Back in Black

      — Когда ты, говоришь, возвращаешься домой? — казалось, этот вопрос был самым искренним и на него действительно хотели получить ответ, в отличие ото всех остальных, заданных для галочки. — Одна моя клиентка открывает брачное агентство и находится в поисках специалистов. Толковый психолог ей не помешает.              — А она догадывается, что он ей необходим?              — Никто не мешает поднять эту тему, — на том конце недовольно кашлянули. — Кэйли, я рада, что вы с Джимом помирились, но ты не можешь постоянно жить у него. Это неприлично.              — У Барбары огромная квартира. Мы вполне можем ходить по ней втроём весь день и ни разу не встретиться.              — Твоему брату повезло с невестой. Барбара — золотая девушка.              — Не спорю, — я перевернулась на спину, готовясь к нравоучению длиною в жизнь. — Но я пока останусь здесь. Мам, я уже устроилась на работу.              — Что? — несмотря на тысячи километров, разделяющих нас, я всем телом почувствовала тот самый пристальный разочарованный взгляд из разряда «мы вложили в тебя всё самое лучшее, что могли. Как ты посмела?» — Куда?              — В Аркхем. Его снова открыли…              — Я так и знала, что тебя ни на минуту нельзя оставлять одну! Бок о бок с преступниками… Куда смотрел Джеймс? Когда он возвращается из командировки?              — Не знаю. Барбара на днях ездила в участок, капитан сказал, что её продлили. Вроде что-то пошло не так.              — Это всё слишком подозрительно, Кэйтлин. Джеймс уже несколько недель недоступен, с Барбарой я тоже никак не могу связаться: она всё время занята. Теперь ты заявляешь, что работаешь в тюрьме. Я ещё не настолько глупа, чтобы вы водили меня за нос. Что у вас произошло?              — Ничего, — я вздохнула. — Мы просто помирились с братом, и он пригласил меня в гости. Кто же знал, что они выйдут на след какого-то бандита, за которым гонялись почти год. А Барбара в своей галерее готовится к открытию выставки современных художников Готэма. Я сама видела её, кажется, позавчера. Если хочешь, могу дать номер напарника Джеймса.              Вот уж кто точно не прогнётся под пытками и впервые в жизни сможет сделать так, чтобы мама сама первая захотела закончить разговор.              — То есть Джеймс всё это время сидит без связи, а с ним можно запросто связаться?              Чёрт.              — Да. Детектив Буллок в Готэме. Занимается какими-то то ли связями, то ли чем… Тебе должно быть лучше известно, как всё это происходит. Я не разбираюсь в поимках преступников — только в лечении отдельных.              — Хорошо, я свяжусь с ним. Но будь уверена, если мне что-то не понравится, я завтра же прилечу.              — Сообщи заранее, когда тебя надо будет встречать. У меня может быть смена на работе.              — Кэйли, мне не нравится то, чем ты занимаешься. Зачем было столько лет учиться, вкладывать столько сил, чтобы потом променять все старания на малооплачиваемое, неблагодарное занятие? Сколько ты получаешь? Ладно, опустим денежный вопрос. Насколько обеспечена безопасность персонала? Кто даст мне гарантии, что через неделю мне не придётся хоронить дочь в закрытом гробу?              Буквально на мгновение, но вопрос выбил из-под меня кровать, оставляя жуткое ощущение свободного падения. Ох, знала бы ты, мамочка, что творилось здесь на самом деле, то уже через пару часов на сверхзвуковой скорости примчалась в город, допивая очередной пузырёк успокоительного. Спасибо любимому братцу, который начал всю эту историю и скрылся, оставляя разгребать всё мне. А я, в отличие от него, никогда не была способна противостоять напору матери, и то, что она ещё не приступила к допросу с пристрастием, выглядело очень подозрительно. Будто она подозревала что-то, или что ещё хуже — знала правду, но пыталась выяснить, насколько далеко может зайти всеобщая нескончаемая ложь.              — У нас всё очень прилично. На восстановление больницы выделили крупное финансирование, профессор Стрейндж делает всё, чтобы ни персонал, ни заключённые ни в чём не нуждались.              — Стрейндж? — мама на секунду потеряла самообладание, повышая голос. — Безумный преподаватель из университета?              — Мам, — я попыталась остановить очередной поток оскорблений в сторону персоны, которая значила слишком много, но, видимо, была не слишком убедительна.              — Я думала, твоя влюблённость в него давно осталась в прошлом. Теперь я понимаю, зачем ты вернулась в Готэм. Хочешь снова бегать за ним и выполнять все поручения? Кэйтлин, да он тебе в отцы годится!              — Мы просто работаем вместе, — осознание слов, сказанных матерью, приходило с запозданием, верить в них было с одной стороны странно, с другой — смешно. Вот что, значит, она думала, когда я вечно пропадала в психиатрической больнице и с упоением рассказывала о том, какой профессор гениальный и насколько его гениальность не признают окружающие. Да, тогда он был моим кумиром, сейчас, в принципе, тоже, возможно, в чуть меньшей степени, ведь походить на него хоть чуть-чуть хотелось всё так же, но влюбиться в него... Нет, уж эти чувства я точно различала. — И я никого не искала. Мы случайно встретились, и он предложил мне работу.              — Где?              — В участке. Он консультировал полицию по одному из дел. Можешь спросить у Джеймса, когда он вернётся.              — Обязательно. Не забывай, ты обещала дать номер его коллеги.              — Пришлю в сообщении. Ну что, счастливого Рождества тебе, мам.              — Я жду, — грозно пригрозила она и перед тем, как отключиться, быстро добавила: — У меня вторая линия.              — И тебе, доченька, счастливого Рождества. Удачи на работе. Я так рада, что ты, наконец, нашла себе дело по душе. Это ведь очень важно в жизни, — озвучила я вместо неё. — Да, мам, спасибо! Я рада, что ты меня понимаешь. Как никто другой.              Быстро перевернувшись на живот, я распласталась посередине двуспальной кровати и уткнулась в собственное отражение в большом зеркале в полный рост, вмонтированном в дверцу шкафа. Попыталась улыбнуться, дабы стереть с лица недовольное выражение, но полностью провалилась в этой затее. Казалось, за последнее время я совсем разучилась не то, что улыбаться, даже радоваться хоть какой-то самой крохотной подворачивающейся мелочи. А ведь когда-то, когда я только вернулась в Готэм и вселялась в старое съёмное жильё, в голове крутились образы, как я буду прыгать от счастья, вернувшись в более-менее человеческие условия. Теперь они у меня были, но совершенно не имели значения.              Да, Томас на славу постарался, подбирая новую квартиру, можно сказать, выбрал самую лучшую двушку в минутах десяти пешком от центра города с огромной кухней и гигантской ванной, где можно было разместиться с ним вдвоём и ещё останется место. Мне без возможности обжалования отдали спальню с видом на парк, друг поселился в гостиной поближе к книжному шкафу, половину которого хозяин оставил пустым, и тут же заставил его всевозможными юридическими справочниками. Письменный стол с телевизором тоже остались в его владениях, зато я наконец-то могла по-человечески высыпаться на мягком матрасе, что было особенно важно после начала работы в Аркхеме. Даже обои в комнате были истинно девичьего нежно-розового цвета, что придавало новому жилищу комичный вид. Не хватало разве что какой-нибудь милой картины на стене, но до неё у меня вряд ли когда-нибудь дойдут руки, ведь большая часть вещей до сих пор (спустя пару недель) продолжали лежать в чемодане, убранном под кровать. Было ощущение того, что стоит где-то обжиться, начать привыкать к месту — ни к чему хорошему это вновь не приведет. Поэтому подходить к окну я старалась как можно реже, чтобы потом не скучать по людям, бегающим по утрам или выгуливающим собак среди давно скинувших листья деревьев.              Телефон, который я продолжала держать в руке, пиликнул. Сообщение от мамы содержало всего два слова: «Я жду». Пришлось повиноваться, отправляя ей номер Харви, надеясь на то, что он в очередной раз не запутается в легенде Джеймса, которую сам же пересказывал мне. Брат с ней обскакал меня по всем параметрам, превышая дозу лжи матери за всю жизнь. С одной стороны, конечно, было понятно, почему он не рассказал ей ни о моей связи с Освальдом, ни об обвинениях, ни о похищении, с другой же — он скрывал и некоторые аспекты собственной жизни, якобы продолжая встречаться с Барбарой, не съезжавшей с катушек и не лежащей в медицинском крыле Аркхема. Знала ли об этом Ли? Этот вопрос я не поднимала, боясь расстроить её, зная Джеймса. Ни ей, ни тем более ребёнку бесполезные волнения не пошли бы на пользу, тем более Ли и так постоянно вздрагивала от любого телефонного звонка, стараясь как можно быстрее взять трубку, или сразу же отводила взгляд, когда кто-то в участке упоминал имя брата. Попадись он мне по возвращении первой, я бы высказала ему всё, что думала по поводу того, что он сбежал, поджав хвост, отчасти возложив все проблемы на беременную невесту. Этот факт недвусмысленно намекал на то, что если Джеймс и не убивал Галавана, то приложил усилия к его кончине и сейчас зализывал раны, пытаясь примириться с уязвлённой совестью, уйдя бродить по улицам до ночи как в детстве, когда делал что-то нехорошее.              Дисплей телефона показал половину одиннадцатого. В кинотеатре в центре уже должны были вовсю крутить мультфильмы, а перед городской библиотекой обещали устроить незабываемую ярмарку, которой ещё не видел ни один житель Готэма. Вроде бы в три у мэрии начиналось карнавальное шествие, ради которого вновь вскочивший в прежний кабинет мэр Джеймс перекрыл добрую половину города. Ещё какие-то события крутились в голове отрывками: слова, время, мерцающие вывески и яркие плакаты. Очнувшись вчера у торгового центра спустя несколько часов после суда, я ещё долго бродила по нему в поисках подарков для Томаса и Ли вместе с десятками таких же неудачников, пытающихся схватить хоть что-то приличное. Только я, в отличие от них, не пыталась бороться за последний оставшийся на полке шар с искусственным снегом внутри или подарочный набор косметики. И теперь в ящике стола лежали аккуратно упакованные в самую дешёвую бумагу небольшой альбом с коробкой профессиональных карандашей и ежедневник с синей тканевой обложкой, на страницах которого, помимо полей с записями на день, красовались цитаты по типу: «Сегодня самый лучший день» и «Улыбнись, ведь жизнь хороша, несмотря ни на что». Вряд ли подобные фразочки смотрелись бы уместно с пометками вроде «8:00. Вскрытие мистера Х», но мне страшно хотелось поддержать Ли. Я не могла рассказать ей всего, даже просто упомянуть, что понимаю её чувства, каково это остаться один на один в ожидании ребёнка, поэтому старалась делать всё, что могла, чтобы она не чувствовала себя одиноко.              Время позднего завтрака ознаменовалось очередным открыванием бесконечных кухонных шкафов, заставленных бесполезным хламом, оставленным владельцем в общее пользование. Нет, соковыжималка была явно необходимой в хозяйстве вещью, но не когда попадалась на глаза чаще, чем коробка с хлопьями.              — Сядь уже, — я обернулась на голос Томаса, который оторвался от дверного косяка и, остановившись рядом, открыл шкафчик, доставая с верхней полки явно не найденный без него завтрак. — Что бы ты без меня делала?              — Залезла на стул, — я недовольно посмотрела на друга. — Ты специально убираешь всё в другие места?              — Просто кладу туда, где удобнее достать.              — Тебе.              — Детка, — Томас тяжело вздохнул, хотел было что-то сказать, но, видимо, решил оставить всё при себе. Взял с сушилки тарелку, насыпал туда добрую порцию хлопьев, залил всё это молоком и поставил на стол у окна. Великодушно отодвинул стул. — Хочешь какао? Я купил маршмэллоу.              От почти щенячьего взгляда стало совсем невыносимо. Страшно захотелось схватить тарелку с хлопьями, со всей силы грохнуть её об пол так, чтобы брызги разлетелись по всей кухне, попросить наконец перестать делать из меня самое ущербное существо в мире, не способное даже открыть дверь, но вместо этого только и смогла сказать:              — Хочу.              — Эй, — Томас обнял меня. От него пахло гелем для душа и свежей рубашкой, а волосы были сухими. Мы поменялись с ним местами даже в ритме жизни — теперь он вставал гораздо раньше, делая всё по дому. Его дому. — Миссис Гордон как обычно чересчур тактична?              — Откуда ты знаешь, что мама звонила?              — Подслушивал, — мы медленно двинулись в сторону стола. — Хотел поздравить тебя с праздником, но решил не мешать. Как она поживает?              — Прекрасно. Спит и видит, как я вернусь в свою комнату. Уже нашла мне работу, а ещё собирается приехать в гости вместе с федеральными маршалами, если Джеймс не перезвонит ей в ближайшие двадцать четыре часа.              — М-м-м… — Томас усадил меня и пододвинул поближе хлопья. — Прекрасно. У нас есть немного времени на какао, прежде чем рвануть к границе с Мексикой, — он улыбнулся.              — Я серьёзно. Если Харви не сможет убедить её, что всё прекрасно, мама будет в Готэме, максимум, к завтрашнему вечеру. И ты не представляешь, что начнётся, когда она узнает, что я приехала погостить не пару недель назад, а Джим ни в какой не командировке.              — Зато познакомится с невесткой и узнает прекрасную новость, что скоро станет бабушкой.              — Этого-то я и боюсь, — я помешала хлопья в тарелке, но аппетит успел пропасть. — Барбара была хорошей партией: прекрасная девушка с образованием из приличной семьи, заглядывающая Джеймсу в рот лишь бы угодить. Идеальная оболочка и наполнение. А что будет, когда ей покажут патологоанатома из захолустья, имеющую на всё своё мнение?              — Ну с твоим выбором она же как-то смирилась.              — Просто дождалась момента своей правоты. Именно поэтому я не хочу, чтобы она узнала обо всём. По крайней мере сейчас, понимаешь? Ли в слишком нестабильном состоянии, а мама вполне может довести её до…              — Кэйтлин, не загоняйся. Это их с Джеймсом жизнь, их отношения, в которые ты сама не хотела лезть, помнишь? Нельзя контролировать всё на свете. Подумай лучше о себе.              — Последнее время только этим и занимаюсь, — я наблюдала за тем, как Томас перемещался по кухне: поставил на плиту ковшичек и умело на глаз насыпал порошок. — Веду себя как последняя эгоистка, о которой ты совершенно не волнуешься.              — В отличие от других я знаю, что ты всегда возвращаешься. Вот если бы вчера к вечеру тебя всё ещё не было, я первый бы позвонил Барнсу и сообщил о повторном похищении. Но сеанс психотерапии, моток нервов и дорожку кокаина будешь должна. Стеф минут сорок допытывался, почему ты сбежала, и всё-таки разрешил забрать документы на подпись домой. А ещё я слышал, ты угрожала подать заявление на Уэйна. Не то, чтобы мне было интересно, но всё же.              — Оказался не в то время не в том месте, — я отвернулась к окну, где внизу по улице шла многолюдная компания молодёжи в красных шапках Санта-Клауса. Радостные, взбудораженные, и явно разговаривающие о чём-то более приятном. — Давай забудем обо всех хотя бы на сутки? Только ты, я и какао?              — Ужин у Ли, — я не видела реакцию Томаса, но предложение ему явно пришлось по душе. Он приободрился.              — До этого мы вполне можем посмотреть какой-нибудь фильм и заказать на обед пиццу. А лучше прямо сейчас. Не хочу хлопья. Они размокли.              — Нет, — послышался звук поставленного на стол стакана. — У нас на сегодня другие планы. Никакого кино.              Я подняла голову.              — И что мы будем делать?              — Не бойся, ничего криминального, — Томас развёл руками и приземлился на соседний стул. — Немного погуляем. Ты, я и пицца. Возьмём по дороге. Обещаю, тебе понравится. А теперь подарки. Раз уж мы всё равно без ёлки, то позволь вручить самостоятельно. Вот.              Вдруг непонятно откуда Томас достал маленький квадратный футляр, обтянутый малиновым бархатом, и поставил рядом с какао. На щеках у него проступил румянец, да и выглядел друг слегка растерянно. Я тоже не совсем понимала, как реагировать, ведь прекрасно знала, что кладут в подобные упаковки, и до последнего надеялась увидеть что-то другое, но нет. Внутри футляра красовалось золотое кольцо с цветком. Широкие резные лепестки шли по кругу, переходя из жёлтого в белый цвет, мягко переливаясь в свете люстры.              — Это…? — я всё-таки нашла в себе силы посмотреть на Томаса, который цветом почти напоминал спелый помидор.              — Нет! Не подумай ничего такого, — он взмахнул руками, выставил их вперёд. — Я бродил по магазинам и подумал: почему бы и нет? — друг дрожащими пальцами расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, не зная, куда деть глаза. — В конце концов, почему какому-то там… Павлину… Можно дарить тебе украшения, а мне нет? Мы знакомы с самого детства, я-то уж точно заслужил это право. Может, оно не стоит как круизный лайнер, но я тоже хотел, чтобы у тебя было что-то, напоминающее обо мне. Ну, чтобы всегда было при себе. И не кошелёк или дорогущая зажигалка, — Томас почти перешёл на шёпот, нервно сглотнул. — Тебе совсем не нравится?              — Почему? Очень красивое. Правда. Так что держи, — я вручила ему футляр обратно, вводя почти в обморочное состояние. — Как и где ты его себе представлял?              Я протянула обе руки в ожидании того, что Томас соизволит надеть свой подарок, но пока до него дошло, прошло не меньше минуты. До безумия странная и глупая ситуация одновременно, и, возможно, мне всё-таки стоило отказаться, но мы действительно были знакомы столько, что удивляться чему-то не приходилось. Я сама пару лет дарила Тому на новый год трусы с невозможными принтами, от которых хотелось упасть и долго, громко хохотать, катаясь по полу, а на прошлый день рождения получила от него швабру и огромный букет цветов, чем сильно удивила курьера, сразу распаковав подарок и примерив его на удобство. Да и всё-таки мы были слишком хорошими друзьями, поэтому не верить Томасу было сродни предательству.              — Как-то так, — Томас абсолютно довольный собой надел мне кольцо на средний палец правой руки, захлопнул футляр и отодвинул его в сторону. — Как тебе?              — Великовато, — я пожала плечами, рассматривая лепестки цветка. Почему-то о том, что не носила кольца с того момента, как сняла помолвочное, особо не вспоминалось.              — Можно поменять, чек остался. Доеду до магазина, как только он откроется.              — Не надо. Проблему можно решить менее кардинальным способом. Тем более ты старался, — я сняла кольцо, переодевая его на безымянный палец правой руки. Конечно, на фоне гипса оно выглядело не настолько шикарно, но с подарком я уже успела смириться и почти полюбила его. Да и в отличие от подвески Освальда, носить его действительно можно будет всегда. Правда, что-то всё равно смущало, только что — я никак не могла понять.              — Тебе всё-таки не нравится.              — Нет, всё супер, — я ударила ладонями по коленям. — Теперь моя очередь. Сейчас.              Быстро добежав до комнаты, я вернулась обратно с тонким широким квадратным свёртком, начиная жалеть, что не задумалась о собственном выборе заранее. Мой подарок на фоне кольца выглядел жалко и дешево, но энтузиазм Томаса это пока не сбавляло. Он ощупал пальцами блестящую золотую упаковку, потряс её над ухом, даже понюхал, явно так и не определив, что же лежит внутри.              — Надеюсь, это не новое издание свода законов.              — Ну как всегда! Я что, настолько предсказуема? — пришлось изобразить нечто наподобие обиды.              — Нет, но… Стоп, — Томас ещё раз смерил свёрток, попытался согнуть его, правда, упаковка карандашей не дала этого сделать. — Детка, ты серьёзно? Кодекс?              — Посмотри сам.              Я вытащила из стакана с какао маршмеллоу под шелест развязывания бантика и шуршания упаковки, а от радостной улыбки друга на душе стало тепло.              — Знаешь что? — он погрозил мне пальцем, схватился за альбом, перелистывая страницы. Уткнулся в обратную сторону коробки с карандашами, вглядываясь в текст, после чего аккуратно открыл её, раскладывая содержимое на столе. — Наши планы ненадолго откладываются. Я должен это опробовать. Можешь сесть немного ближе к окну, спиной к стене?              — Зачем?              — Ну сядь, — повиноваться было проще, чем пытаться возразить.              Сам Томас отодвинулся к противоположной стороне стола, облокотил альбом о край так, что мне совершенно ничего не было видно. Друг почти не отрывался от своего занятия, лишь изредка поднимал глаза, выбирая, за какой карандаш ему схватиться, иногда брал сразу два, зажимая один в зубах, оставляя на деревянной оболочке следы.              Я пила полуостывший какао, наблюдая за ним и представляя очередные цветы или парад планет. В конце концов, океанический берег, который теперь преследовал меня по пятам после сеанса у профессора. В любом случае, после я всё равно увижу получившуюся красоту, а пока, чтобы скрасить время, набрала сообщение, поздравляя профессора Стрейнджа с Рождеством. Недолго думая, отправила укороченный вариант Харви, не забыв поинтересоваться, жив ли он после общения с мамой. В том, что она позвонила ему, я не сомневалась. Единственным вопросом было то — закончила ли она уже выносить ему мозг? Ради приличия набросала пару слов бывшим университетским подругам, которые не заставили себя долго ждать, вернув отписку со своей стороны, явно удивляясь тому, что я вспомнила о них. Но самое главное послание с вопросами и долгими пожеланиями так и не отправилось адресату за неимением номера телефона. Да и был ли он сейчас у Освальда, оставалось вопросом. Казалось, про Пингвина все забыли. Даже полиция не проявляла особого энтузиазма в его поисках, а о существовании мафиозного короля напоминали лишь оборванные ориентировки на столбах.              В обычное время я очень старалась не думать об Освальде, что вполне получалось при обилии новой сложной работы, но сейчас, оставшись в тишине в день, который принято встречать с семьёй, мысли о нём сами лезли в голову. Почему-то вспоминалась наша первая встреча, когда Освальд ещё был Пингвином, и то, как он до смерти напугал меня своим видом. Тощий парень с грязными волосами в тёмной комнате, где каждая тень больше походила на монстра из-под кровати, готового в любую секунду схватить и утащить. Едкий запах виски, стоящий в воздухе, будто кто-то до моего прихода разлил целую бутылку. Смятая коробка пирожных, которую, кажется, Бутч подмял под себя или… Полностью восстановить события того вечера я так и не смогла, но теперь злобный тиран больше походил на печального, уставшего принца, который пытался спасти своё королевство от врагов, наступающих со всех сторон, но тупые жители не понимали этого и всячески пытались свергнуть правителя с трона. Довольно глупая и слишком правдоподобная сказка.              — Всё. Я готов, — Томас вдруг захлопнул обложку альбома и стал укладывать карандаши обратно в коробку. — Можешь собираться. Едем гулять.              — А-а-а… Не хочешь показать, что у тебя получилось? — друг как-то очень резко вскочил на ноги, прижимая к груди свои подарки.              — Потом. Мы и так выбились из графика. Так что возьми с собой чего-нибудь переодеться. Обратно поедем сразу к Ли, — Томас было пошёл к выходу из кухни, но обернулся. — Да, на улице холодно. Оденься потеплее.              В отличие от меня Томас сумел справиться с обеими пунктами, совмещая с узкими чёрными брюками красный свитер с оленями. Не знаю как, но на нём две, казалось бы, совершенно несовместимые вещи смотрелись идеально. Я же просто схватила из чемодана первую попавшуюся под руку кофту и плотнее закуталась в шарф. Погода действительно порадовала морозным воздухом, изо рта при разговоре шёл пар. Поэтому в который раз пришлось мысленно поблагодарить Зсасза за рабочую машину и сиденья с подогревом.              Заскочив за обещанной пиццей, друг свернул с главной дороги, объезжая гуляющие толпы. За его рассказами о вчерашней аттестации, где он, естественно, блистал ярче и дольше остальных желающих получить лицензию, я не заметила, как мы выехали из Готэма. В той стороне города я была всего лишь раз, когда ехала из аэропорта, поэтому места выглядели словно в первый раз. Буйство красок только вступившего в права лета сменились зимней серостью. Частные дома становились всё ниже и неказистее, правда, украшены к празднику были и те, и другие.              Вопросы, куда же мы всё-таки едем, Томас умело игнорировал, продолжая вещать о сдававшем с ним экзамен парне, который оказался настолько не подготовлен, что так и не смог ни на что ответить. Я смотрела на пейзаж за окном, удобно устроившись на сидении. Всё это успокаивало и придавало сил: родной голос, ничем не занятые поля вокруг, да просто движение вперёд. Странно, но чем дальше мы отъезжали от Готэма, тем легче становилось дышать. Когда-то я чувствовала то же самое, покидая Вашингтон. Но, с другой стороны, в душе появлялась тень страха больше никогда не вернуться обратно, не увидеть страшные высотки в центре, не поздороваться с пациентами, не сделать чего-то важного, что ещё, возможно, предстояло.              Город, причинивший столько боли и разочарования, пустил свои корни слишком глубоко, чтобы отпустить от себя.              — Тебя не укачало? — Томас щёлкнул рычажок печки, убавляя температуру, и кинул шапку на заднее сидение.              — Нет, — мы проехали табличку с названием города, о существовании которого я понятия не имела. — Где мы вообще?              — Подожди ещё немного, почти приехали.              — Только не говори, что решил устроить мне экскурсию по окрестным захолустьям, — возникшие из ниоткуда улицы выглядели ещё беднее, чем окраины Готэма, и с углублением в город обстановка не становилась лучше.              — Здесь есть довольно сносный клуб. Года три назад я зависал здесь с одной… — Томас поджал губы и покачал головой. — Мама была не в восторге… Так-с. По-моему, мы проехали поворот, — друг остановился, удостоверяясь, что машин поблизости нет, и сдал назад, доезжая таким образом до развилки. — Я сам здесь давно не был. Надеюсь, смогу найти дорогу.              — Можно звонить Ли и говорить, что ужин отменяется?              — Не дождёшься. Главное вернуться обратно и не сгинуть по пути.              — Ну тебя! — я опустила взгляд на кольцо, потому что непонятные дома за окном не предвещали ничего хорошего, а Томаса страшно хотелось треснуть.              В итоге благодаря его стараниям и петляниям мы вообще съехали с дороги на еле заметную колею, проложенную между плотно стоящими деревьями и булыжниками. Сбоку шёл вверх почти отвесный холм, заросший каким-то болотного цвета мхом и мелкими кустиками. Под колёсами постоянно что-то хрустело, и оставалось надеяться, что в следующий раз это будет очередная ветка, а не отвалившийся бампер или номер машины. Первозданная природа забирала себе бразды правления. В какой-то момент мне даже показалось, что дорогу нам перебежал заяц или кто вообще это мог быть в здешних краях?              Деревья плавно переходили в лес, и, несмотря на голые ветки, становилось довольно темно. Я тщетно пыталась зацепиться хоть за какой-нибудь ориентир, чтобы, случись что, можно было определить, что именно здесь мы уже проезжали, а Томас всё продолжал твердить, будто держит ситуацию под контролем. Больше было похоже на то, что он просто издевался или вдруг сам переметнулся на сторону не до конца добитых последователей Галавана и теперь вёз на расправу. Либо же просто решил закопать меня где-нибудь подальше, чтобы я больше не портила ему жизнь. Хотя, если вдуматься, эта идея казалась не настолько плохой. Если уж умирать, то от рук близких людей, чем…              — Всё. Мы на месте.              — Да ладно, — пробубнив, я подняла голову, когда машина остановилась, и обомлела от открывшегося пейзажа.              — Нравится? — довольно поинтересовался друг, и я кивнула в ответ. — Тогда чего сидишь? Пошли.              Лес, плотно окутывающий нас до этого, расступился, деревья образовывали довольно большое кольцо, посередине которого красовалось озеро. Свет сверху падал на него, отчего тонкая корочка льда блестела и переливалась даже в пасмурный день. А главное — всё вокруг покрывал снег. Его было много, он мягко проминался и скрипел под ногами, а позади оставались чёткие отпечатки ботинок. В то, что я видела, совершенно не верилось, ведь мы будто попали в какой-то совершенно другой мир, картинку из атласа самых красивых мест на плане.              — Это самый лучший подарок в моей жизни, — я смогла остановиться и не крутиться по сторонам, только когда голова пошла кругом. Свежий воздух пьянил. — Почему мы не приезжали сюда раньше?              — Ждал подходящего случая, — Томас улыбнулся, переминаясь с ноги на ногу, тоже явно играясь со снегом. Он уже успел изобразить из следов странное нечто, хоть и никогда его не любил. — На самом деле я сам вспомнил об этом месте недавно, пытаясь понять, что может тебя порадовать. На Мальдивах сейчас не сезон, пришлось срочно перебирать варианты.              — Знаешь, здесь мне нравится гораздо больше, — я медленно двинулась в сторону озера, подходя почти к самой кромке воды. Основание льда хрустнуло, по нему потянулась густая сетка трещин. Меня так и подмывало ещё больше надавить на неё, проломить тонкую преграду, не задумываясь о том, что можно промочить ботинки. Жаль, нельзя было разогнаться и пробежать через озеро. — А кто показал тебе это место? Та самая, от которой мама была не в восторге?              — О, — Томас хмыкнул, — её неожиданно возникший парень. Мы оказались в разных весовых категориях, и я решил, что будет лучше сразу признать поражение. Потом, правда, пришлось немного от него побегать… Зато — вот, — друг раскинул в стороны руки, совершенно не огорчённый некогда подпорченным свиданием и перспективой оказаться побитым.              — Твои любовные утехи до добра не доведут.              — Я же не виноват, что девушки не могут пройти мимо.              — А твоя совесть не позволяет отказать ни одной.              — Нет. Я послан в этот мир делать жизнь других людей лучше. Ты с ними разговариваешь, я… — Томас на секунду замолчал. — В какой-то степени тоже. Между прочим, с той красоткой у нас ничего не было, кроме пары ничего незначащих свиданий. Зато благодаря случайному стечению обстоятельств, которые я тогда проклял всей душой, мы теперь здесь. Разве ты не рада?              — Но не такой ценой! — казалось, друг совершенно не понимал, что я пытаюсь до него донести. Он стоял как ни в чём не бывало и, вполне возможно, был готов повторить свой подвиг ещё не один раз.              — Кэй, какой такой? Максимум, что я вынес тогда — в незнакомом месте лучше сразу запоминать место, где можно поймать такси, чтобы не расцарапать в кромешной тьме лицо и не сидеть под кустом, прислушиваясь к каждому шороху. Всё остальное — полная чепуха, о которой спустя время ты будешь вспоминать если не со смехом, то с умилением.              — И её вполне можно было бы избежать. Нужно только вести себя нормально и не нарываться на неприятности.              — Ох, детка, — Томас тяжело вздохнул. — Ты лучше меня знаешь, что это невозможно. Можно напялить на себя чёрный мешок для мусора и передвигаться с помощью собаки-поводыря, но кому-то в голову может стукнуть, что ты всё равно криво на него смотришь. В любом случае, сколько не убеждай придурка, что ты ничего не видишь, он пошлёт тебя куда подальше. А что будет, если собака нагадит на тротуар, лучше не знать.              — К чему ты клонишь?              — К тому, что всегда найдётся какой-нибудь говнюк, решивший погоняться за тобой. Не важно, виновата ты будешь или нет, в любом случае придётся расхлёбывать неприятности. Но всё со временем проходит, и только нам решать, как к этому относиться: продолжать страдать или поблагодарить доброго человека за классное место. К слову, та девица пила слишком много дорогих коктейлей, и появление её парня спасло меня от разорения.              — Психолог из тебя так себе.              Я отвернулась от Томаса, вновь начиная рассматривать мелкие трещинки на льду. В его словах имелся смысл, причём немалый, но как можно было поблагодарить, а главное — за что, ту же Табиту или Тео Галавана? Если вдуматься, даже ужин при свечах с Барбарой вряд ли когда-то перейдёт в разряд милых или хотя бы сносных воспоминаний. Как же, как же сильно я бы хотела забыть всё это, вычеркнуть из памяти словно лист из тетради с неверно решённой задачей. Когда я вспоминала весь тот ужас, казалось, что всё, это будет в последний раз, что потом я найду в себе силы встать следующим утром и позволить себе жить дальше, но нет. Образы не желали отпускать, не тускнели и въелись в мозг настолько, что не давали впустить ничего нового. Даже сейчас, закрыв глаза, я не могла представить пейзаж вокруг, зато прекрасно видела строчки из приклеенных на окна газет в злополучной квартире.              — Всё, хватит. Я больше не могу на это смотреть! — Томас схватил меня за руку, дёргая на себя. — Кэйтлин, ты либо рассказываешь, что тебя мучает, либо прекращаешь страдать. Я не железный и не могу постоянно делать вид, будто не замечаю твоих перепадов настроения и вечного уныния. Невозможно постоянно жить рядом с минным полем.              — Так не живи. Я не просила перевозить мои вещи на другую квартиру, как и смотреть на себя тоже. Если тебя настолько сильно это удручает, то возвращаемся домой. Я соберу вещи и перееду к…              — Куда? — с вызовом бросил друг, заставляя понять, что мне совершенно некуда идти. Нет, я могла бы переехать к Ли, но рано или поздно Джеймс должен был вернуться, да и докучать беременной женщине в моём состоянии было сверхэгоистично. Разве что просить профессора Стрейнджа выделить свободную камеру в Аркхеме или на крайний случай больничную койку рядом с Барбарой. — Кэйтлин, почему ты постоянно отворачиваешься от меня, когда я пытаюсь помочь? Нашей дружбе пришёл конец?              — Глупости, — я попыталась вырваться из цепкой хватки, слова Томаса больно жалили, а от его разочарованно-обиженного выражения лица хотелось сбежать. — Мы лучшие друзья.              — Ну да, — он горько усмехнулся, отпуская меня и отходя на пару шагов. — Ради праздника позволю в очередной раз себя облапошить. Гордись, что имеешь такого бесхребетного лучшего друга.              — Заткнись!              Нагнувшись, я схватила горсть снега и со всей силы швырнула её в Томаса. Прошли пара секунд, после чего он вытащил изо рта так и не подкуренную сигарету, засовывая вместе с пачкой в карман, и тыльной стороной ладони начал вытирать глаза и стряхивать с лица остатки снега. Я тяжело дышала, пытаясь унять полыхающую внутри злость на себя, на него и на весь мир в придачу, молясь о том, чтобы друг молчал.              — Детка, не хочешь объясниться?              — Нет. Поехали, хорошего понемножку, — но не успела я отвернуться, как вновь оказалась возле Томаса, продолжая всё ближе надвигаться на него. — А всё же, уговорил. Я очень хочу извиниться за то, что настолько мешаю тебе жить. Прости, дорогой, что я не могу как ты быстро отходить ото всего происходящего дерьма и дальше радоваться жизни. Не умею улыбаться, когда единственное желание — сдохнуть. И меня бесят ваши перешёптывания и сочувствующие взгляды! Почему вы просто не можете оставить меня в покое? Не подходить, не трогать, перестать спрашивать, как у меня дела? Не делать это грёбаное какао по утрам, Томас! Займитесь своей жизнью, работой, да чем угодно! У вас же это удаётся гораздо лучше, правда? Прекрасная личная жизнь по щелчку пальцев, толпы поклонников под настроение, дружелюбный коллектив, четырёхлистный клевер, горшок с лепреконским золотом… Чего ещё я забыла? Точно! Абсолютное отсутствие похмелья по утрам после бурной пьянки, но извини, эта функция досталась только Харви. А во всём остальном можете гордиться собой. Особенно ты с Джеймсом. Истинные представители Америки, надежда нации! — я глубоко вдохнула, чтобы перевести дух, и тут же закашлялась. Холодный воздух обжог лёгкие, но это было совершенно не поводом останавливаться. Было ещё много чего сказать вдобавок к изложенному.              — Детка, замолчи, — Томас воспользовался возникшей паузой, протягивая ко мне руки, но я отмахнулась.              — Не нравится, да? Ты сам просил рассказать, что я думаю. Передумал?              — Я же сказал — заткнись, — вдруг зашипел друг, как-то агрессивно смотря сквозь меня. — Не делай резких движений и медленно подойди ко мне. Главное не оборачивайся. У тебя за спиной лиса.              — Да ну? — я усмехнулась жалкой попытке перевести тему. — Не мог придумать ничего полу…              Вопреки совету я всё-таки решила убедиться, что сзади никого нет. От встречи с двумя огромными жёлтыми глазами, ярко выделяющимися на узкой вытянутой морде, сердце остановилось и начало биться спустя целую вечность. Худощавая лисица с рыжим мехом, уходящим в коричневый под брюхом, оказалась размером со среднюю собаку только немного ниже ростом. Стоя на чуть согнутых лапах, она принюхивалась, щурилась.              — Почему ты никогда не можешь с первого раза сделать то, что тебя просят? — Томас взял меня за плечи, заставляя сдвинуться с места. Я сделала за ним шаг назад. — Как только я скажу — бежим. Понятно?              — А-ага…              Правда, сделать это оказалось гораздо сложнее, чем пообещать. Ноги вдруг стали словно чужими и положение спасало только то, что машина стояла в десятке метров от озера, и то, что Томас успел распахнуть заднюю дверцу, закидывая меня в салон, после чего рухнул следом, придавливая всем весом к сидению. Снаружи по металлу что-то скрипнуло, резанув по ушам. Раздалось громкое тявканье, от которого становилось жутко. Мы, вроде, были защищены, но легче от этого не становилось.              Томас пришёл в себя первый, отрываясь от меня.              — Матерь Божья!              Я вздрогнула от его крика и тут же повернулась, оставаясь в полулежащем состоянии. В окно вплотную упиралась оскаленная лисья морда, стекло рядом с пастью начало мутнеть, на нём появлялись капельки, оставляя после себя длинные следы. Друг, схватившись за сердце, испуганный до полусмерти, смотрел в подголовник водительского сидения, ещё пару раз воззвав к высшим силам.              — Детка, кажется, ты была права. Пора завязывать с девушками, — умозаключение в нынешней ситуации казалось странным. — Представляешь, если бы это, — Томас ткнул пальцем в сторону стекла и тут же подпрыгнул, когда лиса в очередной раз ударилась мордой в окно. — Твою! Да мне чертовски повезло, что той ночью я не встретил никого на своём пути. Фу-у-у-ух…              Томас закрыл ладонями лицо и глубоко вдохнул, после чего затрясся. Первоначально предположенные рыдания оказались начавшимся приступом истерического смеха, только больше парализовавшего меня. Всё-таки сев, отодвинув от себя помявшуюся коробку с пиццей, я тупо наблюдала за происходящим. Рождество достигло критической точки паршивости и исправить ситуацию что-то уже вряд ли могло. Разве что на обратном пути мы не сможем выбраться из леса и останемся в нём навечно. А, может, всё так и должно было быть? Вдруг вселенная пыталась послать мне какие-то сигналы, как-то встряхнуть? Или сам Томас устроил неожиданную встречу с хищником? Похоже, я начинала откровенно бредить.              — Прости, — неловко начала я, когда друг немного отошёл от потрясения. — За то, что я наговорила. На самом деле я так не думаю. Всё слишком навалилось…              — Кэй, — Томас взял меня за руку, поднимая голову. — Нет ничего постыдного, если ты считаешь, что кому-то везёт больше тебя. Жизнь несправедлива. Всегда найдётся кто-то, кто обскачет тебя на повороте, не вставая с дивана. Перед носом будут закрываться двери, люди будут на тебя срываться, говорить гадости, всё будет валиться из рук.              — Если ты пытаешься сказать, что рано или поздно станет лучше…              — Нет, нет, лучше не станет. Я пытаюсь сказать, что ты в этом не одинока, — Томас как никогда был чрезвычайно серьёзен. — Вокруг постоянно творится какая-то фигня. Иногда её градус накаляется настолько, что кажется, вот он — предел, а потом проходит пара дней — и вроде бы нет, жить можно. Либо всё идёт сама знаешь куда. Вот я, — друг чуть пододвинулся ко мне, закидывая одну ногу на сидение. — Не представляешь, как я завидовал тебе во время учёбы. Я терпеть не мог это всё… Конспекты, зубрёжка, опять конспекты и всё по кругу, изо дня в день. Да меня тошнило от одной мысли, что вечером нужно будет опять что-то делать, а ты могла делать всё то же без напряга. Даже сейчас, в работе. Не представляешь, как иногда хочется сказать очередному мудаку: стоп! Ты сам виноват и никакой суд тебе не выиграть никогда в жизни, даже если тебя будет защищать Артур Калвахаус (1). Свали побыстрее отсюда и не парь мне мозг. Но всё равно сидишь и с умным видом продолжаешь мысленно его расчленять. На самом деле, из меня хреновый адвокат. Я не хочу помогать большинству людей, да вообще никому из них! Я хочу получить вознаграждение за их защиту. Поэтому приходится стараться, ведь если проиграю дело, то денег будет гораздо меньше. Цинично, правда?              — В любом случае ты делаешь свою работу хорошо. Результат от мотивации не меняется.              — Да, но кто знает, вдруг рано или поздно я переметнусь на другую сторону. Ведь там могут заплатить больше, — Томас поморщился. — Вот видишь! В итоге всё опять свелось к моему психоанализу, хотя я пытался сказать, что… — в салоне повисла тишина. Томас отвёл взгляд, погружаясь в себя. Чуть сильнее сжал мою руку, зарычал, ударяя себя ладонью по колену. — Не знаю. Я правда не знаю, что сделать и как тебе помочь. Если бы я мог, забрал бы у тебя половину той боли, сам всё пережил. Поэтому, если тебе становится легче, когда ты на меня кричишь, то можешь делать это каждый день. Даже побить, разве что не по лицу. Товар должен оставаться в надлежащем виде, — улыбка вышла слишком вымученной, но, кажется, искренней. — И вообще, тебя не напрягает, что на нас пялятся? Я затылком чувствую, как мои кости уже обглодали.              Томас мельком повернулся к окну, и лиса, до сих пор наблюдавшая за нами, тут же тявкнула, скалясь. Друг явно пришёлся ей не по вкусу, скорее всего потому, что был слишком тощий и явно переоценивал свои питательные возможности.              — Знаешь что? Давай с ней поделимся, — я взяла коробку с пиццей, открыла её. — Конечно, здесь грибы, но вдруг понравится.              — И как ты предлагаешь мне кормить эту тварюгу? Открыть дверь, запустить внутрь?              — Чуть-чуть приспусти окно и просунь кусок. Всё равно мы всё не съедим, да и у меня теперь как-то нет аппетита.              — Зато я зверски проголодался, — схватив самый большой кусок, Томас откусил от него, лисе же пожертвовал самый неказистый с кучей грибов. Последовав моему совету, он выкинул кусок наружу, облегчённо выдыхая, когда рыжая морда нырнула вниз, но уже через пару минут всё повторилось вновь. Пиццу другу пришлось разделить с незваной гостьей, так и просидевшей у машины до самого отъезда. Больше подойти к озеру оказалось не судьба.              В Готэм мы возвращались уже по темноте, хотя иллюминация вокруг освещала дорогу ярче, чем дневное тусклое солнце, пробивавшееся сквозь плотные облака. На домах переливались разноцветные гирлянды, мигали лампочки, натянутые на всевозможные места. Особенно впечатлил стоящий в одном из дворов деревянный олень, блестящий миллионом крохотных огоньков. Люди запускали фейерверки, радовались, смеялись, обнимались друг с другом. Нам постоянно махали и поздравляли с Рождеством, когда Томас останавливался, чтобы пропустить очередную компанию, решившую перебежать дорогу в неположенном месте. Машин было мало.              Заскочив по дороге в магазин за бутылкой вина и оставшимися на полках сладостями, к Ли мы доехали только к семи. Харви уже был на месте и вовсю поглощал салат, возмущаясь тому, что без нас его отказываются нормально кормить. В ход тут же пошло виски и сразу стало понятно, что после праздничного ужина добираться домой мы будем, скорее всего, пешком. Томас, не откладывая в дальний ящик, вовсю пересказывал сегодняшние приключения, приукрашивая их своим героизмом. Ли заканчивала последние приготовления, пытаясь втянуть в это двух абсолютно бесполезных мужчин, начавших вспоминать какие-то забавные истории из жизни, постоянно сводившиеся к работе. Я со своим гипсом оказалась совершенно недееспособной и только мешалась под ногами. Конечно, сначала я попыталась помочь хотя бы с переносом тарелок, но соскользнувший случайно апельсин поставил даже на этом занятии жирный крест. Ничего не оставалось, как обосноваться у живой небольшой наряженной ёлки, стоящей в гостиной рядом с телевизором. Аккуратно, пока никто не видит, я положила под неё подарок для Ли к ещё одному свёртку явно от Буллока. Выходное платье осталось в пакете в машине. Домашняя атмосфера не предполагала официоза, здесь были все свои за исключением одного человека. Его отсутствие чувствовалось, витало в воздухе, но не обсуждалось, хотя я уверена, что где-нибудь наготове был припасён ещё один комплект столовых приборов, аккуратно завёрнутый в зелёную салфетку. Оставалось надеяться на Рождественское чудо, в которое я, правда, мало верила, но как оказалось — зря.              Часам к десяти, когда Харви с Томасом приговорили половину бутылки виски и перешли на перемывание костей непонятно откуда возникшего в разговоре мэра Джеймса, Харви вдруг замолчал, застывая с вилкой в руке, которой он активно жестикулировал всё это время. Лицо его вытянулось от изумления, он словно увидел привидение. Следующим за ним завис друг с совершенно неопределяемой реакцией, будто увидел в ведёрке с мороженым таракана. Вроде бы его можно вытащить, но есть уже всё равно противно.              — Джим!              Ли вскочила с места, опрокидывая свой стул. Послышался вздох, шёпот брата. Слов было не разобрать, но становилось понятно — на сегодня трапезу можно заканчивать и перебираться в какое-нибудь другое место, чтобы дать побыть им вдвоём. Не могла же, в конце концов, Ли при свидетелях устраивать знатную трёпку Джеймсу. А он её явно заслужил.              — Эй, — Харви вдруг облокотился о стол, заговорщицки подмигивая мне и кивая головой в сторону.              Боковым зрением я заметила приближающуюся к себе фигуру, от которой веяло холодом, в светло-сером костюме почему-то считающимся в семье Гордонов праздничным. Надо же, у Джеймса даже было время подготовиться к званому ужину. Не удивлюсь, если под дверью стоял мешок с подарками для всех сирот Готэма.              — Она слегка контуженная, не обращай внимания, — Харви ткнул в меня вилкой. — Иди лучше поприветствуй своего любимого напарника, чертяга!              — Оставлю его на десерт, — усмехнулся Джеймс и прижал меня к себе, запуская пальцы в волосы. Единственное, что я смогла сделать — уткнуться лбом ему в живот, поднять руки, но так и не обнять в ответ, боясь, что он вновь растворится в воздухе.