздумай бежать!              Предложение выглядело весьма заманчивым, но единственное место, куда я могла поехать, была квартира, где, судя по всему, уже окопался Пингвин, а мне, похоже, стоило заказывать новый замок, если не новую дверь и часть стены, разрушенную совершенно случайно. Побродить где-нибудь — в парке или просто по улицам — тоже был не вариант: погода за окном не предвещала ничего хорошего. Пусть дождь и прекратился, но небо сплошным, непроглядным потоком закрывала чёрная пелена. Воздух, казалось, был наэлектризован даже здесь, в помещении. Встав, я подошла к панорамному окну, глядя вниз. Редкие прохожие, больше похожие на точки, быстро перемещались в пространстве, стараясь нигде не задерживаться, и я их прекрасно понимала. Если начнётся буря, не спасёт ни дождевик, ни зонтик, а в самом эпицентре, скорее всего, пострадают и крыши домов. Хотя, насколько я помнила из детства, это была вполне приличная погода в Готэме для начала ноября.              В ожидании, чтобы хоть чем-то себя занять, я начала бродить по кабинету, разглядывая всё подряд. Обошла весь шкаф, изучая приклеенные к корешкам папок полоски с месяцами и датами, проверила на прочность стул Томаса. На столе рядом с лампой стояла его фотография с сёстрами, судя по всему, недавняя. Томас стоял в самом центре, обнимая Мию и Марго, смеясь. Девушки тоже выглядели счастливо. Да, о подобных отношениях с Джеймсом мне оставалось только мечтать, да и это я давно перестала делать, прекрасно осознавая, что мой брат создан для всего, чего угодно, кроме проявления эмоций. Добиться от него чего-то можно было только со скандалом, приперев к стенке, наедине в самом глубоком и мрачном подвале, чтобы никто никогда не увидел и не прознал о его минутной слабости. На людях же он всегда оставался холодным и невозмутимым воякой, причём стал он им задолго до того, как поступил на учёбу, а затем и на службу. Чего только стоило одно воспоминание о том, как перед самым выпускным баллом в старшей школе его бросила девушка из-за того, что он не захотел при всех пригласить её. В итоге всю официальную часть вечера он провёл в моей компании и неудачников, как и он, оставшихся без пары. Зато мне было весело, потому что это был первый и единственный раз, когда мы с братом танцевали, да и вообще, по сути, действительно радовались проведённому вместе времени.              Из приятных мыслей меня вывела очередная вибрация ездящего по журнальному столику мобильного. Кто-то настойчиво пытался дозвониться, и что-то внутри подсказывало, что это был Пингвин. Никто, кроме него, не звонил мне за последние несколько дней. Но я же добавила его в чёрный список, значит, это никак не мог быть он. Или мог? Может, Кобблпот успел подкупить сотового оператора, чтобы сказать что-то важное для него?              Чёрт!              В висках застучало, перед глазами всё начало покачиваться, накатило страшное желание рухнуть на стол и громко разреветься прямо здесь, в чужом кабинете. Ну неужели тяжело понять, что я не хочу его больше знать? Видимо — нет, потому что телефон, замерев на краткий миг, вновь ожил, добираясь почти до самого края столика, грозившись упасть и разбиться. И туда бы ему и дорога, но я успела схватить мобильник перед самым падением, обнаруживая неизвестный номер на экране. Что это звонил не Пингвин, это совершенно не означало, он мог воспользоваться хоть уличным автоматом, но, с другой стороны, это вполне мог быть и не он. Поэтому сбрасывать звонок было себе дороже. Глубоко вдохнув, я приложила телефон к уху, готовая в любую секунду сбросить звонок, если оттуда раздаться истерический вопль, угроза или приказ.              — Добрый день, мисс Гордон. Психиатрическая клиника Аркхем, — раздался в трубке женский голос. — Меня зовут Этель Пибоди. У вас найдётся несколько минут для разговора?              — Ага, — только и смогла выдать я в ответ, сбитая с толку неожиданным поворотом событий.              — Мисс Гордон, звоню вам по поводу Саманты Смит. Мы получили ваше сопровождающее заключение, когда получали пациентку на лечение.              — Да, я… С ним что-то не так? Или с мисс Смит?              — Пациентка чувствует себя прекрасно, ей подобрали необходимую терапию. С заключением тоже нет никаких проблем, — женщина кашлянула. — Но у лечащего врача мисс Смит остались некоторые вопросы, и он очень хотел задать их вам, чтобы видеть ситуацию со всех сторон.              — Понимаю, — хотя нет, ничего я не понимала, ведь чуть ли не дословно описала все события допроса, чтобы потом не возникло никаких неловких ситуаций. — Я готова пообщаться с доктором…?              — Замечательно. Тогда могли бы вы приехать в Аркхем, скажем, сегодня в час?              — В Аркхем? — я села на диван, так, на всякий случай.              — Лечащий врач мисс Смит очень занятой человек и почти всё время проводит в клинике. Мы были бы очень признательны, если вы, мисс Гордон, приехали к нам. Это не телефонный разговор. Девочка очень больна, как вы могли заметить.              Я глянула на улицу, где за большими окнами всё так же приближался апокалипсис. Когда он начнётся, никто предсказать был не в силах — ливень мог хлестнуть сейчас, через пару часов, или бы тучи просто рассосались сами собой или, гонимые ветром, ушли в сторону Метрополиса. Ехать до Аркхема около часа, приблизительное направление я знала, но с нынешней видимостью придётся сбавить скорость, прибавляя к пути ещё где-то полчаса. Сейчас часы показывали одиннадцать, значит, оставалось тридцать минут на всевозможные непредвиденные обстоятельства. А с новой машиной я вполне была защищена от всевозможных поломок.              — Хорошо, я буду к часу. Как мне попасть внутрь?              — Спросите Этель Пибоди. Я выпишу вам пропуск и встречу.              — Спасибо.              — Будем ждать вас, мисс Гордон.              В трубке раздались короткие гудки, принося с собой лёгкое возбуждение. Поездка в психиатрическую лечебницу для преступников занятие само по себе необычное, а в шальную погоду приобретало особый шарм. Самое оно, чтобы немного прийти в себя и отвлечься от повседневных проблем. Я даже была готова к тому, что забыла всё, что узнала в университете, и полностью закосячила отчёт.              Быстро записав имя в ежедневник, я выдрала пустую страницу, выводя на ней, что уехала в Аркхем по делам. Пусть Томасу было дано обещание не исчезать, но он уже целую вечность торчал у своего нового босса, и сколько он мог там сидеть ещё, было непонятно. Оставив записку на столе на самом видном месте, я выскользнула из кабинета под подозрительный взгляд помощницы Грея, имя которой не запомнила. Взяла с вешалки куртку, попрощалась с женщиной и быстро добралась до лифта. Благо коридор был прямой и свернуть не туда просто не предоставлялось возможности.              Центр оказался непривычно свободен, как и все остальные дороги, поэтому ползущий за мной чёрный внедорожник не заметить было просто нереально. Чуть сбавив скорость, я дала ему возможность приблизиться, обнаруживая за рулём Зсасза, и чуть не рассмеялась от комичности ситуации. Каким же всё-таки Пингвин был самовлюблённым и наглым, продолжая посылать за мной своего киллера, понизив его до должности ищейки. Я бы на его месте обиделась, точно. Но если им так это необходимо, то пусть смотрят. Да и случись что, например, прокол колеса, будет кому прийти на помощь. Должна же я получать хоть какие-то дивиденды с реалити-шоу о жизни Кэйтлин Гордон.              Поприветствовав Зсасза гудком, я, стараясь не обращать на него внимания, заехала на заправку и на всех парах помчалась к выезду из города, надеясь сбежать от начинающегося ливня. Капли пока ещё лениво разбивались о лобовое стекло, но стоило слегка замешкаться, и туча могла разродиться настоящим потопом. Только выехав из города, стало понятно, что и вокруг него творится всё то же самое и надеяться на послабление смысла нет, особенно, когда где-то по правую сторону первая молния вошла в землю и через пару секунд прокатился отборный гром, будоражащий и пугающий одновременно. Чтобы хоть немного сбавить накал, пришлось включить радио и начать подпевать мелодиям, которые явно надолго засядут в мозгу. Но это было всё-таки лучше, чем осознавать, что я полная идиотка, опять ввязывающаяся в очередное приключение, потому что дороги благодаря дождю было почти не видно. Дворники не справлялись с потоком льющейся воды, пришлось сбавить скорость до минимума и вглядываться в темень впереди, еле освещаемую фарами. Зсасза позади тоже не было видно, и я даже не знала, едет ли он за мной.              К огромным стальным воротам я подъехала ровно в час вся на нервах из-за того, что сначала свернула не туда, но понятно это стало лишь, когда появились ряды леса и пришлось возвращаться обратно. Да и опаздывать я страшно не любила, но уже было ничего не поделать. Из новомодной будки по правую сторону появился пучок света, ударяя в лицо. Чуть отстранившись от него, я с горем пополам смогла разглядеть сквозь плотную завесу дождя охранника, активно размахивающего руками. Видимо, он хотел увидеть мои документы или поинтересоваться причиной приезда. Решив попытать счастье, я достала из рюкзака паспорт, прикладывая его к стеклу со стороны пассажирской дверцы. Всё-таки машина стояла почти вплотную к будке и моя затея могла удасться, если, конечно, у охранника есть бинокль. Свет фонарика попал точно в цель, задерживаясь на документах почти на несколько минут. Наконец ворота начали разъезжаться в стороны, словно отворялся вход в ад. Вот уж никогда бы не подумала, что к старым, проржавевшим ещё век назад створкам подвели автоматику.              Чтобы остаться хоть немного сухой, пришлось припарковаться почти вплотную ко входу и влезть сразу в два дождевика. На ноги я надела бахилы, всё равно они могли понадобиться внутри. Оставалось набраться смелости и проскочить жалких двадцать шагов, на что я решилась далеко не сразу, и потом долго стряхивала с себя воду внутри. Охранник подошёл ко мне, держа руку на ручке резиновой дубинки, висящей у него за пазухой.              Прежде, чем пройти дальше поста, огороженного огромной сеткой, я несколько раз вновь показала документы, вывернула наизнанку рюкзак, отдавая на хранение маникюрный набор и взявшийся непонятно откуда штопор. Потом меня попросили раздеться, чуть ли не снять платье, несколько раз ощупали, убеждаясь, что никакого оружия я при себе не имею, и попросили подождать, пока за мной придут.              Обстановка внутри выглядела весьма удручающе: здание, похоже, не знало ремонта целый век, если не два. По обшарпанным стенам в некоторых местах шли еле заметные трещины, лампы на потолке светили тускло, постоянно мигая и громко гудя. У стены, чуть поодаль, стояло ведро, куда с потолка активно капала вода. Страшно было даже подумать, что творилось в таком случае на остальных четырёх этажах над нами. Нет, я понимала, где нахожусь, что это, можно сказать, тюрьма, пусть и слегка специфическая, но здесь тоже жили люди, причём больные. Большинство из них совершали преступления совершенно в невменяемом состоянии, у кого-то были галлюцинации, кто-то вообще не понимал, что творит зло из-за неразвитого интеллекта, или ещё Бог знает чего. Этим людям нужна была помощь, а их запихнули в забытую всеми дыру.              — Мисс Гордон? — прокатилось по коридору эхо, и из темноты погасшей лампы появилась низенькая афроамериканка лет пятидесяти с высоко зачёсанными наверх волосами, будто у неё на голове рос ананас. Стоило ей подойти ближе, и внимание сразу же привлекли две вещи: узкие очки, больше похожие на кошачьи глаза, и кулон на груди в виде черепа буйвола, висящий на нитке, обмотанной красно-белыми лентами. Из-под белого халата виднелся чёрный костюм в белую полоску.              Я нервно сглотнула, подавляя внезапно возникшее желание попятиться назад и бежать отсюда со всех ног.              — Рада, что приняли приглашение. Главный врач уже заждался вас, — женщина смерила меня смурным взглядом и протянула такой же белый халат, как и у неё. — Можете оставить верхнюю одежду на посту, за ней присмотрят.              — Д-да, спасибо.              Послушавшись, я протянула куртку охраннику, выглядевшему по сравнению с мисс Пибоди — если это действительно была та, кто мне звонила, — ангелом во плоти, и надела халат. Внутри встрепенулось давно забытое, щекочущее, волнительное чувство нужности и возможности помочь.              — Прошу за мной.              Дверь-сетка скрипнула за спиной, отрубая выход и весь внешний мир, оставляя вокруг только полуразрушенное здание и страшную женщину, за которой я послушно шагала, обхватив себя руками для верности. Продолжать разговор со мной не спешили, поэтому единственное, что я слышала — стук каблуков, раздающийся о кафель. Это было странно, потому что когда я проходила практику в больнице в Вашингтоне, всем строго настрого запрещали носить то, что могло бы послужить хотя бы малейшим раздражающим фактором для пациентов, а моя спутница собрала, казалось, весь комплект для начала приступа у любого больного, находящегося в этих стенах, причём даже у здорового человека.              До того, как мы добрались до цивилизации, пришлось преодолеть три этажа и пять блокпостов, на каждом из которых меня попросили расписаться в журнале, а на одном вновь облапали в поисках оружия и запрещённых веществ. В потянувшемся, бесконечном коридоре в каких-то местах вместо стен стояли сетки, сквозь них виднелись пациенты в полосатых чёрно-белых робах. Что-то похожее на комнату отдыха, помещение со стоящими по кругу мольбертами, рояль со скамейками, столовая. Сетка сменилась стеной с белыми дверьми, вновь сетка с длинными столами со скамейками, похоже, столовая. И отовсюду на нас смотрели люди: безумно, весело, с ненавистью, с пустотой в глазах. Один мужчина с грязными длинными волосами вдруг с криком бросился на сетку, просовывая руку сквозь крохотную дырку. Я отшатнулась в сторону, хотя дотянуться он до меня не мог ни при каких обстоятельствах, наблюдая, как охранник пытался просунуть окровавленную конечность обратно в комнату, а мужчина то и дело намеревался ткнуть ему пальцем в глаз, дико хохоча при этом.              — Нехорошо пугать новеньких, Робби, — мисс Пибоди, остановившись, погрозила мужчине пальцем. — Мы это обсуждали.              Гогот вдруг затих, мужчина замер в выгнутой, неестественной позе, что позволило охраннику таки протащить руку сквозь сетку, на которой повис кусок кожи. Прошла секунда, другая, и этаж заполнил дикий вопль, переходящий в плач. Тот самый Робби рванул в угол, совсем не замечая полученной травмы, так как сначала активно размахивал руками, а потом закрыл ими голову. Похоже, такой эффект возымели именно слова моей спутницы. Остальные, находящиеся, как оказалось, точно в столовой, постепенно перенимали истерику: в воздухе полетела каша, подносы, люди. И лишь один амбал спокойно жевал кусок хлеба, словно вокруг ничего не происходило.              Я стояла посередь коридора, не в силах пошевелиться, смотря на то, как кучка охранников пытались утихомирить особо буйных пациентов, заламывая их. Мисс Пибоди, возглавляя шествие, жестами указывала то в одну, то в другую сторону, попутно что-то нашёптывая на ухо грязноволосому Робби. Откуда-то взялись ещё несколько человек в белых халатах с подносом — в ход пошли лошадиные дозы успокоительного. Доевший свой ломоть амбал, огляделся по сторонам и дотянулся до чьего-то невскрытого то ли йогурта, то ли пудинга.              — Два кубика диазепама для Джоша, — голос был настолько знаком, что я не поверила своим ушам, начиная оглядываться по сторонам, но никак не находила его обладателя. — Галоперидол Эшу… — голос становился то громче, то тише, теряясь в общем гуле, и вдруг совсем утих, будто его и не было. Начало казаться, что мне просто послышалось, что и без того перегруженный мозг, попав в более-менее родную обстановку, решил варварским образом немного успокоить меня, от чего становилось только тоскливее.              Не в силах томиться в неизвестности я подошла к сетке, делая несколько шагов в сторону стены, чтобы не запачкаться кровью, и вгляделась в клубок переплетающихся внутри столовой тел. Все пациенты выглядели одинаково в своих робах, как и медицинский персонал. Среди всех выделялась лишь мисс Пибоди: цветом кожи и тем, что она так и стояла в углу с зачинщиком бардака, не принявшего участия в активных действиях. Того, кто мне был нужен, я не нашла, а через минут пять, когда половина больных полегла в прямом смысле этого слова, пришлось убедиться, что там его точно нет. Сердце защемило от очередного не проходящего последнее время разочарования. Ну почему я настолько невезучая?              Мисс Пибоди выбралась из угла, ведя под руку Робби, передавая его в коридоре подоспевшим на подмогу санитарам. Рядом со входом уже появились несколько каталок.              — Больше не делай так, Робби, — мисс Пибоди похлопала напоследок по плечу зарёванного мужчину и получила в ответ нечто среднее между «хорошо» и «простите». Похоже, он единственный из всех не получил никаких препаратов, ну и ещё тот амбал, который теперь с интересом разглядывал происходящее вокруг него, держа во рту десертную ложку. В какой-то степени мы с ним были похожи, разве что его участь оказалась немного подслащена. — Думаю, пора возвращать Роббинсону медикаментозную терапию. От него страдают остальные пациенты.              Судя по фразе, мисс Пибоди обращалась не ко мне. Рядом санитар прокатил на каталке молодую девушку с настолько блаженным лицом, что захотелось попросить вколоть того же, что и ей.              — Возможно, вы правы, — вновь прозвучал голос. — Его психика ещё не до конца окрепла, чтобы воспринимать окружающую действительность. А вы как думаете, мисс Гордон?              Я обернулась резко, на одних инстинктах, и чуть не запрыгала от радости, хлопая в ладоши. Рядом с мисс Пибоди действительно стоял он — мой сенсей.              — Если вы так считаете, — только и смогла выдохнуть я, боясь, что его образ растворится в воздухе, а на пустом месте появится какой-нибудь старикашка с бородой до пояса. — Профессор Стрейндж.              — Прошу вас — доктор.              Я кивнула, улыбаясь. Мисс Пибоди, стоящая между нами, водила недовольным взглядом по сторонам, засунув руки в карманы.              — Думаю, вы справитесь с остальным самостоятельно, — профессор-доктор демонстративно глянул на наручные часы. — А я бы хотел пообщаться с мисс Гордон. Через полчаса у нас начинается обход, вы помните?              — Да.              — Прекрасно. Тогда, мисс Гордон, прошу за мной.              Кабинет, как оказалось, главы Аркхема и главного врача в одном лице находился на всё том же этаже в самом конце коридора, нужно было лишь свернуть направо. Рядом с окном стояла всё та же длинная лавка, чуть более новая и на вид более устойчивая.              Внутри, в отличие ото всего остального пространства, было более уютно, как-то по-домашнему: синенькие занавесочки скрывали решётки на окнах, на подоконнике разместился поднос с чайником и чашками, в углу примостился горшок с искусственным цветком. В шкафу на полках не было ни пылинки, всё его содержимое стояло рассортированным по одной известной профессору системе. Как-то я пыталась выяснить у него, как всё это работает, но так и не смогла перенять замысловатую логику, хотя сейчас бы она очень пригодилась, особенно, чтобы запутать копов, которые явно ещё заглянут на огонёк ни раз.              — Ну, здравствуйте, мисс Гордон, — весело произнёс профессор, повернув ключ в замке.              — Профессор Стрейндж!              Подавшись витавшему в воздухе порыву, мы обнялись, чего никогда не делали ранее из-за вечно мешавшей субординации.              — Ну-ну, Кэйтлин. Вы как всегда чересчур эмоциональны, — чуть отстранившись, произнёс Стрейндж, оставляя руку на моём плече. — Или вы замёрзли, что дрожите, словно осиновый лист?              — Всё сразу, — лишь сейчас я осознала, что трясусь, а на рукавах платья красовались мокрые пятна. Всё-таки дождь не обошёл меня стороной, как я ни старалась, и всё бушевал за окном. Ветки дерева под порывами ветра гнулись вбок, ударяясь о стекло, просили открыть и впустить их подальше от возникшего катаклизма. — Погода сегодня не лучшая.              — Прошу прощения за это. О том, что творится на улице, я узнал, когда пошёл вас встречать. Слишком много работы, — Стрейндж прошёл к столу, отодвигая стул для посетителей, и жестом пригласил меня присаживаться. — Больница досталась мне в плачевном состоянии. Сколько всего необходимо сделать, столько восстановить, не забывая о больных. Большинство из них, получи они должную помощь сразу, могли бы отделаться приёмом таблеток, но система… — он присел напротив, доставая откуда-то коробку шоколадных конфет. — Но не будем о грустном. Угощайся.              — Спасибо, — взяв конфету, я отправила её в рот. Ничего не изменилось — всё та же марка, всё те же молотые орешки внутри. — Профессор, ваша помощница сказала, что вы хотели обсудить моё заключение по Саманте Смит? С ним что-то не так?              — Я скучал по вашей прямолинейности, Кэйтлин, — Стрейндж развёл руки в стороны. — Нет, вы прекрасно всё написали. Благодаря этому мы сэкономили время и Саманта начинает идти на контакт. Если хотите, мы можем навестить её. Думаю, она будет рада. Девочка много говорит о вас, насколько, конечно, позволяет её состояние.              — Надеюсь, хорошее?              — Кэйтлин, вы же знаете, иногда достаточно лишь раз выслушать человека, не прерывая и не осуждая, и он превратит вас в божество.              — Не люблю это.              — Что поделаешь — издержки профессии. Позвольте полюбопытствовать, чем вы сейчас занимаетесь? Я был настолько ошарашен, увидев фамилию приглашённого полицией специалиста, что сомневался, что это вы, даже когда дочитал отчёт до конца. Только не говорите, что ходите под началом доктора Томпсона из городской психиатрии.              — Нет, я даже не знаю, кто это, — я пожала плечами.              — И слава Богу! Где же вы осели? Может, в Оверруке? Говорят, там хорошие условия.              — Увы, — пришлось отвести взгляд в сторону, чтобы не видеть реакции на мой ответ. — Я теперь в ПП.              — Психотерапия? — профессор был очень сильно удивлён. — Никогда не замечал в вас ни малейшего интереса к этой области. Что такого успело произойти, что вы кардинально поменяли направление?              — После вашего отъезда меня вскоре уволили, дав отвратительные рекомендации, — чуть погодя начала я. — Видите ли, ваши методы работы показались им слишком непроверенными и спорными. Я пыталась устроиться куда-то ещё, но меня не взяли и помощником в городскую больницу, а декан намекнул, что не очень хотел бы видеть меня в магистратуре. Спасибо, что хоть не помешал защититься и не ставил палки в колёса, — я горько усмехнулась и взяла ещё одну конфету. — Пришлось быстро что-то решать — выбирать кафедру, подход. Можно сказать, переучиваться думать.              — Мне жаль, — профессор Стрейндж снял очки, согнул одну дужку и стал покручивать их за вторую. — Я и представить не мог, что невежество наших коллег может пустить вашу карьеру под откос. Почему вы не позвонили? Я мог поспособствовать. Всё-таки в этом была и моя вина.              — Я хотела, но…              — Кэйтлин, Кэйтлин… Ваша жажда самостоятельности — бесспорно хорошо, но иногда всё же стоит просить помощи. Думал, я смог вас этому научить.              Меня так и подмывало ответить: «Видимо, нет», добавить ещё что-нибудь из разряда, насколько я оказалась никудышной ученицей, но промолчала. Прошлого уже не воротишь, а моя репутация в глазах профессора, похоже, не рухнула, пробивая все этажи, уходя в землю, о чём говорил заботливый взгляд уставших глаз.              — Ладно. Давайте сделаем так, — Стрейндж положил очки на стол и сложил ладони вместе, прикладывая пальцы к подбородку. — Я не буду ходить вокруг да около и скажу сразу, что приглашал вас с одной единственной целью — попросить остаться. В Готэме я не так давно, в Аркхеме тем более, и остро нуждаюсь в проверенных кадрах, которым могу полностью доверять. Местные специалисты не особо вызывают доверия, большинство из них являются приверженцами старой школы, работают по инструкции, боясь попробовать что-то новое, но здесь это, увы, не работает. Наши пациенты — особенные люди со сложными, иногда сломанными судьбами, требующие индивидуального подхода. Поэтому, если вы согласитесь на моё предложение, то сделаете меня самым счастливым человеком на свете.              — Я…              — Прошу вас, Кэйтлин, ничего сейчас не говорите. Один раз мы с вами уже приняли поспешное решение, которое ни к чему не привело. Поэтому обдумайте всё хорошенько, взвесьте все «за» и «против», и мы вернёмся к этому разговору через недельку-другую. Но помните, если вам теперь ближе то, чем вы занимаетесь, не соглашайтесь для того, чтобы сделать мне приятно, или из-за чего-либо ещё. Я в любом случае буду рад любому выбору, разве что вы не соберётесь идти мести улицы.               — У нас в районе как раз, кстати, очень плохо убираются.              — Не разбивайте мне сердце, Кэйтлин. Лучше мы сходим проведать нашу общую знакомую, пока вы не нашли газету с объявлениями.              — С удовольствием. Но могу я прежде понаглеть и попросить её медицинскую карту?              Профессор Стрейндж лишь хитро улыбнулся и, подмигнув мне, подошёл к шкафу, обводя его рукой.              — Берите, если найдёте.              Следующие полчаса пролетели в увлекательном квесте под аккомпанемент громыханий за окном и вспышек молний. Один раз я даже вспомнила о Зсасзе, оставшемся где-то позади, потому что к Аркхему я приехала уже без него. Наверное. Вряд ли сидеть в машине в такую погоду весёлое занятие, даже если у тебя бункер на колёсах.              Саманта Смит, как и сообщил профессор, действительно оказалась очень рада меня видеть. Когда мы вошли к ней в камеру (назвать палатой крохотную комнатушку с голыми стенами и прикрученными к полу железными кроватью со столом язык не поворачивался), она повисла на мне, начиная рассказ о феях. Они приходили к ней ещё несколько раз в участке после нашей встречи, пытаясь вселиться в офицеров, но она смогла их прогнать, за что я похвалила её от чистого сердца. Кто знает, вдруг продажные копы после смерти не попадают в ад, а их растерзывают тёмные сущности, поджидающие за поворотом? Сама девушка в полосатой робе и без тонны косметики теперь стала выглядеть на свой возраст, была совсем юной и невинной. Скажи кому, что она хладнокровно убила своих родителей, не поверит никто. Но Саманту Смит спасало то, что у неё впереди была ещё вся жизнь. Проведи она в психушке год, три или даже пять лет — перед ней открывались бы всё те же перспективы: колледж, семья, работа. Главное, чтобы она смогла пережить то, что натворила, после того, как придёт в себя.              После короткого визита мне провели более подробную экскурсию по этажам. Теперь Аркхем казался не просто разваливающимся зданием — было непонятно, как он вообще до сих пор стоит. Но профессор Стрейндж клятвенно обещал, что приведёт это место в божеский вид, нужно лишь дождаться возвращения мэра Джеймса, сбежавшего в тёплые края со своей любовницей, чтобы подписать пару постановлений, и рабочие могут начинать ремонт левого крыла, где находился мед.блок.              Из-за непрекращающегося дождя, больше походившего на всемирный потоп, мне разрешили остаться на групповой сеанс терапии, усадив в углу за кругом из пациентов рядом с фикусом. В то, что меня никто не заметит, верилось слабо, но на удивление всё вышло так, как сказал профессор Стрейндж — ни один человек не обернулся в мою сторону. Но эта заслуга была только его, нежели вызванная состояниями больных. Он умело управлял группой, сразу же пресекая любые ситуации, готовые вызвать то, что произошло недавно в столовой.              Каждый из присутствующих рассказывал о своих продвижениях в лечении, радовался тому, что сегодня не возникало желания вцепиться кому-нибудь в глотку или грабануть ювелирку. Профессор же честно поддерживал их, благодарил за честность и радовался вместе с ними, от чего я всё сильнее захотела заползти за фикус, спрятавшись за ним. В какой-то момент вдруг пришло осознание, что стрельни кому чего в голову, и санитары вряд ли подоспеют на подмогу, а если им всё же удастся прийти вовремя, им тоже потребуется помощь. Всё-таки обезумевшая толпа психов — это одно, психов-преступников — совсем другое. На их фоне даже Пингвин выглядел безобидным пай-мальчиком, а Виктор Зсасз — обычным хулиганом из старшей школы.              Какое-то время я честно пыталась мысленно подключиться к процессу, поставить себя на место профессора, воображала, какие вопросы могу задать, как заставить взаимодействовать больных между собой, но всё внутри протестовало. Передо мной сидели не больные люди, личности, которым требовалась помощь, чтобы стать нормальными, а убийцы, маньяки и грабители. Их статьи из уголовного кодекса отчётливо висели у них над головами, намекая на то, что я вряд ли смогу прижиться в этих стенах. Единственная причина, по которой хотелось до сих пор оставаться здесь — почти магический процесс, управляемый профессором Стрейнджем. Когда-то будучи студенткой, я влюбилась в него, и сейчас, похоже, вновь начинала поддаваться на профессионализм, граничащий с гениальностью. Жаль, что он не работал в Оверруке, иначе бы я согласилась остаться сразу после окончания группы. Хотя не понятно, кто был бы хуже — сошедшие с ума бандиты или богачи, желающие инкогнито полечить голову.              В итоге из Аркхема я выбралась только после шести, побывав ещё на двух индивидуальных встречах под очень недовольный взгляд миссис Пибоди, которая, как мне показалось, откровенно ревновала профессора ко мне. Дождь всё ещё не закончился, но перешёл в разряд «сильного» в самый обычный, ничем не примечательный день. Дорогу, да и всё вокруг было прекрасно видно, как и припаркованный чуть поодаль от лечебницы у дороги автомобиль Зсасза. Стоило мне тронуться с места, и он последовал за мной, правда теперь ехал почти вплотную, пару раз чуть не устроив аварийную ситуацию. Похоже, он был на что-то зол, или наёмнику просто надоело столько времени ждать, но это были уже не мои проблемы. Тем более его автомобиль быстро растворился в потоке, стоило нам въехать в город. Жители толпами повалили на улицы, когда стихия немного утихла, никого не смущал валявшийся везде мусор, перевёрнутые лавки и километровые лужи, из которых то и дело кого-то окатывал чуть прибавивший скорость водитель.              Дома у полки с обувью меня встретил большой дорожный чемодан, на вешалке поселились несколько пальто Томаса. По всей квартире витал запах свежеприготовленного мяса. Не веря своему обонянию, я прошла на кухню, не снимая сапог. Мало ли какая разновидность воров появилась в Готэме.              — Наконец-то! — просиял друг, осушивая бокал вина и поднимая на меня взгляд, сидя на табуретке за накрытым столом. В большой миске лежал салат, рядом порезанный багет, початая бутылка вина, опустошённая наполовину. Томас даже где-то раздобыл салфетницу. — Я думал, ты никогда не явишься.              — Если бы знала, что у нас сегодня праздник, то постаралась бы побыстрее, — особенно впечатляла гора посуды в мойке. — Расскажешь по какому случаю?              — С удовольствием!              Томас, что-то мурлыкая себе под нос, взял ещё один бокал, стоящий напротив него, и наполнил оба. Ежевичное вино — моё любимое. Встал, пританцовывая преодолел крохотную кухню в несколько шагов, останавливаясь возле меня вплотную. Протянул бокал.              — Я сегодня долго думал…              — Не похоже на тебя, — шутливо перебила я, вызывая переигранное недовольство с еле сдерживаемой улыбкой.              — Дай мне сказать, женщина! Я никогда в жизни не говорил никому ничего подобного. Даже не думал, что буду жить с кем-то в ближайшие лет… тридцать.              — Жить?              — Ну вот, испортила сюрприз, — Томас чокнулся со мной и сделал глоток. — Так вот… После всего, что произошло в последнее время, я решил, что ты больше не можешь жить одна. За тобой должен кто-то присматривать, напоминать пить таблетки и следить, чтобы ты ненароком не выбросилась из окна.              — И ты посчитал, что лучше всего подходишь для этой роли?              — Почему бы нет? Я красив, — друг демонстративно загнул большой палец свободной руки, продолжая список своих достоинств, — умён. Свободен, к твоему сведению. Не занимаю много места и не требую освободить для меня диван. А самое главное — тоже умею готовить. Сама посмотри.              Всучив мне свой бокал, Томас метнулся к плите, являя на свет божий противень с запечёнными картошкой с мясом. Порезано всё было словно топором, в некоторых местах знатно подгоревшее и, судя по лицу друга, явно неаппетитное. Но и этого хватило, чтобы вызвать зверский аппетит после дня голодания. Поставив вино на панель рядом с мойкой, я быстро выхватила из подставки вилку, начиная жевать кусок мяса.              — Э-э-э-э… Детка, не думаю, что это стоит есть.              — Знаешь, вполне неплохо.              — Ты что, издеваешься?              — Нет. Попробуй сам, — наколов на вилку мясо, я протянула его Томасу. Он недоверчиво смотрел на меня, будто я пыталась скормить ему жареный башмак. — Давай. Или ты хотел меня отравить?              — И как ты догадалась? С самого детства мечтал об этом, — широко улыбнувшись, Томас всё-таки решил отведать своё творение с видом самого изысканного кулинарного критика в мире, которого пригласили в третьесортную вьетнамскую забегаловку. Но чем дольше он жевал, тем довольнее становился. — М-м-м… М! Да я и правда гений.              Пришлось ткнуть его локтём в бок, чтобы остановить рост короны у него на голове.              — Эй! На правду не обижаются. Кто виноват в том, что я преуспел в готовке даже больше тебя?              — Тогда завтраки отныне готовишь сам.              — В постель?              — И не мечтай, — праздничный ужин как обычно начал переходить во что-то несерьёзное, лёгкое, чего так не хватало последнее время. Пытаясь отобрать у друг друга вилку, мы начали носиться по кухне, где разойтись-то двоим было проблематично, громко смеясь. Между делом он не забывал себя нахваливать, что, впрочем, вызывало только больше веселья. Никто не пытался никого унизить, обидеть или оскорбить. Мы с Томасом всегда были словно единое целое, и сейчас я окончательно убедилась в том, что ближе и роднее у меня никого нет.              Перестав поддаваться на очередном круге, я поймала его, крепко обнимая. Он, пусть и не сразу, тоже обнял меня в ответ: аккуратно, легко и как-то очень нежно.              — Я так и не понял, мне можно остаться?              — Да. Не перевозить же тебе вещи обра…              — Кэйтлин! — раздалось справа, и голос принадлежал совсем не Томасу.              Меня резко схватили, отрывая от друга, наваливаясь всем весом. Единственная мысль, промелькнувшая в голове, была, что всё, это конец, но прошла секунда, вторая, и никто не спешил пустить мне пулю в лоб или зарезать. Разве что задушить, таща куда-то в сторону. Лишь потом, остановившись, я поняла, что мы просто шагали по инерции, точнее я пыталась таким образом удержать равновесие с висевшим на мне Пингвином.