Back in Black

      Происходящее вокруг начало вмешиваться не только в личную жизнь, но и работу. Поэтому, когда телефон завибрировал, я взяла трубку почти сразу же, вылетая в коридор, удостоверившись, что рядом никого нет. Благо клиент оказался не против, после чего ещё долго пытался выпытать, что случилось с его таким некогда пунктуальным и следующим правилам психологом.              Виктор без особых приветствий вывалил на меня, что похороны матери Освальда будут проходить на центральном кладбище в три часа, и если меня там не будет, то в последний путь её будет провожать один лишь священник. Плачевная участь, которую я бы не пожелала никому, даже самому злейшему врагу, если бы он у меня имелся. Но больше всего было жалко Освальда, который по вполне понятным причинам не мог присутствовать на погребении собственной матери. Что он чувствовал всё это время, я даже не могла представить, поэтому после недолгих обдумываний планов на день было решено ехать. Прежде я заскочила в ближайший торговый центр, хватая первое попавшееся чёрное платье и такого же цвета пальто в соседнем отделе взамен старого испорченного. Вкупе с огромными синяками под глазами и зашуганным видом я вполне походила на убитую горем дочь. Может, это и не плохо, особенно, если у кого-то возникнет парочка лишних вопросов.              В итоге, закончив образ букетом из пятнадцати белых лилий, без двадцати три я припарковалась возле кладбища рядом со знакомым внедорожником. Чуть поодаль встал синий фургон с эмблемой фирмы по ремонту компьютерной техники, который без палева катался за мной весь день, вызвав сначала кучу подозрений, а потом и очередную волну паники. Успокоило лишь то, что за рулём сидела азиатка с ярким боевым раскрасом в кожаной куртке и с адским начёсом на голове, выражением лица похожая на Зсасза. В своих выводах я не ошиблась, потому что, выбравшись из внедорожника, он сначала подошёл к фургону, перекинулся о чём-то парой слов с его водительницей и после этого помог мне выбраться из машины. Платье, купленное без примерки, оказалось неприлично узким, полностью очерчивающим фигуру, а длина, доходившая до середины голени, не давала особо развернуться.              Зсасз окинул меня взглядом, пару раз одобрительно кивнув, после чего всучил какую-то чёрную ткань.              — Что это? — я пыталась вертеть её, насколько позволяли лилии.              — Завершение образа. Тебя никто не должен видеть.              — Интересно как? Или раздобыл мантию-невидимку?              Один уголок губ Виктора саркастически приподнялся. Отобрав у меня свой дар, он развернул ткань, оказавшуюся вуалью. Смахнул со шляпки несуществующую пыль, к которой обильно было пришито кружево вперемешку с полупрозрачной сеткой, и надел её мне на голову, аккуратно расправляя спадающие вниз складки на плечах. Мир погрузился в серость, приобретая мозаичность из-за цветочного узора на кружеве. Да, теперь меня вряд ли кто-то сможет узнать, как и я окружающих. Оставалось разве что молчать, чтобы точно не выдать своего присутствия. Разговоров сегодня, благо, Виктор заводить не пытался, я тоже не спешила обсуждать стоящие вокруг нас однотипные надгробия, отличающиеся именами, выгравированными на них.              Могила матери Освальда располагалась в противоположном конце кладбища, спрятанная в самом «густонаселённом» участке. Странно вообще, откуда там взялось свободное место, но удивляться не приходилось. Освальд выбрал довольно удачное место, чтобы его было проблематично найти кому-то постороннему, если, конечно, он делал это сам. На месте нас уже ждал пожилой священник с миниатюрной колонкой, поставленной за ним. На тропинке вдалеке тусовались несколько рабочих, опираясь на древко лопат и куря. Во рту тут же появился знакомый привкус, а руки зачесались вытащить заботливо припрятанную в кармане пачку сигарет. Похоже, дурная привычка вновь готовилась заключить меня в свои распростёртые объятия, даже не спрашивая на то моего согласия.              Зсасз, не став дожидаться назначенного времени, дал добро священнику, и пожилой мужчина начал читать молитву скрипучим голосом, словно давно не смазанные дверные петли. Знакомые сочетания слов впивались под кожу, повторяясь раз за разом внутренним голосом. Особо липучие затмевали собой всё остальное, и на время я выпадала из происходящего, соединяя их со звучащей из колонки музыкой. В какой-то момент защипало глаза, к ним подступили слёзы. Утереть их не предоставлялось вообще никакой возможности из-за обилия ткани, закрывающей лицо, поэтому единственным спасением было лишь моргать и давать им катиться по щекам. А после первого всхлипа меня приобняли, давая такую нужную опору.              На похоронах я была не один, и даже не два раза, и постоянно это производило на меня слишком сильное впечатление, независимо от того, насколько близким человеком мне был усопший. Именно в эти моменты реальность жизни чувствовалась как никогда остро, как и её конец. В особенности конец. Несколько раз я видела себя, лежащей в гробу в могиле, пытаясь представить убитых горем родственников, после чего задыхалась засыпанная навеки землёй. Это ощущение когда-то не дало мне ничего с собой сделать после смерти Остина, и я надеялась, что слова Освальда о том, что он никогда не покончит жизнь самоубийством — чистая правда.              Ближе к концу церемонии, когда голос священника больше не казался таким раздражающим, взгляд упал на надгробие, где с подписью «Любимая мама» красовалось имя — Гертруда Капельпут. Видимо, Освальд американизировал свою фамилию в попытках больше походить на окружающих, которые постоянно гнобили его, начиная со школы, если не раньше. Хотя и в оригинале она звучала красиво, разве что действительно не подходила для главы всех городских преступников. Он явно не был итальянцем, из тёплой страны виноградников, где и зародилась вся эта дичь, как и человеком из центральной Европы. Наверное. Единственное, что я знала о нём, — он родился здесь, в Готэме. Потом при встрече нужно будет непременно спросить, откуда приехали его предки, чтобы лучше узнать и понять.              — Желает кто-нибудь сказать последнее слово? — обратился к нам священник, наконец закончив церемонию, больше глядя на меня, чем на Зсасза. Виктор, похоже, тоже не особо жаждал толкать речь, делая вид, что не расслышал, и рассматривал молнию в основании рукава кожаной куртки.              Чтобы привлечь его внимание, пришлось слегка ткнуть наёмника локтём в бок. Благо он до сих пор приобнимал меня и не составило особо труда сделать это незаметно. После проделанной манипуляции Зсасз всё-таки обернулся к нам, всем видом показывая непонимание.              — Скажете что-нибудь? — вновь повторил священник.              — Я? Кхм… — на секунду показалось, что на лице Виктора промелькнул страх. Кто бы мог подумать, что человек, который способен заткнуть любого, причём и в прямом и переносном смысле, может спасовать перед парой слов. Хотя особой красноречивостью он действительно не отличался. Был бы здесь Освальд…              — Можно мне? — решив спасать ситуацию, я выбралась из-под руки наёмника. Стоять с ним в обнимку у гроба было просто-напросто неприлично, тем более слёзы успели отступить на второй план.              — Да, конечно.              Священник чуть отступил в сторону, освобождая место у изголовья могилы рядом с надгробием. Зачем это было нужно — осталось непонятным. Ведь обычно вперёд человека выпускали для того, чтобы остальные собравшиеся могли видеть говорящего, нас же было трое. Но традиции оставались традициями, поэтому пришлось пройти вперёд, ступая по комьям свежей сырой земли, ещё не просохшей после бушевавшей вчера бури, «встречаясь» впервые с матерью Освальда. Если всё предыдущее время я старалась избегать смотреть вниз, то теперь помешать не могла даже бережно надетая на голову занавеска.              Женщина, лежавшая в гробу, оказалась совсем не похожа на представленный образ. Она выглядела вполне обычно, точно такая же горожанка Готэма, как и все остальные. Светлые длинные волосы завили в мелкие кудри, из одежды выбрали пудровое платье с широкими, разлетающимися рукавами и длинным, струящимся воротником. Да, оно давно успело выйти из моды, полностью соответствуя обстановке в пингвиньей квартире, но несомненно шло своей владелице. Единственное, с чем не смогли справиться патологоанатом и человек, наводивший марафет, — со вселенской усталостью. Лёгкий макияж и воск только усиливали её, выводя на передний план.              Остановившись, я невольно поёжилась, прижимая к груди букет, пытаясь спрятаться за ним, пусть из нынешнего положения опять же не было видно ничего, кроме самого края могилы.              Настало время говорить.              — Обычно в этот момент все вспоминают какие-то истории, через которые они прошли с усопшим, говорят о хорошем, что совершил человек за свою жизнь, о его качествах. Я мало знала Гертруду, — а точнее не знала вовсе, — но могу с уверенностью сказать, что она прожила долгую, хорошую жизнь, пусть на пути встретилось не мало трудностей и преград. Возможно, не всё получалось так, как хотелось. Может, не все вершины были достигнуты, а где-то приходилось сворачивать на полпути, но одно я знаю точно — эта женщина совершила один большой подвиг. Она воспитала прекрасного сына с большим сердцем и открытой душой, несмотря на все трудности и невзгоды, который безумно любит свою мать и будет любить до конца своих дней. Мало кто может справиться с этой трудной задачей, тем более не имея тех же самых качеств в себе. Так что я хочу сказать вам большое спасибо за хорошего друга и обещаю, что не только он один будет помнить вас. Гертруда, покойтесь с миром. Обо всём остальном мы позаботимся сами.              Пройдя к середине могилы, я опустилась на корточки, кладя букет лилий в гроб. Священник было попытался что-то возразить на мои действия, нарушающие ход церемонии, но дальше кряканья дело не зашло: Зсасз оказался слишком убедительным со своим арсеналом убийственных взглядов и показыванием висящего на боку пистолета из-под расстёгнутой куртки. Его действия я не одобряла, как и не имела ничего против. Было всё равно, главное, чтобы он не устроил стрельбу или хотя бы подождал с ней до момента, когда бы мы вышли за ворота кладбища, что свершилось минут через десять после выслушивания последней молитвы и песни в исполнении женского хора, льющейся из колонки. Дальше своей работой занялись могильщики, начиная закидывать гроб землёй без посторонних глаз.              — Хорошо сказала. Боссу бы понравилось, — похвалил меня Виктор, когда мы оказались у машин, облокачиваясь о внедорожник.              — Как он? — хотелось заодно спросить где, но это явно было бесполезно.              — Бесится больше обычного.              — Это понятно.              Да и странно было бы ожидать чего-то другого, ведь вчера Освальд вёл себя пристойно, если не считать потасовки с Томасом. От шока он должен, скорее всего, уже отойти, значит, настанет время вымещать на ком-то всю боль от потери, ведь по-другому он не умел. Исходя из этого, Виктор, видимо, опустил подробности о куче трупов и перебитой посуды.              — Что мы будем делать дальше? — настало время для очередного важного вопроса.              — Мы — ничего. Я еду выращивать тыквы, ты — домой. Запираешься на пару дней, никому не открываешь, на все вопросы отвечаешь, что ничего не знаешь. И никого, — Зсасз указал на себя пальцем и глянул на наручные часы, цокая. — Выбились из графика. Плохо. Ладно, всё поняла?              Я кивнула. Выполнить его условие было проще простого, особенно сейчас, если, конечно, кто-нибудь опять не завалится ко мне, чтобы выдернуть на работу, или не предложит спасти мир. Но и те и другие точно будут посланы далеко и надолго.              — Мои девочки присмотрят за тобой. Джия, — он кивнул головой в сторону фургона, где сидела азиатка, — Дафна. Её ни с кем не перепутаешь. Можешь обращаться к ним в крайнем случае.              — А если я захочу связаться с тобой?              Зсасз удивлённо уставился на меня исподлобья, будто я сказала какую-то несусветную глупость.              — Они знают дело не хуже. Да, — он извлёк из внутреннего кармана куртки чистый конверт и протянул мне, — босс просил передать. Не задерживайся. И шапку снимай не здесь.              После чего наёмник помахал на прощание и скрылся за тонированными окнами, срываясь с места так, что из-под колёс полетели мелкие камушки, и оставляя меня на попечение Джини или Джули. Задача запомнить имя своего нового телохранителя была успешно провалена, зато в руках я держала послание от Освальда, по крайней мере надеялась на это. В одном углу конверта нащупывалось ещё что-то тонкое, имеющее форму круга с острыми отростками. По очертаниям предмет напоминал солнце, но узнать, что это было на самом деле, я решила дома. За воротами со стороны кладбища за мной наблюдал священник, проводивший погребение.              От траурного головного убора я избавилась через пару миль, на ходу выкидывая его в мусорный бак. Затем заехала на мойку смыть с машины слой грязи, которой её словно полили из ведра, пока мы были на похоронах. Особенно номера: их тщательно измазали в несколько слоёв, чтобы не видно было даже очертаний цифр. В итоге домой я вернулась в половине шестого, запрятывая платье за коробками с обувью. Томаса ещё не было, утром он успел сообщить о вечернем совещании, кое-как влезая в костюм и после недолгих раздумий избавляясь от галстука. Вчерашняя бутылка вина продолжилась ещё одной и явно не пошла другу на пользу, как и сон вдвоём на узком диване. С этим тоже нужно было что-то решать. Ну, а пока весь огромный мир сосредоточился на небольшом конверте, лежащем у меня на коленях.              Аккуратно вскрыв его, я достала лист бумаги, готовясь ко всему, чему угодно, но точно не к такому. Освальд и тут смог меня удивить, написав в самом начале крохотное «Спасибо», тем самым начав и закончив одновременно. Нет, я была рада его благодарности, но ещё долго вертела в руках лист, то выставляя его на свет, то проводив над тоненьким пламенем зажигалки в надежде увидеть тайное послание. Конверт из-за этой возни оказался на полу, внутри в нём что-то звякнуло, привлекая внимание. Из-за тонкой полоски виднелся край вывалившейся золотой цепочки. Вытащив её, я обнаружила подвеску в виде солнца с разноуровневыми лучами. В длинных, шедших через один, чуть в углублении были вставлены то по два, то по три небольших камня, и что-то подсказывало, что это были далеко не Сваровски. Но инкрустировать в подвеску двадцать бриллиантов… Пришлось пересчитать их для уверенности, больше и больше поражаясь Освальду. Когда он вообще успел заскочить в ювелирный магазин, или у него имелся собственный с круглосуточной доставкой на дом? Ладно, хоть подарок не выглядел супер дорого, наоборот, солнце было слишком выпуклым по отношению к остро очерченным лучам с впадинами под камни и очень напоминало своего дарителя. Всем своим видом оно показывало, что не для всех, лишь для людей, которые смогут увидеть его красоту, и это подкупало.              Решив примерить подарок, я застегнула цепочку, опуская её на воротник серой домашней футболки с Микки Маусом, и открыла дверцу шкафа, где на внутренней стороне висело зеркало. Подвеска выглядела роскошно и значительно отличилась ото всех остальных цветочных мотивов, первых букв имени или религиозных тематик, которые в основном воплощали ювелиры. Естественно, надевать каждый день несколько десятков тысяч на шею я не собиралась. Вообще, желательно было прикупить домашний сейф и складывать туда всё особенно важное, но пока я решила не снимать подвеску, крутясь перед зеркалом. Освальд, сам того не подозревая, напомнил мне, как всё-таки здорово получать подарки, особенно не по праздникам, когда толпа родственников шлёт тебе сообщения с разных концов страны, а ты сам мысленно ставишь галочки напротив имён, когда очередной курьер покидает дом: от матери, от брата, от дяди Фрэнклина. Каждый год одно и то же — меняется лишь цвет упаковки, хотя в случае с Джеймсом даже она остаётся прежней. Такой же серой и унылой, как и он сам, как весь этот город.              Интересно, рассказала ли ему Лесли о моём визите? Хотелось верить, что нет. Да и какая к чёрту разница, если он всё равно не перезвонил.              Когда ключи выпали из замка, я готовила сливочно-грибной соус для пасты. Дурацкий механизм, но хорошо оповещающий, что вернулся кто-то из домочадцев. Тем более друга я ждала уже как минут сорок, чтобы поговорить о вчерашнем, ну или просто попытаться помириться.              — Томас, ты? — убавив огонь на плите, я вышла из кухни, чуть не врезаясь в раскладушку, приставленную к стене. — Что это?              — Принёс нам батут — не видишь? — он развязывал шнурки, не глядя на меня.              Понятно. На меня всё ещё дулись.              — Здорово. Вечером опробуем?              Поставив ботинки на полку, Томас снял шарф, отправляя его на вешалку, и подхватив раскладушку, понёс в комнату, не отличаясь особой грациозностью. Задев краем о косяк, он отпустил дальний край креплений, и раскладушка рухнула ему прямо на ногу. Друг застонал, вот-вот готовый припомнить всех родственников, кто мастерил его новое спальное место, до пятого колена, но сдержался, тяжело дыша. Казалось, он делает это мне назло, пытаясь заставить волноваться, что у Томаса вполне получалось.              — Едем в больницу? — я попыталась заглянуть ему в глаза, помогая собрать раскладушку вновь, но тщетно. От меня постоянно отворачивались.              — Это обычный ушиб. Отстань.              — Льда?              Дошло до того, что мы начали дёргать раскладушку в разные стороны. Она нещадно стонала под нашим напором, но никто не спешил уступать. Наоборот — каждый рывок становился всё сильнее, и я начинала проигрывать в силе. Томас в любой момент мог переборщить и оказаться на полу, погребённый под нами, или же просто снести меня в сторону.              — Кэйтлин, что ты делаешь?              — Пытаюсь помочь тебе. Неужели не видишь? — передразнила я его недавний ответ. — Так что — лёд?              Друг тяжело вздохнул, закатывая глаза.              — Тащи.              — Сию минуту, мой капитан!              Отсалютовав, я побежала на кухню, выгребая остатки того, что когда-то замораживали для виски, в целлофановый пакет, завернула получившуюся конструкцию в полотенце. Друг тем временем ещё раз успел лязгнуть раскладушкой с такой силой, что, похоже, окончательно убился ей. Нет бы согласовать свои действия со мной, прежде чем покупать абсолютно бесполезную мебель. Он же сам выбросит раскладушку в окно в первую ночь, когда начнёт ворочаться и не сможет заснуть из-за скрипа.              — Детка-а-а-а! — громкий окрик заставил поторопиться, вызывая лёгкую улыбку. Кажется, наши отношения вновь начинали налаживаться и стоило поблагодарить друга за бестолковость.              — Ты знаешь, что слишком много пьёшь? Всё, что осталось, — погрозив небольшим кульком из полотенца, я кинула его другу прямо с порога и забралась на стол. Диван был занят. — Ты живой?              — Могло быть и лучше, особенно утром, — вместо больной ноги Томас приложил лёд сзади к шее и с облегчением вздохнул. — Я думал, этот день никогда не закончится. Ещё мужик, пытающийся отсудить у своей жёнушки половину имущества, к которому не имеет никакого отношения. Полтора часа пытался объяснить ему, что он не получит от неё ни цента, а он всё трещал и трещал. Выпить бы…              — Могу предложить только зелёный чай и пасту. Всё остальное кончилось, даже припрятанная бутылка текилы.              — Это всё твой дружок. Никогда бы не подумал, что такой дрищ может столько выпить и ни капли не захмелеть.              — Сдаётся, вы нашли с Освальдом общий язык?              — Нет. Устроили временное перемирие, — Томас медленно сполз по спинке дивана, принимая полулежащее положение. — Но больше никогда в жизни не проси меня с ним нянчиться! Управляться с Мией и Марго в детстве было в разы проще, чем со взрослым психопатом. Соседи от его криков начали стучать по батарее.              Я усмехнулась, вспоминая всё то, что творил Освальд на наших сеансах. С Томасом он, видимо, сдерживался как мог и всё было не настолько плохо, как мне сейчас рассказывали. Хотя с непривычки мистер Кобблпот действительно мог быть невыносим после первой произнесённой фразы.              — Ты молодец, хорошо постарался. Спасибо.              — Простым спасибо ты не отделаешься. С тебя массаж, детка. Расскажи лучше, что там Джим? Обрадовался твоему приходу?              — Мы не виделись.              Томас молниеносно сел, забывая про больную шею, и недовольно уставился на меня.              — Тогда где ты шлялась полночи?              — Торчала под его окнами, ждала, пока он приедет от какого-то Брюса. Знаешь, кто это? — друг отрицательно мотнул головой, вновь прикладывая лёд. — Вот. Приехал Зсасз и отвёз меня домой. Освальд успел всё переиграть, забыв сообщить. Может, оно и к лучшему? Джеймс всё равно бы не понял.              — Я тоже не понимаю. Кэй, правда, зачем ты возишься с ним, как с малым дитём? У Пингвина армия, за спиной целое кладбище, положенное им собственными руками. Откуда эта странная связь? Ты же всегда ненавидела преступников.              — Не ненавидела, они мне просто не нравятся, как и всем остальным.              — Тогда что не так с ним? Или убогость Пингвина оправдывает его действия?              — Том, ты снова хочешь поругаться? — я коснулась подвески на шее, начиная теребить её.              — Нет. Я пытаюсь понять тебя. Прошу, не заставляй меня думать, что ты влюбилась в него после спасения от каких-то лошков.              — Неужели это действительно выглядит так?              — Ну, как бы да, — кинув на подушку лёд, Томас встал и взгромоздился на стол рядом со мной, ставя ноги на ручку одного из ящиков. Я положила голову ему на плечо, ощущая почти выветрившийся запах перегара. Похоже, вместе с сейфом надо прикупить ещё амбарный замок, чтобы запирать алкоголь. — Так что между вами всё-таки происходит? Ты поливаешь его из ведра, потом рискуешь жизнью. Зачем?              — Это сложно. Сначала я его боялась, затем он меня страшно раздражал. Я даже представляла, как прострелю ему вторую ногу для синхронности. А после того, как он устроил здесь обыск, я ненавидела его настолько сильно, как никого и никогда не ненавидела. Но когда Освальд пришёл вчера, всё будто перевернулось с ног на голову.              — Это и называется любовью.              — Да нет же! — стукнуть бы Томаса за такие слова, но мы слишком хорошо сидели, да и не хотелось превращать разговор по душам в балаган. — У меня сегодня было много времени подумать, особенно после похорон его матери. На одном из сеансов Освальд как-то ска…              — Стоп! — друг резко вывернулся, поворачиваясь ко мне боком и хватая за руки. — После каких похорон? Ты совсем сбрендила?              — Успокойся. Кроме нас с Зсасзом больше никого не было.              — Твою… Кэйтлин, ты действительно не понимаешь?              — Чего именно?              — Что ты стоишь на краю. Нет, уже отошла от него для разгона, чтобы прыгнуть вниз. Если бы я знал, насколько ты изменишься, то никогда бы не сподвигнул тебя к переезду в Готэм. Объясни мне, куда делась маленькая скромная девочка, боящаяся заговорить с человеком на улице? Ведь об аренде помещения, аренде квартиры договаривался я. Первое время лично возил тебя везде, а сейчас передо мной будто сидит другой человек. Иногда мне кажется, что ты не рассказываешь и десятой части того, что происходит, — под конец Томас сник окончательно, опуская голову.              — Эй, не придумывай себе того, чего нет. Ты всегда знал обо мне больше, чем остальные. В наших отношениях ничего не поменялось. Разве что — я выросла. Давно пора было это сделать.              — Или сойти с ума.              — Вполне вероятно. Я же Гордон, у нас в крови якшаться со всякими уголовниками, — шутка вышла совершенно не смешной, больше попахивая чёрным юмором. — Но Освальд правда совсем другой. С ним легко и интересно, если он не плюётся ядом. Знаешь, кажется, у него была прекрасная семья…              — Так ты завидуешь его отношениям с мамочкой?              Вопрос Томаса заставил остановиться и прислушаться к себе. Да, я ни раз обдумывала то, как Освальд относился к своей матери, но не знала обратную сторону. Возможно, его мать была точно такая же, как моя, а может, гораздо хуже. В любом случае, изменить мою семью было нельзя, как и утверждать то, что у нас было всё очень плохо. Меня привлекал сам Освальд, но не как мужчина, это точно.              — Если завидовать, то только его матери. Ты меня перебил, поэтому я продолжу. Мы как-то говорили с ним о Джеймсе, наших с ним отношениях, на что Освальд сказал, что всегда мечтал, чтобы у него был брат или сестра. Тогда я не придала значения, но сейчас я бы хотела иметь такого брата, как он. Странно, да?              — Ох, детка, — друг потянул меня к себе, заставляя уткнуться лбом в плечо. — Ты перестала пить свои таблетки?              — Здесь нужно что-нибудь посерьёзнее обычных успокоительных.              — Или покрепче.              — Когда-нибудь я тебя закодирую, ей-богу!              — Либо сама перейдёшь на тёмную сторону.              Томас оказался в более выигрышном положении, вдруг повалил меня на стол и начал неистово щекотать с выражением лица маньяка-извращенца. Брыкаться и отпихивать его оказалось бесполезно, как и сквозь смех пытаться просить его остановиться. Поэтому пришлось принять бой — и уже через пару минут он рухнул на пол из-за неудачной попытки увернуться. Воспользовавшись моментом, я схватила с дивана подушку, меняя правила игры, совершенно не выбирая куда бить. Вот так было всегда — стоило сказать себе: всё, с сегодняшнего дня ухожу в депрессию, беспросветную пучину отчаяния и чего-нибудь ещё, как все планы из-за Томаса летели к чертям из-за его вечного запаса оптимизма.              В бою подушками мне никогда не было равных. После вечных ссор с Джеймсом пришлось натренироваться и, наверное, загрузив в наволочку чего-нибудь потяжелее, я вполне бы могла обезвредить мелкого грабителя или хулигана. По крайней мере почтальон на моём счету в одиннадцать лет имелся, после чего утренние газеты он стал оставлять в самом начале лужайки вместо того, чтобы класть их в ящик, висящий у двери. Так и сейчас я уже почти отправила Томаса в нокаут, он еле шевелился, отмахиваясь только для вида, но когда зазвучал звонок, воспользовался моим секундным замешательством, нанося удар в бок.              — Эй! — я посмотрела на стену, в стороне которой был выход, будто это могло помочь увидеть незваного гостя. — Ты кого-то ждёшь?              — Нет. А ты?              — Тоже. Пойду посмотрю. Может, Джеймс? — или помощницы Зсасза, но озвучивать предположение вслух я не стала, дабы не травмировать нежную психику друга. Зная его, он вполне мог захотеть познакомиться с прекрасными девушками, несмотря на их специфический внешний вид и род деятельности.              Аккуратно, на цыпочках я подползла к двери, чтобы не выдать своего присутствия, и приоткрыла крышку глазка. Раздалась очередная трель, более настойчивая. Кто-то по ту сторону жал на кнопку, не прекращая, между делом закрывая собой весь обзор.              — Кто там?              — Откройте — полиция.              — Покажите ваше удостоверение, — провозгласил возникший рядом Томас, доставая из-под вешалки свой дипломат. Приходилось надеяться, что он хочет взять оттуда документы, а не что-нибудь травмаопасное девятого калибра.              — Подойдёт?              Не пришлось даже вновь прикладываться к глазку, чтобы понять, кто стоит в подъезде. Я прекрасно запомнила этот властный, требовательный бас и сразу же распахнула дверь в надежде на то, что её не снесут до того, как капитан полиции успеет убрать корочки.              Рядом с ним стояли ещё четверо сотрудников с пистолетами наготове, нацеленными на нас. Двое без предупреждения нырнули в прихожую, огибая нас и скрываясь в квартире. Двое остались охранять босса, на лице которого красовалась мерзопакостная ухмылка.              — Мисс Гордон, вы обвиняетесь в пособничестве в попытке убийства мэра Галавана, — в глазах капитана торжествовала победа. — Вы имеете право хранить молчание. Всё, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде. Ваш адвокат может присутствовать при допросе. Если вы не можете оплатить услуги адвоката, он будет предоставлен вам государством. Вы понимаете свои права?              — Да, я… — я удивлённо наблюдала за тем, как Барнс берёт наручники у своего подчинённого и делает шаг мне навстречу, явно намереваясь схватить за руку.              — На каком основании? — от задержания меня спас Томас, вставая между нами.              — Вы, позвольте…? — недовольно процедил капитан.              — Её адвокат.              — Что, мисс Гордон, готовитесь заранее? С большим удовольствием расскажу вам, мистер адвокат, все основания. Полчаса назад на резиденцию мэра Галавана, где он устраивал приём в честь вступления в должность, было совершено зверское нападение Освальдом Кобблпотом, больше известным как Пингвин, с подельниками с целью убийства нового мэра. Спешу огорчить — попытка оказалась неудачной.              — И причём здесь моя подзащитная?              — Имейте терпение, мистер адвокат. Мисс Гордон неоднократно была замечена в компании с Пингвином, по оперативным данным, достаточно близка с ним, и по нашим сведениям, работала с человеком, имевшим непосредственное участие в охране данного мероприятия. С помощью своих знаний могла выпытать ценные сведения, чтобы передать их своему боссу. Мисс Гордон, вы владеете гипнозом? НЛП?              — Я смотрю, вы уже начали допрос?              — Хватит! — пришлось отойти чуть в сторону, чтобы меня могли видеть все и перевели фокус внимания с Томаса. Не хватало ещё, чтобы под неприязнь капитана попал и он, иначе в будущем другу придётся очень тяжко. Посланные на проверку полицейские закончили осмотр, встали позади, продолжая держать нас на мушке. — Вы пришли сюда, чтобы арестовать меня, капитан?              — Что вы, мисс Гордон, — Барнс хлопнул браслетом по раскрытой ладони, замок щёлкнул, но не закрылся. — Задержать до выяснения обстоятельств. Вы ведь будете упираться и утверждать, что ни в чём не виноваты?              — Именно так.              — Замечательно! Было бы скучно, если бы вы признались во всём сразу. Прошу вас, мисс Гордон, собирайтесь — поедем в участок. А вы, мистер адвокат, можете следовать за нами, если не боитесь ввязываться в опасную игру.              — Том, всё нормально, — чуть коснувшись плеча друга, я развернулась в пространстве, пытаясь понять, что нужно делать. Начала надевать сапоги. — Позвони Джеймсу.              — Боюсь, мисс Гордон, ваш брат ничем не сможет помочь. Он отстранён от дела, — ну ничего. Справлюсь без него.              Или нет.              Даже, скорее всего, нет, что выяснилось уже по дороге в участок в полицейской машине, куда меня силком втолкнули. Металл наручников неприятно холодил, не давая развести руки. В подобных обычно выводили особо опасных преступников из зала суда. Браслеты были скреплены между собой всего двумя крохотными звеньями.              То и дело из рации звучали голоса, сообщая, что был задержан очередной Пингвин, но настоящего среди них пока не обнаружили. Как это и откуда взялись ещё Пингвины, оставалось загадкой. Их странный разговор больше смахивал на массовый побег из зоопарка, где вместе с обычными птицами сбежала особо редкая, стоящая запредельных денег, поэтому к поиску подключили всех, кого могли, разве что кроме национальной гвардии США. Пару раз мельком проскользнули сообщения о полном здравии мэра и того, что его охрану увеличили в несколько раз. Значит, Освальду не удалось осуществить задуманное. С одной стороны, это было хорошо, с другой, всё выглядело совсем плачевно. Сейчас он явно рвал и метал, но его действий вполне можно было ожидать. Да и он говорил о намерении расправиться с убийцей своей матери, но кто ожидал, что между словами и действиями пройдёт меньше суток?              В участке не оказалось почти никого, лишь пара патрульных слонялись без дела, но, завидев капитана, разбежались как тараканы в разные стороны. Меня усадили в допросной, пристёгивая к столу и оставляя в гордом одиночестве, пообещав в скором времени начать наиинтереснейший разговор. Комната к третьему разу пребывания в ней начинала казаться родной, что не могло не веселить. Вообще, настроение особо не соответствовало положению, в которое я попала, особенно когда на глаза попались пижамные красные штаны в клетку в сочетании с пальто. Подарок Освальда я тоже не успела снять, начиная жалеть об этом. Но вряд ли Барнс разбирался в женских украшениях, а если и смог бы что-то в этом узреть, всё всегда можно было свалить на богатого любовника. Правда, для начала нужно дождаться его, потому что часы, висевшие на стене, неумолимо показывали, что прошло около пятнадцати минут. Двадцать пять. Сорок. Час десять. Час одиннадцать, двенадцать…              Спина из-за невозможности двигаться затекла, приходилось чуть склоняться к столу. Звук перемещающейся по кругу секундной стрелки заполнил всё пространство и отдавался в голове, чуть ли не синхронизируясь с ударами сердца. В коридоре стояла гробовая тишина, складывалось впечатление, будто в участке нет никого кроме меня. Но вместе с этим уверенность в том, что обо мне не забыли, укреплялась только сильнее. Капитан, скорее всего, начал допрос, даже не присутствуя здесь, воспользовавшись психологической атакой, рассчитывая, наверное, на мой испуг от изоляции и на дальнейшее мгновенное раскаяние. Веселье, конечно, а скорее попытку психики разрядиться от накопленного напряжения он смог сбить на раз, не дав истерике, или во что бы всё могло вылиться, публику. Скука тоже прошла довольно быстро, сменяясь усталостью, переходящей в сонливость. Доходило всего лишь десять часов, но последние несколько дней я почти не спала. Глаза закрывались сами собой, моргание с каждым разом становилось всё дольше, пока я не начинала сквозь сон понимать, что в очередной раз забылась. Один раз в бледные холодные стены меня вернуло чувство падения, заставляя дёрнуться и ойкнуть от впившихся в кожу наручников. Несмотря на то, что браслеты были достаточно широкими, на запястьях виднелись отчётливые красные следы.              В горле давно пересохло, волосы растрепались, постоянно скатываясь на лицо и щекоча его. Чтобы избавиться от зуда, приходилось постоянно нагибаться, но в один прекрасный момент не захотелось выпрямляться. Между удобством и получасом отдыха я выбрала второе, надеясь лишь на одно — что не захочется в туалет, иначе придётся либо сорвать голос, либо…              — Мисс Гордон! — взбудораженный голос раздался откуда-то издалека. Меня дёрнули вверх, в голове зашумело. Шею прострелило. — Я немного задержался. Надеюсь, вы не обиделись?              Затуманенным взглядом я смотрела на капитана, чуть склонив голову на бок, чтобы не болела шея. Похоже, из-за неожиданной встряски я потянула мышцу.              — Итак, мы успели пообщаться с вашими подельниками. Они рассказали довольно интересную информацию. Не хотите поинтересоваться какую?              Я кивнула и стиснула зубы. Остатки сна отмело тут же. Новое правило ночи — говорить и не двигаться — сформировалось на горьком опыте.              — Вижу, хотите. Что ж, не буду томить, — Барнс положил руки на стол. — Или, может, сами поведаете нам её?              — Я не понимаю, о чём идёт речь.              — Хм… Будем считать, что я этого не слышал, и дам вам второй шанс. Третьего не будет, так что подумайте хорошенько прежде, чем ответить. Расскажите то же, что и ваши подельники. Если сможете дополнить их слова или поведаете что-нибудь новое, это непременно зачтётся в суде.              — У меня нет никаких подельников. Я не знаю, о ком вы говорите.              — Разве? Как же Пингвин? — глаз Барнса дёрнулся, стоило ему упомянуть об Освальде.              — Мистер Кобблпот мой клиент. Мы с ним не…              — Остановитесь, мисс Гордон, — перебил Барнс. — Не утруждайте себя в повторении истории, известной нам обоим. Давайте лучше я расскажу новую, в которой вы продолжите гнуть свою линию, не захотев сотрудничать со следствием. За неимением доказательств непричастности к Пингвину эту ночь вы проведёте в участке, после чего вас перевезут в изолятор. К тому времени, возможно, мы поймаем вашего друга и даже дадим вам пару минут, чтобы поприветствовать друг друга. Как раз сможете немного утешить подстреленного птенчика. О вашей с ним любовной связи нам тоже известно, но не думаю, что это правда. Я хорошо и близко знаю Джима и думаю, что он смог достойно воспитать свою сестру. Только в какой-то момент она позабыла об этом… На чём я остановился, мисс Гордон? — капитан чуть потёр переносицу, слегка хмурясь. — Суд будет длиться долго — несколько месяцев точно. Придётся позабыть об удобствах, вкусной еде, телевизоре. Вы ведь любите смотреть телевизор? — странный вопрос. — Повезёт, если вас поместят в одиночную камеру, иначе придётся в скором порядке приобрести навыки выживания среди преступников, большинству из которых, будет наплевать, кто вы и кто когда-то вам покровительствовал. Кстати, вам известно, что женщины, попавшие за решётку, гораздо злее, опаснее, конфликтнее и неестественная смертность в женских тюрьмах гораздо выше, чем в мужских? А провести вам там придётся лет десять.              Несмотря на свои большие размеры и довольно непривлекательный вид, я не могла отвести глаз от Барнса, вслушиваясь в каждое его слово, но они мимолётно пролетали, сменяясь друг другом. Их смысл доходил с довольно большим запозданием, капитан оперировал общими фразами и терминами без какой-либо конкретики. Странно, что подобным он хотел запугать меня, но к ещё большему удивлению, у него это выходило, и дело было совсем не в суде или сокамерницах.              — Что с… мистером Кобблпотом? — я успела лишь заменить имя на фамилию, не сдержав своего волнения. Похоже, радоваться за Освальда было слишком рано.              — А что с ним? — с интересом спросил Барнс, чуть подаваясь ко мне. — Расскажете?              — Вы сказали, что он… Его…              — Вы об этом, мисс Гордон? Обычное пулевое ранение. В игру подключился какой-то неизвестный стрелок, спутав нам все планы, но стоит отдать ему должное — Пингвин не ушёл безнаказанным. Машина, брошенная им неподалёку от места торжества на обочине дороги оказалась вся залита кровью. Так что без квалифицированной медицинской помощи вашему боссу долго не протянуть. Ему придётся выбирать — сохранить жизнь или свободу. Уверен, он не станет рисковать своей шкурой и рано или поздно выйдет из леса прямо в руки к полиции.              — Он не мой босс, — я усмехнулась странной ассоциации, пришедшей на ум. Саманта Смит, некогда сидевшая на этом же стуле, тоже убеждала нас с Буллоком, что она не убивала своих родителей, с точно такой же интонацией и, скорее всего, выражением лица. Даже уверенность в собственном мнении у нас была одинакова, но судьба сыграла с ней злую шутку. А со мной?              — Что же вас так развеселило, мисс Гордон? Может, вовсе не Пингвин стоит во главе преступной ассоциации, а всего лишь назначен на должность, чтобы выполнять чужие поручения?              — И кто по-вашему руководит городом?              — Так уж и городом, мисс Гордон? Решили вступить на политическое поприще?              — Я? — моему удивлению не было предела, как и не хватало навыков ухватить нить разговора. Капитан прыгал с одной темы на другую, не давая никаких предпосылок к переходу, выдвигая слишком фантастические сценарии с непроницаемым лицом. Определить, говорил ли он серьёзно или пытался тем самым вывести меня из себя, никак не получалось, а импровизация могла выйти боком. — Зачем мне это?              — Не знаю. Расскажите сами — зачем?              — Я ничего не понимаю в политике и люблю свою работу. Поэтому, если вы считаете, что я руководила мистером Кобблпотом, то — нет. Мы ни разу не говорили о его нынешней работе.              — Значит, вы знаете, кто он?              — Да. Глупо было бы делать вид, что я понятия не имею о том, кто такой, как вы выражаетесь, Пингвин.              — Но всё же согласились с ним работать? Где принцип «Не навреди», ваша хвалебная этика?              — Я уже говорила детективу Буллоку, что ничего не знаю о преступной деятельности мистера Кобблпота. Он не посвящал меня в свои дела, и я предупредила его, что если он захочет это сделать, я буду обязана сообщить в полицию. Он всё принял к сведению, и в основном мы разговаривали о его детстве и отношениях в семье. Всё. Я больше ничего не знаю: ни о делах, ни о намерениях. Вы ищите не там, явно теряя время, капитан. Не лучше ли спросить мэра Галавана, почему Кобблпот напал на него?              — Будьте уверены, с ним мы тоже поговорим, когда придёт время. Сейчас я хочу задать вам вопрос в последний раз. Если он окажется отрицательным, попыток договориться по-хорошему больше не будет. Поэтому, мисс Гордон, вы точно не хотите ничего нам рассказать?              — Извините, капитан, — я через силу пожала плечами.              — Хорошо. Выбор сделан, — он кивнул. — Тогда скажите, вы знаете такого человека, как Бутч Гилзин?              — Да. Он пару раз привозил мистера Кобблпота ко мне на сеансы, и он же сообщил о том, что его босса задержали по обвинению в убийстве.              — Ну, хоть какой-то прогресс. Приятно говорить правду, мисс Гордон, не правда ли?              — Приятно не врать, капитан.              — Тоже верно. Так вот — мы поговорили с вышеупомянутым задержанным Бутчем Гилзиным. О, мисс Гордон, не удивляйтесь настолько. Мы на отлично отрабатываем свой хлеб, — Барнс ухмыльнулся, начиная манерно играть голосом, будто сейчас толкал речь при получении очередного ордена. — Не всем подельникам Пингвина удалось уйти, как и не все хранят верность своему лидеру. Такова их сущность, в отличие от служителей закона, которые готовы прикрыть напарника ценой собственной жизни. Ваш брат, между прочим, один из лучших офицеров участка, смог выбить достаточно много ценных сведений о планах Пингвина. Рассказал обо всех местах, где он может скрываться, поведал об основных точках хранения денег и оружия. Уверяю вас, утром мы займёмся их зачисткой, и ваш клиент потеряет большую часть влияния, если вообще не останется без неё.              — Мне это безразлично.              — Сколько уверенности в ваших словах, даже удивительно откуда. Или вы успели получить столько, что хватит до конца жизни?              — Мистер Кобблпот платил мне шестьдесят долларов за сеанс. Чеками. Можете проверить — все они лежат в банке на моём счету.              — Это мы уже давно выяснили, мисс Гордон. Сейчас наши эксперты ищут остальные ваши передвижения по счетам, вклады в иностранных банках. И, уверен, очень быстро справятся с этой задачей.              Как всё-таки хорошо, что я ни копейки не взяла у Освальда и вполне могла отчитаться за каждую совершённую покупку, а единственная его инвестиция в меня сейчас висела на шее, придавая сил отвечать на вопросы. Больше никак помочь ни ему, ни себе я не могла. И, действительно, отрицать нашу связь было единственным выходом. Даже не потому, что я могла пострадать, а потому что в конечном итоге Освальду придётся отдуваться за нас двоих, если на меня смогут что-либо повесить. Конечно, садиться в тюрьму абсолютно не хотелось, я была на все сто процентов уверена, что просто не смогу пережить там и дня, поэтому придётся долго виниться, бить себя кулаком в грудь, раскаиваться. Вымаливать прощения, но не перед обществом, не перед пострадавшими за всё это время людьми, а перед матерью, которая столько сил вложила в непутёвую дочь, пошедшую по кривой дорожке. А после до конца жизни выполнять всё, что она захочет, и жить под тотальным контролем. Внезапное осознание этого вдруг накрыло с головой и пугало больше, чем Джером Валеска, Виктор Зсасз с визиточниками и Барнс вместе взятые.              — Что с вами, мисс Гордон? Вы вдруг побледнели, — бросил безразлично он. — Что-то вспомнили?              — Вам показалось, капитан, — страшно захотелось оттянуть ворот футболки, которая и так была мне велика, чтобы вдохнуть полной грудью. — Я не понимаю.              — Что на этот раз?              — Бутч сдал мистера Кобблпота с потрохами. Причём здесь я?              — О-о-о, про вас он тоже поведал увлекательную историю. Немного запутанную, странную, но мы найдём, откуда ноги растут. Как вы, говорите, познакомились с Пингвином?              — Он сам пришёл ко мне и попросил о помощи.              — Вот так просто взял и пришёл? Сам? В городе, где на каждой улице принимает по несколько психоаналитиков с многолетним опытом?              — Да.              Я сжала пальцы на ногах, раз кулаки были слишком заметны. При последней нашей встрече Освальд просил не приближаться к Бутчу на пушечный выстрел, а ведь он знал всю нашу историю, следуя немой тенью за своим боссом. Я-то думала, что он из команды Освальда, поэтому не обращала на него особого внимания. Знать бы заранее, каким образом Освальд приручил себе этого верзилу! Кто вообще лишает человека воли, чтобы подчинить себе? Да и как вообще такое возможно? Но раз за всем стоял Зсасз, трудно было не догадаться.              — Тогда, надеюсь, ваше самомнение не разобьётся о показания Гилзина, сообщившего нам, что именно вы вышли на Пингвина и фанатично преследовали его, не давая прохода. Караулили в клубе, ночевали под дверью квартиры, пугая соседей и его матушку, которую после этого пришлось отправить в санаторий лечить расшатавшиеся нервы. В конце концов, Пингвин сдался и подпустил к себе настойчивую фанатку, решив, что продолжая свои действия, вы компрометируете его перед сообщниками. Какой же он мафиозный король, если не может справиться с девчонкой-сталкером, так?              — Кем?              — Изучите на досуге. У вас будет достаточно времени для этого. Единственное, чего не смог сообщить нам Гилзин, зачем вы настойчиво преследовали Пингвина. Но и это мы рано или поздно выясним или вы расскажете сами?              — Я…              Услышанное оказалось настолько неожиданным, что совсем не укладывалось в голове. Я ожидала всего, чего угодно — начиная от правды, заканчивая тем, что Освальд мог бы силой удерживать меня подле себя, чтобы иметь источник информации близкий к Джеймсу и полиции, но какой вообще был толк выставлять меня в подобном свете? Если предположить, что Бутч теперь работал на Галавана и он знал о моём существовании, зачем ему это? Выставить Освальда как недальновидного лидера, не способного держать удар? Вряд ли. Случись изложенная история на самом деле, меня бы пристрелили сразу же или, что более вероятно, отдали на расправу брату, как когда-то и хотел сделать Освальд. Тогда зачем?              — Вижу, вам больше нечего придумать в своё оправдание? Или опять скажете: «Я не понимаю»?              Пусть Барнс и оставался сидеть на своём месте, его присутствие вдруг ощутилось со всех сторон. Он словно навис надо мной, прижимая всем весом к столу, и того и гляди готов был сжать пальцами затылок, чтобы приблизиться ещё ближе, обдать тяжёлым дыханием и продолжать говорить всякую бессмыслицу, доводя до исступления.              — Капитан! — воображаемую пытку прервал громкий голос, пуская в полумрак комнаты свет из коридора. В допросную, не закрывая двери, ворвался полицейский, склоняясь над Барнсом, и что-то шепнул ему. Известие, похоже, было не очень радостным — капитан аж побагровел от злости, переключая всё внимание на принёсшего плохую весть офицера, начавшего уменьшаться в размерах.              — Как? Как он смог сбежать?!              — М-мы не знаем. Гилзина оставили одного всего на секунду. Кто-то помог ему. Задняя дверь оказалась открыта. Возможно, кто-то из своих.              — В нашем доме нет предателей, — Барнс тяжело поднялся со стула, отодвигая его с душераздирающим скрипом. — В камеру её.              В почти растворившегося в воздухе молодого полицейского полетела связка ключей, которую он не смог поймать, после чего при попытке поднять ронял её несколько раз. Дрожащими руками ломающегося наркомана он отстегнул меня от стола, заставляя выйти из допросной и идти в уже известном направлении к выходу. Камерой оказался обезьянник у входа, куда меня впечатали лицом в решётку, прежде чем запереть вместе с тремя проститутками, увлечённо о чём-то болтающими. Но стоило двери захлопнуться, три намалёванных слишком ярко лица уставились на меня. Ощущение было такое, будто я попала в клетку с сытыми львами и они ждали, кто первым из них бросится разрывать свою жертву ради развлечения.              К счастью, большая часть лавки из-за малолюдности оказалась свободной, как раз та самая, где когда-то сидел Освальд после задержания по обвинению в убийстве. Решив, что это судьба, я двинулась туда, надеясь мирно отсидеться, как одна из проституток вдруг скользнула по гладкой поверхности, занимая моё место.              — Занято, — буднично заявила она, начиная разглядывать накрашенные красным лаком ногти на вытянутой руке.              — Здесь тоже, — сидевшая посередине проститутка развалилась на всей лавке.              Послышался мужской гогот. Полицейские, собравшись вместе, бесцеремонно тыкали в меня пальцами, явно ожидая продолжения веселья.              Сжав на несколько секунд подвеску, впившуюся лучами в ладонь, я засунула её под футболку и бессильно опустилась на пол в углу под сочувствующие вздохи проституток. Закуталась в пальто. Обхватила колени, сцепляя пальцы в замок с такой силой, что вряд ли бы кто-то при желании смог их рассоединить.              Со второго этажа, облокотившись о перила, на меня смотрел Джеймс. Уставший, грязный… Разочарованный. То и дело качая головой, он прикрывал лицо рукой, будто вовсе не желал иметь со мной никакого дела, как и знать в принципе. Брат не пошевелился, даже когда его коллеги начали откровенно обсуждать мои дела с Освальдом на весь участок, нарочно повышая голос. Разве что посерел больше обычного, продолжая мучить и себя, и меня.              Уткнувшись лбом в колени, чтобы никого не видеть, я попыталась восстановить сбившееся дыхание, надеясь сойти за спящую, как когда-то делал Освальд. Не знаю, чувствовал ли он то же, что и я сейчас, но чувство стыда, перемешавшееся с обидой на брата и злостью на весь мир, душило. Люди Зсасза явно не спешили прийти ко мне на помощь, ведь охранять меня их поставили от Галавана, а никак не от полиции. Где-то пропал и пытавшийся рьяно защитить меня Томас. Зато Бутч уже разгуливал на свободе, явно успев заскочить к новому мэру на огонёк, чтобы сообщить обо всём происходящем в участке. Ещё долго я пыталась обдумывать его показания, пытаясь предположить дальнейшие действия Галавана, но полное отсутствие опыта в подобных делах не привело ни к чему хорошему. Вместо хоть какой-то теории, даже хромающей и больше похожей на фантастический роман, я ушла совсем в другую сторону, начиная винить во всём Освальда, не сказавшего мне и части правды, в которую он втягивал меня с самого начала, согласившись пройти парочку «психологических сеансов». Кто вообще знал, действительно ли Бутч переметнулся к Галавану? Может, он продолжал работать на Пингвина, которому зачем-то было нужно засадить меня. Сделать разменной монетой, особо ничего не значащей пешкой? Правда насолить Джеймсу, знавшему слишком много о его тёмных делах? Но как же тогда его мать, лишившаяся жизни в грязной игре двух взрослых детей, мерявшихся силами? Неужели и её пустили в расход, а слова Освальда о большой к ней любви были всего лишь фальшью? Нет, этого точно не могло быть. Ведь получится, что вся его эмоциональность — маска, когда на самом деле Пингвин был хладнокровным циником.              Стиснув зубы, я зажала уши ладонями, пытаясь заглушить слишком громкие, никак не желающие выключаться, мысли, которые уже давно сама перестала понимать. Честно попыталась перестать раскачиваться взад-вперёд, но стоило замереть, как тело само собой поменяло траекторию движения, останавливаясь только, когда под плечом появилась опора в виде решётки. Скатиться бы по ней окончательно вниз, но где-то внутри ещё теплились остатки здравого смысла, вопящие о грязном полу и последних каплях самоуважения. А было ли оно вообще?              — Гордон, на выход, — в почти наступившую прострацию вмешался Буллок, отпирая клетку и заходя внутрь. Его старые ботинки были вымазаны в грязи и запёкшейся крови. Её я уже отличала на раз. — Эй, психологиня.              Он перемялся с ноги на ногу и с тяжёлым вздохом опустился передо мной на корточки. Пару раз щёлкнул перед лицом пальцами, приходя в бурный восторг.              — Святая на самокате! — опустившись на колено, детектив подхватил меня под локоть, пытаясь поднять, что ему всё-таки с грехом пополам удалось. — Какая же ты тяжёлая, Кетрин, — его рука легла на талию, плотно прижимая к себе, не давая упасть. — А вы чё ржёте, курицы?! До завтрашнего дня у меня тут будете сидеть без еды! Нет, ничего не слышу и слышать не хочу!              Отмахнувшись от проституток, Буллок хлопнул дверцей и, не закрывая её, потащил меня, как показалось, на очередной допрос, но вместо этого порыв свежего ветра ударил в лицо, разбрасывая волосы в разные стороны. Под фонарём рядом с крыльцом участка стояли трое: Барнс, Томас и ещё какой-то мужчина, говоривший и говоривший что-то капитану.              — Мы всё знаем, — шепнул Буллок, чуть подталкивая вперёд, заставляя спускаться вниз. — Галаван убил мать Пингвина. Джеймс копает под него. Твой дружок тоже рассказал нам всё без протокола, — он кивнул в сторону Томаса.              — Центральное кладбище. Рядом со склепом какого-то поэта, — только и смогла выдохнуть я, пока капитан полиции не начал орать на всю округу, что ещё докажет мою вину.